Kitobni o'qish: «Замок проклятых», sahifa 4

Глава 6

Я сижу на постели. Даже не знала, что умею бегать с такой скоростью! Я прижимаю колени к груди, пытаюсь отдышаться, успокоиться. Но, сколько я ни моргаю, вижу перед собой глаза, полные лунного света. Они наблюдают за мной. Я с тревогой смотрю на дверь. Кто бы это ни был, это вряд ли живой человек. Может быть, это мое воображение?

«Он найдет меня снова!» – С этой мыслью приходит уверенность в том, что жить мне осталось недолго. Вряд ли удастся убежать от чудовища-тени, неважно, реальное оно или воображаемое.

Дверь я заперла, но продолжаю тревожно поглядывать на нее. Сомневаюсь, что деревянной перегородки достаточно, чтобы сдержать это существо. Нужно связаться с медсестрой Летицией. Может быть, я смогу отправить ей e-mail с компьютера в клинике. Очевидно, нельзя было уезжать из центра.

«А вдруг я здесь не случайно», – шепчет голосок у меня в голове, тот, который постоянно спорит со мной. Я будто постоянно выступаю сама перед собой в роли адвоката дьявола. Папа называл это мое свойство инстинктивным стремлением бросать вызов всему на свете. Он говорил, что это поможет мне сохранить непредвзятый взгляд и стать хорошим следователем.

Правило Рауля № 2:

Лучший ориентир детектива – его интуиция.

Фраза возникает у меня в голове, будто папа прошептал эти слова мне на ухо. Я подхожу к сумке, роюсь в ней и достаю со дна рамку. В нее вставлено не фото, а список папиных правил, озаглавленный «Правила Рауля», они записаны от руки на толстом картоне. Папа постоянно повторял эти правила, когда вел очередное дело. Некоторые из них он произносил так часто, что мы с мамой заканчивали хором фразу за него. Вот почему, когда папе исполнилось тридцать пять лет, я взяла плотный лист красивой цветной бумаги синего цвета и записала на нем двенадцать самых частых его высказываний.

Всякий раз, когда мы устраивались на новом месте, он торжественно ставил этот список в фоторамке на какой-нибудь стол, обозначая таким образом свое рабочее место. Он говорил, что ему нравится держать список под рукой, когда он работает над очередным делом. Я чувствовала гордость в этот момент, как будто в каком-то смысле помогала ему вести расследование.

Я ставлю рамку на отделанный золотом столик у окна, и мне сразу же бросается в глаза первое правило: «Не думай – чувствуй!»

Когда папа приступал к новому расследованию, он сопереживал всем, кто имел к делу хоть какое-то отношение, даже преступнику. Папа не сомневался, что лучшие следователи – те, кто в первую очередь люди и только потом детективы. «Убийцы тоже люди», – иногда шутил он.

Но после смерти родителей меньше всего мне хотелось чувствовать: это самое последнее, к чему я сейчас стремлюсь.

Я просматриваю список дальше в надежде, что папа подскажет мне, как поступить.

Правило Рауля № 3:

Сохраняй непредвзятость.

Значит ли это, что я должна воспринимать черный огонь, дым и чудовище-тень как реальность, как нечто, существующее на самом деле? Я почти прыснула от смеха, хотя в моей жизни сейчас мало смешного. Я понятия не имею, как отличить фантазию от реальности.

Из всех моих фантазии получилась бы целая библиотека.

Я читаю следующую строку.

Правило Рауля № 4:

Записывай ход расследования.

Папа всегда именно так вел каждое расследование – записывал все в блокнот, в котором потом не оставалось свободного местечка. Я спросила его как-то, зачем он так делает, он ответил: «Легче разгадать головоломку, если перед глазами все кусочки, из которых она состоит». Эта фраза могла стать почетным тринадцатым правилом.

Беатрис положила мне на стол блокнот и ручку, видимо, чтобы я занималась испанским. Сев на стул с прямой спинкой, пролистываю блокнот почти до середины, мне хочется спрятать то, что я в нем напишу, не выставлять на первую страницу.

