Kitobni o'qish: «Вокруг денег (сборник)», sahifa 6

Дома

Но мы вытесняем не только сексуальные импульсы или эмоции, вроде ненависти либо страха, мы не допускаем до сознания и то, что могло бы вступить в противоречие с идеями и интересами, которые мы не хотели бы ставить под угрозу.

Эрих Фромм

Он вернулся домой в приподнятом настроении уже за полночь. Жена Светлана еще не ложилась и, видимо, услышав звук открываемой входной двери, встретила мужа в коридоре их просторной трехкомнатной квартиры без изысков. Это была полноватая женщина среднего роста. Плечи ее, по обыкновению, покрывала старомодная шаль. Взгляд не предвещал ничего хорошего.

– Повеселился?

– Какое там веселье, Света! Банальная встреча одноклассников! – оправдываясь, забасил припозднившийся муж.

– Не шуми! Детей разбудишь! Продукты принес?

– Принес, принес. Вот, – и, пройдя на кухню, он начал доставать пакеты с провиантом из своего туго набитого кожаного портфеля.

– А лекарства?

– Какие лекарства?

– Я же тебе говорила еще вчера утром!

– Ах да, вспомнил.

– Ну, так что?

– Лекарства не купил.

– За два дня не нашлось времени?

– Но я был очень занят.

– Ты? Занят? – слегка повела бровью жена. В голосе ее зазвенел сарказм.

– Да, занят. Разве ты не знаешь, я целыми днями работаю над докторской. Я не разгибаясь…

– И как, получается?

– Будто ты не знаешь, что это долгий процесс. К тому же, у меня пока не достает публикаций. Этому приходится посвящать большое время. А тут семинары, как назло. Того и гляди, нагрузку увеличат. Вот отбивался все эти дни. По поводу Франции переписку веду все время…

– И как? – живо отреагировала Светлана.

– Пока никак. Что-то там у них не получается. Может, вообще все в этом году накроется…

– Как и в прошлом?

– Да, как и в прошлом! Как будто это так легко. А тут завкафедрой достает со своей административной нагрузкой. А я и без того весь в работе. Что тут нового, Светлана! Будто ты не знаешь! И вообще…

– Ладно, работник. Сгоняй-ка лучше в ночную аптеку за углом, – смягчилась жена. Взгляд ее потеплел. Вообще-то она любила мужа и по-своему ценила его.

Тут Юлиан подумал, что настал правильный момент, и на выходе из квартиры как бы между прочим произнес:

– Кстати, я тут пригласил одноклассников в эту субботу к нам на концерт.

Он уже собирался захлопнуть дверь, как жена остановила его коротким вопросом:

– Чего?

– Пригласил одноклассников к нам на дачу, говорю.

– Куда-куда? – снова нахмурилась жена.

– К нам на дачу. Что тут такого, Света?

– Да так, ничего. Если бы только это была твоя дача.

– Но…

– И сколько же человек?

– Какая разница. Надеюсь, ты не забыла, что Илья Резин приезжает и будет давать у нас на даче в эту субботу концерт. Все давно согласовано. Человеком больше, человеком меньше…

– Сколько человек ты пригласил?

– Всех, кто был на встрече. По-другому, как ты понимаешь, в такой ситуации было бы просто неудобно. Я не считал, но полагаю, человек десять наберется, – в последней надежде сознательно преуменьшил цифру Юлиан. Но приговор был неумолим.

– Не думаю, что маме понравится эта идея.

Этим было все сказано. Неприятно стеснило в груди. Зашалило нездоровое сердце. Теперь надо было всем давать отбой. Но под каким предлогом? Юлиан вышел из подъезда и глотнул свежего мартовского воздуха. Подмораживало. В темно-синей глубине небосвода безразлично мерцали далекие звезды. Их отстраненное сияние напомнило проштрафившемуся математику о бренности всего земного, и ему стало лучше. Собственно говоря, на что он надеялся? Ничего нового. Тесть, старый академик в области физики, еще мог бы согласиться, но Генеральша – так он звал про себя тещу – никогда. Хотя бы потому, что это были его гости. Света права: даже спрашивать бесполезно. Все равно, что дергать тигра за усы.

