Kitobni o'qish: «Человек слова», sahifa 3
Орлик
Виктор стоял у окна больничной палаты и вспоминал детские годы, когда он так же, из больничных окон, смотрел на здоровых детей в сквере и завидовал им. Виктор родился с патологией. Одна рука у него не работала, и врачам удалось оживить её только до локтевого сустава, а предплечье и кисть так и остались неразвитой костью, обтянутой кожей.
Но сейчас сорокалетний Виктор по другой причине попал в больницу. Это было неврологическое отделение областной больницы, куда его привезла родная сестра Ленка. Таким образом она спасала брата от пьянства в деревне.
Виктор не алкоголик, но в деревне было несколько человек, которые спивались и легко приняли в свой круг потерявшегося соседа. А он потерялся, особенно после смерти матери, когда остался один в доме. Правда, в деревне жила родная сестра матери, но она была в преклонном возрасте и особого влияния на Виктора не имела. Иной раз могла пригласить на праздничный обед или попросить сына Василия помочь Виктору заготовить дрова на зиму, скосить траву во дворе, а в остальном Виктор сам справлялся с деревенским бытом. Более того, он содержал несколько курочек, собаку и даже коня Орлика. Конечно, не всякую работу мог выполнить, но что касалось коня, он делал всё добротно. Особенно поражало, с какой ловкостью запрягал коня и управлял им.
Не секрет, что Орлик был самое дорогое для Виктора. Это был добродушный белый конь, уже немолодой, но ещё в теле и вполне работоспособный. Коню было пятнадцать лет, тринадцать из которых он жил у Виктора, и они понимали друг друга с одного взгляда. Конь помогал ему заработать, поскольку пенсии по инвалидности на жизнь не хватало. К тому же это был последний конь в деревне, и работы всегда хватало. Вот и в эту осень перепахал все огороды на зиму и хорошо подзаработал. Да только бóльшая часть его заработка пошла на выпивку. И когда старшая сестра приехала в деревню за клюквой, то застала Виктора пьяным. Это стало последней каплей терпения сестры, она решила упрятать брата в больницу, чтобы окончательно не спился. Виктор только успел договориться с соседом Иваном, чтобы присмотрел за конём.
«И как там Иван справляется с Орликом? Только бы не загнал работой…» – думал Виктор, стоя у окна и вспоминая сон, с которым проснулся сегодня. Приснился Орлик на водопое у озера. Даже запах почувствовал во сне, точно рядом был конь. Орлик стоял, отставив увязшую в тину ногу и нервно вздрагивая всей кожей от тонко поющих комаров, долго-долго сосал воду, и видно было, как вода волнисто шла по его горлу. Наконец он оторвался от воды, поднял голову и медленно огляделся кругом. Вода капала с губ Орлика, а он не то задумался, не то залюбовался на тихую поверхность озера. В озере глубоко-глубоко отражались и берег, и небо, и белые лоскутки облаков, и всё это плавно качалось в кругах по воде. Орлик сделал ещё несколько глотков, глубоко вздохнул и, с чмоканьем вытащив из тины одну за другой ноги, развернулся к нему… Виктор проснулся.
И сейчас, продолжая стоять у окна, Виктор снова представил Орлика, и как-то тревожно, тихонько заныло сердце и сильно захотелось в деревню. Он опустил свой взгляд на дорожки сквера и немного отвлёкся от мыслей о деревне. По скверу спешили посетители. «Значит, тихий час закончился, и скоро можно будет посмотреть телевизор в фойе, там же найдётся компания, чтобы покурить…»
– Горбач Виктор! К вам пришли, спускайтесь вниз, – услышал он голос медсестры в открытую дверь.
– А кто? – повернулся он на голос. Но дверь уже закрылась.
Виктор накинул куртку и поспешил в фойе для посетителей.
