Kitobni o'qish: «Православный социализм»

© Коллектив авторов, 2025

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2025

От редактора

Концепция Православного социализма является с одной стороны, новаторской, с другой, достаточно традиционной, учитывая не только высказывания святых отцов и примеры православного монашества, но и опыт общины Неплюева. Она проистекает из глубинной общинности православного сознания, для которого общность в молитве связана также с общностью в труде и трапезе, на чем, кстати, основан принцип общежительного монастыря. Основанием в Священном Писании являются знаменитые слова из Деяний: «Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца» (Деян 2:44–46).

К сожалению, находились некоторые так сказать богословы, которые дерзали утверждать, что это было давно и неправда, что норма Деяний совершенно неприменима к нашему времени.

Лучшим ответом для них являются следующие толкования этого места у пресвитера Аммония и святителя Иоанна Златоуста: «Заметь, что о каждом верующем надлежит думать так же, как о единой душе и едином теле. И установление церкви стремится к тому, чтобы каждый (верующий) имел общую жизнь друг с другом» (преп. Аммоний Александрийский, V в.); «Здесь же никто не имел больше другого, и свое раздавал всем. Сие есть жизнь ангельская, когда говорят, что у них ничто не является своим. Таким образом, отсекается корень всех зол. И через то, что они сделали, они показали то, что услышали сказанное: „Спасайтесь от рода сего развращенного“».

Из этих слов можно сделать следующие выводы. Согласно преп. Аммонию Александрийскому, общность имущества в Иерусалимской общине является не частным древним случаем, а общецерковным законом, свидетельством общей жизни, а святитель Иоанн Златоуст не только называет такую жизнь ангельской, но и свидетельством веры и спасения тех, кто так поступает. «Спасение от рода развращенного» приходит не только после исповедания Христа Богом, но и практического об этом свидетельства – отрешения от корня зол – собственности и связанного с ней сребролюбия. «Род развращенный» для него – евреи, знаменитые своим стяжательством, ростовщичеством, корыстолюбием.

На наш взгляд, православный социализм насущно необходим в силу целого ряда причин.

1. Причины материальные. Как правильно отмечает Дмитрий Иванович Менделеев, главной задачей государства является народосбережение. С этой точки зрения социализм обладает неоспоримым преимуществом над капитализмом, в особенности над современным В 1922 г. численность населения Советского Союза составляла 129 миллионов, в 1937, несмотря на голод 1933 г., коллективизацию и репрессии – 169 млн человек. В 1941 г. в стране было 197 млн. человек (правда, с учетом 22 миллионов человек на возвращенных территориях Западных Украины, Белоруссии, Прибалтики и Молдавии). За 14 лет после Великой Отечественной войны Советскому Союза удалось восполнить страшные военные потери в 27 миллионов и выйти на численность 200 миллионов человек. Несмотря на разрешение абортов, к 1991 г. численность населения Советского Союза достигла 300 миллионов человек.

Не хочется и говорить о том, что происходит со сбережением населения в Российской Федерации и ряде других бывших советских республик сейчас. В среднем Российская Федерация теряет в среднем по миллиону в год своих жителей. Всего с 1991 потери составили 30 миллионов, и они восполнились лишь благодаря иммиграции преимущественно с Кавказа и Средней Азии. Иными словами, происходит замещение великорусского населения и производится оно искусственно. Русское население стало жертвой целенаправленной и покровительствуемой сверху наркоторговли, пропаганды абортов и контрацепции, умело проводимой алкоголизации, а также уголовной преступности, значительного производственного травматизма, высокого уровня ДТП.

Причины превышения смертности над рождаемостью можно выразить тремя подлыми лозунгами: «Нечего плодить нищету», «Живи для себя и наслаждайся здесь и сейчас», «Многодетная мать – свиноматка». На вбивание этих и других не менее подлых лозунгов, образов и образцов поведения тратятся сотни миллионов долларов. И это работает. Можно сколь угодно говорить об ошибках и грехах социализма, но факт остается фактом: такого при нем не было и, более того, не могло присниться и в страшном сне.

Слово «наркомания» в брежневские времена (и не только) практически не было слышно. Такова ситуация не только в Российской Федерации, но и в других бывших советских республиках. К примеру, численность населения Украины в 1990 г. была 52 млн человек, в 2015 г. – 42 млн. Лишь часть потерь (около 3 млн.) приходится на эмиграцию.

