Kitobni o'qish: «Наука верующих или вера ученых: век XX», sahifa 2

Подобно Лейбницу, Мопертюи и Эйлеру, внесшим свой вклад в развитие представлений о принципе наименьшего действия, Планк видит в этом принципе научное обоснование целесообразности устройства мира, своего рода доказательство бытия Божия, если можно назвать доказуемым недоказуемое по определению.

«Мы можем утверждать, что, в соответствии со всем, чему учит точное естествознание, во всех областях природы, в которой мы, люди на нашей крошечной планете, играем лишь ничтожно малую роль, господствует определенная закономерность, независимая от существования мыслящего человечества, но тем не менее в той мере, в какой она вообще поддается восприятию нашими органами чувств, допускающая формулировку, соответствующую целесообразному поведению. Она представляет, таким образом, разумность мироустройства, которой подчиняются природа и человечество, но ее истинная суть есть и будет для нас непознаваема, так как мы узнаем о ней лишь благодаря нашему специфическому восприятию с помощью органов чувств, которое мы никогда не сможем полностью отключить. Однако огромные успехи естественнонаучного познания позволяют нам сделать вывод, что, продолжая непрестанно работать, мы хотя бы приближаемся к недостижимой цели. Эти успехи укрепляют надежду на непрерывное углубление нашего понимания того, как осуществляет управление природой правящий ею Всемогущий Разум».

Таким образом, для Планка, как и для многих великих естествоиспытателей прошлого и настоящего, религия и наука имеют в своем основании нечто общее, а именно – движение к Истине.

«…религия и естествознание сталкиваются в вопросе о существовании и сущности Высшей Власти, господствующей над миром. Ответы, которые они здесь дают, до известной степени сопоставимы друг с другом. Как мы видели, они вовсе не противоречат друг другу в утверждениях, что, во-первых, существует разумный миропорядок, независимый от человека, и, во-вторых, что сущность этого миропорядка нельзя непосредственно наблюдать, а можно лишь косвенно познать или предположить его наличие. Для этой цели религия пользуется своеобразными символами, а точные науки – своими измерениями, основывающимися на восприятии. Иначе говоря, ничто не мешает нам отождествить (а наше стремление к познанию, нуждающееся и едином мировоззрении, даже требует этого) две повсеместно действующие и тем не менее таинственные силы – миропорядок естествознания и Бога религии».

Методы познания реальности в религии и науке различаются, но цель у них одна.

«Религиозному человеку Бог дан непосредственно и первично. Из Него, Его всемогущей воли исходит вся жизнь и все явления как телесного, так и духовного мира. Хотя Он и непознаваем разумом, но тем не менее непосредственно проявляет себя через посредство религиозных символов, вкладывая свое святое послание в души тех, кто, веруя, доверяется Ему. В отличие от этого для естествоиспытателя первичным является только содержание его восприятий и выводимых из них измерений. Отсюда путем индуктивного восхождения он пытается по возможности приблизиться к Богу и Его миропорядку как к высшей, вечно недостижимой цели. Следовательно, и религия, и естествознание нуждаются в вере в Бога, при этом для религии Бог стоит в начале всякого размышления, а для естествознания – в конце. Для одних Он означает фундамент, а для других – вершину построения любых мировоззренческих принципов».

В такой постановке вопроса совместное движение науки и религии будет залогом развития человечества в верном направлении:

«Следует неутомимо и непрестанно продолжать борьбу со скептицизмом и догматизмом, с неверием и суеверием, которую совместно ведут религия и естествознание, а целеуказующий лозунг в этой борьбе всегда гласил и будет гласить: к Богу!»

Напомним, что эта речь была произнесена в мае 1937 года, когда Планку было уже 79 лет. Впереди было начало войны, победное шествие Гитлера по Европе, отступление, жестокие бомбежки (во время одной из которых сгорел дом ученого в Грюневальде) и сокрушительное поражение Германии.

Особенно тяжелым для Планка была гибель его сына Эрвина, который симпатизировал группе полковника Штауффенберга, готовившего заговор против Гитлера.