Я прижимаю кончик ручки к бумаге, записываю в углу листочка сегодняшнюю дату. Затем записываю необъяснимые происшествия, случившиеся со мной, в хронологическом порядке:

• 12 лет назад – выжила в черном пожаре в пурпурной комнате.

• 7 месяцев назад – выжила в черном дыму и серебристом сиянии в метро; потом мне приснился чудовище-тень с серебряными глазами.

• Сегодня ночью за мной гнался чудовище-тень из моих снов.

– Я нашел более современную книгу для наших уроков, – говорит Фелипе, как только я захожу в магазин и поднимаюсь за ним в мансарду. – В ней рассказывается история Оскуро, – объясняет он, когда мы усаживаемся за стол, как вчера. – К 1700-м годам праздники в Ла Сомбре закончились. Тогда и начали вести записи.

Из книги торчат разноцветные стикеры, прикрепленные к определенным страницам, – очевидно, Фелипе заранее просмотрел книгу и сделал закладки в самых интересных местах. Он либо дотошный преподаватель, либо исключительно увлечен своим предметом.

Он открывает книгу на первой закладке и читает: «De a poco, se fue formando un pueblo a la sombra del castillo». Я узнаю слова sombra и castillo, но все остальное мне непонятно.

«Постепенно в тени замка начал формироваться город», – переводит Фелипе. – Formar означает «форма», поэтому formando – это нечто, что находится в процессе формирования.

Фелипе сегодня в ударе. Он останавливается после каждого предложения, объясняет смысл новых слов и спряжение глаголов. Я должна быть ему благодарна, ведь я столько лет просила родителей научить меня испанскому, но сейчас для меня важнее найти информацию. Мне важно понять, есть ли хоть какой-то шанс, что дым, черное пламя и призрачный монстр настоящие.

«Это записи о новых постройках, фиксирующие разрастание города», – Фелипе тянется к следующей закладке, а я разглядываю список объектов недвижимости Оскуро. Мой взгляд натыкается на Кастильо-Бралага. В 1712 году он принадлежал человеку по имени Хуан Карлос Фернандо Бралага. В 1733 году замок унаследовал Рохелио Антонио Бралага. В 1750 году хозяина звали Маурисио Омеро Бралага. Я просматриваю имена владельцев, и холодок пробегает у меня по спине.

Зловещее предчувствие охватывает меня, так же не по себе мне было от радушных приветствий Беатрис и Фелипе. Теперь я как будто понимаю почему. Судя по историческим записям, моя родословная связывает меня с Ла Сомбра. Из-за этого мама сбежала отсюда? Из-за этого Беатрис пригласила меня сюда? Я что, новая наследница замка?

Смущает меня не только фамилия Бралага, но и даты вступления в наследство. Продолжительность жизни владельцев поразительно коротка. Фелипе указывает пальцем на другой объект недвижимости по адресу: улица Нубе, 32. Рядом с адресом стоит дата – 1705 г. – и имя владельца – Луис Гарсия Сармьенто. Следующая запись сделана пять десятилетий спустя: 1758 г., Анхело Крус Сармьенто. 1812 г., Санчо Аурелио Сармьенто. 1860 г., Романо Эктор Фелипе Сармьенто.

«Это предки Фелипе», – понимаю я. Продолжительность их жизни явно больше, но фамилии у всех одинаковые. Я просматриваю бухгалтерские книги, в которых отмечены и другие здания города: каждое из них передавалось по наследству в каждой семье из поколения в поколение. Городок Оскуро – осколок прошлого, прекрасно сохранивший себя и семьи, которые когда-то в нем поселились.

– Вот что еще интересно, – говорит Фелипе и, не позволив мне как следует изучить страницу, помеченную второй его цветной закладкой, переходит к третьей. Прежде чем я успеваю разглядеть, что там написано, он закрывает страницу рукой. – Ты заметила, какого здания не хватает в Оскуро? – спрашивает он.

Я когда-то играла с папой в эту игру. Он говорил, что увидеть, чего не хватает, труднее всего, поэтому, если мы возвращались в город, в котором уже бывали, он просил меня сказать, что изменилось с тех пор, как мы покинули это местечко.

