Kitobni o'qish: «Раскалённые сердца»

Раскалённые сердца
1

Стихли последние крики и стоны, и на окровавленном песке арены остался только победитель. Зверь, привезённый откуда-то из дальних южных краёв, чтобы развлечь столичных зрителей, включая самого императора, яростно озирался. В холке тварь уже не уступала слону – могучая, многоногая, покрытая красно-жёлтым, под цвет арены, панцирем, она выглядела по-настоящему угрожающе; там, где у людей располагаются лопатки, в стороны торчали обрезки поблёскивающих, как стекло, крыльев. Крылья удалили полгода назад, когда чудовище было совсем маленьким, не больше телёнка. С тех пор луззилагн – так называлось существо – вырос, поглотив, самое меньшее, полтораста овец, и считался вполне достойным того, чтобы предстать перед взорами нобилей.

Игры, конечно, обходились дорого. Несмотря на то, что в некоторых столичных кварталах нищета шла рука об руку с голодом, подобная расточительность, если и вызывала недовольство, то при виде скованного тяжёлыми цепями луззилагна, оно стихало, уступая место благоговейному трепету.

Император, смотревший за боем из собственной, украшенной сусальным золотом ложи, высокомерно улыбался – он-то знал, что, имея в кармане столь жуткий козырь, всегда сможет запугать зачинщиков мятежа. Даже самые храбрые и гордые из мужчин невольно умолкали и покрывались плёнкой холодного пота при виде того, как луззилагн разбрасывает и рвёт на части своих противников – свирепых восточных варваров, взятых в плен и вооружённых за счёт устроителей празднеств.

Если бы варвары победили, им бы вернули свободу. Пустые надежды! Гигантское существо играючи опрокидывало всадников вместе с лошадьми, а выпущенные ими стрелы и удары копий едва могли пробить хитиновый панцирь, лишь возбуждая в душе луззилагна алчущую крови ярость.

В конце концов, все кочевники, ровно тридцать, были повержены, и луззилагн, противно чавкая, начал закусывать останками одного из врагов. Казалось, он пребывает в полном одиночестве – многотысячная толпа, наполнившая трибуны, умолкла, потрясённая увиденным.

Воистину, выведенные злым колдовством Чёрного Владыки твари ужасны!

Оправившись от первоначального шока, некоторые – почти наверняка, сплошь соглядатаи и провокаторы тайной службы – тут же начали высокомерно заявлять, что варвары, мол, получили по заслугам. Война, длившаяся десятилетиями и то затихавшая, то вспыхивавшая с новой силой, совершенно разорила некогда цветущие восточные земли, и единственным, кто был в этом повинен, являлись загорелые дочерна жестокосердные кочевники.

Чуть успокоившись, и более добропорядочные граждане заулыбались: действительно, император заботится о том, чтобы захватчиков постигла кара, более чем заслуженная. Кое-кто, предвкушая бесплатную раздачу хлеба, восторженно аплодировал. Находились и такие, кто злорадно улыбался:

– Да, грязные твари сегодня насытятся…

– Иначе не скажешь, уважаемый, – отозвался мужчина в шитых золотом одеждах, почёсывая массивное брюхо. – Многие люди от них недалеко ушли, я вам скажу. Вот я, конечно, не стану есть бесплатный хлеб, но ведь кровавая трапеза, согласитесь…

Его собеседник, льстиво улыбнувшись, просиял.

– Правда в ваших словах, уважаемый. – Распознав в разодетом в шелка дородном мужчине преуспевающего купца, он тут же предложил свой товар. – Не интересуют ли вас девочки, ещё не утратившие невинности, или…

– Потом, – благосклонно махнул полной рукой его сосед. – Я вижу, сегодня ещё будут горячие схватки…

– Под стать жаре, поразительной даже для нашего лета, э-э-э…

– Тиберий.