Через десять минут Юлиан Дмитриевич на отяжелевших ногах возвращался назад с лекарствами. В голове навязчиво крутилась песня Юрия Антонова «От печали до радости рукою подать». Но все бурные эмоции прошедшего вечера уже улеглись. Его взору открылся привычный вид высотного дома из желтого кирпича, куда они заселились на следующий день после свадьбы. Элитную по тем временам квартиру, а заодно и престижную машину, устроил Анатолий Иванович, отец Светланы. Молодым было по двадцать пять лет.

Со Светланой Юлиан познакомился в академическом доме отдыха. В отличие от многих капризных красоток самого разного происхождения, за которыми с переменным успехом ухлестывал любвеобильный молодой математик, Светлана внешности была самой обыкновенной. По какой-то странной семейной традиции она даже одевалась несколько старомодно. При этом от нее исходила спокойная уверенность, свойственная многим обеспеченным с рождения людям, привыкшим к неиссякаемой родительской поддержке. Она была хорошо образована и остра на язык. Светлана и Юлиан всегда понимали друг друга с полуслова – одна среда, общие ценности и стремления. Она была тоже математиком. И даже закончила ВМК МГУ¹¹, что для Юлиана, глубоко убежденного в том, что за стенами этого учебного заведения жизнь, по большому счету, заканчивается, было немаловажно.

Когда однажды, уже после свадьбы, до него докатились слухи о том, что злые языки распускают сплетни, что он женился не по любви, Юлиан впервые задумался на эту тему. Но быстро пришел к выводу, что брак любого интеллектуально развитого человека, в той или иной степени, обязательно строится по расчету. По крайней мере, никто из его друзей не допускал мысли, что их избранницей может стать дама без диплома о высшем образовании. Как же иначе она станет воспитывать детей? Подавляющее большинство также заранее точно знало, где и на что они будут жить.

Но вот и его подъезд. Когда Юлиан вошел в квартиру, все уже спали. Он на цыпочках прокрался в комнату к своей гордости – Кирюше, малышу трех лет. Кроха маленькими ручонками обхватил своего любимого мишку и тихо посапывал. Заботливый папаша нежно поправил одеяло и через полчаса сам уже сотрясал покои мощным храпом.

Проснулся он в начале десятого в мрачном расположении духа. Утро выдалось хмурым, а последняя рюмка водки, как это становится понятно лишь на следующий день, оказалась совершенно лишней. В голове разливалась неприятная тяжесть.

Давление первый раз зашалило лет двадцать назад и с тех пор уже не отпускало. Врачи говорили, что это от избыточного веса и малоподвижного образа жизни. Мама во всем видела наследственную предрасположенность: ее отец страдал гипертонией. Юлиан же считал причиной физиологических расстройств угнетенное моральное состояние, в котором пребывал в непростые годы начала своей преподавательской деятельности.

Многие его коллеги, как крысы с тонущего корабля, бежали за границу, где в своем большинстве неплохо устроились. Он же никак не мог найти себя в изменившейся реальности. Диссертация не клеилась. Зарплаты ни на что не хватало. Занятие наукой перестало быть престижным. Светлана писала кандидатскую, перекладывая домашние хлопоты на его плечи. Генеральша словно с цепи сорвалась. Приходила к ним, когда ей вздумается, как к себе домой, лезла с ненужными советами. А деньги давала с таким надменным видом, будто не для своей дочери и внуков! Да и Анатолий Иванович, положа руку на сердце, оказался жадноват. Юлиан доподлинно знал, что у того есть деньги. Но академик почему-то не спешил с ними расставаться. Под таким давлением ему, молодому ученому, стали приходить постыдные мысли бросить науку и пойти зарабатывать. Понятное дело, что с его-то интеллектом он легко бы пробился и среди офисного планктона и меж узколобых бизнесменов. Стоило только захотеть. Например, бывший одноклассник, а ныне незадавшийся физик Канищев Сергей, кандидат наук, которому «нечем было платить за квартиру», так и поступил. Пошел в бизнесмены. Правда, он почему-то ничего не добился на этом поприще, стал пить и плохо кончил.