Так чего же не хватает в Оскуро? Много чего. Например кинотеатра. Мы с мамой любили ходить в кино в середине дня, пока все остальные жители города работали или учились. Не хватает библиотеки, художественной галереи, школы… Но в библиотеку и школу жители ездят в соседний большой город.

Чего же здесь не хватает, что не могли не построить в этом городе? Обычно я хорошо справляюсь с такими загадками, но, видимо, я еще слишком напугана после вчерашней ночи, в голове пустота, будто я выпила кофе сверх меры, сосредоточиться не получается. Я пожимаю плечами в надежде, что Фелипе просветит меня. Он убирает руку, и я вижу крест среди развалин. Ответ очевиден. В Оскуро нет церкви.

– Не знаю как в Америке, – говорит он, – но в Испании на главной площади каждого города стоит церковь. Особенно такого города, где есть еще и замок. Поселяясь где бы то ни было, люди в первую очередь строят церковь.

Мое воспитание не было религиозным, но помню, что у всех городков Америки, в которых мы оказывались, было нечто общее – место, где можно было помолиться.

– На каждой странице, отмеченной цветными стикерами-закладками, описаны попытки строительства церкви в Оскуро, – объясняет Фелипе, он пролистывает страницы и не переводит с испанского на английский, а просто резюмирует: – Каждая попытка строительства заканчивалась трагедией.

Не знаю, что пугает меня больше: слова Фелипе или то, как он их произносит. Блеск его янтарных глаз напоминает мне о некоторых обитателях центра «Радуга», так у них светились глаза во время очередного приступа безумия.

– Ла Сомбра – наш священный символ, – говорит Фелипе, – святая обитель!

Я недовольно щурюсь, мне не нравится то, что он сказал.

– Раньше я не был уверен, – шепчет Фелипе, – но после того, что с тобой случилось, я поверил.

Мне хочется уйти, не слышать, что он скажет, но я не могу пошевельнуться под его пристальным взглядом.

– Ты здесь, потому что замок захотел, чтобы ты вернулась.

Я выхожу из спальни, решив, что Беатрис наверняка уже спит. Сегодняшний урок Фелипе выбил меня из колеи. Простейшая работа, которую поручила мне тетя в клинике, сегодня давалась мне с трудом. Я заносила в компьютер данные Анхеля и вспомнила, что видела его фамилию в списке жителей городка Оскуро. Трудно поверить, что все в этом городке связаны между собой кровными узами. Папиной фамилии Амадор нет в картотеке клиники, значит, он был здесь чужим. Интересно, поэтому мы уехали из Оскуро?

Я опять выбираю, в какую сторону повернуть в коридоре. Прошлой ночью я пошла налево и обнаружила там зеркальную комнату. Мне очень хочется узнать, что будет, если ее пересечь, но боюсь поранить ноги, поэтому поворачиваю направо.

Икры напрягаются, пока я иду по спускающемуся куда-то коридору. Воздух кажется все более затхлым, и в какой-то момент я оказываюсь в пыльной гостиной без мебели и украшений. Царапины и следы от гвоздей на стенах говорят о том, что помещение не всегда пустовало.

Я считаю шаги, пересекаю еще одну комнату, такую же пустую, потом еще и еще. Эти пустые пространства, полные эха, трудно назвать комнатами, в них нет ни дверей, ни окон, лишь проходы со стрельчатыми арками.

Ледяной пол под моими ногами вдруг заканчивается, я ступаю на старый колючий ковер. Жесткая ткань царапает носки, это даже неприятнее, чем холодный камень. Малиновый ковер заканчивается у деревянной двери на металлических петлях. Я поворачиваю ручку и вхожу. За дверью то, что по-иному, как собор без окон, не назовешь.

Вытянутое пространство. Ряды каменных колонн, плавно переходящие наверху в ребристые своды арочного потолка. Светильники, напоминающие свечи, закреплены высоко наверху, вся нижняя часть собора не освещена. И, пока я иду сквозь него, гаснет даже этот красноватый свет надо мной. Я делаю шаг – гаснет следующий светильник. Я останавливаюсь – и гаснут все светильники разом.

Я слышу свой крик, когда темнота заполняет пространство вокруг меня. Жду, когда мои глаза привыкнут к темноте, и чувствую, что чудовище-тень уже рядом. Я не вижу его, но чувствую: это верный знак того, что он – моя фантазия.

