Kitobni o'qish: «Замок проклятых», sahifa 3

Глава 5

Всю ночь во сне я сгораю заживо в пурпурной комнате. Необходимо узнать, что произошло в этой комнате помимо сверхъестественного пожара, рожденного моим воображением. Что-то подсказывает мне, что именно после этого события родители уехали из Испании, чтобы больше никогда не вернуться.

В ванной я мочу волосы в раковине. Они так отросли, что свисают ниже груди. На полочке, среди туалетных принадлежностей, несмываемый кондиционер, я размазываю его пальцами по каштановым кудрям. Еще я обнаружила, что шкафчик в ванной буквально забит косметикой. Большая ее часть выглядит неиспользованной и даже просроченной. У меня такие густые ресницы, что кажется, будто я накрасила их тушью. Так же было и у мамы. Она никогда не пользовалась косметикой, и я не крашусь.

Я одеваюсь не спеша, мне не хочется снова уныло поедать что-то вместе с Беатрис за издевательски огромным столом. Я натягиваю джинсы и топ, застегиваю худи и влезаю в громоздкие черные ботинки, которые практически никогда не снимаю. Папа называл их ботинками истинного воина.

Вспомнив, что на улице холодно, я закутываюсь в шарф.

К счастью, Беатрис нет в обеденной зале, и стол не накрыт. Я прохожу сквозь дверь в дальнем конце залы и оказываюсь в просторной кухне с обычными окнами, пропускающими много света. В глаза бросается гладкий серебристый холодильник, он выбивается из общей атмосферы древнего средневекового замка. К нему магнитом прикреплена записка, на которой аккуратным почерком тети написано:

«Эстела,

в холодильнике для тебя pan con tomate¹⁶. Увидимся в клинике в 15.00. Иди по дороге в сторону города.

Утром зайди в „Либроскуро“, тебя там ждет учитель испанского языка.

Беатрис».

На столешнице лежит большой ключ, должно быть, от входной двери, рядом корзина с буханкой пшеничного хлеба. На столешнице у корзины я вижу зазубренный нож.

Я внимательно изучаю лезвие, будто это какой-то тест. Потом подношу нож к лицу и жду, когда появится медсестра и вырвет его у меня из рук.

Мне страшно весело воображать полные ужаса взгляды врачей центра «Радуга», как бы они смотрели на меня сейчас! Потом я представляю, с каким разочарованием взглянула бы на меня медсестра Летиция, и убираю нож от лица.

Я аккуратно отрезаю два куска хлеба и кладу их в тостер. Потом открываю холодильник и достаю оттуда стеклянную банку, наполненную томатным пюре. Я мажу его на тосты. Запах от еды такой свежий и приятный, я неожиданно понимаю, что проголодалась.

Я отрываю лист бумажного полотенца и заворачиваю в него получившийся сэндвич с помидорами. Съем позже, я хочу поскорее покинуть это мрачное место.

Сегодня утром замок выглядит по-другому. Я думала, что днем он не будет меня пугать, но солнечный свет рождает новые тени, резко подчеркивает размер и древность крепости.

Из обеденной залы можно пройти в еще один кроваво-красный коридор, который ведет куда-то в глубины Ла Сомбры. Я изучаю темноту, и она изучает меня в ответ. У этого замка есть глаза.

Бродить здесь в одиночку, когда никто не услышит, даже если я закричу, слишком опасно. И я иду в противоположную сторону – к парадной двери, физически ощущая, как стены Ла Сомбры давят мне на плечи. Я останавливаюсь полюбоваться большой залой с ребристыми сводами и гербом рода Бралага – днем он выглядит еще эффектнее.

За порогом меня встречает серое утро, гораздо более холодное, чем я ожидала. Я мерзну даже в худи и в шарфе. Возвращаться в замок за курткой не хочется, и я устремляюсь вперед.

Сквозь заросший сад иду к воротам, которые охраняют гаргульи, а потом шагаю по мощеной дорожке, что ведет, как я понимаю, в город. Отсюда четко видно, почему жители Оскуро прозвали замок Ла Сомброй: тень от него накрывает весь городок.