И ведь подумать только, до чего дошло! Толстопальцев уже готов был устроить Юлиана к себе: тупо перекладывать бумажки с девяти до шести каждый божий день! Молодой ученый с трудом представлял себе, под каким соусом он сможет преподнести эту дикую новость в своем кругу общения. В родной среде григороборейцев – обитателей академического поселка, куда он попал сразу после свадьбы, его бы точно не поняли.

Юлиан выстоял. Прошли долгие годы. И постепенно все наладилось. Он, наконец-то, защитил кандидатскую. А еще через несколько лет смог устроиться преподавать заграницей. Правда, пришлось нудно проталкивать свои публикации, которые не просто было выжимать из себя, пройти через долгую и неприятную переписку с иностранными коллегами. Но в конце концов его заметили и пригласили на полгода во Францию. Потом еще и еще. Светлана с детьми оставалась в Москве: по условиям контракта ему полагалась скромная чистенькая квартирка в кампусе, не подходившая для большой семьи. Когда перевалило за сорок, посыпались приглашения на конференции, и он покатил по всему свету. К сорока пяти дали доцента, завкафедрой попросил брать на себя всю административную работу в свое отсутствие. Да и с деньгами стало как-то полегче.

Тут-то Юлиан обрел былую уверенность в суждениях и утвердился в своей правоте. А у него было о чем поведать людям. Принимал ли он экзамен у студентов, рассуждал ли за большим дружеским столом – какая разница? – все в нем – сильный голос, могучий торс, осанка, посадка головы – напоминало скалу, чей суровый непробиваемый гранит превращает штормовые волны в пену. Теперь он с готовностью судил обо всем на свете, и не переносил, когда ему перечат.

Юлиан грузно поднялся с кровати и переместил свое большое тело в душ. Стоя под струями воды, он вспомнил ночное видение: Анну Петрову Она снова стояла у доски в полупрозрачном платье, улыбалась ему одному и даже поманила пальцем. Потом они танцевали на какой-то вечеринке, целовались, и Юлиан ощущал ее гибкое соблазнительное тело. Но тут он, как назло, проснулся.

Не успел Юлиан сесть за стол завтракать, как затрезвонил его мобильный. «Как некстати», – подумал он.

Светлана вопросительно посмотрела на мужа.

– Это Петрова. Не знаю, что ответить. Сегодня уже пятница. Завтра они, вообще-то, планируют приехать.

– А, твоя комсомольская богиня уже волнуется…

Светлана ко всем его одноклассникам относилась совершенно безразлично, Петрову же почему-то недолюбливала. Видно, каким-то образом улавливала специфическое отношение мужа к бывшей однокласснице.

Что до «комсомольской богини», то в школе Анна действительно была вначале старостой, а потом и комсоргом. Училась на одни пятерки и даже обошла претендовавшего на золотую медаль Юлиана. Его мама была в ярости, ходила к директору школы, писала жалобы в РОНО¹², которые, правда, остались без внимания. Возможно, из-за того, что Петрова-старшая занимала в РОНО высокую должность.

– Скажись больным, да и все, – предложила жена.

– Нельзя. У нас Илья Резин концерт дает. Ты что, забыла, что он мой одноклассник? Всем разболтает.

– А ты попроси его держать рот на замке.

– Это не очень удобно, ты же понимаешь.

– Тогда придумай что-нибудь сам. У тебя это лучше получится. Ты же у нас умный, папочка, – нежно похлопала по руке мужа Светлана и проникновенно улыбнулась.

Нахмуренные брови Юлиана расправились. Умная Светлана безошибочно угадывала, за какую струну, в какой момент потянуть. В частности, она прекрасно знала, как сильно нравится ее спутнику роль отца большого семейства. И внутри сложившихся границ ему было дозволено принимать самостоятельные решения. С другой стороны, любая жизнь, а тем более семейная, полна разнообразных ограничений.

Тем временем телефон перестал звонить.

«Ладно, подожду пока отвечать, а там видно будет», – решил Юлиан.