От этого чувства волоски по всему моему телу встают дыбом, и я бросаюсь бежать, вытягивая руки перед собой, чтобы не врезаться в колонну. Мне хочется поскорей покинуть эту комнату.

С разбегу я упираюсь ладонями в холодный камень, значит, я добежала до конца и уперлась в стену. Это тупик!

Серебристая вспышка освещает комнату, ослепив меня на несколько секунд. Свет чуть тускнеет, и я вижу, как черная тень обретает очертания: это ожившая гаргулья.

Красноватые светильники снова вспыхивают и освещают чудовище. На вид подросток, ну или молодой человек чуть старше двадцати, но в его глазах будто целая вселенная из множества звезд и галактик. Они мерцают, загораются и тускнеют, будто питаются от собственного источника света. На нем строгий костюм, который одновременно и подчеркивает его мускулистую фигуру, и скрывает ее, ткань настолько чернильно-черная, что отбрасывает тени вокруг него. Он либо очень богат, либо сам дьявол.

Мое лицо тоже вызывает у него интерес, он пристально разглядывает меня и как будто тоже меня узнает. Я знаю, что он ненастоящий, но сердце от страха бьется прямо в горле. Бум! Он щурит серебряные глаза. Бум! Острая, как бритва, линия подбородка застыла под углом 45 градусов. Бум! Он смотрит на мою грудь, будто слышит биение моего сердца.

– Me estás viendo²³.

«Изысканно» – я никогда раньше не употребляла это слов, но сейчас, когда я слышу его речь, оно приходит мне на ум. Мало того что он красив, безупречно сложен и носит дорогую одежду, у него низкий, доносящийся будто откуда-то из-под земли голос, успокаивающий, как океанский прибой. Он невозможно прекрасен! Несомненно, он моя лучшая фантазия! Хотела бы я знать, что он сказал.

– Ты меня видишь, – на этот раз он говорит по-английски. Думаю, мое желание для него закон.

Это не вопрос, но я киваю в ответ. Чудовище-тень удивленно приподнимает брови.

– Ты меня еще и слышишь?

Я снова киваю. Выражение его лица становится жестким, и тут я понимаю, что зря я кивала.

– Это была ты! – В его ровном голосе слышится резкость. – Не знаю, каков был твой план, но мне все равно. Сейчас же сними свое заклятье, или тебе конец.

Я гляжу на него, раскрыв рот от удивления. В центре меня предупредили, что, помимо черного дыма, могут появиться и другие видения, нельзя терять бдительности. Я стараюсь сосредоточиться на успокаивающих мантрах, которым меня научили в центре «Радуга»: «Не позволяй втянуть себя в игру. Сосредоточься на том, что реально. Чудовище-тень – это иллюзия, а иллюзии не могут навредить…»

– Раз, – открывает он счет.

Я не представляю, как бороться, а тем более как победить собственный разум. Не могу ни шевельнуться, ни думать. Чувствую, как колотится сердце. БУМ! БУМ! БУМ!

«Успокойся, Эстела! – мысленно кричу я самой себе. – Его не существует, он не может ничего тебе сделать». Нужно постараться замедлить пульс, дышать, сосредоточиться…

Стальные тиски сдавливают мне горло, воздуха в легких все меньше. Боль пронзает меня, в глазах темнеет, я понимаю, что задыхаюсь, сейчас я погибну.

Из последних сил я втягиваю в себя воздух и слышу свой сиплый, до неузнаваемости изменившийся пищащий голосок, такой шепот-крик: «Стой!»

Глава 7

У меня першит в горле и покалывает язык. Слезы застыли на моих ресницах. Я заговорила! Я так потрясена этим, что даже не сразу понимаю, что все еще жива. Он больше не сжимает мою шею, просто стоит и смотрит. Он остановился.

– Сними заклятье! – требует чудовище-тень, его голос звучит обворожительно и угрожающе одновременно, удивительное противоречие.

Почему же я чувствую его прикосновение, если он существует только в моей голове? Или у меня такие сильные галлюцинации, что способны обмануть все чувства? Чудовище угрожающе движется в мою сторону, сокращая расстояние между нами.