Несмотря на то, что Эрвин Планк не принимал непосредственного участия в заговоре, он был арестован и приговорен к смертной казни. Планк использовал все свои связи для того, чтобы предотвратить исполнение приговора, но 23 мая 1944 года его сын был расстрелян. «Моя скорбь не может быть выражена словами», – писал Планк Зоммерфельду.

В другом письме он выражал глубокое убеждение, что «…если есть где-либо утешение, то только в Вечном, и я вижу милость Небес в том, что вера в Вечное была глубоко заложена во мне с детства. Бог защитит и даст тебе сил в том, чтобы перенести все, что может случиться до того, как это безумие закончится»⁶.

Макс Планк в своем рабочем кабинете

В заключение необходимо сказать, что, согласно биографам, вера Планка, несмотря на его церковную деятельность (если понятие церкви в его традиционном смысле можно применить к лютеранству), была далека от христианской. Незадолго до смерти Планка в 1947 году разнесся слух о его обращении в католичество. В своем ответе Планк писал, что он всегда был глубоко религиозным, но не верил в «личного Бога, тем более в Бога христианского». Мы никогда не узнаем, каким образом проникновенные религиозные слова о целесообразности, красоте и разумности мироустройства и вездесущии Бога, Который «…от века держал в своих всемогущих руках верующих и неверующих» и Который «…восседает на высоте, непостижимой для человеческого разумения», могли сочетаться у Планка с верой в отсутствие Бога как Личности, что одно только и может быть условием молитвы и истинного Богообщения.

Глава 2. Теория первоатома
^{(Жорж Леметр)}

Выражаясь ярким и образным языком советской пропаганды, бельгийский астрофизик и католический священник Жорж Леметр был одним из выдающихся представителей «поповской шайки в науке», полноценным «мракобесом» и «клерикалом». В отличие от околонаучных (и весьма часто антинаучных) спекуляций, в настоящей науке ему, вслед за Александром Фридманом, приписывают авторство одного из наиболее впечатляющих научных открытий XX века – теории первоатома, или теории Большого Взрыва. На основании экспериментальных наблюдений расширения Вселенной и предсказаний теории относительности теория Большого Взрыва описывает начало пространства и времени и рождение Вселенной около 14 миллиардов лет назад. Вопрос «что было до Большого Взрыва?» не имеет смысла, ибо предлог «до» предполагает наличие времени, а само время начало свой отсчет в момент Большого Взрыва. Фактически наука независимо от каких-либо религиозных концепций или предпочтений пришла к признанию возникновения Вселенной ex nihilo, т. е. из ничего. Задолго до Фридмана и Леметра это учение возвещалось Церковью на основании 1-й книги Бытия («В начале сотворил Бог небо и землю…») и 2-й книги Маккавеев (в ней мать призывает сына к борьбе против иноземных захватчиков и убеждает его словами: «Умоляю тебя, дитя мое, посмотри на небо и землю и, видя все, что на них, познай, что все сотворил Бог из ничего»). Впрочем, к религиозной интерпретации теории Большого Взрыва мы перейдем несколько позже, а сейчас рассмотрим некоторые штрихи биографии и отдельные взгляды монсеньора Жоржа Леметра.