Экономика. До 1991 г. Советский Союз был второй страной в мире по объему промышленного производства. Сейчас РФ занимает седьмое место, но основной статьей является добыча углеводородов, то есть. Мы только в 2020 г. вернулись к уровню 1990 г. По уровню качества жизни сейчас мы находимся на 67 месте, между Пакистаном и Кенией.

2. Причины духовные. Возьмем уровень культуры и духовной жизни. То, что выпускает сейчас кинематограф (те же печально известные «Пацаны» не идут ни в какое сравнение с шедеврами советского кино (напр. «Место встречи изменить нельзя»). Сцены насилия и разврата на центральных каналах телевидения, немыслимые в советские времена, давно стали обыденной реальностью, несмотря на протесты православной (и не только православной) общественности. Многие театры невозможно посещать: напорешься на очередную порнографию. Цинизм, хамство, бездушие стал нормой общения и деятелей культуры, и власть имущих. Вот, к примеру, как поучает девушек стать многодетными матерями одна высокопоставленная дама (кстати, бездетная): «Рожайте, пока рожалка не откажет». На фронте и в прифронтовых городах и селах льется кровь, а т. н. элита бесится с жиру, устраивая «голые вечеринки». Мыслимо ли было таковое в Великую Отечественную войну, или, хотя бы во время Афганской войны?

Особенно актуальным вопрос о смене существующего строя стоит для нас, православных. Первоначальная волна прихода в Церковь на волне свободы в Перестройку и в результате бедствий лихих девяностых сменяется мощным оттоком и маргинализацией Церкви. На наших глазах исполняется пророчество отца Иоанна Крестьянкина: «Храмы открываются, а души закрываются и кто откроет их?»

Очень точными являются слова одного из авторов сборника Алексея Бакулина: «Можно с уверенностью сказать, что обмещанивание и маргинализация верующих – это две стороны одной медали и две главные беды, которые стоят перед современной Церковью. Храмы опять наполняют сплошные „белые платочки“, но в отличие от XX века происходит это не вследствие гонений: мужчин никто из храма не гонит, просто мужчинам нужно работать, нужно зарабатывать, нужно придерживаться „разумного реализма“, ибо тот же „белый платочек“, вернувшись из храма, не похвалит его за пустой кошелек… В этом обществе Церковь неизбежно превратится, и уже превращается, в клуб по интересам, в фольклорный ансамбль, в кружок пенсионеров и малахольных. Когда сильные люди бегают в беличьем колесе бизнеса, Церковь неизбежно окажется богадельней. Вера, которая по сути своей должна быть огнем сердечным, очень скоро станет обрядоверим – или даже не в „…верием“ (тут хоть о какой-то вере можно говорить!), а в заученным исполнением определенных телодвижений»¹.

Капитализм действительно может превратить человека или в белку в колесе, или в свинью у холодильника. Причина проста, капиталистический или посткапиталистический человек не верит ни во что, поскольку это мешает его благосытному бытию: «Человек капитализма, даже если сам он и не владеет „заводами, газетами, пароходами“, но только уверен в справедливости того, что кто-то ими владеет, – этот человек, как правило, твердо стоит на позициях „разумного реализма“. Его интересует только то, что можно потрогать, съесть, выпить, поцеловать; общественная мораль для него не самоценна, и рассматривается только как средство для обеспечения его собственной безопасности; культура для него ужимается до поставщика легких, ненавязчивых развлечений и т. д. Для чего существует вера в Бога он, как правило, не понимает и не хочет задумываться о таком вопросе, вполне удовлетворяясь объяснением, что это-де нечто, входящее в состав каких-то „традиционных ценностей“ – не очень-то ясных, и не слишком привлекательных»².