Он шёл по коридору больницы, перебирая в памяти сегодняшний день. День показался хорошим, даже отличным. Процедуры, уколы закончились. На душе было легко. А теперь ещё и встреча с кем-то из родных.
В фойе больницы его ждал двоюродный брат Василий. Он был в командировке и по пути завернул в больницу. Уж очень мать просила об этом. И теперь он сидел на скамейке рядом с аптечным киоском – большой, загоревший, в кожаной шофёрской куртке, – ждал. От нечего делать смотрел какой-то медицинский буклет с картинками, а когда проходили медсёстры в белых халатиках, разглядывал их и даже немного завидовал тем, кто видит эту красоту каждый день. Только Витьке он не завидовал, потому что привёз неприятную новость: Орлика продали. Перед командировкой он побывал у матери в деревне, где и узнал об этом. Даже стал свидетелем разговора матери с Ленкой, когда та пришла, чтобы Василий подвёз её до города.
– Ленка, что же ты наделала! – встретила её тётка. – Ведь без коня Витька совсем пропадёт…
– А с конём разве не пропадал, – взорвалась Ленка, – если каждый в деревне старался рассчитаться с ним бутылкой самогона или водкой…
– И то правда, – ответила тётка, а потом продолжила: – А всё же жалко Витьку. Да и конь был нужен… Последний конь был в деревне. Нет коня, не будет и деревни.
– Ничего, – не унималась Ленка, – в сельсовете трактор попросите.
– В сельсовет не наездишься, – смиренно говорила тётка. – Да и за трактор надо платить другие деньги, а для стариков каждая копейка на счету.
– Пусть дети помогают…
– Ох, Ленка, Ленка… Что-то не то ты сделала, – грустно сказала тётка.
– А я думала, хоть ты, тётка Оля, поймёшь меня, – закончила Ленка.
Василий не вмешивался в их разговор, только слушал и, кажется, понимал обеих, но сердце подсказывало ему, что мать больше права.
Витька удивился, увидев двоюродного брата.
Василий радостно заулыбался, встал навстречу и обнял Витьку. Обоим было немного неловко.
– Ну, как ты здесь? – спросил Василий.
– Нормально.
Некоторое время молчали.
– Тут у вас как в санатории, и сестрички-красавицы рядом, – заговорил Василий, оглядываясь по сторонам.
– Попроси Ленку, она запросто устроит сюда, – с улыбкой сказал Витька и продолжил: – Ты лучше скажи, был в деревне? И как там Орлик?
Василий сразу сник, в голосе появились другие нотки.
– В деревне всё нормально, только Ленка начудила…
– Что ли из-за меня всё не может успокоиться? – равнодушно спросил Витька.
Василий странно замолчал и как-то суетливо стал перекладывать из сумки в пакет колбасу, печенье…
– Да оставь этот пакет, что там Ленка?
– Ленка Орлика продала, – опустив глаза, сказал Василий.
– Что?! – почти выкрикнул Витька и замолчал.
Он долго молчал. Сощурил голубые глаза и смотрел вперёд нехорошо – зло. Уж очень охота стало домой. Захотелось хлебнуть всей грудью влажного воздуха Полесья…
– Идём покурим, – настойчиво сказал Витька.
Пока они шли до ближайшей скамейки в сквере, Витька закурил. Василий видел его трясущуюся руку с сигаретой и частые глубокие затяжки.
У Василия даже защемило сердце от сострадания. Он только сейчас до конца осознал, как тяжело Витьке, но коня уже не вернуть.
– Да не рви ты сердце, – заговорил Василий, – подлечишься, приедешь в деревню, а там, глядишь, и нового коня тебе справим…
– О чём ты говоришь! Моя душа в Орлике…
Витька курил и хмурился.
Разговор не клеился. И Василий вдруг подумал, что Витька возьмёт и сорвётся сейчас в деревню…
– Боишься, что в машину твою запрыгну и рвану в деревню? – будто прочитал его мысли Витька. – Не сорвусь. И кому я там нужен?..