Будущий астрофизик родился в 1894 году в глубоко религиозной семье в бельгийском городе Шарлеруа. В 1911 году поступил в Католический университет Лувена, откуда в 1914 году ушел на фронт Первой мировой, воевал артиллеристом и был награжден орденом Креста. По возвращении с войны он продолжил обучение в Лувене, в 1920 году получил университетский диплом. В 1923 году Леметр принял священнический сан и сразу же уехал в Кембридж, чтобы работать под руководством прославленного астронома Артура Эддингтона (к слову сказать, человека к религии неравнодушного и придерживавшегося веры квакеров). Тот высоко оценил способности молодого Леметра: «Я считаю г-на Леметра весьма способным студентом, с быстрым и ясным умом и выдающимися математическими способностями». После работы в Кембридже, Гарварде и Массачусетском технологическом университете Леметр возвращается в Бельгию, где получает место преподавателя в Лувене. В 1927 году опубликована его основополагающая работа, посвященная теории расширяющейся Вселенной. Несмотря на то, что эта идея была высказана несколькими годами раньше в работах ленинградского астрофизика А. А. Фридмана (Леметр об этом не знал), до признания было еще далеко. В частности, сначала к ней достаточно скептически отнесся не кто иной, как Эйнштейн. «Это слишком похоже на акт творения, – сказал он Леметру. – Сразу видно, что вы священник». Однако открытие разбегания галактик Хабблом изменило положение дел и теорию Фридмана – Леметра стали сравнивать с работой Коперника, перевернувшей представление о строении Вселенной.

В свои студенческие послевоенные годы Леметр живо интересовался проблемами соотношения библейского повествования о творении мира и взглядами современной науки. В частности, ему хотелось понять, как понимать слова 3-го стиха 1-й главы Бытия: «И сказал Бог: да будет свет (fiat lux (лат.)). И стал свет». В 1921 году идея молодого Леметра была в том, что «Fiat lux» – просто иное выражение творения мира из ничего. Однако уже в 1932–1933 годах Леметр отказался от конкордизма (так называют попытку согласовать Библию и современные научные теории). В своем интервью корреспонденту New York Times Леметр рассказал следующую историю:

«За столом сидел старый священник. Перед ним сидел молодой человек, который впоследствии откроет расширение Вселенной и который уже тогда был увлечен наукой. Он видел в книге Бытия предварение современной науки. Я сказал об этом старому священнику, но тот отнесся к этому скептически. “Даже если и есть совпадение, – сказал он, – то оно не имеет значения. И если ты докажешь мне, что оно существует, я скажу, что это весьма прискорбно. Это только подвинет неумных людей воображать, что Библия учит безошибочной науке, хотя максимум, что мы можем сказать, – это то, что иногда кто-то из пророков высказывает верную научную догадку”»⁷.

Леметр придерживался старого средневекового учения Фомы Аквинского о двух путях к истине – научному и религиозному.

«Я решил идти и той, и другой дорогой, и ничто в моей рабочей жизни, ничто из того, что я узнал в своих исследованиях как науки, так и религии, не смогло поколебать это мнение. Наука никогда не подвергала сомнению мою веру, а религия никогда не заставляла меня ставить под сомнение выводы, к которым я пришел с помощью научных методов».

Наука и религия имеют разные цели и разные методы и нет никаких оснований использовать авторитет Библии для проверки естественнонаучных истин.

«Библейские авторы были просвещены свыше – некоторые больше, некоторые меньше, – о вопросе спасения. По всем другим вопросам они были также осведомлены, как и другие представители их поколения. Следовательно, абсолютно неважно, если в Библии окажутся какие-то научные или исторические ошибки, особенно если они касаются событий, в которых автор непосредственно не участвовал. Идея о том, что, коль скоро они были правы в доктринах бессмертия и спасения, то они должны быть правы и во всем остальном, – это просто ошибка тех, кто не понимает, зачем нам дана была Библия».

В своих рассуждениях о соотношении науки и религии Леметр часто прибегал к концепции сокровенного Бога, – Бога, скрывающегося в творении. Это глубоко библейское мировоззрение было выражено ветхозаветным евангелистом – пророком Исайей: «Истинно Ты Бог сокровенный, Бог Израилев, Спаситель» (Ис. 45:15). В Новом Завете это учение приобретает новую силу и значимость – его исповедание рассеяно осколками по всему православному богослужению. Например, в одной из воскресных стихир описываются два разбойника, распятые со Христом по правую и левую стороны: «Ов убо, хуля Тя, осужден бысть праведне, ов же, распинаемь, Бога Тя исповеда таящегося» (курсив мой. – С. К.)⁸.