Действительно, внедрение ценностей «воинствующего материализма» привело к появлению «человека плоского», человека, зацикленного на себе, на своих проблемах, на «здесь и сейчас». Ему не нужны дети, поскольку у него нет будущего, у него есть лишь настоящее, в котором он крутится. Он не верует в Бога, поскольку верит лишь в себя, в свои силы. Друзей у него нет, есть лишь партнеры. Живет он лишь для своих удовольствий, а поскольку ресурсов для них остается все меньше, то он ненавидит прочих потребителей удовольствий. С соответственными последствиями в виде войн и революций, легальных и не очень. И поэтому, если мы не хотим тотального расчеловечивания человеческого рода и его погибели, нам необходимо строить тот жизненный порядок, который соответствует христианским понятиям. А таковым может быть только «государство правды», православный социализм. Еще в пятнадцатом веке известный путешественник Афанасий Никитин произнес очень глубокие слова: «А землю Русскую Бог сохранит, ибо нет подобной ей, а правды в ней мало». Именно о правде тоскует русский человек и эту тоску хоть отчасти мы обязаны утолить.

Как справедливо замечает С. В. Карелин, «капитализм подразумевает жестокую эксплуатацию природы (и даже современные природоохранные технологии тут не помогают) в силу того, что непрестанно разжигается жажда потребления. Как отмечал Ф. В. Карелин, лежащий в основе современной цивилизации глубоко порочный принцип удовлетворения непрестанно растущих потребностей (отчасти этот принцип завоевал свои позиции и в бывшем у нас социалистическом обществе) должен быть заменен принципом разумного воздержания»³. Соответственно, здесь соединяется и наша ответственность пред Богом за созданный Им и врученный нам мир, и элементарный вопрос выживания человечества.

Характерны возражения против христианского коммунизма и их опровержения:

Аргумент 1: Идея христианского коммунизма противоречит учению Спасителя об отвержении «мира сего» («князем» которого является диавол) и искании прежде всего «Царства Божия и правды его» (Мф 6:33).

«Как легко видеть, этот аргумент построен на лукавом игнорировании всей земной, социальной, экономической жизни людей, как будто ее не существует вовсе. Надо любить Бога и ближнего, а все остальное второстепенно – таков лозунг сторонников этого аргумента. Но при этом они не замечают (или не хотят замечать), что, отвергая коммунизм, они тем самым выбирают нечто другое, т. е. капитализм. Ведь природа не терпит пустоты. Или христиане-антикоммунисты считают себя существами, подобными ангелам, не имеющими нужды в пище и одежде, и для которых таким образом экономические проблемы значения не имеют? Ну так пусть тогда не вкушают пищу и не одеваются! Лукавую косность такого взгляда отчасти можно извинить сугубой преданностью Христу и учению Матери-Церкви, действительно повелевающей прежде всего любить Бога и ближнего. Но когда было дано это повеление? Две тысячи лет назад! За такой огромный срок пора бы уже христианам вырасти из детей в людей взрослых, понимающих, как устроен мир и что в нем происходит, и умеющих нести ответственность как за свой жизненный выбор, так и за свои слова»⁴.

Действительно, антикоммунизм приводит к тому, что рано или поздно христиане-коммунисты начинают оправдывать капитализм и маммонизм, при этом – не как меньшее зло, а даже как благо. В этом смысле характерна идеология Ивана Ильина и те дифирамбы, которые Ильин поет частной собственности в 1929 г.: «Выше голову, собственник! Хозяйственная форма твоей жизни реабилитирована и укреплена страшными страданиями русского народа. Опомнись, мужественно и деловито следуй принципу частной собственности и борись. Посмотри: в России не поняли, что частная собственность так же присуща человеку, как душа и тело, и что важнейшее в собственнике – его культура и руководящая им социальная (не социалистическая!) волевая идея»⁵.

Иными словами, частная собственность – не просто второе тело человека, а его вторая душа! В Православном предании это называется «маммонизм», служение маммоне, или золотому тельцу, поскольку святитель Василий Великий ясно сказал в свое время: «Мы – это наша душа, наше – это тело, то, что вокруг нас, это имение». После этого неудивительно, что Ильин поклонился фашизму с его культом частной собственности. Как справедливо отмечает один из авторов сборника И. Я. Фроянов: «В результате реформ Ельцина, Гайдара, Чубайса и „прочих разных“ либералов, ненавистников России, мы получили воровской и коррумпированный капитализм, иллюстрирующий известное положение П.-Ж. Прудона: „Собственность – это кража“»⁶.

Второй аргумент состоит в том, что существование имущественного неравенства – это возможность различного проявления любви между людьми, милостыни богатых к бедным и благодарности бедных богатым.

