Kitobni o'qish: «Учись быть человеком», sahifa 5

Пока отвечаю на вопросы, смотрю на снующих туда-сюда работников. Они быстро принимают заказы, что-то отмечая у себя в блокнотах или планшетах. Ольга бы сказала, что они задействуют разные нейронные связи. Что ж, мой андроид будет дружить только с техникой, не бумагой.

И снова возникает ощущение, будто я что-то упускаю. Поэтому концентрирую максимум внимания на стоящей за кассой девушке. И пропускаю очередной вопрос от Андрея.

– Что, приглянулась? – парень толкает меня вбок, и я только сейчас понимаю, как странно, наверное, мой пристальный взгляд смотрится со стороны.

– Нет, – боль прошлого неожиданным лезвием подступает к горлу. И резко поднимаюсь, чем застаю Андрея врасплох. Зря я позволил себе этот эксперимент. Зря повелся на поводу у адаптационной терапии. У Ольги. У этого маниакального желания приобщить к социуму человека, который однажды от этого социума попытался сбежать. – Извини. Надо работать.

Я выхожу из-за стола и уже собираюсь пойти в сторону кабинета, как Андрей снова окликает меня, но уже не таким воодушевленным голосом.

– Эмоции, – выдает он тихо, – в твоей схеме не хватает эмоций. Робот будет общаться с людьми. Без эмоций нормальное общение невозможно.

Я ничего не отвечаю, покидая кафе. Вернувшись в кабинет, сажусь за стол и опускаю голову на руки, желая спрятаться как можно дальше от этих дурацких эмоций, о которых пятью минутами ранее сказал Андрей.

Голова поднимается. Рука на ощупь находит сумку, пальцы вытаскивают тетрадь, зацепившись за уголок. Страницы резко открываются, чудом удерживаясь на скрепках, ручка выводит первые буквы, соединяя их в слова, словосочетания, предложения и целый текст. Самый большой текст, который мне удается написать за все время терапии.

Глава 5

Ольга молча читает тетрадь, перелистывая ее в разы медленнее, чем в прошлый раз. Кусает губы и делает какие-то пометки в своем планшете. Хочется сделать замечание, что она задействует не те нейронные связи, но я вовремя затыкаю самого себя. Кто я такой, когда сам все это время ходил вокруг да около решаемой проблемы, которой по сути и был.

У меня было два дня на то, чтобы это признать. И на время прекратить работу.

– Мне нужна помощь, – подытоживаю, когда Ольга откладывает в сторону тетрадь.

Она больше не улыбается. Сцепляет пальцы в замок и внимательно смотрит на меня. Ей уже известна причина, по которой я держался на расстоянии с людьми. По которой решил посвятить свою новую жизнь работе. Как иронично, что эта работа в итоге заставила меня осознать наличие проблемы.

И пока я ее не решу, ни о какой успешной схеме речи быть не может. Мой подготавливаемый робот оказался лишь отражением меня: бесчувственной машиной, которая без эмоциональной начинки не способна принести никакую пользу. Ни окружающим, ни самой себе.

– Вам трудно сходиться с людьми, – она видит, что мне трудно открыть рот. Поэтому начинает сама.

Я киваю.

– Из-за потери жены.

Снова кивок. Появляются силы, чтобы продолжить за психолога.

– Она ушла так неожиданно. Мы работали вместе, и я просто не мог. Все напоминало о ней. Что дома, что в рабочем кабинете. Тогда программа заморозки только набирала обороты. И я подал заявку, надеясь, что после будет легче.

– Избегание собственных переживаний никак не решает проблему. Вы лишь оттягиваете неизбежное. И оно нарастает, как снежный ком, пока вы пытаетесь огородить себя от любого триггера.

Я непроизвольно хмыкаю.

– А теперь по-русски?

– Вы думали, что посвятить новую жизнь работе и закрыться от социума – отличная возможность избавиться от необходимости проживания собственных переживаний. И это работало.

– Пока меня не отправили к вам, – смешок выходит невеселым.

– Не совсем так. Даже если бы вам удалось избежать адаптационной терапии, проблема бы все равно осталась не решенной. И ее последствия накрыли бы вас рано или поздно. Лучше рано и с моей помощью, поверьте.

Ощущая, как в груди который день растет пульсирующая боль, а подсознание снова выдает сны с женой, я верю.

– И что делать? Начать резко общаться со всеми?

– Нет, – наконец-то на лице Ольги появляется улыбка. Я даже выдыхаю от осознания, как сильно ждал ее. – Это тоже не решит проблему. Первый шаг вы сделали – признали, что она есть. Теперь вам остается выбрать: работать с ней или снова пытаться спрятаться от нее.

– Решить. К тому же, – несмело начинаю я, – мне кажется, это поможет мне справиться и с другой проблемой.

– Вы поняли, чего не хватает вашей схеме?

– Помог понять один человек.

– Андрей? Вы упоминали его в отчетах.

– Да, – теперь улыбаюсь я. Уголки губ как-то сами растягиваются, когда я вспоминаю, каким ошарашенным был его взгляд и каким тихим парень был следующие два дня. – Я его, кажется, немного обидел. Надо бы поговорить.

– А вы делаете успехи!

Ольга откидывается на спинку кресла, и я копирую ее позу. Кабинет уже кажется каким-то родным. Стены не давят, картины вызывают желание рассмотреть их поближе, а женщина напротив – поделиться с ней тем, что копилось во мне все это время.

Она кивает, замечая, что я хочу выговориться. И я позволяю себе сделать это. Ольга слушает молча, не перебивает и никак не комментирует слезы. Я сижу у нее дольше обычного и уже не хочу как можно быстрее покинуть кабинет. Я делюсь, постепенно осознавая, насколько погряз в попытке спрятаться от реальности и замкнуться в себе. И понимая, что с этим надо что-то делать. В конце Ольга задает еще несколько вопросов, интересуется рабочими процессами и отдает тетрадь.

– Жду вас нас на следующей неделе. В любой день.

Выходя из кабинета я ловлю себя на мысли, что адаптационная терапия – не такая уж плохая идея. И сразу заворачиваю в сторону, где находится кабинет Андрея.