– Какое заклятье? – У меня неожиданно хриплый и высокий голос.

Несмотря на то что мне грозит смертельная опасность, я чувствую большое облегчение, что все еще жива. Дело не только в этом. Я поняла кое-что, чего раньше не осознавала: я хочу жить.

– Не играй со мной! – Серебристые глаза чудовища темнеют, будто облака заслоняют от меня звезды. – Я знаю, кто ты, bruja. Освободи меня или умри.

Bruja – знакомое слово: «ведьма».

– Но я не… – Я прокашливаюсь, чтобы избавиться от першения. – Я просто девочка…

Тени вокруг него расплываются, заполняя пространство комнаты, как дым.

– Врунья!

Его шепот повсюду – вокруг меня, в моих волосах, ушах, пальцах! Я бегу вдоль стены в другой конец комнаты… Но он уже там! Его тени обступают нас дымной взвесью, его серебряные глаза – наш единственный источник света.

– Пожалуйста, – молю я, сердце колотится где-то в горле, мешает говорить. – Я не понимаю… о чем ты…

– Твое лицо преследовало меня. Я думал, что схожу с ума.

Только в моем воображении этот парень мог быть одержим мной.

– Возможно только одно объяснение, – продолжает он, – ты та самая bruja, из-за которой я здесь.

Я не понимаю, о чем он говорит, но после боли, что он причинил мне, готова подыграть ему. Его лучше не злить.

– Меня показывали в новостях, – объясняю я, горло болит с непривычки, когда я произношу слова. – Случай… в метро.

Будто электричество вспыхивает в его глазах.

– Это и есть то заклятье, о котором я говорю, – произносит он к моему изумлению.

Я долго удивленно таращусь на него, не в силах пошевелиться, пока тихий голосок в моей голове не напоминает мне: «Ты сама его выдумала».

Какая-то часть моего мозга в отчаянии пытается найти объяснение тому, что случилось с родителями, только делает это своеобразным способом. Такого не произошло бы, останься я в медицинском центре. Определенно, мне нельзя было уезжать.

Я вдыхаю аромат холодной ночи, и мне кажется, будто я снова на ледяной горе в Монтане, где мы с родителями однажды провели зиму. Слой снега был таким толстым, что поглощал все сладкие растительные нотки земли, ее запах. Не ощущался даже мускусный запах мелких животных. Помню, я подумала тогда, что единственный запах, который остался, – аромат звезд.

Именно этот запах я чувствую сейчас, когда ко мне наклоняется чудовище-тень так, что приходится запрокидывать голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Мне… мне нужно время, чтобы разобраться в заклятье, – говорю я, надеясь, что это хоть как-то успокоит его. – Убьешь меня… и не сможешь никогда освободиться от него.

Он пристально смотрит на меня, словно пытается отгадать – лгу я или говорю правду.

– У тебя время до следующей ночи.

Его голос – тихий раскат далекого грома приближающейся бури.

– Освободи меня или умри!

Я бегом возвращаюсь к себе в комнату, потом иду в ванную и рывком открываю ящик, который доверху забила прокладками и тампонами. Я вытаскиваю из ящика блокнот – я спрятала его туда прошлой ночью – и кладу его на стол.

Я нахожу список странных происшествий, который записала вчера. На следующей странице я ставлю сегодняшнюю дату и начинаю новый список. Озаглавливаю его так: «Чудовище-тень».

Затем я кратко излагаю то, что мне известно на данный момент:

• Видела его во сне несколько месяцев назад.

• У него серебряные глаза.

• Кажется, он управляет тенями.

• Говорит, что оказался в замке в день несчастного случая в метро.

• Утверждает, что я наложила на него заклятье.

• Причинил мне физическую боль.

• Считает меня ведьмой.

Из всех безумных пунктов в этом списке самым невероятным мне кажется последний. Он мне не доверяет, и это в каком-то смысле даже лестно.

Просыпаюсь я в залитой солнечным светом комнате, на груди у меня лежит открытый блокнот. Перед глазами всплывает лицо чудовища-тени, все остальные детали сна ускользают, как вода сквозь пальцы.