Анализируя это утверждение, С. Ф. Карелин справедливо отмечает: «Итак, имущественное неравенство должно существовать для того, чтобы богатые могли благотворить бедным, а бедные – благодарить богатых. При этом само по себе систематическое страдание бедных не принимается во внимание. Равно как и развращенность богатых. Ну, допустим, страдания бедных могут послужить к их спасению – это еще можно понять и с этим согласиться. Хотя часто бывает, что страдания только усугубляют ропот на Бога. Не все люди такие сильные, как праведный Иов. Но вот развращенность богатых уж точно никак не поспособствует их спасению! Этот тезис даже не нужно обосновывать ссылками на Священное Писание, он самоочевиден. Правда, сторонники этого аргумента говорят, что богатым дана от Бога ответственность, налагаемая на них этим богатством. Но скажите на милость, где в реальной жизни вы видели, чтобы богатые были ответственны перед Богом и людьми за свое богатство?.. Причем, наверху этой пирамиды богатых людей мира происходит, как правило, уже полный отход от веры, увлечение масонскими игрушками вплоть до принятия антихристианской идеологии и морали. Это что – ответственность перед Богом? Скорее, это полное отсутствие страха Божия…

Конечно, не все богатые таковы, есть и более или менее благочестивые, но чем они лучше тех бедных, которые по их милости терпят страдания?»⁷

Действительно, развращает и нищета, создающая притоны, где, по словам Ф. М. Достоевского в «Преступлении и наказании» семилетний ребенок развратен и вор, и богатство, с которым человек не знает, что делать и благодаря которому пускается во все тяжкие, в еще более страшный и неслыханный разврат, чем бедняк. С. Ф. Карелин продолжает: «Как верно пишет выдающийся современный богослов Н. В. Сомин, один из немногих, кто серьезно и глубоко изучает учение Церкви о собственности, получается, что сторонники разбираемого аргумента хотели бы навсегда закрепить благоденствие богатых и страдание бедных. А зачем? Всего-навсего затем, чтобы удовлетворить душевную потребность богатых в милостыне. „Чтобы возлить елей, они хотели бы сначала изранить человека“, – точно подмечает Н. В. Сомин»⁸.

Добавим, что подобная милостыня и подобный подход жестко осуждаются преп. Симеоном Новым Богословом: «И если они, взяв что-нибудь или даже все из этих денег, скопленных несчастиями людей из страха наказаний или в надежде получить сторицею, подадут находящимся в лишениях и скудости, то разве можно считать их милостивыми или напитавшими Христа, или совершившими дело, достойным награды? Ни в коем случае, но, как я утверждаю, они должны каяться до самой смерти в том, что они столько времени удерживали (эти материальные блага) и лишали своих братьев возможности пользоваться ими»⁹.

Наконец, третий аргумент связан с историческими грехами коммунистического движения.

Авторы сборника отвечают на него следующим образом: «Исторически к коммунистической идее примешивалось много инородных, уродливых идеек (идея обобществления жен, идея смешения рас и народов, пролеткульт и другие), которые ничего общего с коммунизмом как таковым не имеют. Вот эти-то примеси, в сочетании с атеизмом и волей к насилию, с яростным разрушением храмов и массовыми убийствами верующих, и сформировали у православных людей стойкую неприязнь к коммунистической идее»¹⁰.

Итак, каков итог книги? Он связан не только с нашим прошлым, но и с настоящим и будущем:

«Анализируя капиталистическую и социалистическую модели общественного устройства, Ф. В. Карелин формулирует следующий фундаментальный тезис: „Социализм – это единственная из социально-экономических формаций, которая экономически заинтересована в добродетели“. И действительно, если люди вдруг возымеют твердое намерение жить по Евангелию, то все станут добросовестно трудиться, справедливо распределять и умеренно потреблять, и тогда социалистическое хозяйство расцветет! А что касается системы капиталистической, то она, наоборот, прекратит свое существование, т. к. она построена на экономической эксплуатации греха (алчности предпринимателей и развращенности потребителей). Всеобщая нравственная евангелизация вызовет прекращение в таком обществе конкурентной борьбы и классовой эксплуатации, а также падение спроса в таких сферах производства, как индустрия роскоши, индустрия развлечений и т. п., вследствие чего подобное общество просто перестанет существовать»¹¹.