– Как прошла сходка однокурсников? Что нового? – спросила Светлана.

– Ничего интересного. Наш «горнолыжник» по-прежнему без работы, – ухмыльнулся муж.

– Ничего удивительного – у коммивояжеров короткий век.

– Вот-вот.

– А это что за диски? – Светлана указала на подарок Лисянского, с вечера забытый на столе.

– Да, так, ничего интересного. Лисянский свои диски всучил.

– Ну надо же?! Джазменом заделался! Послушаем? – с удивлением рассматривала диски Светлана.

– Чего там слушать, Света? Подумай сама, что он может сыграть?! Музыкальная макулатура! – махнул рукой муж.

Тут зазвонил городской телефон. Жена сняла трубку.

– Да?

– Здравствуй, Светочка, – послышался громкий голос тещи, который нельзя было ни с кем спутать.

– Да, – Светлана имела привычку словом «да» заменять обычные слова приветствия.

– Как у тебя дела?

– Все хорошо, мама.

– Передай мне Юлиана, пожалуйста.

– Передаю.

«Этого еще не хватало», – почувствовал недоброе математик и с неохотой взял трубку.

– Юлиан, добрый день. Ты не забыл, что мы сегодня едем в ателье за моей шубой? Когда тебя ждать? – Генеральша, как обычно, не церемонилась.

– Здравствуйте, Антонина Даниловна. Я что-то не припоминаю, чтобы мы договаривались. К тому же, мне надо на рынок. Завтра ведь на даче концерт. Илья Резин приезжает…

– Я пока еще в своем рассудке и все прекрасно помню. На рынок потом заехать успеешь, а сейчас попрошу тебя подбросить меня в ателье. Не так уж часто тебя и просят.

– Но мне еще на работу надо, – неудачно попытался соврать ответчик. Но теща была прекрасно осведомлена о необременительном графике работы зятя: два-три раза в неделю и точно не по пятницам.

– Ни на какую работу тебе не надо. Не выдумывай. И послушай, Юлиан, у нас же, кажется, был уговор, что мы покупаем вам новую машину на условиях, что когда потребуется, ты меня будешь возить. Или я что-то путаю? – в голосе Генеральши зазвенела сталь.

«Ладно бы вы купили мне “Мерседес”! А то из-за этой корейской малолитражки, в которую я и помещаюсь-то с трудом, не слишком ли много чести будет?!» – негодуя, подумал математик и тихо ответил:

– Хорошо, через час буду, – он умел управлять своими эмоциями.

– До встречи, – в трубке послышались короткие гудки.

Тут с бормотанием – «Мама, есть чего поесть?» – на кухне появился заспанный молодой человек лет двадцати пяти – тридцати. Он был невысокого роста, гибкого телосложения с хитрым выражением глаз.

– А почему ты не на работе? – в удивлении пробасил отец семейства.

– У меня еще больничный не закончился. Последний день. С понедельника пойду, – небрежно бормотал юноша, роясь в холодильнике.

– Отлично. Тогда поможешь мне продукты закупить на рынке. К трем часам будь готов.

– Не, не получится. Я с ребятами уже договорился.

– Так передоговорись, – повысил голос Юлиан.

– Говорю же, не получится. Договорился уже, – и юноша с набитым ртом и кружкой чая в руке невозмутимо покинул кухню.

– Ты можешь как-то повлиять на него? – недовольно воззрился на жену Юлиан.

Двое старших детей Светланы, Петя и Даша, были от предыдущего брака, и это обстоятельство накладывало свой отпечаток на отношения: Петя Юлиана не слушался. Даша была более покладиста по характеру, но и она порой проявляла своенравие.

Первый раз Светлана выскочила замуж по большой любви, когда ей стукнуло восемнадцать. Через несколько месяцев появился ее первенец, через два года Даша, а еще через два супруги развелись. О бывшем муже в семье упоминать было не принято.