Я помню, что он преследовал меня, охотился за мной по всему замку, как в какой-то извращенной игре в прятки. Каждый раз, когда он находил меня, кошмар возобновлялся, погоня начиналась снова.

Я сажусь на кровати и чувствую, как стучит сердце, блокнот падает мне на колени. Я читаю последнюю фразу, которую написала прошлой ночью: «Вы понятия не имеете, что значит сомневаться во всем, даже в самом себе»²⁴.

Это строчка из «Дракулы». Я прочла роман в центре «Радуга», и эти слова нашли отклик в моей душе. Думаю, они так меня впечатлили, что я до сих пор не могу их забыть.

Придется снова пить лекарства. Я клянусь себе, что обязательно так и сделаю, и сжимаю кулаки так сильно, что ногти оставляют на ладонях глубокие следы в виде полумесяцев. Но черные семена Беатрис я принимать ни за что не буду. Мне нужны обычные таблетки. Я напишу медсестре Летиции и расскажу ей, что тетя не заботится обо мне так, как обещала, когда забирала из центра. Я прячу блокнот в ящик с тампонами и прокладками, потом переодеваюсь и выхожу из комнаты.

–Buen día!²⁵ – говорит Фелипе, когда я захожу в книжный.

Невозможно не заметить, что он сияет, увидев меня. Еще ни один парень так открыто не радовался моему появлению, и мне становится веселее.

– У меня есть кое-что для тебя, – говорит он, когда мы поднимаемся в мансарду. Он берет со стола маленький прямоугольный предмет и протягивает его мне.

Это небольшая карточка, на которой написано «Librería Libroscuro» и контактная информация магазина. Только поверх слова «libreria»²⁶ напечатано слово «biblioteca»²⁷. Я в смущении разглядываю карточку.

– Переверни ее, – велит Фелипе.

На другой стороне напечатано мое имя и девичья фамилия мамы: Estela Amador Brálaga.

– Это твой читательский билет. – Он хитро ухмыляется. – Это значит, что ты можешь прийти сюда и почитать любую книгу, какую захочешь, когда захочешь, бесплатно.

Я с трепетом взираю на карточку, не знаю, как объяснить Фелипе, как тронул меня его подарок. Мои губы приоткрываются, и я слышу свой голос: «Спасибо».

Он удивленно глядит на меня, а я чувствую огромное облегчение. Ночью только чудовище-тень слышал мой голос, и я до сих пор не была уверена, что на самом деле заговорила.

Фелипе молчит несколько мгновений, что для него совсем нетипично, потом произносит:

– Не… не за что.

– Значит, librería – это «книжный магазин», а biblioteca означает «библиотека»? – спрашиваю я.

– Así es²⁸, – улыбаясь, отвечает Фелипе.

– А на английском все наоборот, – говорю я, – librería больше похожа на library – «библиотека», а слово biblioteca напоминает bookstore – «книжный магазин».

– Что ж, восприму твои слова как знак того, что мои уроки приносят пользу.

Я чувствую, как приподнимаются уголки моего рта. Я так давно не улыбалась, что эта мимика очень непривычна.

– Hoyuelo²⁹, – шепчет Фелипе.

Не знаю, что это значит, но замечаю, что он смотрит на мою правую щеку. У меня, как и у мамы, на правой щеке ямочка, когда я улыбаюсь.

Сегодня мы читаем черную книгу, которая выглядит не такой старой, как предыдущие. Отличается она еще и тем, что у нее на обложке картинки, точнее сказать, гравюры: луна, звезды, крест и челюсти с острыми клыками.

– Это антология, – объясняет мне Фелипе, когда мы устраиваемся на привычных нам табуретах, – сейчас это считается беллетристикой, но изначально эта книга публиковалась как сборник правдивых историй.

Я открываю содержание – в книге тринадцать глав.

– «Трагедии семьи Бралага в замке Ла Сомбра», – переводит название Фелипе.

Несколько часов мы читаем эту книгу. Все тринадцать семей, о которых рассказывается в антологии, умерли неестественной смертью: неудачный экзорцизм, смертельные кровавые заклятья, призраки, убийства-самоубийства, сделки с демонами (demonios), нападения оборотней (lobizones), фей (hadas) и других существ.