Иными словами, подлинное христианское просвещение и мирная проповедь православного социализма должно полностью изменить наше общество и привести его подлинному социалистическому хозяйству основанном на труде, добродетели и правде. Иного выхода у нас нет.

протодиакон Владимир Василик

Алексей Бакулин
О двух половинках критической массы¹²

Сразу поясню: я не являюсь профессиональным ученым, я журналист и литератор и поэтому мой текст не будет выглядеть научно. Нет, я пишу по-журналистски – хорошо это или плохо. Но с другой стороны, как журналист я имею большой стаж (с 16 лет подвизаюсь на этом поприще) и 20 с небольшим лет я – православный журналист, сотрудник видной петербургской православной газеты. За эти 20 лет я успел кое-что повидать, и в церковных делах меня нельзя назвать совершенным неучем. Кроме того, без малого 30 лет прожил я при Советской власти и могу судить о ней не только по книгам.

Теперь, после вручения этих верительных грамот, начинаю говорить.

…Не устаю вспоминать крошечную притчу, которую мы читали в первом классе… Шел 1972 год. Был тогда такой темно-бордовый учебник по чтению под названием «Звездочка». А притча называлась «Апельсин и яблоко». Вот она, вся целиком, дословно:

АПЕЛЬСИН И ЯБЛОКО

Девочка сняла с апельсина кожуру, увидела, как много в нем долек, и спросила:

– Апельсин, почему ты весь из долек?

– А это для того, чтобы ты со всеми могла поделиться, – ответил апельсин.

– А ты, яблоко, почему без долек? Чтобы я могла съесть тебя целиком? – спросила девочка, взяв яблоко, которое лежало рядом с апельсином.

– Нет, ответило яблоко, – чтобы ты могла целиком отдать меня.

Когда я, уже в наши дни выложил эту притчу в интернете, на меня посыпались весьма едкие и ехидные комментарии, смысл которых можно было выразить одним вопросом: «И что же, – вы действительно жили по этому правилу? В самом деле?»

Нет, я не скрою, что даже в 1972 году на нас, семилеток-первоклашек притча из «Звездочки» производила ошеломляющее впечатление: «Как это – отдать целиком? И себе ничего не оставить, что ли?..» Честно сказать, я не помню, что ответила учительница на наше недоумение, но это даже не важно: все равно шок от столь жесткого ригоризма остался – по крайней мере в моей душе.

Автор притчи явно требовал от нас чего-то вышеестественного, чего-то, не укладывающегося в обычные житейские представления.

Сейчас я сказал бы: от нас требовали святости.

Сейчас эта притча вызывает у меня в памяти рассказы из Патерика или, например, такой эпизод из жизни св. прав. Иоанна Кронштадтского: как известно, святой батюшка в молодые годы, получив жалование, редко доносил его до дома – раздавал по дороге нищим, – а однажды даже пришел домой босиком, ибо отдал свои сапоги босому бедняку.

Вот чего-то подобного требовал от нас, советских детей, автор «Апельсина и яблока».

Возможно, вы скажете, что притча эта стоит особняком в учебнике, что она не типична, что советская педагогика редко пускалась на такие крайности…

Не знаю, не знаю. Если внимательно прочесть всю ту литературу, что предлагалась тогдашним школьникам, то нельзя не увидеть, что вся она была проникнута идеей безоглядного самопожертвования ради ближнего: не только яблоко целиком, но и жизнь свою целиком отдать за народ, за Родину, за идеал – к этому нас готовили.

Скажу, не шутя: из нас стремились вырастить святых.

Почему же не вырастили? Ответ прост, и всем нам известен: стать святым без Божией помощи невозможно.

Впрочем, что значит – не вырастили? Примеры Зои Космодемьянской, Олега Кошевого – и так далее, и так далее, и так далее – говорят о том, что на этом пути были свои успехи, и успехи эти исчислялись сотнями.

И все-таки массовым явлением святость не стала, а ведь цель преследовалась именно такая: весь народ от колхозника до министра должен был стать святым.