В 1958 году в своем научном докладе на Сольвеевском конгрессе Леметр совершенно неожиданно для слушателей высказал свое мнение о возможных религиозных интерпретациях теории Большого Взрыва:

«Насколько я могу судить, теория первоатома находится вне любой метафизической или религиозной перспективы. Она оставляет материалисту свободу отрицать бытие трансцендентного Существа. <…> Для верующего она исключает всякую попытку фамильярности с Богом вроде лапласовской клоунады <…> Она созвучна со словами Исайи, говорившем о «сокровенном Боге», сокровенном даже в самом начале творения».

Совершенно очевидно, что науку нельзя ставить на одну доску с религией, идея Бога никогда не была, не является и не станет научной гипотезой. Попытки человека включить Бога в научный дискурс являются легкомысленной фамильярностью перед лицом Создателя. На вопрос: «Нуждается ли Церковь в науке?» – Леметр отвечает: «Безусловно нет. Креста и Евангелия вполне достаточно». Ответ, неожиданный для ученого, но совершенно естественный для священника. Спасение души совершается не космологией и астрофизикой, а Голгофской Жертвой Бога, Распятого на Кресте.

Вместе с тем Церковь, не нуждаясь в науке для разрешения духовных вопросов, находит живой интерес «…в самом благородном из человеческих занятий, а именно в поисках истины». Правда, «лучше Церкви вообще не участвовать в человеческих поисках истины, чем делать это плохо».

В 1950-х годах Леметр оказался вовлеченным в интересную историю, связанную с религиозной интерпретацией теории Большого Взрыва. Папа Пий XII, вообще интересовавшийся проблемами науки (его перу принадлежит энциклика «Humani generis», посвященная вопросам эволюции и происхождения человека и их трактовки в католической церкви), после ознакомления с теорией расширения Вселенной увидел в ней подтверждение учения христианской Церкви о творении мира из ничего. 22 ноября 1951 года в докладе перед членами Папской Академии наук, включая кардиналов и министра образования Италии, папа использовал теорию Большого Взрыва в качестве доказательства существования Творца Вселенной.

«Когда просвещенный разум исследует факты и выносит свои суждения, он ощущает работу творческого всемогущества и познает, что его сила, вступившая в действие мощным “Да будет” Творящего Духа миллиарды лет назад, призвала к существованию мановением всещедрой любви и распространила на всю Вселенную кипящую энергией материю. Действительно, кажется, что современная наука свидетельствует о величественном моменте первобытного “Да будет свет!”, когда вместе с творимой из ничего материей вырвалось море излучения и света, и элементы распадались и сталкивались, образуя миллионы галактик…

В чем тогда важность современной науки для доказательства существования Бога, основанного на изменениях во Вселенной? Путем точного и детального исследования макро– и микромиров наука значительно расширила и углубила опытные основания для такого доказательства <…> Таким образом, с конкретностью, характерной для физических доказательств, она подтвердила временность Вселенной и определила время, когда мир вышел из рук Создателя. Значит, творение было. Мы говорим: следовательно, есть Творец. Следовательно, Бог существует!»

Монсеньор Жорж Леметр во время чтения лекции

Несмотря на религиозную глубину этих слов Пия XII, Леметр предпринял все возможные для него усилия, чтобы смягчить впечатление от этой речи, в которой он видел опасность смешения религии и науки.

Он решил действовать через Даниела О’Коннелла, иезуита, бывшего тогда директором Ватиканской обсерватории и научным советником папы.

Неизвестно, насколько преуспели Леметр и О’Коннелл, но уже в следующей своей речи перед учеными на VIII Генеральной Ассамблее Международного Астрономического союза папа избегал конкретных метафизических и религиозных интерпретаций теории Большого Взрыва, упомянув, что современная астрономия и космология указывает на «существование бесконечно совершенного Духа – Духа, Который творит, сохраняет и управляет» Вселенной.

Это вмешательство Леметра в дела понтифика не вызвало для него никаких глубоких последствий.

С 1960 и вплоть до своей смерти в 1966 году он является Президентом Папской Академии наук.