– Уважаемый Тиберий. Луззилагну предстоит ещё один бой с весьма необычным существом, также привезённым из Проклятых земель. Говорят, они там живут небольшими колониями, и сообща могут дать отпор луззилагну, даже убить его…

– Да, но ведь здесь он один, – недовольно надул пухлые губы купец. – Я не знаю, сможет ли хоть кто-то победить это животное в одиночку.

Луззилагн тем временем доел кочевника и, откусив изрядный кусок от его лошади, остаток зарыл в песок.

– Тварь делает запасы! – воскликнул кто-то вверху. Сутенёр, которого звали Гнеем, проследил взглядом за источником шума, и жестом принудил излишне беспокойного зрителя умолкнуть. Похоже, с Гнеем на трибунах считались. Тиберий, скривившись, мысленно подсчитал расходы на услуги, предоставляемые его новым другом, одновременно прикидывая, сколько будет стоить от него избавиться, если дружба начнёт превращаться в неоправданное бремя.

– Но у луззилагна подрезаны крылья, и он скован цепями. Это лишает его подвижности, – сказал Гней. – Хотите пари?

– Любопытное замечание. Пожалуй, я приму ваше предложение, но всё-таки прежде хотелось бы посмотреть на…

Словно отвечая Тиберию, завыли начищенные до блеска фанфары. Глашатай, говоривший от имени устроителей игр, поднял бронзовый рупор и объявил во всеуслышание, что чудовищный луззилагн будет сражаться против существа, именуемого «Вошь Дьявола». Выскочившая вскоре на арену тварь вполне оправдывала своё название: то была огромная, размером с лошадь, блоха, прикованная за одну из шести лап длинной цепью. Её тело, отвратительного белесого цвета, заканчивалось маленькой головкой с относительно скромных размеров челюстями.

Тиберий, придирчиво посмотрев на огромные, в несколько десятков шагов, прыжки «дьявольской вши», охотно принял предложенное пари.

– Уважаемый Гней, конечно, она очень прыгучая, но у неё нет шансов – достаточно луззилагну ухватиться за эту цепь – и всё, бой окончен.

– Как знаете, уважаемый Тиберий, – хитро улыбнулся сутенёр.

Бой начался не сразу. Луззилагн, которого перед выходом на арену не кормили, уже утолил свой голод, и был малоподвижен, в то время как «вошь дьявола», уступавшая ему размерами, не спешила атаковать. Лишь натянув цепи соответствующим образом, служители смогли разместить обоих насекомых друг напротив друга. Затем, с целью возбудить в тварях воинственный пыл, их стали забрасывать палками и камнями.

Первым попытался нанести удар многоногий луззилагн, однако целил он в людей, и лишь неимоверными усилиями удалось удержать гиганта на месте. Наконец, он махнул передней лапой, более всего похожей на гигантскую четырёхпалую руку, в сторону возбуждавшей всеобщее отвращение «дьявольской вши». Полупрозрачное порождение извечной Тьмы, она выросла вдали от дневного света, отчего выглядела по-настоящему омерзительно: её огромные чёрные глаза щурились от ярких солнечных лучей, а сама она жалобно попискивала, пытаясь ускользнуть от ударов могучих конечностей соперника.

Несколько минут продолжалась эта игра, а может, и гораздо меньше, ведь время, наполненное переживаниями, обычно растягивается, и мгновения тянутся дольше вечности.

Наконец, случилось именно то, что предрекал Тиберий: луззилагн наступил на цепь, удерживавшую «дьявольскую вошь». На трибунах немедленно разгорелись споры – случайно это было сделано или умышленно, в результате умозаключений, свидетельствующих о наличии у чудовища разума.

Так или иначе, но полупрозрачная тварь уже не могла спасаться при помощи длинных прыжков, уносивших её чуть ли не на противоположный край арены. Загнанная в угол и прижатая к стене, «вошь», казалось, была обречена. Но нет: едва противник, ужасающе огромный, наклонился, чтобы покончить с ней, «дьявольская вошь», будто оправдывая своё имя, прыгнула вперёд. Сделано это было с неожиданной злобой, с щёлкающим звуком, более всего похожим на боевой клич.