Петя унаследовал повадки отца. Несмотря на свой молодой возраст, тоже успел жениться и развестись, нажив при этом двух детей, с которыми виделся отнюдь не часто. Они остались с предыдущей женой, а молодой человек на днях собирался жениться повторно. Будущая жена также была на сносях. Жить молодые собирались у невесты. Работой Петя себя не утруждал и нигде не задерживался подолгу. От домашних обязанностей всячески отлынивал. А если его начинали слишком сильно донимать, съезжал на время к бабушке с дедушкой, которые в нем души не чаяли. Они же подбрасывали ему денег.

– Ладно тебе, папочка. Он через месяц и так от нас опять съезжает. Вот, я тебе список чего купить приготовила, – сказала Светлана.

– Слушай… Там… Завтра мама моя хотела приехать тоже.

– Но ты же знаешь, папочка, они не очень ладят.

– Прекрасно они ладят. И потом, для нее, как для большого ценителя музыки, приезд такого выдающегося скрипача – событие. Поговоришь с Антониной Даниловной? – настаивал муж.

– Ну, хорошо, пусть приезжает, – смягчилась Светлана.

– Так с Антониной Даниловной поговоришь?

– Не волнуйся. Все беру на себя. Приглашай. И иди уже. А то мама волнуется, – и она напутственно похлопала по широкой спине мужа.

В течение дня Анна Петрова звонила несколько раз, но Юлиан не снимал трубку. А ведь двадцать пять лет назад он многое бы отдал за ее единственный звонок. Однажды юный математик даже отказался от многообещающей поездки на дачу к друзьям и несколько дней проторчал в пыльной Москве начала августа.

За неделю до этого будущий ученый случайно встретил студентку МГИМО¹³ Петрову на свадьбе у друга в ресторане «Прага». Были танцы. Юлиан в порывах рок-н-рола вертел, крутил, а затем неожиданно резко наклонял Петрову, крепко сжимая ее гибкий податливый стан могучей рукой. Спелый бутон зовущих губ оказывался совсем близко. Тем вечером что-то изменилось в их отношениях – он чувствовал это. Только ему одному девушка дарила свою очаровательную улыбку. К нему нежно прижималась в танце. От его шуток заразительно хохотала. Потом, под покровом молодой ночи, они отправились бродить по опустевшим улицам, умытым теплым ливнем. Петрова нежно взяла его под руку, а когда он привлек ее к себе, то доверительно подставила губы для долгого и страстного поцелуя.

Черт бы взял ее больную тетю, которую почему-то никак нельзя было оставить одну именно этой ночью! И совсем некстати подоспел последний троллейбус. Будущий ученый, конечно же, проводил девушку до подъезда тетиного дома. Под его козырьком Петрова наградила ухажера еще одним незабываемым поцелуем. И со словами «я позвоню» исчезла за несмазанной дверью.

Юлиан воспринял ее слова буквально и почти безвылазно просидел дома несколько дней. Потеряв терпение, он пытался дозвониться сам, но телефон Петровой раз за разом издавал лишь протяжные гудки. На исходе недели к нему по-свойски без звонка заглянул Толстопальцев:

– Я тут слышал, ты провожал Петрову?

– Было дело, – и густые брови мрачно сошлись вместе.

– Ну и как?

– Да так, все несла какую-то гуманитарную чушь, – раздраженно буркнул юный математик.

– А ты предпочел бы, чтобы она с тобой на языке формул разговаривала, что ли? – ухмыльнулся Толстопальцев, глядя в окно.

– Пойдем лучше пивка попьем, – предложил Юлиан товарищу.

– А у тебя деньги есть?

– Ну… – протянул Юлиан.

– Ладно, пойдем, у меня на несколько кружек и на тарелку креветок найдется.

В который раз надоедливо зазвонил телефон, и на его экране отобразилось «Анна Петрова». «Все течет, все изменяется!» – удовлетворенно отметил доцент и не стал отвечать.

Когда на улице стемнело, тяжело нагруженный продуктами папочка пришел домой. Ему навстречу радостно выбежала старшая дочь, миниатюрная ученица выпускного класса Анечка. Она ловко обхватила тонкими руками шею отца, и, щекоча небритой щекой свое чадо, он завертел ее в чудесном вихре.