Тринадцатая сказка – самая любимая у Фелипе, потому что в ней рассказывается о магической Книге, с большой буквы К. Ее привез в Ла Сомбру враг Бралаги – хозяина замка и поручил одной семье спрятать Книгу подальше от замка и беречь ее, но, прежде чем кто-либо из них успел открыть Книгу, появился дух Бралаги и убил всех. Потом Бралага уничтожил Книгу.

Фелипе ставит на стол тарелку с бокадильо³⁰, и я с удовольствием вгрызаюсь в маленький сэндвич с хамоном серрано.

– Испугалась? – спрашивает он и садится ко мне так близко, что наши колени соприкасаются.

– Чего? – спрашиваю я, поджимая ноги. – Это все сказки.

Фелипе вздрагивает, как будто я оскорбила его лично. Я жду, что он что-нибудь скажет или пойдет за новой книгой, но Фелипе просто водит пальцем по рисунку. На нем изображен мужчина, держащий в руках Книгу из тринадцатой сказки, на обложке Книги герб Бралага.

– Что не так? – спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает Фелипе и пожимает плечами.

– Ты расстроился, что Книгу уничтожили и ты не успел ее прочесть? – Я пытаюсь как-то разрядить обстановку.

– Я не ожидал от тебя такой недоверчивости после того, что тебе довелось пережить, – говорит он немного сердито.

Внутри у меня все сжимается, я напрягаюсь.

– Ты хотел сказать «скептицизма»? Ну да, я скептик, прости. Жаль, что разочаровала тебя.

– Скорее удивила, не разочаровала.

– Почему?

– Ты видела черный дым, и, хотя доказательств, что ты реально его видела, не было, ты хотела, чтобы все тебе поверили. С чего ты решила, что твои предки тебя обманывают?

Я открываю рот, но ничего не произношу. Дело не в том, что мне нечего возразить, а в том, что он вспомнил пережитое мной. Он попал в самое больное место. Скорее всего, Фелипе поступил так, потому что принимает близко к сердцу все, что мы только что прочли. Но он ведь не Бралага, почему же мои слова так его задели?

– Ты считаешь, что все это правда? – спрашиваю я, игнорируя насмешку, прозвучавшую в его вопросе. – Ты веришь, что все сверхъестественное, описанное в книге, происходило в действительности?

– У меня пока нет точных ответов, только размышления, – говорит он, не глядя мне в глаза, – но не уверен, что ты готова их услышать.

– Поделись размышлениями, – умоляю я, мой взгляд готов прожечь дыру в его голове.

Наконец он поднимает голову.

– Мой прадед, – начинает он, – рассказал мне кое-что перед смертью. У него не было никаких доказательств. – Глаза Фелипе сверкают в возбуждении. – Но он никогда не лгал мне.

До сих пор Фелипе охотно делился со мной знаниями. Но этот, настоящий секрет он никому еще рассказывал. Что бы ни поведал ему прадедушка, Фелипе, без сомнения, в это верит.

– Что же он рассказал? – спрашиваю я.

У него пересохло в горле, я слышу, как он сглатывает.

– Что некоторые из рода Бралага особенные. – Фелипе произносит это так, будто неуверен, верное ли слово он подобрал, – в полнолуние они способны творить колдовство.

Я смотрю на изображение герба замка на обложе Книги, и странная мысль приходит мне в голову: «Может быть, луна символизирует колдовство?»

Либо я, так же как и мои предки, обладаю глубокой восприимчивостью к сверхъестественному, либо у меня психическое заболевание, которое передалось мне от тех же предков по наследству.

– У тебя есть лунный календарь? – спрашиваю я и прямо-таки физически ощущаю, что интуиция в этот раз меня не подводит.

Фелипе подходит к столу и роется в бумагах, пока не находит что-то.

– Маленькие черные кружочки в этом календаре обозначают полнолуние, – говорит он, протягивая мне календарь.

Я возвращаюсь на семь месяцев назад.

И вижу черную точку.

«Метро-25» случилось во время полнолуния.

ПРАВИЛО РАУЛЯ № 5:

НЕТ СОВПАДЕНИЙ,

ЕСТЬ ТОЛЬКО УЛИКИ