Избежав острых, как нож, серповидных внешних клыков луззилагна, белая тварь запрыгнула ему на морду и, не медля ни секунды, вонзила жало, дотоле незаметное, прямиком в большой, как окно, глаз. Из огромной раны немедленно брызнула вязкая, горячая жидкость пурпурного цвета.

Луззилагн дико взревел от боли; ничего подобного даже столичные зрители, наблюдавшие самых диковинных и причудливых животных, в своей жизни не слышали. Выпустив из лап цепь, на которой сидела «дьявольская вошь», луззилагн, покачиваясь, пошёл назад; наконец, ноги перестали его слушаться, и он упал на спину, громко всхлипывая. Не прошло и минуты, как агония монстра, представлявшая собой не менее отталкивающее зрелище, чем недавний триумф, окончилась.

Трибуны, некоторое время пребывавшие в растерянном молчании, сначала робко, а затем – со всё нарастающей энергией, стали аплодировать. «Дьявольская вошь», словно поняв, что овации адресованы именно ей, радостно плясала по арене, пока её не утащили обратно. Там, в мрачном подземелье, победительнице предстояло находиться вплоть до следующего поединка.

Гней, загадочно улыбаясь, принял от Тиберия выигрыш. Несколько разочарованный неудачной ставкой, купец, тем не менее, признал, что зрелище того стоило.

Мысленно ругая себя за то, что не купил место в ряду подороже, где компанию ему составили бы куда более приличные люди, Тиберий поддался ещё одному искушению.

– Можете ли вы, уважаемый, предложить мне достаточно приятную партию на вечер, чтобы как-то скрасить, э-э-э… горечь поражения?

Ухмылка сутенёра, которая, казалось, не сходила с его лица, только меняя значение в диапазоне от угодливого до зловещего, стала заметно шире.

– Конечно, уважаемый Тиберий. Зрелище – для бедных. Состоятельные люди вправе получить более осязаемые удовольствия.

2

Виллем ван Хойтен почувствовал, что вернулся в реальный мир. Он пребывал у себя дома, в мягком кресле; в нос ударил резкий запах пропитавшего футболку пота и перегревшихся наносхем домашнего электронного комплекса.

Ментографические иллюзии исчезли – нанобиоархитектура отделилась от коры полушарий головного мозга. Бесчисленные наносоединения убрались внутрь провонявшего шлема; частью они остались в его теле, чтобы расщепиться на вполне усваиваемые организмом органические частицы и пополнить запасы исходного сырья для аминокислот и микроэлементов. По крайней мере, так утверждала реклама, а верить в ту ложь, на которую потрачены миллиарды, всегда благоразумнее, чем спорить с ней и отстаивать облачённую в лохмотья истину.

Ван Хойтен посмотрел на экран, разыскивая идентификационные значки остальных участников игры. Брезгливость и тошнота, вызванные длительным пребыванием в виртуальном теле «дьявольской вши», боролись в нём с упоительным чувством победы. Интерактивная игра «Империя Скардлайм и Царство Тьмы», каждый из эпизодов которой собирал десятки миллионов участников по всему миру, стала его главным развлечением в последние, наполненные праздностью, месяцы.

– Сегодня я побил тебя, Джек, – сказал ван Хойтен, включив аудио-соединение с нужным значком.

– Да, конечно, бледнолицее насекомое. До следующего раза.

– Пока, – устало выдавил он. Остальные участники к тому времени уже отключились, оставив на экране приветственные сообщения.

Несколько минут подряд он смотрел прямо перед собой, ничего не понимая. «Чёрт! – подумал он. – Я слишком устал».

Допотопный монитор, не получая дополнительных команд в течение минуты, отключился самостоятельно, и можно было спокойно подумать.

После возвращения из космоса демобилизованный ван Хойтен всё ещё не нашёл себе работу. Отчасти причиной тому был продолжительный курс реабилитации, порождённый стрессом Марсианской войны стресс и утратой физической формы. Последнее объяснялось длительным пребыванием в невесомости, которая ещё ни одному человеку не прибавила здоровья.