С Ильи Резина, после долгих и туманных разъяснений ситуации, Юлиан все-таки получил слово сохранить все в тайне. А СМС Петровой можно было отправить и завтра. Сегодня для нее он был очень сильно и совершенно неожиданно болен.

За длинным столом собралось много народу. В центре, как полагается, хозяева: волевая, все еще энергичная Генеральша и Анатолий Иванович, усталый полный человек преклонного возраста. Нос его украшали очки в роговой оправе, из-под толстых линз которых доброжелательно поглядывали умные глаза, не утратившие, несмотря на почтенный возраст, интереса к происходящему. Волосы его были спутаны. По семейной традиции царственные супруги не придавали особого значения своему внешнему виду. С годами Юлиан во многих внешних проявлениях – развалистой степенной походкой, неторопливыми движениями, манерой речи – все больше начинал походить на знаменитого тестя. Стремился ли он к тому намеренно или это происходило неосознанно, никто никогда у него не спрашивал.

Илья Резин и его трое друзей-оркестрантов разместились по правую руку от центра. Напротив – хозяйские внуки в полном составе и Светлана со свекровью. Тут же пустующее место Юлиана: по давно заведенному обычаю великолепный кулинар хлопотал по хозяйству. Жарил, парил, подавал, убирал. Все на нем.

В числе прочих было несколько случайно забредших на огонек обитателей поселка Григорьев Бор – детей и внуков бывших академиков. Тут было принято и даже приветствовалось заходить без приглашения. Поэтому их становилось все больше и больше. Это были люди среднего возраста, самых разных занятий. Никому из них не довелось приблизиться к достижениям своих именитых, ныне почивших предков, принадлежность к которым являлась главным предметом их гордости. Некоторые григороборейцы до старости находились в постоянных поисках себя, не в состоянии остановиться на каком-либо одном конкретном занятии. Постепенно продавая оставшуюся в наследство землю и недвижимость, они могли позволить себе вести праздный образ жизни.

Встречались в поселке и такие, пришлые, кто эту землю покупал. Они разъезжали на дорогих автомобилях и строили себе современные комфортабельные дома причудливых архитектурных форм, на фоне которых некогда элитные старые дачи терялись и казались незначительными. Ровесник Юлиана Петр Остроумов, нагло развалившийся рядом тещей, был как раз из этих. Чем занимался этот человек? Очевидно, что не наукой. Наверняка либо какой-нибудь менеджер, либо коммерсант, как они сами себя теперь называют, а по сути, обыкновенный торгаш. Кто же еще может преуспевать в наше время?! Спекулянты! То, за что раньше сажали, теперь хвалили и почитали.

Присутствие Петра Остроумова нервировало Юлиана. Кто дал право этому типу вальяжно отпускать неуместные комментарии: «О, вкусный плов появился! О, доброе вино появилось! О, варенье появилось! О, чай появился!» – как будто подававший все это Юлиан был у него на услужении.

Но особенно задевало математика то, что теща каждый раз премило беседовала с этим типом и даже оказывала ему очевидные знаки уважения, в то время как собственного зятя почему-то третировала.

– Антонина Даниловна, о чем вы, химик, в прошлом заведующая лабораторией, можете всякий раз так долго говорить с Остроумовым? – как-то за завтраком не выдержал Юлиан, а про себя добавил: «Она, конечно, не в МГУ завлабом была, но все же…»

– Он неплохо разбирается в истории, и потом…

– Менеджер, разбирающийся в истории? Звучит довольно странно, я вам скажу. Хотя, наверное, осилить гуманитарные науки некоторым из них все же под силу, – перебил ее Юлиан.

– Ты бы лучше подумал, как семью кормить, а то все из нас стариков деньги тянете, – Генеральша не любила, когда ее перебивают.

– Но вы же знаете, что в наше время преуспевают одни идиоты!

– Тогда займись наукой, наконец!

– В каком смысле?

– Ты знаешь, в каком.

– С вами невозможно разговаривать.

– Так ты не говори.