– Да ладно тебе, вся деревня переживает за тебя, – пытался успокоить брата Василий.
– Переживает? А Ленку не удержали… – выдохнул вместе с дымом Витька и опять глубоко затянулся сигаретой.
Василий не знал, что ещё можно сказать, чтобы успокоить брата.
– Ну что, мне пора ехать, – собрался с духом Василий, чтобы закончить грустное свидание. – Чуть не забыл, блок сигарет в пакете с продуктами.
Витька молча взял пакет, пожал тихонько руку Василию и произнёс:
– Да всё нормально.
Вернувшись в палату, Виктор машинально стал разбирать пакет, но скоро бросил это дело и подошёл к окну. Но теперь он смотрел не на сквер, а в небо, где плыли облака. Глядя на облака, он неожиданно вспомнил, что где-то вычитал, что масть каждого коня зависит от природы: бурый – от бури, вороной был ночью, белый был облаком. Ещё он верил, что кони знают о людях всё, и только правду. Виктор обернулся на соседей по палате, но уже не было желания и сил говорить с кем-либо, а тем более – об Орлике.
На тумбочке лежал блок сигарет, но и курить не хотелось.
Витька разобрал постель и, как будто что-то вспомнив, сел на кровать. Долго сидел не раздеваясь. Потом разделся и лёг.
За окном взошла луна. В палате стало светло. Витька попытался представить, где сейчас может быть Орлик, но в памяти всплывало только деревенское прошлое и как стелется туман по земле…
Витька перевернулся на живот, уткнулся в подушку. И опять увидел туман, в котором пробивались очертания Орлика.
С этим и заснул Витька. И скоро ему приснился Орлик, Виктор ласково посвистал ему, и Орлик тут же уткнулся ему в плечо большими влажными губами.
Пирамида
М-ский треугольник – зона аномальных явлений на границе Пермской и Свердловской областей… Двадцать лет назад об этом месте было много публикаций в газетах, телевизионных сюжетов, но со временем всё стихло. То ли там явлений стало меньше, то ли люди уже привыкли к ним. И это неудивительно: кажется, не осталось на Земле города, района без аномальных зон, появлений НЛО, инопланетян. Однако весь этот калейдоскоп чудес мало продвинул вперёд человеческие познания о Вселенной, да что там Вселенной, даже о земной жизни ничего нового человек не узнал. И в этом ряду я не исключение. Выросло только количество гипотез и фотоснимков. Имея на руках сотню снимков аномальных явлений и постоянно наблюдая в пространстве иную жизнь, я боюсь делать какие-либо выводы, тем более для большой аудитории читателей. Но одним и, по-моему, самым главным в моей аномальной истории я решаюсь поделиться только сейчас, спустя двадцать долгих и трудных для меня лет. В моей судьбе М-ский треугольник сыграл особую роль, он точно пометил меня, и пометил так сильно, что клеймо «треугольника» врезалось каждым своим углом не только в сознание, но и в сердце. Что такое геометрический угол? Это прямая линия до определённой точки, где линия ломается и дальше пролегает в ином направлении. Точно так же ломалась прямая линия моей жизни, ломалась в каждом из трёх углов этого «треугольника». Первый – боль, страх, ужас, второй – покой, тишина, одиночество, третий – вдохновение, посвящение в тайны бытия.
А началось всё просто. Под впечатлением публикаций об аномальных явлениях в М-ском треугольнике зимой 1989 года, собрав компанию из четырёх друзей, я сам отправился за чудесами. И, признаюсь, был сильно разочарован. Ничего особенного мы не увидели и не ощутили. Только одно показалось мне немного странным и непривычным – покалывание в теле, но это неудобство испытывал один я, и объяснение этому нашлось простое – так может реагировать травмированный позвоночник на сильный мороз. В итоге мы вернулись с иронией к М-ской зоне.