На пути вниз по склону – неровные ряды домов, они стоят под наклоном, балконами и косыми крышами упираясь друг в друга, а автомобили припаркованы только на одной стороне улицы. В некоторых домах окна приоткрыты, я чувствую запах кофе и свежеиспеченного хлеба, и у меня урчит в животе.

Я разворачиваю салфетку и откусываю хлеб с томатным джемом. Не знала, что у помидоров может быть такой аромат! Я с аппетитом жую, и тепло разливается по телу, а по подбородку стекает томатный джем.

Когда я дохожу до главной площади Оскуро, от моего завтрака остаются лишь крошки. Я вижу ресторан, рынок, круглосуточный магазин продуктов, лавку подержанной одежды, которая предлагает услуги по пошиву и ремонту, и еще несколько небольших домов.

Клиника – самое внушительное здание на площади, которое словно пытается вытеснить другие строения. Его как будто засунули на площадь в самый последний момент, после того как все уже было построено. Второе по величине здание – Ayuntamiento de Oscuro¹⁷. Оно выглядит несколько заброшенным, невольно задумаешься, точно ли там располагается администрация городка.

Посреди площади, к которой ведут четыре улицы, расположился неработающий фонтан: человек из кувшина льет воду в бассейн. Эта статуя ассоциируется у меня со знаком зодиака Водолеем. Голубовато-зеленый Водолей похож на андрогина, у него длинные волосы, большие глаза, носит плащ с капюшоном.

На скамейке в тени статуи сидит старушка, она сыплет семечки голубям. Больше никого на площади нет. Я не спеша прогуливаюсь вдоль магазинчиков, разглядываю витрины и останавливаюсь, когда вижу книги за стеклом.

Я толкаю входную дверь, вдыхаю знакомый аромат, который обычно исходит от старых книг, и у меня поднимается настроение. Наконец-то я могу вздохнуть свободно!

В детстве, когда мы с родителями приезжали в новое место, я первым делом заходила в местный книжный. Иногда, чтобы добраться до книг, приходилось ехать на автобусе, а то и на двух, но каждый раз, оказавшись в книжном, я ощущала одно и то же: я в убежище для тоскующих по домашнему уюту библиофилов.

Мне кажется, что в библиотеках это ощущение было бы еще сильнее, потому что ты становишься частью определенного сообщества. Каждый раз, если мы оставались где-нибудь дольше нескольких недель, я подумывала обзавестись читательским билетом. Но меня пугала мысль, что карточки будут накапливаться в моем кошельке, создавая коллекцию «неродных мест», и она начнет давить на меня со временем. Я решила, что запишусь в библиотеку, когда родители обзаведутся собственным домом, тогда бы я точно почувствовала себя местной.

Этот книжный не похож ни на один из тех, которые я когда-либо посещала. Доски, которыми он обшит внутри, необработанные, будто сделанные давным-давно, когда еще не было деревообработки. Полки, на которых расставлены книги, тянутся почти до самого потолка, загораживая свет. Я дотрагиваюсь до сучковатого дерева, и у меня возникает ощущение, что этот магазин такой же древний, как и замок.

Пробираюсь сквозь плотно стоящие стеллажи, будто через дремучий лес, и выдыхаю с облегчением, когда оказываюсь наконец на открытом пятачке. Здесь стоит пара кресел и стол. Отсюда разбегаются дорожки, на каждой обозначено, куда она ведет: ficción, referencia, juvenil¹⁸.

– ¿Busca algo en particular?¹⁹

Я замираю, услышав сиплый мужской голос. Обернувшись, вижу яркие, светящиеся янтарным блеском глаза и кривую ухмылку. На вид парню около восемнадцати, он одет в джинсы и темно-серую футболку, поверх которой наброшен тонкий черный блейзер. На футболке что-то написано, я могу разобрать только «Ла Сомбра».

– Это ты!

Увидев мое лицо, он переходит на английский, его глаза вспыхивают еще ярче.