Вы скажете: я преувеличиваю? Да нет… Сознательно или бессознательно, но курс был намечен именно такой. Ибо идеологи советского государства понимали (или только чувствовали?), что середнячки, обыватели, даже если они вполне законопослушны и отличаются примерным поведением, построить коммунизм не в состоянии. Коммунизм – это общество, где каждому воздается по потребностям, но потребность (как это стало очевидно в постсоветские времена) вещь весьма капризная. Потребности, выйдя из-под контроля, растут и множатся, причем их рост отнюдь не подчинен разуму и старается обойти всякую искусственную, законодательную преграду.

Держать свои потребности в узде разума середнячок, обыватель не способен. На такое способен только святой, совершенно подчинивший свое телесное начало духу. Только святой способен обходиться необходимым минимумом жизненных благ, только общество святых способно оградить народное хозяйство от производства излишеств, бессмысленной роскоши, и пустить экономику по здоровому, разумному пути.

Пресловутое изобилие невозможно в мире мещан, не способных контролировать свои потребности, живущих сравнительно скромно только потому, что они не имеют возможности жить на широкую ногу, – но как только эта возможность появляется, немедленно окружающих себя всевозможными (по выражению Игоря Шафаревича) «стереофоническими унитазами».

Изобилие материальных благ (не для «элиты», но для каждого члена общества) возможно только там, где этим благам не придается чрезмерного значения. Но мог ли советский, атеистический социализм – хотя бы через тысячу лет от 1917 года – дорасти до подобного состояния? Думаем, что ответ ясен. Как бы ни стремилась советская идеология воспитать «нового человека» – сиречь, «святого атеиста», в обществе неизбежно росла и ширилась раковая опухоль мещанства, что, в сущности, можно понять: из года в год советскому человеку предлагалось терпеть лишения, обещая за это райскую жизнь… для его отдаленных потомков (так, по крайней мере, обстояли дела на идеологическом фронте в 70-е годы, когда хрущевские посулы «коммунизма к 1980 г.» окончательно провалились). Все разговоры о «светлом будущем» разбивались об одно простое и всем ясное понятие – смерть. Каждый советский человек, даже если и не отдавал себе в этом сознательного отчета, в душе понимал, что безвозвратная гибель, смерть, такая, какой она представляется атеисту, неизбежно обнуляет все разговоры о самопожертвовании, общем благе и т. д. Перешагнуть через это понимание мог только святой. «Святые атеисты» СССР так и делали, хотя чаще всего они жертвовали жизнью ради немедленной или, по крайней мере, различимой в будущем цели. Хороший пример тому – подвиг Александра Матросова, погибшего ради того, чтобы его рота немедленно перешла в наступление. Такое соображение нисколько не умаляет величия этого подвига, но переводит его в особую категорию: это именно подвиг, единичный святой поступок, святая смерть, но не подвижничество – т. е. святая жизнь.

А строить коммунизм было под силу только подвижникам, т. е. людям, согласным нести постоянные лишения – ради чего? Ради того, чтобы когда-нибудь… в необозримом будущем… где о тебе и вспомнить никто не сможет… кто-то там начал жить лучше, чем ты живешь сейчас. И в каком смысле «жить лучше»? В материальном? Но неужели, все свои лишения «святой атеист» терпит только ради того, чтобы его потомки обрели мещанское сытенькое счастьице? Как говорилось в известном советском фильме: «Построим советскую власть и будем на балконе пить чай с лимоном», – так, что ли?

А если имеется в виду не материальное счастье, то какое?

Как мне кажется, наиболее полно и убедительно на этот вопрос отвечали советские писатели-фантасты 60-х годов (столь мало оцененные тогдашними идеологическими заправилами!), в частности братья Стругацкие с их «миром Полудня». «Полуденные» жители обретали счастье в непрестанном творческом поиске, в работе на благо общества, в борьбе с неведомым и т. д. Такая модель будущего была весьма привлекательной для многих и многих советских людей, – но и она разбивалась о ту же преграду – о понимание собственной смертности. Каждый знал: как бы ни было хорошо в мире Полудня, но ты там жить не будешь, не посмотришь на этот мир и глазом; твой мир – это мир очередей, коммуналок, а пуще того всевозможных «пережитков прошлого» – от бюрократизма до прямой преступности.