Но в первую же ночь по возвращении в город мне приснился необыкновенный сон. Во сне я опять оказался в М-ской зоне, где легко узнал место нашей стоянки, лесную поляну. Здесь же увидел со спины трёх незнакомцев, удивила их лёгкая одежда в виде комбинезонов. Когда же они обернулись ко мне, я ещё больше удивился: на меня смотрели бледные, холодные лица с чертами людей, но явно неживые, точно маски. Затем с их стороны возникло яркое свечение. Заворожённый, я стоял и смотрел, как оно медленно росло и приближалось ко мне. Когда же свет коснулся меня, то вмиг прожёг мою грудь и, кажется, спалил в ней всё. От нестерпимой боли и ужаса я с криком проснулся. Казалось, комната наполнилась бесшумным страхом, к тому же в груди всё горело, голову охватил тяжёлый туман. Я сидел на кровати при включённом свете, но ощущал себя в М-ской зоне, где опять увидел человекоподобных существ и опасный луч света. Только на этот раз луч медленно растворился, и вместе с ним исчезли существа, оставив после себя небольшое серое облачко. Скоро я пришёл в себя и ощутил такое бессилие, что долго не мог сделать ни одного движения. И ещё удивлялся, почему нет ожога на груди, ведь моё тело продолжало гореть.
Именно этот «сон» произвёл во мне первую перемену. Я не относил себя к мистически настроенным людям, но в этом случае что-то во мне поменялось, по крайней мере, в отношении к М-скому треугольнику и подобным аномальным зонам, с которыми пришлось столкнуться в дальнейших странствиях. Тогда я всем существом воспринял близость какой-то великой тайны и её огня в своей груди. С той самой ночи меня не покидала странная подавленность, частые головные боли, покалывание в теле. А спустя какое-то время моё покалывание начало передаваться моим близким. Стоило мне побыть с ними вместе хотя бы 15 минут, как жена и дочь тоже начинали чувствовать покалывание. После этого мне пришлось обследоваться в больнице, но никаких отклонений в моём здоровье не обнаружилось.
Но все эти переживания, чувства, совершенно ничего не объясняющие, существовали днём. А ночью приходили страшные видения и с ними ни с чем не сравнимый страх: мысли, желания, воля – всё поглощалось им. И то, что страх приходил вместе со сном, сливался с ним воедино, делало его непреодолимым и ужасным. Засыпая, я как глухой стеной отделялся от всего мира и оставался наедине со страхом, и явь темноты всеми свечениями, вспышками, звуками приводила в полное содрогание и на мгновение останавливала всякую жизнь вокруг.
Это мучительное состояние не могло продолжаться бесконечно, и спустя два месяца после первого посещения М-ской зоны я вновь отправился туда. Именно второй поход спас меня от неминуемой беды, поскольку в таком состоянии я вряд ли бы долго протянул. Что интересно: по мере приближения к зоне я чувствовал себя лучше. Ослабевало покалывание в теле, спадало внутреннее напряжение, уходил страх. Затем стал видеть чудеса в виде светящихся и прозрачных шаров, странные туманности, которые на глазах меняли цвет, слышать необъяснимые звуки, но всё это уже не пугало, а забавляло меня, как ребёнка. Но с наступлением темноты во мне опять оживал страх.
Мне в жизни нередко приходилось испытывать страх смерти. И всегда или почти всегда удавалось его преодолеть, потому что ещё в юности я приучил себя к мысли, что в известных обстоятельствах необходимо принимать смерть как неизбежность. И всё-таки настоящий, всепоглощающий страх смерти я испытал не в горах, когда оступался на горной тропе, не в море, когда попадал в сильный шторм, а здесь, в М-ском треугольнике.