– Как здорово! Я Фелипе.

Он так по-свойски обращается ко мне, будто мы давно знакомы. Наверное, здесь так принято. Он приближается, как будто собирается прикоснуться ко мне в знак приветствия, и мой желудок нервно скручивается. Я знаю, что здесь принято целоваться при встрече, но невольно отшатываюсь.

Фелипе испуганно замирает.

– Eh, perdón. Прости, – говорит он и засовывает руки в карманы.

Полы блейзера раздвигаются, и я читаю полностью надпись на его футболке: «LA SOMBRA DEL VIENTO»²⁰. Это известная книга испанского писателя Карлоса Луиса Сафона. Мама любила его цикл романов.

Я продвигаюсь в глубь магазина в надежде, что парень затеряется среди стеллажей, но слышу сзади его тихие шаги. Я иду быстро, мне хочется поскорее наткнуться на другого покупателя или продавца, и оказываюсь в задней части магазина, осматриваюсь: дверь, лестница, экран на стене. Не нужно оборачиваться, чтобы понять, что Фелипе стоит у меня за спиной.

Пока я соображаю, как бы мне сбежать, мой взгляд натыкается на полку над экраном на стене. На ней написано: «LEYEDAS LOCALES»²¹. Книги выстроены в ряд лицевой стороной, и на каждой обложке изображение одного и того же замка.

– Ты там живешь. – Его сиплый голос звучит громко. Он стоит совсем близко. – Вместе с la doctora, – добавляет парень.

Непонятно, спрашивает он меня или просто констатирует факт. Я разворачиваюсь и делаю решительный шаг в сторону Фелипе, меняя таким образом наши позиции. Этому трюку меня научил папа. Теперь Фелипе прижат к стенке.

– Не волнуйся, – говорит он, темные волосы падают ему на глаза, – этот магазин – бизнес моей семьи. Я здесь хозяин. Ты ведь пришла ко мне.

Я хмурюсь, не знаю, что сказать на это.

– Уроки испанского? Твоя тетя сказала, что ты придешь.

«Либроскуро» – всплывает памяти слово из записки Беатрис. Я увидела книги в витрине и сразу же заскочила в магазин, не посмотрела, как он называется.

– Поработаем в офисе, – говорит парень и идет к лестнице. Я смотрю туда, куда он поднимается, и вижу залитую светом мансарду.

Я жила когда-то в перестроенной мансарде в Дареме, что в Северной Каролине. Мама писала статьи об успешном сезоне женской футбольной команды Дьюкского университета. В мансарде было маленькое треугольное окошко, и мне нравилось наблюдать сквозь него, как ветер шепчется с золотистыми верхушками деревьев, разбрасывает по округе листья медного цвета.

Я смотрю, как Фелипе растворяется в лучах солнца, и вспоминаю Алису, спускающуюся в кроличью нору. Только в реальном мире девочки не лазают за незнакомыми парнями на мансарду.

Я беру с полки с надписью «Местные достопримечательности» одну из книжек, она тонкая и глянцевая. Все книжки на этой полке очень тонкие. Это скорей буклеты в твердых обложках.

Я перелистываю страницы. На них в основном фотографии замка и городка Оскуро. Информации почти нет, как и в статье из Википедии. Этот городок существует несколько столетий, а известно о нем не больше, чем о магазинчиках на его главной площади. Я чувствую какое-то странное щекотание в животе, когда думаю о том, сколько вокруг меня тайн, сколько…

– Хочешь узнать настоящую историю Ла Сомбры?

Может быть, я говорю вслух сама с собой и даже не замечаю этого? Тут я смотрю на Фелипе и вспоминаю, что он не просто странный мальчик, он еще и книготорговец, и киваю в ответ.

– У нас есть книги об этом, но они не продаются. Это частная коллекция моей семьи. Я покажу их тебе, если поднимешься на мансарду.

Он снова взбирается по лестнице, заслоняя головой свет. У меня возникает странное ощущение дежавю, но я отмахиваюсь от него. Фелипе, возможно, моя первая зацепка.

