Kitobni o'qish: «Политическая наука №3 / 2013. Между империей и современным государством: Трансформация политического порядка на постимперских пространствах»

Представляю номер

Очередной номер «Политической науки» посвящен, на мой взгляд, очень интересному сюжету – политическому развитию в государствах, возникших (или воссозданных) при распаде имперских образований. В современном мире существует огромное количество форм политической организации. Среди ученых ведутся споры о том, какова их судьба, в частности, отмирает ли национальное государство, какие альтернативные виды территориальной организации возникают и т.д. Тем не менее тема выпуска обозначена так, будто основная дилемма политического развития на пространстве бывших имперских образований – выбор между формами организации власти, предлагаемыми империей и национальным государством. Полагаю важным уточнить, что имелось в виду, когда задумывался номер. Формулировка темы была приглашением к дискуссии по поводу того, как влияют на политическое развитие новых государств традиции, сформировавшиеся в период их имперского прошлого, какое воздействие оказывают требования международной среды, предлагаемые ею нормы и образцы, как совмещение различных традиций организации власти определяет выбор между двумя идеальными типами, предполагающими, с одной стороны, открытость и несовпадение границ различного рода, косвенную систему правления, и, с другой стороны, – консолидацию границ, формализацию и стандартизацию правил и практик управления.

Предложенная тематика весьма актуальна в плане осмысления политических процессов, происходящих в современной России. В этом ракурсе интересно было бы поразмышлять над следующими вопросами. Какие традиции имперской организации власти она наследует? Как в России взаимодействуют разные традиции? Как они влияют на современное развитие? Какое воздействие оказывает международная система? Однако цель номера – это не столько осмысление процессов, происходящих в нашем отечестве, сколько попытка выделить общие проблемы, свойственные постимперским пространствам, наметить общие концептуальные и инструментальные основания их исследования. В то же время, полагаю, большинство авторов номера, пытаясь решить эти задачи, невольно размышляли как Марко Поло – герой романа Итало Кальвино «Невидимые города»:

«– Описывая любой город, я рассказываю что-то о Венеции.

– Когда я спрашиваю о других городах, говори о них. А о Венеции – когда спрошу о Венеции.

– Но описать их отличительные свойства можно только в сравнении с каким-то городом. <···> Возможно, я боюсь, что потеряю сразу всю Венецию, если расскажу о ней все, что знаю. А может быть, описывая другие города, я понемногу уже растерял ее» [Кальвино, 2001, с. 194–195].

Такой подход представляется актуальным в научном плане. В рамках политической науки и смежных дисциплин существует значительное количество преимущественно дескриптивных работ, посвященных отдельным странам, образовавшимся на постимперских пространствах, или отдельным проблемам в их развитии, однако слишком мало обобщающих и (или) концептуальных работ. В то же время появление последних позволило бы нам продвинуться дальше в понимании процессов, происходящих в России и на постсоветском пространстве, способствовало бы смещению фокуса внимания на более существенные и фундаментальные проблемы, нежели те, что порой обсуждаются в русле научного мейнстрима. И тогда, возможно, «миг отчаяния, когда становится вдруг ясно, что империя, казавшаяся нам собранием всех чудес, – сплошная катастрофа без конца и края, что разложение ее слишком глубоко и нашим жезлом его не остановить, что, торжествуя над неприятельскими суверенами, наследовали мы их длительный упадок» [Кальвино, 2001, с. 142], сменился бы более взвешенной и обоснованной оценкой происходящего в нашей стране, более глубоким пониманием ее проблем и необходимых шагов по их преодолению.

Материалы номера скомпонованы в ставшие уже традиционными рубрики, первая из которых – «Состояние дисциплины». Не случайно значительное количество материалов номера посвящено империям, различиям их типов и проявлений. Именно эти особенности во многом определяют развитие государств, возникающих при распаде имперских образований. В статье Е.Ю. Мелешкиной уточняется основная идея номера, показываются различия между двумя идеальными типами организации власти (империей и современным государством), выявляется набор проблем политического развития стран постимперского пространства, сходства и различия последних. В работе А.И. Миллера анализируются современные дискуссии по поводу типологических отличий империй, включая так называемые модерные империи, высказываются некоторые соображения по поводу распада последних.

В рубрике «Идеи и практика» обсуждаются проблемы природы имперской организации, ее отражения в повседневном, политическом и научном языках, влияние импреских традиций на современный политический дискурс. В работе А.Ф. Филиппова выявляются параметры имперской организации, которые поддаются анализу с помощью современной науки. В статье М.В. Ильина обсуждаются возможности использования разных понятий, описывающих имперские формы и формулы на разных уровнях абстракции. И.В. Кудряшова и В.В. Матюхин предлагают вниманию читателей анализ появления и развития концепции неоосманизма во внешней политике Турции, обсуждают вопросы восстановления имперской практики и исторической преемственности.

Рубрика «Контекст» включает в себя материалы о политическом развитии ряда государств, возникших после распада различных имперских образований: Австро-Венгрии, Османской империи и СССР. Открывает ее работа Г. Ботца, посвященная политическому развитию Австрии после распада Австро-Венгрии. Автор использует концептуальные модели С. Роккана для объяснения политического развития страны в имперский и постимперский периоды. В статье А.Ю. Мельвиля обсуждается качество институтов в автократиях, в том числе постсоветских. Предлагается неформальная модель «царя горы», которая объясняет, почему у постсоветских автократов как монополистов политической и экономической ренты нет мотивов для создания хороших институтов. А.А. Токарев анализирует результаты реформ в области государственного управления и попытки консолидации территориальных границ в Грузии после «революции роз». В работе О.Г. Харитоновой выявляются институциональные проблемы этнической федерации на примере СФРЮ, показываются причины ее распада и появления новых независимых государств. В статье М.Ю. Берендеева показываются противоречия формирования идентичности в странах Балтии.