Впрочем, гораздо большую роль играла изменившаяся система ценностей, уже не позволявшая смотреть на мир по-прежнему. Ван Хойтена призвали в самом конце войны, когда Объединённые Вооружённые Силы Земли были вынуждены прибегнуть к мобилизации, чтобы компенсировать потери в живой силе «искусственных войск». Он прошёл необходимую подготовку, заключавшуюся преимущественно в ментоусилении некоторых условных рефлексов, и один раз участвовал в «боестолкновении».

Вернувшись на Землю, он нередко удивлялся тому, как реагируют штатские на его форму с нашивками, свидетельствующими о том, что их владелец воевал и был ранен. Единственная схватка с противником, в которой он побывал под вражеским огнём, произошла на марсианской орбите. Закончилось она трагически – транспортник под названием «Окинава», перевозивший батальон десантников, к которому был прикомандирован ван Хойтен и его товарищи, взорвался, поражённый ракетой противника. Батальон так и не встретился с врагом лицом к лицу в решительном сражении, воспетом пропагандой. Более того: подавляющее большинство находившихся на борту людей даже не успело сообразить, что же именно произошло.

По счастливой случайности ван Хойтена не разорвало на куски, а лишь отбросило взрывной волной в открытый космос, дважды при этом ранив – в левое бедро и грудь. И вновь ему повезло: осколочные ранения оказались не смертельными, а системы жизнеобеспечения скафандра сохранили продолжали функционировать.

Умная машина спасла хрупкий человеческий организм. Самозаклеивающаяся ткань мгновенно восстановила герметичность скафандра, а раны затянули временные повязки из подвижного нанобиопластыря. Сырьё для последнего хранилось непосредственно в подкладке скафандра и, несмотря на утрату гибкости, ван Хойтен получил отличную возможность многократно благословить разработчиков его экипировки за подобную конструктивную особенность.

Встроенный нанонейтрифонный маяк автоматически подал сигнал бедствия и терпеливо взывал о помощи, пока она не прибыла. Не прошло и четверти часа, как ван Хойтена, блаженно улыбавшегося от вколотой мягкосердечным медицинским блоком скафандра лошадиной дозы болеутоляющего, забрала одна из носившихся повсюду в великом множестве спасательных шлюпок.

Когда он пребывал в космическом госпитале, поступило известие о том, что заключено перемирие. Так ван Хойтен, подобно остальным раненым, в один момент превратился в штатского.

Это было странное зрелище – наблюдать за реакцией обитателей палаты, когда они узнали о конце войны: кто-то ругался и потрясал руками, зачастую прошедшими ампутацию, и проклинал правительство, кто-то плакал.

Смешанные чувства накатили мощно и одновременно – гордость за Землю, осознание глупости и нелепости войны, облегчение, что всё закончилось – и лёгкое разочарование, вызванное нелепым ранением на самом пороге победы.

Нашлись и такие, кто смеялся, нередко с истеричными нотками в голосе – одного, полного, рослого парня из Кентукки по фамилии Севедж, смог успокоить только укол снотворного, сделанный спешно прибывшим на место события нарядом санитаров. Наиболее поразительным в таких обстоятельствах стало поведение уже немолодого сержанта, отслужившего едва ли не два десятилетия: кисло улыбнувшись, профессиональный вояка пробурчал что-то себе под нос – и чинно прошествовал в туалет.

С того самого момента для ван Хойтена началась долгая дорога обратно, в мирное общество. Как ни странно, но несколько месяцев в тренировочном лагере для новобранцев, считанные недели в космосе, из которых лишь одна-единственная секунда была «боем», а всё остальное – «подготовкой» и «лечением», полностью разорвали его былые связи с нормальным миром.

Здесь, на «гражданке», однако, люди и далее жили нормальной, полноценной жизнью: никто ни на кого не орал, требуя молниеносного исполнения дурацкого приказа, а те, кто так поступал, считались преступниками или сумасшедшими. Ван Хойтену, получившему звание второго лейтенанта резерва, поначалу было трудно привыкнуть к тому, что никто, даже последний сопляк – он никак не мог отучить себя от подсознательной оценки «нижние чины», – не отдаёт ему честь, проходя мимо.

Его «удалённый» терапевт, по совместительству оказавшийся психиатром, во время сеансов ментотрансляции в Глобал-нете, часто пенял ван Хойтену на лень. Оказалось, психологические проблемы связаны с утратой работоспособности – он попросту разнежился, отлёживаясь на больничной койке.

Память швырнула в него ворох воспоминаний. Огромный космический госпиталь строили из расчёта на пять тысяч мест, и многим эта цифра казалась избыточной, ведь, по сведениям разведки, марсианская орбитальная оборона в предыдущие месяцы боёв существенно ослабла. Можно было только предполагать, что она из себя представляла до «ослабления», поскольку с началом вторжения орбитальное пространство оказалось забитым обломками космических кораблей. Госпиталь оказался переполненным, и те, кого ранили в первые минуты генерального сражения, могли считать себя везунчиками. Раненых, начиная с второго часа операции, пристраивали уже, где придётся.

Ван Хойтену действительно повезло, если слово «везение» вообще уместно в таких обстоятельствах; психиатр же не имел права так говорить с ним. Этот «удалённый» мерзавец – в представлении ван Хойтена он был полным, лысеющим мужчиной средних лет – паразитировал на ветеранах. Рассуждая об их лени, он, дипломированный врач, просто выказывал снисхождение и жалость – жалость преуспевающего за их счёт человека.

Впрочем, на обвинения он отреагировал должным образом, начав посещать фитнесс-клуб. К сожалению, стало только хуже: преодолевая боль во время занятий в тренажёрном зале, ван Хойтен с каждым разом мотивировавший себя зрелищем взорвавшегося корабля, становился всё более обозлённым. Психиатр опять обозвал его неженкой, не способным нормально радоваться жизни, и ван Хойтен стал его игнорировать, возможно, потому, что в этих словах было слишком много правды.

Он жил в маленькой съёмной квартире, играл в популярную ролевую ментотрансляционную игру и понемногу свыкался с мыслью, что война закончилась, а вместе с ней – и жизнь, так и не успевшая начаться. Так или иначе, но адаптация к мирному существованию шла медленно: он так и не устроился на работу, а круг друзей ограничивался несколькими контактами из ментотрансляционной сети, с которыми он обыгрывал одну главу из истории Скардлайма за другой.

Он поборол желание в который раз спроецировать голографический документальный фильм, посвящённый операции «Джек-пот». Ван Хойтен крутил этот фильм десятки раз, обнаружив, несмотря на усиленную обработку кадров цензурой, и «Окинаву», раздираемую взрывом, и даже собственное тело, выброшенное из взломанной скорлупы ударной волной.

Ван Хойтен улыбнулся отключённому монитору и усилием воли заставил себя встать. Его ожидал душ и долгие поиски работы в мире Глобал-нета, которым предстояло посвятить ночные часы. С его офицерским званием можно было бы закончить обучение в колледже, даже получить стипендию, но этих денег едва хватило бы на то, чтоб покрыть расходы на аренду квартиры, а идти в студенческое общежитие ему не хотелось, не говоря уже о том, чтобы возвращаться домой, к родителям. Он – офицер, и вполне способен обеспечить себя.

Тем не менее, реальное положение дел на рынке труда свидетельствовало об обратном. Узнав о его звании, менеджеры только разводили руками и отказывались трудоустроить на неквалифицированную работу, в то время как для руководящей должности ему не хватало слишком многого – образования, связей, опыта, наконец.

Он встал и сделал несколько поворотов туловищем, согнув руки в локтях, а потом, сместил центр массы на правую ногу и запустил воображаемый мяч на сторону поля проотивника. Воспоминания об игре за школьную команду, промелькнув в голове серией калейдоскопических картинок, вернули ему доброе расположение духа. В конечном счёте, всё не так уж плохо. Миллиарды остальных землян не имеют офицерского звания, и им незнакома радость победы над луззилагном. Нужно только принять душ и настроиться по-настоящему – и работа сама найдёт его.

Как ни странно, работа нашла его в тот же миг – монитор ожил, предложив ответить на звонок.

Впоследствии ван Хойтен, неоднократно анализируя события, которые завели его слишком далеко от Земли, даже предполагал, что имело место внушение или чтение мыслей при помощи засекреченных технологий ментотрансляции. Уж слишком странным казалось такое совпадение: стоило только подумать – и Глобал-нет ответил на его мысль. Впрочем, подобные соображения стали нормой гораздо позже, когда цепь трагических событий превратилась сплошной оживший ночной кошмар. Тогда же ван Хойтен улыбнулся своему везению и включил монитор.

3

– Виллем ван Хойтен? Здравствуйте, – седеющий, невзрачного вида мужчина жестом указал ему на вращающееся кресло перед письменным столом.

Это был один из множества крошечных офисов, состоящих из единственного кабинета, что обычно располагаются в однотипных небоскрёбах в деловом районе Нео-Йорка. Чтобы попасть сюда, понадобилось преодолеть путь в добрых пол-мили на лифте и почти ещё столько же – пешком, виляя по запутаннному лабиринту унылых серых коридоров.

Руководствуясь электронной инструкцией, полученной с нейтрино-сообщением, ван Хойтен успешно обнаружил искомую точку назначения – она скрывалась в крошечном тупичке у аварийного выхода. Уже сам этот факт свидетельствовал о многом: похоже, компания, пригласившая его на собеседование, явно не относилась к преуспевающим.

Впрочем, высокая зарплата, перспективы работы за рубежом, да и само название “LA ltd.”, подразумевавшее Латинскую Америку как зону приоритетного интереса, свидетельствовали о том, что капитал большей частью сосредоточен в «новых штатах». В последовавшие за Присоединением десятилетия в эти нищие страны были инвестированы значительные средства, однако их население и сейчас едва ли выбралось из нищеты, что, конечно же, вынудило правительство принять ряд законов, ограничивающих миграцию «латов» на более благополучный Север. Отец ван Хойтена в своё время прослужил два с лишним года на одном из пропускных пунктов в штате Рич-Коуст¹ и рассказал ему о тамошних нравах достаточно, чтобы Виллем научился ценить первый класс гражданства. Конечно, климат в «латинской зоне» просто ужасный, но выбирать не приходилось.

Ван Хойтен постучал в пластиковую дверь, украшенную безвкусным орнаментом, и, услышав «войдите», произнесённое бесцветным, чуточку раздражённым тоном, ступил внутрь. Его взору предстал небольшой, всего два на два метра, кабинет, в котором едва умещался стол-терминал и два стула, один из которых на данный момент пустовал. Второй был занят малоразмерным, под стать помещению, мужчиной, подключённым к ментосети.

– Виллем ван Хойтен? Здравствуйте. – Заметив посетителя, мужчина расправил утлые плечи и окинул ван Хойтена пронзительным взглядом, столь же высокомерным, сколь невыразительными были его внешность и кабинет. – Меня зовут Харрис. Джейсон Уильям Харрис.

Выдержав многозначительную паузу, в ходе которой ван Хойтен невольно скользнул взглядом по табличке с надписью «Директор Дж. У. Харрис», вроде бы подтверждающей истинность слов собеседника, человечек закурил.

– Курите? Нет? Отлично. – Тем не менее, себе в подобном удовольствии Харрис отказывать не собирался.

Со своим компактным ментошлемом на голове директор представлял собой весьма живописную картину. Ван Хойтен даже различил марку производителя устройства – престижную PMTE².

Харрис курил, аккуратно стряхивая пепел и демонстрируя безукоризненно ухоженные ногти, и одновременно пытался разглядеть своего гостя сквозь клубы дыма. Ван Хойтен поморщился и кашлянул: судя по тому, как отреагировали его непривычные к никотину лёгкие, Харрис предпочитал дорогостоящие сигареты с настоящим табаком. Это казалось странным, ведь ментошлем у него на голове позволял смоделировать все эффекты, вызываемые курением, без дополнительного риска для здоровья, однако у ван Хойтена сейчас не возникало желания обсуждать подобные причуды. Тем не менее, он решил отложить этот факт в памяти: Харрис любит себя и находит приятным удовлетворять свои собственные прихоти.

Директор, в свою очередь, улыбался, возможно, даже иронически, но ван Хойтен был не уверен – уж слишком густая дымовая завеса их разделяла, к тому же солнечный свет, лившийся из окна за спиной Харриса, скрадывал черты его лица. Ветерану марсианской кампании оставалось только молчать, приняв невозмутимый, с лёгкой тенью недовольства табачной вонью, вид. «Интересно, – думал он, – во сколько обходится Харрису одна пачка сигарет?». Со времён возникновения Великого Льда площадь посевов катастрофически уменьшилась, и многие культуры исчезли почти целиком, так что стоимость настоящего табака многократно выросла. Курение стало удовольствием, доступным лишь самым богатым людям.

Это породило целую группу выводов, даже как-то возник вопрос: а вдруг Харрис не столь уж беден, как, собственно, и компания, которую он представляет? Присмотревшись к материалу, из которого был пошит костюм директора, ван Хойтен предположил, что это действительно натуральная шерсть и, вполне вероятно, стоит он не менее сотни тысяч «джинкоинов»³.

Дальнейшее изучение хозяина кабинета дало ему дополнительную пищу для размышлений. Внешне они являлись почти полной противоположностью друг другу: рослый, по-спортивному сложенный ван Хойтен, достигал шести футов двух дюймов – и весил более двухсот фунтов, из которых значительная часть приходилась на тренированные мышцы. Он был в своё время звездой сборной школы, а потом и колледжа по футболу, и выбегал сто метров из одиннадцати секунд. Его светлые, как пшеница, волосы, и серо-голубые глаза на узком, обилующем прямыми вертикальными линиями, лице напоминали о легендарных северных предках, пришедших в Европу с мифического острова Туле. Подобно им, он действительно был потомком эмигрантов из Нидерландов, скрывшихся под ледником ещё в двадцать первом веке.

– Мы с вами до некоторой степени тёзки, мистер ван Хойтен, ведь Виллем – это голландский аналог имени Уильям. Вас в школе не называли Уиллом?

– Да, называли. И в школе, и в колледже.

Харрис раздавил остаток сигареты в пепельнице и устроился в кресле поудобнее, прежде чем продолжить расспросы:

– И на футбольном поле тоже, не так ли? Говорят, до армии вы были неплохим спортсменом.

Ван Хойтен слабо улыбнулся.

– По меркам провинциального колледжа – да. Вероятно, это повлияло на распределение не только стипендий, но и призывных повесток.

Харрис пожал плечами.

– Вы пробыли в армии от силы несколько месяцев – и уже офицер. Вероятно, вам не на что жаловаться.

Едва скрываемая насмешка проскользнула в этих словах, напоминая ван Хойтену об «удалённом психиатре». Решив не реагировать на вызов, он промолчал.

– В электронной анкете вы сказали, что готовы работать за рубежом, даже если это связано с опасностью для жизни.

– Если это оплачивается и если это законно, мистер Харрис.

На сей раз Харрис улыбнулся по-настоящему широко.

– Есть множество вещей, которые в отсталых регионах Земли считаются нормой, в то время как здесь они относятся к преступлениям… Но, совершённые там, они не являются поводом для судебного преследования здесь.

Ван Хойтен посмотрел на него и улыбнулся в ответ. Школьные учителя, тренера и преподаватели в колледже, полицейские, офицеры армии и Космического Флота – все они говорят подобные фразы и вопросительно улыбаются. Единственно правильным ответом является полное согласие.

– Я – второй лейтенант резерва. Если речь идёт о работе в вооружённой охране, как сказано в объявлении, я рассчитываю на должность и оплату, соответствующую моему званию. Если работа сопряжена с определённой опасностью для жизни и… э-э-э, риском, это должно оплачиваться согласно принятым нормам.

Харрис вежливо и даже как-то застенчиво улыбнулся и кивнул.

– Я вижу, вы – взрослый человек, мистер ван Хойтен. Хорошо, мы сделаем соответствующую отметку в вашем деле…

Харрис наклонился над столом, чья поверхность немедленно превратилась в монитор.

– Постойте! Здесь сказано, что вы были капитаном подземной лодки. Это правда? – в расширившихся от удивления глазах директора промелькнуло нечто уважительное.

– Да, я – командир подземного штурмового средства⁴. Их разработали специально для боёв в марсианских тоннелях.

Глаза Харриса стали ещё шире:

– Да-да, о субтерринах много говорили в новостях, особенно после того, как война закончилась… Говорят, только благодаря им удалось сломить сопротивление противника.

Ван Хойтен посмотрел на Харриса через разделявшее их пространство так, как следовало бы изначально – как на низкорослого, незначительного офисного служащего, выдающего себя за важную персону.

– Я в этих боях не участвовал, мне о них ничего не известно, – холодно сказал он, дав понять, что речь идёт о военной тайне.

– Конечно, мистер ван Хойтен, – взгляд блеклых глаз Харриса стал заискивающим. – А что вы скажете о работе в весьма схожих, практически идентичных, условиях?

Не давая оппоненту опомниться, Харрис с пылом продолжал:

– Наша фирма выполняет один исследовательский контракт, заключённый с группой высших учебных заведений. Мы планируем через месяц отправить миссию на Энцелад, спутник Сатурна – в научных целях.

– Энцелад? – Ван Хойтен был готов поклясться, что никогда не слышал подобного названия.

– Это сплошной лёд, под которым есть солёный океан. Тяготение составляет одну десятую от земного. Миссия – чисто научная: поиск местных форм жизни, взятие образцов и тому подобное. Оплата…

Харрис распечатал контракт, тут же вылезший на поверхность стола из узкой щели, и протянул его ван Хойтену. Цифра, значившаяся там, удовлетворила бы и куда менее скромный аппетит. Отказываться было глупо: если он не согласится выполнить настолько важную и нужную миссию, его признают непригодным для работы вообще – и, вполне вероятно, остальным работодателям станет об этом известно тоже. Исследования Министерства Космоса, даже осуществляемые частными фирмами, давно и прочно связаны с разведкой, которую поддерживает безмолвная армия Министерства Безопасности Родины, а выступать против этой чудовищной силы не рискнёт даже сумасшедший.

Ван Хойтен писал не очень хорошо, предпочитая пользоваться дикто– и ментопринтингом, но подпись у него была эффектная – уверенная, размашистая, с несколькими завитками неповторимой сложности. Не зря он потратил на её создание долгие недели. Подтвердив подпись приложением отпечатка пальца, он передал документ Харрису. Тот с искренним удовольствием зарегистрировал контракт в сети. Любой пользователь Национал-нета и Глобал-нета, обладающий необходимыми полномочиями, теперь мог с лёгкостью удостовериться в том, что Виллем ван Хойтен, двадцати одного года от роду, гражданин Соединённых Штатов Американских Континентов, второй лейтенант резерва, отныне является служащим компании “LA ltd”. Весьма внушительная зарплата, на уровне нео-йоркских менеджеров среднего уровня, дополнялась развитой системой надбавок и премий. Через полгода контракт мог быть продлён по обоюдному согласию сторон.

Харрис встал и протянул ван Хойтену ладонь для рукопожатия.