В первый же день моего пребывания в зоне я ещё днём, до сумерек, нагляделся разных чудес, поэтому, казалось, ко всему привык и уже вряд ли испугаюсь новых явлений. Но когда в полночь надо мной завис светящийся объект размером с футбольный мяч, я испугался не на шутку. К тому же появилась сильная подавленность и тяжесть в голове. Объект висел в десятке метров надо мной, и всё представление продолжалось минут 10–15. Мне хватило времени даже сфотографировать этот шар. Затем он медленно поднялся и уплыл за лес. Вскоре меня потянуло в сон, и я скрылся на ночь в тёплом спальнике. И хотя был уже в каком-то дремотном состоянии, ощутил, как моё тело наливается свинцом и я не могу сделать ни одного движения, а на мою грудь, на лицо наваливается невидимая тяжесть и скоро не позволит мне даже дышать. И после короткой борьбы за хотя бы ещё один вдох я понял, что это и есть конец. В накрывшей меня темноте вмиг пронеслась вся моя жизнь, потом яркий свет – и ад мой кончился. Я был свободен! Так я умер.
Забегая вперёд, скажу, что подобную «смерть» мне пришлось пережить ещё три раза. Точно неведомая сила таким образом учила меня жизни. И здесь я не ошибаюсь в словах: не смерти, а именно жизни. Правда, эта «учёба» стоила больших страданий, и всякий раз, когда приближался «урок смерти», я умирал с покорностью и послушанием, понимая, что только на этом уроке моё сознание постигает самое важное и необходимое для дальнейшей жизни. Действительная смерть покуда отступала. Что-то не позволяло мне обрести свободу в полной мере, и чья-то сила возвращала меня снова к жизни, чтоб начинать всё с начала, с учётом полученных знаний. И первое правило в этой учёбе – только смертью осмысливается человеческая жизнь. Отсюда укрепилось в моём сознании решение не отделять жизнь от смерти, не исключать смерть как нечто инородное. Я стал ещё с большим усердием изучать эту невидимую и не освещённую нами сторону жизни и постепенно приближался к новому осмыслению нашего бытия. Скоро понял, что именно смерть является самым верным ориентиром и направлением в вечном движении человеческой жизни во Вселенной. Смерть – только порог истинной жизни, нет ни этого, ни того света, есть лишь огромное единство! И наше бытие мы невольно разделяем как с ушедшими из жизни, так и с теми, кто в жизнь ещё не вступил. И в этом самом «бытие» пребывают все без исключения, не говорю – «одновременно», ибо как раз отсутствие времени и обуславливает то, что все пребывают в вечности.
Но вернусь к первой своей «смерти» в М-ской зоне, которая закончилась, к счастью, утренним пробуждением без каких-либо следов насилия, более того, сердце было наполнено неземной радостью. Словно ничего ужасного и тревожного накануне не было. В тот момент во мне жила только радость, от которой я даже забыл на время, где нахожусь. Но, увидев в пространстве россыпи и гирлянды мелких «шариков», тут же вспомнил многое, в том числе и последнюю ночь. Теперь же это совсем не беспокоило, ведь моё тело ни снаружи, ни изнутри не испытывало каких-либо неудобств: покалывание, тяжесть, страх – всё ушло. А то, что мельтешило перед глазами, не отражалось на моём самочувствии, напротив, даже забавляло. Тогда же я сделал первые снимки того, что вижу по сей день и, конечно, продолжаю фотографировать.
За семь дней моего пребывания в зоне было много чудес, и бóльшая часть из них уже не раз описывалась в печати, так что нет смысла повторяться. Расскажу о других «чудесах» – аномалиях в моём сознании.