И Юлиан замолчал. Но подумал: «Это все ваша гордыня! Никак не возьмете в толк, что математики находятся в мыслительном процессе постоянно, даже если другим кажется, что они слоняются без дела».

К счастью, в целом григороборейцы старательно блюли чистоту своих рядов. В отличие от Генеральши они за глаза презрительно отзывались о Петре Остроумове и подобных типах, которые наворовали себе не по чину. То, что они именно наворовали, ни у кого не вызывало сомнения.

Внутри маленького сообщества поселка существовала устоявшая неформальная иерархия, не всегда понятная со стороны: среди равных находились наиболее равные, и старожилы задавали тон. Их объединяли общие воспоминания о бурной молодости, когда они беспечно купались в лучах славы своих трудолюбивых предков. И пусть юность Юлиана по какому-то нелепому капризу судьбы прошла вдалеке от этих славных мест, духовно он никогда не расставался с Григоробореей. Это внутреннее убеждение математик неустанно разъяснял окружающим, а когда порой некоторые старожилы несправедливо пытались задвинуть его на задворки сообщества, жарко отстаивал свои права.

– Пойдем, я представлю тебя Гермиус, – таинственно шепнул на ухо Илье Резину Юлиан. Обед подходил к концу. Некоторые отправились покурить на улицу, другие встали из-за стола просто размять ноги.

– А кто это?

– Пойдем, пойдем, – заботливо приобняв за плечи товарища, словно маг, который вот-вот приоткроет занавес, скрывающий некое таинство, увлекал его математик.

Они подошли к пожилой особе, голова которой была закинута назад.

– Вот, Эмма Давидовна, познакомьтесь. Это Илья Резин – первая скрипка Токийского оркестра и мой одноклассник, – с почтением проговорил математик.

– А, Юлиан, привет. Какая скрипка, говоришь? Токийская? И что, у этих варваров музыка тоже в почете? – она, сощурившись, с ног до головы разглядывала Илью. Последний, в замешательстве, хранил молчание. Чтобы заполнить неловкую паузу, Юлиан ответил за товарища:

– Конечно. Еще как.

– Вот как? Ну-ну. У нас пятая дача, у реки. У них здесь, на юру, шумно. А у нас, у реки, совсем другое дело. Понимаете?

– Ну, еще увидимся, Эмма Давидовна, – снова вежливо заполнил возникшую паузу математик.

Друзья отошли в сторону.

– Буффонада какая-то. Что это за тетка? – с улыбкой спросил Резин.

– Тише, тише. Понимаешь, тут свои обычаи, свои столпы. Тут все по-другому. Это надо прочувствовать. Она здесь с самого основания поселка! Полвека миновало уже, как-никак, – загудел Юлиан, стараясь не показать досады. – Знаешь, у меня есть для тебя подарок.

С этими словами математик извлек из шкафа огромный рулон толстой бумаги, перевязанной подарочной лентой.

– Что это?

– Это наше генеалогическое древо. Смотри.

Обратная сторона рулона оказалась испещрена мелкими стрелочками и многочисленными именами и фамилиями. Все они расходились книзу из единой верхней точки.

– Добинские, – прочел заголовок Резин. – Но ты же вроде как Серебряковым был?

– Ну, это, конечно, так, но, видишь ли, теперь… Вот, смотри сам, – и Юлиан, прищурившись, поводил пальцем по заветной строке одной из многочисленных тонких веточек перевернутой кроны дерева, которая гласила: «Юлиан Серебряков – второй муж Княжны Светланы Добинской».

– Княжны? В современной России есть такой титул? Не знал! – ухмыльнулся скрипач.

«Все равно, что перед свиньей бисер метать», – мрачно подумал математик и, оставив без внимания неуместный комментарий товарища, покровительственно похлопал его по плечу и протянул свиток:

– Держи, это подарок. А теперь, маэстро, попрошу на сцену.