Я поднимаюсь на пятнадцать ступенек, и вот передо мной письменный стол, диван, картотечные шкафы, кухонька и книжные полки, заставленные ветхими томами, у которых совсем непрезентабельный вид, такие не продашь. Мансардное окно над головой освещает каждый уголок.

Фелипе садится на один из двух табуретов у высокого стола на кухне. Кухонька состоит из раковины, микроволновки и холодильника. Я сажусь на табурет рядом с ним и вижу, что на столе уже лежит книга. Я автоматически беру ее в руки.

Блеклая черная обложка без текста и изображений. Я открываю книгу и листаю шероховатые страницы. У книги нет ни названия, ни автора, не указано даже издательство или авторские права.

– Она сделана из кожи, натянутой на деревянный переплет, – говорит Фелипе, и я киваю, будто понимаю, что это значит.

Книга выглядит потрепанной и старой, но при этом не кажется хрупкой. В ней чувствуется какая-то удивительная прочность, будто она переплетена в те времена, когда слова имели большой вес.

– Можем заниматься испанским здесь, если хочешь, – говорит Фелипе, и я кладу книгу обратно на стол. – Это первый опубликованный текст о Кастильо-Бралага. Он датируется 1600-ми годами.

Мы перелистываем несколько пустых, пожелтевших от времени страниц. Затем натыкаемся на первую строку, написанную чернилами: «La maldición del castillo».

Я постукиваю по предложению, жду, когда он переведет.

– Проклятие замка, – говорит Фелипе. – Maldición значит «проклятье».

Я переворачиваю страницу, и Фелипе объясняет:

– Это предисловие автора, но в таких книгах авторы никогда не раскрывают своего имени. В предисловии обычно рассказывается, что эта книга – результат многолетних исследований и опросов, что она составлена из рассказов очевидцев, выдержек из дневников, новостных статей и личной переписки.

Несколько часов подряд мы изучаем это предисловие. Испанский язык в этой книге настолько архаичен, что Фелипе лишь иногда останавливается, чтобы подчеркнуть какое-нибудь слово или фразу, в основном он просто переводит содержание текста. Я сомневаюсь, что такое устаревшее построение фраз пригодится мне сегодня. Наконец-то мы добираемся до первой главы.

– «Глава первая, – переводит Фелипе, – самый ранний письменный документ, который я смог найти, – это дневник примерно 1300-х годов». Есть хочешь?

Я хмурюсь, не понимая, почему автор так странно пишет. Потом поднимаю взгляд от страницы и вижу, что это Фелипе задает этот вопрос мне. Я мотаю головой, но мой желудок при этом громко не соглашается со мной.

Фелипе усмехается и достает из холодильника сэндвич, поделенный на две части. Он отдает мне половину и принимается за еду, при этом не отрываясь от книги. Он мысленно переводит каждую строчку, прежде чем перевести мне вслух.

Я смотрю на багет, который лежит передо мной на маленькой тарелочке: начинка из ветчины, помидоров и сыра. Я вдыхаю запах еды, я голодна, но на выдохе меня подташнивает. Так уже у меня довольно давно.

– «В дневнике описывается черный замок, – переводит Фелипе, показывая на страницу со словами castillo negro, – на вершине скалы. До 1500-х здесь ничего особенного не происходило, – читает он, – но потом замок прославился тем, что туда приглашали гостей для праздников в полнолуние – fiestas de luna llena, – которые продолжались по несколько дней».

Фелипе замолкает, дожевывает сэндвич и читает дальше:

– «Никому так и не удалось узнать, что происходило на этих праздниках, – переводит он, проглотив то, что жевал, а потом смотрит на меня, и я улавливаю тревогу в его взгляде, – потому что никто с этих праздников в честь полнолуния не возвращался».

Я чувствую какую-то странную сухость в глазах и заставляю себя моргнуть несколько раз. Фелипе захлопывает книгу.

– Думаю, мы не с той книжки начали. У меня есть рабочие тетради…

Я энергично хлопаю ладонью по обложке книги.

– Хотя можно и по этой учиться, – говорит он, морщась, как будто я его только что ударила, – осторожнее. Это старинная книга.

Смутившись, я убираю руку.

Он снова открывает книгу на том месте, где мы остановились, и читает про себя. Проходит несколько секунд, но он молчит, не переводит.

– После того как это случилось, – тихо произносит Фелипе, глядя мне прямо в глаза, – о тебе рассказывали во всех новостях.

Не нужно объяснять, что он имеет в виду под словом «это». Я почти рада, что худший день в моей жизни уместился в этих трех буквах.

Он смотрит на меня, будто ждет чего-то, и мне страшно, что он ждет моей реакции. Я киваю в знак того, что понимаю, о чем он.

– Все в деревне начали шептаться о la doctora, – продолжает Фелипе, к моему облегчению, – вот тогда-то я и понял, кто ты.

Кривая усмешка появляется на его губах.

– Я не сомневался, что ты вернешься. Просто нужно было подождать немного. Ла Сомбра – твой дом.

Фелипе не просто так произносит эти полные радушия слова, за ними будто скрывается что-то. Подобное просквозило и при встрече с Беатрис. Они, похоже, и не сомневаются, что я останусь здесь навсегда.

Неожиданно для самой себя в назначенный час я оказываюсь в клинике тети.

– Как урок с Фелипе? – спрашивает Беатрис, когда я захожу.

Я киваю, мол, все в порядке, и с интересом разглядываю рабочее место тети. В отличие от узких и темных залов замка и книжного магазина комнаты в клинике просторные и светлые.

– Эта клиника была основана нашей семьей, – говорит Беатрис, когда мы идем через приемную с белыми стенами и высокими потолками. В медицинском центре еще есть офис, операционная и комната с койками для пациентов, разделенными между собой специальными занавесками.

– Заниматься медициной – это традиция семьи Бралага, – объясняет тетя. – В каждом поколении нашей семьи кто-то становился врачом – это у нас в крови.

Думаю, все традиции рано или поздно сходят на нет.

Я чувствую на себе внимательный взгляд Беатрис, но не оборачиваюсь, делаю вид, что разглядываю оборудование у одной из кроватей.

– Здесь, – говорит она, – наш склад.

Мы в небольшом помещении, здесь довольно прохладно и полно оборудования, в стеклянных шкафах поблескивают ряды пузырьков с лекарствами, металлические морозильники рядом с ними.

– Это наше наследие, – произносит тетя и как будто раздувается от гордости. – Мы небольшая община. Население городка 852… вместе с тобой 853 человека. До ближайшей больницы ехать несколько часов. Еще до появления медицинского страхования один из наших предков придумал, чтобы каждый житель Оскуро вносил плату в городской фонд здравоохранения. Мы тратим его на лекарства и специалистов, когда они необходимы. В нашей клинике полноценная операционная и собственный банк крови.

Я удивленно наклоняю голову. Мне, наверное, послышалось. Банк крови?

– Все жители сдают кровь по нескольку раз в год, – говорит она и открывает дверь морозильной камеры. Из морозилки вырываются клубы ледяного пара, внутри я вижу ряды пластиковых пакетов, наполненных темно-красной жидкостью.

– Кстати, – говорит тетя, захлопывая морозильник, – я собиралась взять кровь и у тебя, чтобы и у тебя в клинике была медицинская карта.

В центре «Радуга» у меня часто брали кровь, так что я к этому привыкла. Но медсестра Летиция говорила мне, что мою медицинскую карту они отправили тете, а это значит, что у нее должны быть результаты моего обследования трехнедельной давности. Зачем ей снова брать у меня кровь?

Беатрис ведет меня обратно в главное здание клиники, где значительно теплее, и усаживает на стул рядом со стеклянными склянками.

– Закатай рукав, – велит она, натягивая одноразовые перчатки.