Первое время моя жизнь в городе шла спокойно. Покалывание прошло, ночные кошмары прекратились, и к походам в М-ский треугольник я скоро относился как к обычным путешествиям, не более. Правда, на память о них осталась способность видеть «шарики». Но вскоре что-то стало твориться с моим настроением, оно менялось мгновенно. Казалось, оно черпало тоску из «пустого» пространства и заполняло моё сердце тоской доверху. Вид незнакомого прохожего мог стать причиной того, что моё сердце начинало разрываться от боли и тоски за этого человека. Повсюду я невольно видел только несчастные судьбы. В такие моменты меня будто выталкивало из меня самого и вталкивало в их жизнь, протаскивало сквозь их жизнь, сквозь все их тяготы, и выбрасывало на улицу, на тротуар, под ноги прохожим. Теперь я боялся не ночей, а светлых дней и людей, казалось, что я безнадёжно обречён стать одним из них помимо моей воли. Любой резкий разговор, а тем более плач, потрясали меня до глубины души, от чужого крика во мне что-то падало и разбивалось и заполняло мою душу осколками, которые беспрестанно кололи и резали. Эти чувства, эта душевная боль терзали меня каждый день, вызывали сотни других переживаний, и всё это восставало против меня и моей жизни, и я уже не мог из этого вырваться. Целыми неделями я думал о тех, кто успел умереть раньше, и завидовал им. Во мне подымались тревога и чувство безысходности. Чёрные дни в настроении возникали сами собой и тянулись всё дольше. Скоро стали хватать за горло острые приступы необъяснимой и беспредметной тоски.
Я пытался приурочить это тяжёлое самочувствие к различным внешним обстоятельствам, но сам же чувствовал, что дело не в них. И тем крепче я цеплялся за работу в туризме, путешествия, тогда – единственное надёжное «пристанище». Но в один день этого «пристанища» не стало. Случилось это на берегу Чёрного моря. Я сидел на пляже и, всматриваясь в волны, пытался настроиться на плаванье под парусом, однако настроение расплывалось внутри меня, словно песочный городок после набежавшей волны. Как вдруг белый парус вдалеке показался мне наконечником стрелы, пронзившей насквозь морскую пучину. Но прежде каким-то образом пронзил насквозь меня, мою жизнь, моё сознание. И от этой раны внутри меня стала растекаться новая, горячая кровь, которая выжигала всё изнутри и взамен вливала невообразимую твёрдость и силу.
Что случилось тогда со мной, я не отвечу и сейчас, только в тот момент я шагнул к морю совсем другим человеком. От меня прежнего осталась всего лишь плоть, которая еле-еле вмещала обновившееся нутро. В какие-то секунды было обесценено всё, чем я жил. Как будто я умер и заново родился одновременно, даже сердце моё не успело остановиться, а тут же стало разгонять по всем сосудам новую жизнь, данную неведомой и невидимой силой из пространства. Пусть оставался прежний земной облик, но отныне в нём жила новая воля, враз изменившая весь смысл жизни.
С того самого дня началось отрицание всех устремлений прошлой жизни. Не скажу, что это происходило без боли, но новые страдания вызывали необъяснимую свободу. Такую свободу, которая исключила все удобные, привычные и желанные атрибуты бытия. Но иного пути для меня уже не существовало. Я пожертвовал всем: семьёй, уютной городской квартирой, интересной работой. Произошёл некий разлом, разрыв биографии, другими словами, внутренний обвал, факт внезапности которого удивлял не только знавших меня людей, а в первую очередь – меня самого. Переживая неожиданность и катастрофичность всего происшедшего, я не ощущал смертельную болезнь или тоску, а скорее наоборот – жгучую радость и рождение.
Свои ощущения я таил глубоко в себе, понимая, что попытка заговорить о них привела бы к полному разрыву со всеми окружающими, принявшими мои невнятные слова за нечто бредовое. Тогда меня поддерживало одно – ко мне пришло благодушие, ведь я уже твёрдо верил, что жизнь каждого из нас ведётся Волею свыше, так что не следует беспокоиться ни о чём, помимо задач, которые ставит перед нами родное сердце. Эта вера была наивна и хрупка, но именно в этой наивности и оторванности от земли была та чистота, которую я видел в вере великих подвижников, и она покорила меня, она стихийно вошла в душу, она была желанной, охватила меня как волна, и мозг мой рабски подчинился ей. Наступил покой, существование моё стало ясным и тихим. Вся моя энергия ушла куда-то внутрь, к глубочайшим тайным переживаниям. Меня как никогда влекло одиночество, и во мне появилась любовь к пустынным, тихим местам, где между мной и Богом была только одна моя мысль и «шарики» М-ской зоны, с которыми я уже не играл, как прежде. В уединённых местах, где я прожил более двадцати лет, «шарики», можно сказать, преобразились и стали видеться мне во всей красе. С того же времени я стал относиться к ним как к ангелам-хранителям, которые всегда рядом и реют со всех сторон. Это неописуемое состояние быть захваченным и ведомым какой-то независимой силой, которая совершенно свободна от человеческих глупостей.
Хаотическое движение таинственных «шариков» перед моим взором будило мою мысль и заставляло искать сокровенный смысл во всём, что меня окружало. Сколько явлений вдруг обнажалось благодаря моим круглым маленьким ведунам. Только благодаря им моё созерцание смогло преодолеть ограниченный порог моего сознания и научилось видеть даже в страшном всего лишь часть бытия, имеющую такое же право на внимание, как и всякое другое бытие. И потом, дальше, нигде ничего случайного, и испытываешь наслаждение, оглядываясь по сторонам при таких открытиях, как бы желая узнать, кто это всматривается, кому это доставляет радость – так оглядываются дети, когда они увидят что-нибудь новое. Мои переживания всё больше смещались в область невидимого.
Но это совсем не значит, что я стал отрицать внешний мир, более того, именно он является источником всех моих воображений, но таких, которые оживают в пространстве, приобретают цвет, форму, тепло, силу.
Природа, вещи нашего обихода кажутся нам случайными только до тех пор, пока мы все явления и вещи не поймём нашим внутренним разумом и тем самым не преобразим их. Именно в этом и состоит наша задача – принять в себя это преходящее, бренное, чтобы их сущность в нас снова восстала и этим наполнила сокровищницу вечности.
Скорее всего, именно в том и состоит величие человека, что в нём могут происходить такие чудеса, как превращение видимого в невидимое. И, поверьте, такое чудо стоит не меньше, чем невидимое превратить в видимое.
Это не только мой опыт пережитого и осмысленного, и уж совсем не новый порядок бытия или новое сознание, всё это можно легко обнаружить в древнейших преданиях, в строчках поэтов, в живописи, музыке, словом, во всём, что подчинялось когда-либо вдохновению человеческих чувств. Только взлетая над землёй, хотя бы в воображении, человек поймёт истинную цену земной жизни – идеям, людям, вещам.
Скрытая, затаённая работа воображения всё более развивала мою созерцательность, правда, вместе с этим приходила угрюмая жажда одиночества, потребность жить «про себя», не нарушая дум столкновением с жизнью. Всё внимание я перенёс на другую сторону жизни или, точнее, жизнь в другом виде. Хорошо понимая, что не могу отрезать свою жизнь от тех судеб, с которыми она срослась, я нахожу в себе силы, чтобы поднять её целиком такой, как она есть, поднять до покоя, до одиночества, до тишины. Лишь там находит меня всё то, что тянется ко мне с дружбой или любовью. И этому не мешали постоянные скитания по земле, большие расстояния.
Конечно, за двадцать лет странствий я стал невосприимчив, а может, даже суров к незначительному. Но зато, видя изящное, красивое, я всегда чувствовал себя заветно близким красоте. Пусть это был всего лишь холодный предмет, я любил его со всею полнотою нежности, восхищаясь до стеснённого дыхания, до острой жалости и слёз. Почему я не могу совсем и окончательно слиться с ним, почему не могу навеки вобрать его в себя и сам войти в него?..