Другие музыканты, расположившись в углу гостиной-столовой, действительно, уже настраивали инструменты. Резин присоединился к ним. Вскоре раздались звуки чарующей барочной музыки. Струнный квартет был великолепен. Последовали бурные аплодисменты. Несколько раз вызывали на бис. Потом все присутствующие вновь расселись за столом для чаепития. Тут же подали сыры, которые привез из Франции коллега Юлиана. Сам же математик, улучив момент, начал негромко рассказывать о достоинствах каждого продукта. Открыли несколько бутылок бордо и бургундского, заботливо припасенных для подобного случая. И Юлиан плавно перешел на свойства предлагаемых вин. Потом последовали красочные истории о замках Луары, побережье Нормандии, устрицах, виноградных улитках, музеях и театрах Парижа. Голос искусного рассказчика крепчал. Одна рука с крупными растопыренными пальцами вытянулась вперед и задвигалась по эллипсу, другая ушла назад, словно он хотел размахнуться посильнее, пальцы ее тоже разошлись в стороны. Чарующее действие это продолжалось не менее получаса, пока, наконец, гул спонтанно возникавших разговоров в разных концах большого стола не заглушил самозабвенного рассказчика, со лба которого катились крупные капли пота.

– Скажи, Илья, если я не ошибаюсь, ты после школы собирался в ФизТех?¹⁴ – спрашивала Екатерина Петровна, мать Юлиана.

– Да, были такие мысли. Даже не знаю теперь, может быть, и стоило. Может, достиг бы большего.

– Не знаю. Но только жизнь твоя не была бы тогда столь красочна. Все-таки жизнь физика, я уже не говорю про другие области, не может сравниться с теми яркими переживаниями, с теми возможностями духовного совершенствования, которые открывает перед человеком музыка. Ну, и математика, конечно. Заниматься ими большое счастье. Я сама играла в университетском струнном оркестре в свое время, на скрипке, в перерывах между занятиями математикой. У меня ведь абсолютный слух. Но все же я решила посвятить себя науке, – смиренно склонив голову, повествовала Екатерина Петровна. Ее нисколько не смущало, что к их беседе прислушивался хозяин дома, академик в области физики.

– Екатерина Петровна, душенька, а на какую тему ваша диссертация? – неожиданно вмешалась в разговор уязвленная Генеральша.

– Моя тема? Видите ли, для людей других специальностей она мало что скажет…

– Ну, все же мы попробуем разобраться…

– На что это вам? Без специальной подготовки вы все равно не сможете понять.

– Да уж как-нибудь, как-нибудь, – упорствовала Генеральша. В семье ни для кого не было секретом, что проработавшая всю жизнь в должности старшего преподавателя Екатерина Петровна никаких диссертаций никогда не защищала.

– Я, видите ли, тогда работала в закрытом НИИ, давала подписку о неразглашении. Секретность, знаете ли. Да и на что это вам? Говорю же, надо обладать специальными знаниями, чтобы…

– А я недавно совершил восхождение на Фудзияму, – пришел на выручку матери друга Илья Резин.

– Что вы говорите? Расскажите, сделайте милость, – пробасил академик.

Илья тут же углубился в увлекательное повествование о подъеме на Фудзияму и о культуре Японии в целом. Тишина, сопровождавшая его рассказ, однако, вскоре была разорвана легким храпом Юлиана. Когда другие оказывались в центре внимания, математика почему-то тут же охватывала непреодолимая сонливость. С разных сторон стола стали раздаваться смешки местных жителей. Светлана, чтобы смягчить ситуацию, произнесла:

– Юлиан действительно сегодня очень устал. Он так много работает в последнее время, – на людях она стояла за мужа горой.

– Да. Да! Он всегда так много работал. Мне Юлиан рассказывал, что к нему недавно приходили коллеги и открыто спрашивали: «Юлиан Дмитриевич, почему не вас назначили заведующим кафедрой?» А что он может им ответить? Вы же понимаете, какое сейчас время. А недавно его показывали по телевизору… – вновь перехватила инициативу словоохотливая Катерина Петровна.

– Юлиана? Что-то я не припоминаю такого. Это по какому же каналу? – съязвила теща.

Услышав несколько раз кряду свое имя, Юлиан перестал храпеть, открыл глаза и прислушался. А его мать, не отвлекаясь на провокационные вопросы, тем временем продолжала: