Kitobni o'qish: «Замок проклятых», sahifa 5

Глава 8

По дороге домой мы с Беатрис заезжаем в ресторан, чтобы забрать паэлью³¹, которую она, по ее словам, заказывает раз в месяц.

Я твердо решила расспросить тетю сегодня вечером о пурпурной комнате. Теперь, когда я вновь обрела способность говорить, узнаю все, что мне интересно.

– Надеюсь, занятия с Фелипе тебе нравятся, – говорит она, когда мы ужинаем. Блюдо из риса с морепродуктами вкусное и очень сытное, поэтому я съедаю только половину своей порции.

– Фелипе – хороший мальчик, но… – Она отпивает вина из бокала. – Он тот еще фантазер.

Не понимаю, к чему тетя это говорит, и мне интересно, почему она употребила союз «но», как будто быть фантазером плохо. Должно быть, удивление написано у меня на лице, потому что Беатрис отвечает на мой молчаливый вопрос:

– Фелипе увлекся романами сразу же, как только научился читать. Человек с бурной фантазией, он всегда слишком погружался в художественный вымысел, книги стали для него настоящим наркотиком. Думаю, что его уже не спасти.

Тетя, словно забыв о моем присутствии, смотрит куда-то вдаль, и мне интересно, зачем она это сказала. Что она имеет в виду и о ком думает, когда говорит о спасении? Но у меня есть более насущный вопрос к Беатрис.

Я засовываю руку в карман толстовки и достаю фотографию, которую она мне прислала, на которой они с мамой – подростки – позируют фотографу в пурпурной комнате. Я кладу фотографию на стол между нами. При виде фото Беатрис морщится, будто проглотила что-то кислое. Я откашливаюсь и собираюсь спросить у тети, что случилось в этой комнате.

Я не успеваю задать вопрос, когда Беатрис говорит:

– Твоя мама на этой фотографии моложе, чем ты сейчас. Оставь себе. Это подарок.

Она придвигает к себе мою тарелку, собираясь убрать посуду со стола и таким образом положить конец нашей беседе. Я пытаюсь выдавить из себя хоть слово, но голосовые связки больше не повинуются мне. Горло не издает ни звука, челюсть не разжимается.

Но я не паникую и переворачиваю фотографию. Папа говорил, что всегда необходимо иметь в запасе план Б. На оборотной стороне фотокарточки я написала другой вопрос из четырех слов: «Где находится эта комната?»

Я не свожу с тети глаз, даже не моргаю, чтобы не пропустить ее реакцию. Ее волосы стянуты в тугой пучок на затылке, это сильно натягивает кожу, и потому трудно понять по выражению ее лица, что она чувствует. Но я вижу ответ в ее глазах.

Правило Рауля № 6:

Важный ответ кроется в мелких деталях.

Глаза Беатрис на мгновенье расширяются, будто она пугается, что ее тайну раскроют. И тогда я понимаю, что в этой комнате произошло что-то ужасное.

– Я тебе уже объясняла, что замок обветшал, – Беатрис встает, со скрипом отодвигая стул, – во многие его помещения сейчас невозможно войти.

Я тоже вскакиваю, мне не хочется так легко отпускать ее, но язык будто приклеился к небу. Тетя уносит на кухню тарелки, блюда и пустой бокал из-под вина, а я остаюсь в комнате и пытаюсь выдавить из себя хоть слово. Я хватаю со стола стакан с водой, фотографию и топаю за ней, полная решимости получить ответы на свои вопросы. На кухне она поворачивается ко мне и протягивает руку.

На мгновенье, на совершенно ошеломительное мгновенье, мне кажется, что она хочет обнять меня. Но потом я подхожу ближе и вижу у нее на ладони черную таблетку, напоминающую по виду семечко.

Я не беру таблетку.

Я снова показываю ей фото.

– Будешь и дальше так себя вести, придется мне положить тебя в больницу, где за тобой будут лучше следить. – В ее голосе не слышно беспокойства – это угроза.

Так как я все равно выплюну таблетку у себя в комнате, я кладу ее под язык, как делала уже два раза, потом отпиваю воды для вида.

Костлявые пальцы тети сжимают мне запястье. Она хватает меня так резко и неожиданно, что я сглатываю, и таблетка попадает мне в горло. Тетя отпускает меня и принимается мыть посуду как ни в чем не бывало.

Я прижимаю руку к груди, чувствую, как таблетка опускается все глубже, и бегу вверх по лестнице. В голове крутится лишь одна мысль: «Тетя только что силой заставила меня выпить таблетку». Неудивительно, что мама сбежала отсюда. Ее сестра – настоящий монстр.

Я спешу выплюнуть то, что она мне только что дала, захлопываю дверь в свою комнату… И тут из темноты навстречу мне выходит чудовище-тень, будто специально поджидавшее меня здесь.

Вздрогнув, я отступаю к стене. Чем ближе чудовище подходит ко мне, тем прерывистее мое дыхание, его присутствие опьяняет – так же было и во сне.

– Кажется, я дал тебе выбор, – произносит юноша таким же леденящим душу голосом, как и прошлой ночью. Все в этом чудовище-тени острое, как клинок: скулы, холодный взгляд…

– Сними заклятие или умри! Каково твое решение?

После ужина с Беатрис я не уверена, что могу говорить.

– Я… – В горле першит, я откашливаюсь. – Я не ведьма. Я обычная девочка.

– Тогда твоя жизнь кончена!

Как я разберусь, что здесь случилось, если мой разум порождает чудовищ, которые ненавидят меня? Если эта галлюцинация представляет подавленную часть моего «я», то лучше подружиться с ней, а не враждовать.

– Я… я помогу тебе, – говорю я дрожащим голосом, когда существо подходит ближе. – У меня есть друг, который знает все о колдовской истории этого замка. Завтра я могу спросить его о заклятье.

Серебряные глаза так близко, что я не вижу ничего, кроме них.

– Немного наивно с твоей стороны, – шепчет он, – предполагать, что у тебя есть еще и завтрашний день.

Бум! Бум! Бум! Мое сердце бешено колотится, и, честно признаться, мне совсем не хочется, чтобы оно перестало биться.

– Нам… нам лучше сотрудничать, – произношу я, мой голос дрожит от волнения, когда тени заслоняют от меня свет. – Если что-то случилось с нами обоими, значит, каким-то образом мы связаны. – Я говорю первое, что приходит мне в голову, мой главный план – заболтать его. – Скажи хотя бы, как тебя зовут?

– Зачем? – шепчет юноша, я чувствую его дыхание на своем лбу.

– Чтобы я знала, как к тебе обращаться, и понимала, кто меня убьет.

Я морщусь от неожиданной боли в голове. Он что же, собирается меня убить с помощью аневризмы головного мозга?

– Ты прекрасно знаешь мое имя, bruja, – говорит он, отстраняясь, чтобы заглянуть мне в глаза, – меня зовут Бастиан.

– Я не знаю тебя, и я не ведьма, – настойчиво повторяю я, глядя ему в глаза и четко произнося каждое слово. Не помню, чтобы придумывала имя чудовищу-тени, поэтому непонятно, откуда именно Бастиан. – Это сокращенный вариант имени Себастиан?

– Ты мне скажи, – говорит он, пристально вглядываясь в меня, так же как я в Беатрис за ужином. – Ты наверняка знаешь, кто я, раз привела меня сюда.

Значит, он признает, что я выдумала его?

– Я тебя не знаю, поэтому не буду так называть. – Мне не хочется так быстро соглашаться, что все это лишь плод моего воображения. – Я буду звать тебя Себастиан.

Неожиданно для себя я произношу это имя с испанским акцентом. Чудовище-тень не отвечает, и я снова чувствую сильный болевой спазм в голове, будто кто-то безжалостно скручивает мне мозг.

– Перестань! – прошу я, потирая виски. – Если убьешь меня, мы оба будем мертвы. Единственный твой шанс – это сотрудничество со мной.

Я слышу вдруг слабое сердцебиение, будто звучащее в моей голове, – слишком тихое, это не мое сердце. Оно возникает за каждым третьим ударом моего сердца.

– А что ты делаешь? – спрашиваю я, замечая, что верхний свет мерцает, создавая стробоскопический эффект.

У меня вдруг закружилась голова, я моргаю, чтобы избавиться от головокружения.

– Я пока даже не начинал, – отвечает он, отодвигаясь, чтобы дать мне больше пространства. – В чем дело? Ты позеленела.

– Там что-то происходит.

Я бросаюсь к двери и распахиваю ее. В коридоре сердцебиение становится громче. Я иду, ведомая бьющимся пульсом, и чувствую, что Себастиан идет следом, его тень зловеще ложится на стены. Я торопливо спускаюсь по лестнице и прохожу мимо обеденной залы. К счастью, Беатрис там нет. С каждым шагом биение сердца становится громче.

– Куда ты идешь? – спрашивает Себастиан, вокруг нас мерцают красные огни.

– Ты издеваешься надо мной? – спрашиваю я его.

– Что за представление ты устроила? – огрызается он.

– Ты что, не видишь?

– Что я должен видеть?

Либо меня разыгрывают, либо я снова вижу нечто, что не видит никто другой. Ни один из вариантов меня не устраивает.

Мы доходим до развилки, и я перевожу взгляд с одного багрового коридора на другой. Тот, что ведет в зеркальную комнату, освещен тускло, а в том, по которому я вчера вечером попала в собор, освещение мерцает.

– Что ты видишь? – спрашивает Себастиан, когда мы идем по восточному крылу сквозь череду пустых комнат.

– Свет мигает!

Как только я это говорю, мигание прекращается. Мы останавливаемся перед двойными дверями, которые ведут в собор без окон.

– Что-то меня привело сюда, – говорю я и берусь за ручку.

Себастиан распахивает двери и входит в собор, его тень заполняет все пространство, зал погружается в чернильно-черную ночь. У меня возникает чувство, что он исследует каждый миллиметр в этом помещении.

– Здесь ничего нет, – говорит он, вновь возникнув передо мной.

Тени отступают, и собор вновь наполняется тускло-красноватым свечением.

– И все же эта комната хранит секреты, – хмурится он.

– Вроде потайной двери? – спрашиваю я, мне интересно, вдруг это и есть пурпурная комната.

Себастиан, склонив голову, наблюдает за мной.

– Зачем ты привела меня сюда?

Я явственно слышу приближение смерти в его голосе и понимаю, что в моем мозгу маловато места для нас обоих. Мы с чудовищем-тенью не можем сосуществовать.

– С чего ты взял, что это я bruja, а не моя тетя? – дерзко спрашиваю я.

– Она не чувствует моего присутствия, и я не могу к ней прикоснуться. Только ты видишь меня, значит, ты и сотворила заклятье.

Как удобно – я создала существо, которое только я и могу видеть. Себастиан сжимает мне шею, будто железными тисками, боль пронзает меня. Бум! Бум! Бум! Серебряные глаза мечут молнии, мой пульс учащается. Страх озбуждает его.

– Твои последние слова? – шепчет он, наши носы почти соприкасаются.

Я чувствую, как лунный свет его взгляда щекочет мне кожу. Хоть в этом соборе и нет окон, ночное небо еще никогда не казалось мне таким близким.

– Если ты собираешься убить меня, – с трудом выдавливаю я, – могу я хотя бы выбрать комнату?

Возможно, я выдумала чудовище-тень, чтобы оно оградило меня от правды, возможно, от него я получу ответы на свои вопросы.

Я вижу, как сжимаются его челюсти, но он отпускает мою шею.

– Выбирай!

Я массирую горло, пытаюсь отдышаться. Перед глазами все плывет, в голове пульсирует, но я использую оставшиеся силы, засовываю руку в карман и достаю фотографию.

– Вот.

Он тянется за фотографией, но я не выпускаю ее из рук, чтобы он ее не отобрал. Наши пальцы соприкасаются.

У меня мурашки бегут по телу, когда он смотрит на меня. Потом он смотрит на фото. Он смотрит так долго и сосредоточенно, что я могу спокойно и не спеша рассмотреть его. По гладким, ровно вылепленным чертам его лица трудно понять, какого он возраста, нет ни морщинки, ни изъяна. Но его тело разглядеть невозможно, оно будто укутано самой ночью. Плотная темная ткань скрывает его фигуру и создает тени вокруг него. И все же эта чернота не такая уж непроницаемая – внутри нее мерцает свет, и у меня возникает ощущение, что если я буду внимательна, то, возможно, смогу разглядеть его руки, когда они сомкнуться на моей шее.

– Нет, – коротко произносит он наконец, я моргаю, позабыв, о чем его спрашивала.

– Я исследую замок каждую ночь, но этой комнаты не видел… хотя она кажется мне знакомой. – Последнее предложение он произносит совсем тихо, будто это мысли вслух.

Он внимательно смотрит на меня.

– Откуда у тебя эта фотография?

– Из-за этой фотографии я и приехала в замок. Уверена, что в этой комнате со мной что-то произошло, но не знаю, что именно. Мне нужно ее найти.

Он следит, как шевелятся мои губы, и тепло разливается по моему телу. Собственная галлюцинация соблазняет меня, похоже, я точно сумасшедшая. Закрываю глаза, чтобы не видеть его, но я будто вижу его даже сквозь закрытые веки. Когда я открываю глаза, его уже нет. Он исчез вместе с моей фотографией!

Я просыпаюсь раньше обычного, поэтому сталкиваюсь с Беатрис на кухне.

– Сегодня я пойду с тобой, – говорит она.

На ней новое платье, такое же черное и старомодное, как предыдущее.

Я хотела перед выходом заглянуть в собор и поискать фотографию, которую потеряла прошлой ночью, придется пока это отложить. Всю дорогу до города мы молчим. Это неловкое, напряженное молчание. Когда доходим до книжного, тетя заходит вместе со мной.

– Buen día³², doctora,– здоровается с тетей Фелипе. Он не просто удивлен, он как будто нервничает.– Cómo la puedo ayudar?³³

– Quería asegurarme de que todo iba bien con la tutoría³⁴.

– Su sobrina es una estudiante excelente³⁵.

Оба поворачиваются ко мне, а я бессмысленно таращусь на них в ответ. Фелипе улыбается, Беатрис растягивает губы в притворном добродушии.

– Bueno,– говорит она, повернувшись к нему,– también te quiero recorder que tienes cita para donar sangre mañana³⁶.

– Ahí estaré³⁷.

– Nos vemos por la tarde³⁸, – говорит мне Беатрис и выскальзывает за дверь.

– Что она говорила? – спрашиваю я Фелипе.

– Она спрашивала, как продвигаются наши занятия. Я сказал, что ты быстро учишься, – отвечает он, и мы оба ухмыляемся.

Фелипе поднимается по лестнице, я иду следом, и он бросает через плечо:

– Еще она напомнила, что мне нужно завтра сдать кровь.

Мурашки бегут по моей левой руке, я вспоминаю, как Беатрис протыкала ее шприцом.

– Часто тебе приходится сдавать кровь?

– Несколько раз в год. – Он пожимает плечами. – Когда она говорит, что пора, тогда и сдаю.

Как только мы усаживаемся за стол, я спрашиваю:

– Можешь что-нибудь рассказать мне о моей семье?

– Бралага – это древнейший род в Оскуро…

– Нет, – перебиваю я его, – что-то о моих родителях. Ты помнишь что-нибудь о том времени, когда мы здесь жили?

Он смотрит на меня так, будто боится подвоха.

– А ты? Ты что-нибудь помнишь?

Я раздраженно хмурюсь.

– Я первая спросила.

– Я ничего не знаю, я же был маленьким и мало что помню. – Он замолкает, как будто внимательно прислушивается к чему-то, возможно к голосам покупателей. – Но о замке постоянно, уже много лет ходят слухи, – продолжает он почти шепотом, – говорят, что вся ваша семья проклята каким-то особым проклятием замка. Сначала ты исчезла в одну ночь вместе с родителями, потом умерла твоя бабушка, вскоре после нее – твой дедушка. А потом… трагедия в метро.

Ему больше не хочется ничего объяснять, и я только рада.

– Доктор осталась одна, когда умерли ее родители, она уволила всю прислугу замка и никого никогда больше не пускала в Ла Сомбру.

Я поверила всему, что он сказал, кроме последнего предложения.

– Это все-таки преувеличение. Замок древний. Хотя бы рабочих она вызывает иногда, чтобы починить водопровод или проводку, например.

– Говорят, даже в самые сильные снежные бураны электричество в Ла Сомбре никогда не отключалось. А ты видела, в каком состоянии сад? Она никого не нанимает, чтобы привести его в порядок.

Я вспомнила о холодильнике на кухне замка – такой модели пять лет назад явно не существовало.

– Хочешь сказать, что суперсовременный холодильник она затащила в замок в одиночку?

Он пожимает плечами.

– Если он новой модели, то наверняка на колесиках. Или у вас кухня не на первом этаже?

– На первом, – отвечаю я и думаю о том, что он наверняка это запомнил, точно так же, как я запоминаю улики, архивируя их в своей памяти. Фелипе это тоже для чего-то нужно. Последние несколько дней я была самым голодным посетителем в его «закусочной», и он скармливал мне информацию, а теперь выяснилось, что у него самого тоже прекрасный аппетит.

– Помнишь, ты как-то сказал, что твой прадедушка считал, что люди из рода Бралага умеют колдовать?

Нехорошо потворствовать безумным фантазиям, но что, например, случилось вчера с моей фотографией? Я уронила ее, или Себастиан существует? Его хватку я чувствовала по-настоящему, даже шея до сих пор болит.

Я не знаю, чему верить. Могу ли я доверять собственным ощущениям?

Фелипе подходит к столу. Он отпирает ящик и достает брошюру, напечатанную на толстом пергаменте. Он держит ее очень осторожно, когда несет мне. Бумага похожа на старинную, и запах у нее соответствующий. В верхней части буклета изображен герб рода Бралага: полная луна и силуэт Ла Сомбры перевернутые, будто в зеркальном отражении, на кроваво-красном фоне.

В буклете всего четыре строки, выведенные чернилами каллиграфическим почерком. Фелипе читает вслух:

«Disco que asombra,

Río rojo más puro,

Castillo de las sombras,

No hay luz en Oscuro».

Последняя строка отдается как будто у меня в желудке.

– Что это значит?

– Как думаешь, сможешь сама перевести, если я буду тебе подсказывать? – спрашивает Фелипе, он решил все-таки провести занятие.

Я разглядываю первую строчку.

– Disco? Это танец?

Фелипе фыркает.

– Нет, это переводится как диск.

Я тоже улыбаюсь.

– Что ж, это логично. Значит, диск, который… asombra? Что-то связанное с тенью?

Он снова хихикает.

– Asombra переводится, как «изумляет» или «поражает».

– Значит… «диск, который поражает».– Он кивает, и я продолжаю: – Río… «Река»? Красная… самая… чистая? «Красная река самая чистая»?

– Да, – радостно улыбается Фелипе. – А последние две строчки?

– «Замок, полный теней… Нет света в Оскуро».– Я повторяю все, что перевела, на английском и пытаюсь произнести это в рифму, как на испанском: – «Диск поражает красотой, / Река краснеет чистотой, / Замок полон теней, / Нет городка Оскуро темней».

Я смотрю на Фелипе и по-прежнему ничего не понимаю.

– Но что это значит?

– Думаю, это что-то вроде загадки.

Загадки я когда-то любила.

– «Замок полон теней» – это Ла Сомбра,– говорю я и начинаю расхаживать по мансарде, так – в движении – я обычно решаю загадки.– «Река краснеет чистотой» – это, наверное, про кровь?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к Фелипе, он кивает, соглашаясь с моими размышлениями. Я вспоминаю герб рода Бралага и рассуждаю дальше:

– А слова «диск поражает красотой», скорей всего, про луну. Что получается в результате? Полнолуние, кровь, Ла Сомбра и… ночь?

Фелипе удивленно вскидывает бровь.

– Быстро ты разобралась.

– Но если это разгадка, то на какой вопрос она отвечает? – спрашиваю я, продолжая расхаживать по комнате.

– А вдруг это заклинание?

Я леденею, стоит ему только произнести это слово, чувствую, как расширяются от ужаса мои глаза. Если – если!– Себастиан существует, если на самом деле существует какое-то заклятье, если – если! – люди из рода Бралага и правда колдуны…

– Думаешь, моя тетя – ведьма? – отвечаю я Фелипе вопросом на вопрос.

Улыбка исчезает с его лица. Сразу исчезла маска дружелюбного книготорговца, и теперь я вижу его настоящее лицо.

Интерес, который я замечала у него и раньше, кажется теперь смешным по сравнению с хищным любопытством, проявившимся в его чертах. Он не просто ясноглазый парнишка, который учит меня испанскому последние несколько дней, в его взгляде таится опасность, о которой упоминала Беатрис. Фелипе – настоящий сыщик, он готов рискнуть всем, чтобы раскрыть тайну.

Он напоминает мне… меня.

– Никто не знает, чем занимается доктор Беатрис в Ла Сомбре, – тихо произносит он, – ты первая подобралась так близко. Если кто и может это выяснить, так это ты.

– Покажи мне еще раз лунный календарь, – прошу я.

Фелипе берет его со стола, и я смотрю, на каком дне в этом месяце нарисован черный кружок. Думаю, скоро мне удастся все выяснить, потому что полнолуние наступит через три ночи.

Глава 9

Ужинаем остатками паэльи. После странного поведения Беатрис прошлым вечером мне не хочется есть вместе с ней. У меня плохо получается быть рядом с ней. В клинике проще, там мы работаем в разных помещениях. Сидеть за одним столом с ней просто невыносимо.

Единственный звук в комнате – скрежет ее вилки по фарфоровой тарелке. Я шумно ставлю на стол чашку с водой, пожалуй, слишком шумно. Раздается глухой стук, тетя вопросительно поднимает бровь и тянется к бокалу с вином. Она подносит бокал к губам, и я нарушаю молчание:

– Долго еще мы будем общаться в таком духе?

Вопрос внезапно срывается с моих губ, я не успела обдумать его.

– Она разговаривает! – восклицает тетя и ставит бокал на стол.

Похоже, эта новость доставила ей меньше радости, чем можно было ожидать. Кажется, после вчерашнего вечера ей уже не хочется отвечать на мои вопросы.

– Где находится пурпурная комната? – перехожу я сразу к делу.

– Ее больше нет, – отвечает Беатрис и отправляет очередную порцию риса себе в рот.

– Комната тоже сбежала? – Это дешевый прием, но таков мой ответ на ее постоянную ложь.

– Я же тебе объясняла, замок сильно обветшал. В некоторые его части просто опасно заходить.

– Тогда зачем ты отправила мне фотографию?

– Чтобы ты знала, что у тебя есть тетя.

– Но почему фотография сделана именно в этой комнате. Что там произошло?

Беатрис пристально смотрит на меня, и у меня возникает чувство, что и она хочет понять что-то, вглядываясь в мое лицо.

– Я звонила в больницу в соседнем городке, у них есть свободное место, – Беатрис так резко меняет тему, что я не сразу понимаю, о чем она говорит, – продолжишь задавать вопросы – и окажешься там.

Она кладет передо мной на столешницу черную таблетку.

– Прими лекарство.

Мне хочется засунуть это семечко ей в ноздрю. Но я понимаю, что лучше не враждовать с тетей так откровенно. Кладу таблетку в рот и бросаю на нее сердитый взгляд, прежде чем удалиться в свою комнату.

Этим вечером свет в коридорах замка кажется еще более кровавым, чем обычно. Я спешу выплюнуть семечко, вчера вечером мне не удалось этого сделать, потому что меня отвлек Себастиан. Похоже, у него это получается лучше всего. Сегодня ему лучше не появляться, но он в моей комнате. Стоит у стола и читает мой дневник. Я хорошо спрятала его, так что догадаться, где его искать, Себастиан мог, только если я его придумала. Он поднимает голову и нахально, без тени стыда смотрит на меня. Что он, что моя тетя, они постоянно мучают меня.

– Верни фотографию!

Слова вырываются неожиданно, против воли, так же как случилось во время разговора с Беатрис. Чудовище-тень злобно смотрит на меня. Сомневаюсь, что ему понравился мой тон.

– Что такое черный пожар? – спрашивает Себастиан – он прочел список странных происшествий, который я составила.

– Довольно! – Я хватаюсь за голову, страстно желая, чтобы он исчез. – На этот раз тебе придется выбирать: или ты покажешь пурпурную комнату, или убирайся к черту из моей головы!

– Я же сказал тебе, что не знаю. Ты не веришь мне?

– А почему я должна тебе верить? Я ничего о тебе не знаю. Откуда ты взялся? Почему ты здесь? Кто ты такой?

– Я Себастиан.

– Великолепно! – Я устала от игр собственного разума. – Понимаю, что тебя нет в действительности, но где-то глубоко в моем мозгу спрятана информация, которая мне очень нужна, так что выкладывай уже, где комната!

Он хмурится, будто я говорю на непонятном языке.

– Ты явно нездорова.

– Догадался наконец.

Себастиан удивленно таращится на меня, как мне кажется, целую минуту. Затем раздается ужасный вой, и черты чудовища искажаются от боли, будто его подстрелили. Я шарахаюсь в сторону, когда он сгибается пополам. Себастиан не в силах поднять голову и взглянуть на меня.

– Что происходит? – спрашиваю я.

Он не отвечает. Его глаза превратились в щелочки, рот открыт. Видимо, он испытывает сильнейшую боль. Вот что происходит, когда приказываешь галлюцинации исчезнуть!

– Где болит? – спрашиваю я, это то, что приходит мне в голову.

– В-в-везде, – выдавливает он из себя. У него вовсе не хриплый голос. Он издает какой-то прерывистый странный звук, напоминающий вой или помехи в радиоприемнике, или…

– Ты так смеешься?!

Себастиан снова издает нечто, похожее на громкое завывание, теперь ясно слышно, что это смех.

– Ты… – Он с трудом пытается что-то сказать: – Ты решила, что выдумала меня?

Я присаживаюсь на край кровати. Не знала, что монстры бывают веселыми и умеют хохотать, и теперь понимаю, почему. Это выглядит жутковато.

Себастиан все еще стоит, согнувшись пополам, но, похоже, он выдохся и неловкое зрелище вот-вот подойдет к концу. Мне все равно, насколько это для меня опасно, но я страшно на него сержусь:

– Какого черта ты…

Тут он поднимает голову, и я вижу его лицо. Улыбка чудовища-тени выглядит как вспышка сверхновой. Серебряные галактики его глаз сияют, а кожа свежа, как земля после бури. Это ослепительное зрелище заставляет меня почувствовать себя такой крошечной и незначительной, а я-то надеялась осадить его. Но я забыла, что хотела сказать.

– Ты высокого о себе мнения. – Голос Себастиана приобретает какую-то непривычную легкость.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Ты считаешь себя моим создателем!

В его лице столько самодовольства, что я жалею, что у меня нет зеркальца, я бы показала ему, каков он.

– Докажи, что ты настоящий. – Я скрещиваю руки на груди. – И что во всем виновато заклятье.

– Какие доказательства тебе подойдут? – В его голосе звучит сушь бескрайней пустыни. – Ты не веришь, что я существую, даже когда я стою перед тобой.

– Расскажи что-нибудь о себе, – требую я.

– Если тебе так хочется поговорить, начинай первая.

– В смысле?

– Кто ты такая?

Он заговорил вдруг как гусеница из «Алисы в Стране чудес».

– Ты знаешь кто, – отвечаю я, тяжело вздыхая, – ты видел меня в новостях несколько месяцев назад…

– Я слышал, что отец не защитил тебя от смертельного газа.

Я буквально деревенею при упоминании папы.

– Это глупость,– говорит он тихо и как будто угрожающе,– ни один человек не способен защитить своего ребенка от brujería³⁹.

Верхний свет мерцает, и я поднимаю голову.

– Снова свет мигает, как в прошлый раз, – говорю я, открываю дверь и выхожу в кроваво-красный коридор.

Себастиан уже рядом со мной, движется как тень, а не человек и даже не зверь, а нечто совершенно иное. Мерцающие лампы вновь ведут меня в правое крыло замка к собору.

– Опять? – спрашивает он, не скрывая раздражения.

– Я следую за мерцанием. Мне кажется, оно хочет привести меня в пурпурную комнату.

– С чего ты так решила?

– А с чего ты решил, что трагедия в метро – это результат заклятья?

Он хмуро поворачивается ко мне.

– А что еще, если не заклятье, могло вызвать межпространственное смещение?

– Какое смещение?

– То, что стало причиной этих смертей, вырвало меня из родного мне пространства, из моего дома. Только могущественная bruja способна на такое.

– А где твой дом?

На этот раз он не отвечает. Наверное, я еще не успела придумать предысторию моему чудовищу-тени.

Тем не менее мне нужно как-то разрушить эту галлюцинацию, и лучшее, что я могу придумать, – это подловить его на нелогичности в рассказе.

– Ты сказал bruja, – замечаю я, – почему ты произносишь это слово по-испански?

Он обдумывает ответ, говорит не сразу:

– Я прочел все книги в этом замке, чтобы выучить языки вашего мира. Большая их часть на испанском, поэтому этот язык я усвоил лучше остальных.

– А ты знаешь, где здесь библиотека? – с любопытством спрашиваю я.

Он наклоняет голову и изучающе смотрит на меня.

– Ты что-то много вопросов задаешь. Хватит, теперь моя очередь. Расскажи о мерцании, которые видишь.

– Тут нечего рассказывать: лампы загораются и гаснут с невероятной скоростью.

– Сейчас они мерцают?

– Нет, – отвечаю я, оглядывая невзрачную комнату, примыкающую к собору.

Мне вдруг приходит в голову, что лампы ни разу не мерцали внутри этого темного помещения, напоминающего по виду пещеру. Значит ли это, что мы пришли куда нужно? Здесь нет ни мебели, ни окон. Эта пустая комната ничем не отличается от других… Вот только в ней постелен красный ковер. Я не видела, чтобы где-нибудь еще в замке были ковры.

Я наклоняюсь и приподнимаю ковер – под ним каменный пол.

Себастиан резким движением отбрасывает ковер в сторону, и мы видим крышку с металлическим кольцом. Похоже, здесь люк.

Себастиан поднимает крышку люка, спускается вниз и растворяется в темноте. Я медленно иду вслед за ним по каменным ступеням. Мы оказываемся в холодном подвале со стенами из серого камня. Светит только одна свеча, но она закреплена так высоко, что почти ничего не освещает.

Я двигаюсь будто в трансе, ведомая забытыми воспоминаниями детства. Я точно помню, где находится потайная дверь, о которой, как мне казалось, знала только я. Я провожу рукой по камню в форме яблока, который, как я когда-то верила, двигался и повиновался только моей воле. Что-то острое вонзается мне в палец. Я напоролась на крошечные шипы, незаметные на темном камне. Я вытираю кровь о стену, и что-то странное мелькает во взгляде Себастиана. Ему как будто становится дурно.

Но выражение его лица тут же меняется, его охватывает волнение, ведь стена вдруг разъезжается и за ней появляется дверь. Я снова прикасаюсь к камню-яблоку, и дверь распахивается. Себастиан опережает меня и заходит первым, я иду вслед за ним.

Комната больше не пурпурная. Обои почернели и обгорели до самого потолка. Пожар мне не привиделся. Я чувствую сильное головокружение, такое сильное, что меня подташнивает. Я закрываю глаза и оказываюсь в прошлом.

Я стою в центре комнаты, и вокруг меня полыхает черное пламя. Я вижу искаженное лицо мамы, она кричит что-то с порога. Она переводит взгляд с меня на кого-то другого. В комнате еще кто-то есть. Беатрис! Она стоит в дальнем углу вне досягаемости огня. Только в отличие от мамы она совершенно не напугана. Она не в ужасе – она торжествует.

Я открываю глаза – и головокружение исчезает, так же как и воспоминание.

– Что здесь случилось? – спрашивает Себастиан. Он рассматривает отклеившийся от стены кусок обоев.

– Черный пожар, – шепчу я, – мне было тогда пять. – Меня тянет к тому месту, где я стояла в своем воспоминании. – Я стояла здесь, в самом центре пламени. Но огонь не причинил мне вреда. – Так же как и черный дым в метро! – Беатрис стояла в дальнем конце комнаты и наблюдала за мной.

– Женщина, которая здесь живет? – удивленно переспрашивает Себастиан.

Он в задумчивости доходит до угола комнаты, у него, наверное, такая же привычка, как и у меня: ходит взад-вперед, когда раздумывает над чем-то. Потом Себастиан наклоняется и поднимает с пола камень. Под ним ниша, из которой он достает какие-то бумаги. Он просматривает их, пока я подхожу к нему, потом протягивает мне.

Сначала я вижу три фотографии маленькой девочки. Это я. На первой нюхаю пурпурный цветок в саду. На второй ползу по лестнице. На третьей улыбаюсь кому-то, и у меня во рту виден сколотый молочный зубик. Что-то в этой последней фотографии не так, мне интересно, на кого я смотрю. Кто не вошел в кадр?