Я говорю и почти уверен, что останусь непонятым. В этих словах найдут следы детского воображения и игры, и я соглашусь с этим, поскольку именно детское восприятие мира, в том числе и вещей, более верное, более настоящее. Скажу больше, я верю, что это слияние возможно! Где есть мистическое слияние, там должно быть и материальное слияние.
Но ещё большую красоту я находил в природе, ей я открывался совершенно весь. Я был тем внимательным, кто ничего не упускал, тем любящим, кто всё приемлел, тем терпеливым, кто не высчитывал времени и даже не думал о том, чтобы стремиться к доступному. И всегда то, что охватывало моё зрение, становилось для меня единственным – миром, в котором всё происходит. И если я брал в руки камень на берегу, то только камень был моим миром и пространством, не было больше ничего, кроме этого камня. Я доверял природе и позволял ей увлечь себя так, что она легко делилась со мной своей далью, своим великим, ни с чем не сравнимым бытием. Я шёл за природой и прислушивался к ней. Она сама словно указывала мне те места, где я должен жить, те предметы и растения, к которым я должен был прикоснуться. Я шёл и видел не природу, а те видения, которые она мне внушала. Я был посвящённым в язык природы, поэтому без труда повсюду ловил чудный звук её речей: и куст, и дерево, и полевой цветок, и скала, и воды – все подавали мне таинственную весть, священный смысл которой я постигал сердцем. Тогда-то я и поддался искушению зримо выражать это постижение в своих небольших рассказах. Так, случайно, родилось моё маленькое творчество.
Обыкновенно я смотрел на приглянувшийся предмет, а мысль шла сама собой и почти без моего ведома. И чаще всего это было новым для меня самого и очень удивляло, но одновременно было как бы давно уже своим и усвоенным. А бывали случаи, когда все слова вырывались из меня фонтаном, не было времени даже испугаться, до того я был подчинён таинственной силе во мне. Казалось, будто я выхожу за пределы самого себя, приобщаясь к чему-то великому, что приводило в сильное волнение и трепет и в то же время пронизывало неземной радостью. Умереть и жить в этот момент было одинаково благостно.
Если очень глубоко разбираться в том, что произошло и как произошло, то можно, пожалуй, увидеть внезапное открытие дверей иного мира, куда я, возможно, полусознательно стучался и в предыдущие годы, ещё до М-ского треугольника. Но это можно только предполагать. А вот то, что встреча с М-ской зоной изменила мою жизнь полностью – это уже факт. Многое пришлось пережить за эти годы, однако я нисколько не жалею о случившемся. Скажу больше: желаю каждому отыскать свой аномальный треугольник. Только через аномальную зону человек может постичь другую геометрическую фигуру – круг. Круг жизни… Эта фигура предопределена нашими предками. Следы по кругу – это следы рода, давшего нам жизнь и определив нам место рождения. У каждого человека есть свой круг на земле предков, и любое отклонение от этого круга делает нас слабыми и неустойчивыми – с изломами и изгибами, с надрывами и порывами… Нередко человеческая судьба может предстать такой уродливой фигурой, какой и в природе нет.
С последней аномальной зоной я встретился на земле предков, куда попал, можно сказать, проездом, но не случайно. Ступил в родовой круг, и моя жизнь опять коренным образом изменилась, только теперь «коренным» – от кровных корней. Оказывается, если вернуться (с любыми изломами) в родовой круг, то внутри него может преобразиться любая геометрическая фигура. Если на моём сердце отпечатался треугольник, то внутри моего круга жизни образовалась пирамида. В её основании тоже треугольник, но он лежит на земле моих предков, чтобы и остальные три стороны пирамиды не отрывались от родной земли. Первая сторона – вероисповедание моих предков (построил православную часовню-памятник), вторая – продолжение рода (новая семья и рождение сыновей), третья – работа и творчество, в которых воспеваю животворящие корни Великого Прошлого…