Как тут не вспомнить Маяковского, который еще в 20-е годы понял это противоречие между строительством коммунизма и невозможностью пользоваться плодами этого строительства, и в отчаянии взывал к «большелобому химику» будущего:

 
Воскреси
хотя б за то,
что я
поэтом
ждал тебя,
откинул будничную чушь!
Воскреси меня
хотя б за это!
Воскреси —
свое дожить хочу!
 

Не просто дожить, но пожить в мире Полудня!

Но «атеистическая святость» не предполагала веры в воскресение.

В таком-то идеологическом поле стремление, окончательно овладевшее массами к 80-м годам, построить «коммунизм в отдельно взятой квартире» если и не оправдано, то, по крайней мере, объяснимо. Атеистический социализм нес на себе мещанство, как тот верблюд горб, без надежды когда-либо избавиться от него. Наиболее прозорливые интеллектуалы-коммунисты (тот же Маяковский, например) еще в двадцатые годы пророчествовали:

 
Скорее
головы канарейкам сверните —
чтоб коммунизм
канарейками не был побит!
 

Пророчество оправдалось вполне: социализм пал не столько под ударами извне, сколько от перерождения изнутри, и предотвратить это перерождение имеющимися средствами не было ни малейшей возможности. Клювики канареек вернее, чем баллистические ракеты разрушили великое государство.

Коммунизм остро нуждался в помощнике, и единственным возможным помощником для него могло бы стать христианство, православие, с его идеалом святой жизни, Царствия Божиего, которое «внутрь вас есть» и бесстрашия перед лицом телесной смерти.

* * *

Думаем, что все предыдущие рассуждения о беспочвенности, неосуществимости «атеистической святости» понятны всякому верующему человеку. Православные хорошо знают, что достичь святости, минуя Бога, невозможно, а потому и все мечты о «стане святых, граде возлюбленном» (сиречь, коммунизме) в Советском Союзе были обречены на провал.

Коммунизму было необходимо Православие.

Но сейчас хотелось бы поговорить и о другой стороне того же вопроса: необходим ли коммунизм Православию?

Современная православная Россия решительно, даже с негодованием отвечает: «Нет!» – «Нет, ни в коем случае!»

Почему же? А вот почему:

Во-первых, атеизм и вражда к вере Христовой – это не случайные, а самые, что ни на есть коренные черты коммунизма. Коммунизм и был затеян для того, чтобы сокрушить Христианство.

Во-вторых, никакое коммунистическое общество православному человеку не нужно в принципе, ибо перед ним стоят более возвышенные цели: достижение личного спасения (для себя) и Небесный Иерусалим (для общества в целом). И та и другая цель достигаются независимо от общественного строя, и достигаются они по милости Божией, но никак не политической или классовой борьбой.

Возражение это звучит достаточно веско и ответить на него, опираясь только на теоретические рассуждения, достаточно сложно.

Беда, однако, заключается в том, что жизнь не всегда строится на одних теоретических рассуждениях. На практике все выходит несколько иначе.

Не трудно заметить, что после бурного рассвета Православия в 90-е и отчасти в нулевые годы, ныне в нашей Церкви происходит определенное торможение: количество православных не растет, их влияние на общество падает, харизматические личности, подобные, например, митр. Санкт-Петербургскому и Ладожскому Иоанну (Снычеву), уже не появляются (или, во всяком случае, они не выходят на широкую публику)… И так далее.

Нетрудно заметить так же, что этот процесс «церковного торможения» удивительным образом совпадает с тем, как укрепляются в общественном сознании идеи капитализма. Чем дальше мы отходим от коммунистических идеалов, чем более они остановятся страницей из «древней истории», тем менее привлекательны для общества становятся и идеалы христианские. Человек капитализма, даже если сам он и не владеет «заводами, газетами, пароходами», но только уверен в справедливости того, что кто-то ими владеет, – этот человек, как правило, твердо стоит на позициях «разумного реализма». Его интересует только то, что можно потрогать, съесть, выпить, поцеловать; общественная мораль для него не самоценна, и рассматривается только как средство для обеспечения его собственной безопасности; культура для него ужимается до поставщика легких, ненавязчивых развлечений и т. д. Для чего существует вера в Бога он, как правило, не понимает и не хочет задумываться о таком вопросе, вполне удовлетворяясь объяснением, что это-де нечто, входящее в состав каких-то «традиционных ценностей» – не очень-то ясных, и не слишком привлекательных.