Она не обнимала меня ни разу и собирается теперь взять кровь. Мне не хочется выполнять ее приказ, и я не двигаюсь.

– В чем дело? – спрашивает она, застыв с иголкой в руке.

Мне хочется ответить: «У вас уже есть мой анализ крови».

Я жду, когда слова заставят зашевелиться мой язык, но они будто застряли где-то внутри.

– Ко мне пациент скоро придет, – говорит она, и я чувствую себя маленьким ребенком. Бессмысленно спорить, поэтому я закатываю рукав.

Беатрис берет меня за локоть, и я сжимаю кулак при ее прикосновении. Я едва чувствую иглу, когда она проходит сквозь мою кожу, будто тетя делала это миллионы раз.

– Прекрасно, – говорит она, когда склянка наполняется темно-красной жидкостью, – расслабь руку, Телла… – Она нервно откашливается: – Эстела.

Я чувствую болезненный укол, и не игла в этом виновата, а прозвище, которое только что произнесла тетя. Сколько я себя помню, родители называли меня Стеллой. И все же что-то шевельнулось во мне, когда я услышала «Телла» – меня когда-то так называли.

Беатрис закупоривает бутылочку с моей кровью, но не вынимает иглу из моей руки. Она тянется за новым пузырьком…

Я высвобождаю руку.

– Ты что делаешь? – вскрикивает тетя, когда игла выскальзывает из моей кожи и на пол капает кровь.

Я встаю и пячусь, пока не оказываюсь у входной двери. Если она пойдет за мной, я выскочу на улицу.

– Возьми себя в руки! – произносит Беатрис, ее взгляд полон возмущения. – Я спрячу твою кровь в морозильную камеру, а потом объясню тебе, в чем будет заключаться твоя работа.

В ответ я скрещиваю руки на груди.

Она уносит бутылочку с моей кровью, а когда возвращается, на ее лице не отражается никаких эмоций.

– Ты будешь заносить данные пациентов в этот компьютер.

Я поворачиваюсь и вижу стол в центре офиса. На нем стоит старая модель компьютера, такой он является особенно по сравнению с теми с плоскими мониторами, которые стояли в центре «Радуга», но в древнем городке Оскуро и этот выглядит суперсовременным.

Беатрис подходит к шкафу и выдвигает первый ящик. Он набит разноцветными папками.

– Начни с Анхеля, Альберто Кастаньо Круса.

Она вынимает из ящика толстую синюю папку и садится за компьютер.

– Программа уже открыта, – говорит Беатрис, и на черном мониторе загорается разноцветная таблица. – Кликни здесь, чтобы создать новую карту пациента, и вбивай в пустые окошки информацию, которую найдешь в папке.

Тетя набирает данные пациента, показывает, как работает программа, потом я занимаю ее место. Я работаю до вечера, пока Беатрис не выходит из своего кабинета и не сообщает:

– Пора домой.

Прежде чем запереть клинику, она включает охранную сигнализацию, нажимает специальным ключом на датчик, после чего мы молча возвращаемся в замок.

Сегодня на ужин gambas al ajillo. Креветки в ароматном чесночном соусе подаются в керамической оранжевой миске. От их запаха у меня текут слюнки, и я вдруг вспоминаю, что сегодня ничего не ела, кроме хлеба с томатным джемом. Когда-то, живя с родителями, я любила вкусно поесть, часто просила добавки, накладывала себе в тарелку еще и еще. А теперь съедаю шесть креветок и чувствую себя так, будто объелась. Я все еще дышу, но большая часть меня умерла в тот день в метро, и свой аппетит я оставила там же.

Беатрис заканчивает есть и встает, я поднимаюсь вслед за ней.

– Твоя молчаливость беспокоит меня, – говорит она и протягивает мне черную таблетку. Она внимательно наблюдает, как я запиваю ее водой.

Я ухожу к себе в комнату, там выплевываю семечко и засовываю его в карман сумки, где лежит вчерашнее лекарство.

Сегодня ночью я иду по замку в новом направлении. В носках без обуви спускаюсь по парадной лестнице на первый этаж, прохожу через обеденную залу и оказываюсь в кроваво-красном коридоре, в который побоялась зайти сегодня утром.

Свет здесь приглушенный, коридор освещает лишь тусклое красноватое пламя свечей. Почему Беатрис не гасит на ночь?

Коридор раздваивается. Я останавливаюсь перед развилкой и поворачиваю налево. Иду по длинному узкому коридору и внезапно оказываюсь в великолепной комнате, полной серебристого света. Лунный свет льется сквозь витражи, с потолка свисает огромная сверкающая люстра, будто сделанная из звезд. Я не могу оторвать от нее взгляда: гигантский сверкающий осьминог, чьи кристальные щупальца тянутся к стенам комнаты. Кажется, люстра вот-вот рухнет на пол. Я прижимаюсь к стене рядом с окном, чтобы щупальце не дотянулось до меня, и вдруг вижу в комнате еще одну девушку. Мое сердце замирает. Девушка тоже застывает, увидев меня.

Мы двигаемся синхронно, и тут я понимаю, что в комнате только одна стена с окнами, а напротив нее – зеркало. Противоположная стена – одно большое зеркало, в некоторых местах оно треснуло, в некоторых почернело, не все углы у него целы.

Я замечаю что-то боковым зрением и поднимаю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как с люстры падает кристальная слезинка. Она вдребезги разбивается об пол, разлетаясь осколками в разные стороны. Я приседаю и внимательно разглядываю пол – он усыпан осколками разбившихся кристаллов, а на мне нет обуви. Нужно идти осторожно!

Лунный свет, отражаясь в зеркале, так ярко освещает комнату, что я смогу пересечь ее, не поранившись. Я вижу дверь в стене, и мне интересно, куда она ведет.

Глядя под ноги, делаю первый шаг по блестящему «минному полю». На цыпочках я преодолеваю опасные участки, но мне приходится остановиться, когда я добираюсь до середины комнаты, уж очень много тут осколков.

Серебристый лунный свет тускнеет, и я жду, когда облака рассеются. Но становится все темнее и темнее, будто кто-то гасит звезды. Я вижу, как тень скользит по стене и витражам. Темнота заволакивает комнату, как дым, что-то проносится у моего уха. Это не ветерок – это чей-то голос: «No hay luz en Oscuro»²².

Не уверена, что этот голос реален. Я разворачиваюсь, чтобы вернуться тем же путем, каким пришла сюда, но двигаюсь я неуклюже и постоянно наступаю на что-то острое, чувствую уколы сквозь носки. Я вижу свое отражение в пыльном зеркале, а за ним чей-то высокий плечистый силуэт. Я оборачиваюсь, но за мной никого нет. А большая тень в зеркале, похожая на человека, придвигается все ближе и ближе ко мне.

Бум! Сердце бешено колотится, сотрясая грудную клетку. Не знаю, что пугает меня больше – чье-то присутствие или тень. Месяцами я не чувствовала своего сердца, даже волновалась, что оно больше не бьется. И вот теперь оно колотится в груди, в доказательство того, как я ошибалась: бум! бум! бум!

Я уже почти бегу, но наступаю на острый осколок кристалла.

– А-а-а! – Я вскрикиваю от боли, и это первый звук, который я издаю за несколько последних месяцев. Мой крик не похож на крик человека, скорее на вой животного.

Я поджимаю ногу, как фламинго, проверяю, не застряло ли чего в моей стопе. Порез неглубокий, я смогу идти дальше.

В зеркале больше нет тени. Лунный свет снова наполняет комнату, я смотрю под ноги и пробираюсь, обходя осколки и не оглядываясь, к выходу. Потом я все же оборачиваюсь и застываю на месте…

Существо из плоти и крови стоит посреди комнаты и разглядывает что-то в своей руке: окровавленный осколок кристалла, на который я наступила. Когда оно поднимает голову и встречается со мной взглядом, комнату заливает серебристый звездный свет. Это лицо из моих снов! Мой зверь, мое чудовище-тень.