Мы традиционно публикуем тексты, которые могут быть по праву отнесены к классике политической мысли, политической науки или смежных дисциплин. В данном выпуске «Политической науки» представлен перевод вводной статьи Ч. Тилли к коллективной монографии, посвященной распаду империй. В ней автор рассматривает природу империй, их роль в политической жизни, причины и последствия их распада. В статье П. Струве выделяются возможные альтернативы организации власти в России в конституционных проектах декабристов. Осмыслению этих альтернатив в отечественной политической мысли и политической практике посвящены материалы «круглого стола», следующие за рубрикой «Перечитывая классику».

Уже традиционной для нашего журнала стала рубрика «Первая степень», в которой мы предоставляем площадку для молодых начинающих исследователей. В настоящем номере авторы статей (М.А. Шебанова, А.А. Зыков, П.А. Щелин, К.А. Кузнецов, М.В. Самохина) анализируют различные аспекты имперского и постимперского развития: от «политики империализма» до эволюции политических режимов.

Наконец, две последние рубрики («Представляем журналы» и «С книжной полки») включают в себя обзор журналов, выпускаемых Американской ассоциацией политической науки, ряд рецензий, обзоров и рефератов работ, прямо или косвенно относящихся к теме номера.

Мы надеемся, что материалы данного выпуска послужат приглашением к активной научной дискуссии относительно политического развития на постимперских пространствах.

Литература

Кальвино И. Кальвино И. Невидимые города // Кальвино И. Собрание сочинений. Замок скрестившихся судеб: Романы, рассказы. – СПб.: Симпозиум, 2001. – С. 141–250.

Е.Ю. Мелешкина

Состояние дисциплины: Исследование имперских и постимперских пространств

Постимперские пространства: Особенности формирования государств и наций¹

Е.Ю. Мелешкина

Государственное строительство в новых независимых политиях, возникающих при распаде имперских образований, предполагает смену логики организации власти. Создание новых институтов или институциональное заимствование на пространствах бывших империй происходят в среде с имперским наследием, предполагающим определенную институциональную память. В связи с этим важно определить, каково же это институциональное наследие, какие проблемы возникают при смене логики организации власти, какие факторы обусловливают сходства и различия между новыми государствами, решающими задачи государственного строительства.

В данной статье основное внимание уделяется общим и особенным проблемам формирования государств и наций на пространствах бывших империй, возможностям изменения институционального порядка, которые открываются в новых независимых политиях, и препятствиям на этом пути. Основные выводы статьи основаны на собственном исследовательском опыте автора [например: Мелешкина, 2012 b], а также обобщающем анализе работ ряда политологов и представителей смежных дисциплин.

Империи и современные территориальные государства

Для решения аналитических задач сравнения империи и государства можно представить как системы с центром и границами и выявить противоположные характеристики идеальных типов империй и современных территориальных государств. Подобное упражнение может помочь нам понять те проблемы и процессы, которые разворачиваются в новых независимых политиях при распаде имперских образований.

Задача эта осложняется тем, что в рамках политической науки существует большое количество определений государств и империй. В политической действительности мы можем обнаружить, что в мире существует или существовало огромное количество политий, называемых государствами или (и) империями, которые отличаются по ряду параметров. Причем иногда до такой степени, что эти отличия ставят под сомнение возможность их отнесения к одному типу институтов.

Вместе с тем задача сравнения идеальных типов современного государства и империи решаема при следующих допущениях.

На современное политическое развитие в значительной степени оказывает влияние международный контекст, те нормы и правила, которые международное сообщество предъявляет к существующим в мире политиям. Сложившаяся в ХХ в. международная система была основана на представлениях и нормах развития европейского государства, к которым постепенно добавились нормы, связанные с политическими режимами, правами человека и т.д. Эти нормы, которые в качестве критериев и обязательств распространялись и накладывались на новые государства, неизбежно носили отпечаток евроцентричности. Об этом довольно точно пишет Ч. Тилли: «Изучение европейского государственного строительства (state-making) имеет по меньшей мере один момент, значимый для политики современного мира: европейцы играли главную роль в создании современной международной системы государств (contemporary international state-system) и, вероятно, оставили на ней отпечаток своих особенных политических институтов… Возможно, верно и то, хотя и не по обычно предполагаемым причинам, что тому государству, которое усвоило западные формы организации, придется куда легче в международной системе – в конце концов, эта система выросла в тесной связи с данными формами» [Tilly, 1975 b, p. 637].

Конечно, распространение соответствующих критериев и обязательств в отдельных странах наталкивалось на ряд препятствий, среди которых были собственные традиции организации власти. Однако ожидания международного сообщества, других политических акторов и населения этих стран отчасти делают уместным формулировку универсального определения государства, его понимания нами как макроинститута, имеющего характеристики идеальной модели современного национального государства, занимающегося организацией производства и обеспечением циркулирования общественных благ на определенной территории, в том числе принятия и реализации обязательных для исполнения решений.

Разумеется, со времен оседлости территориальность становится структурным фактором политической организации. Однако ее ранние формы (условная «закрытость» племенных систем, «полузакрытость» полисных, «открытость» имперских, «полузакрытость» феодальных) были только моментами перехода к современной территориальности, построенной на регулировании открытости и закрытости политических систем [Ильин, 1995]. Последовательное использование принципа территориальности, ее четкая ограниченность и целостность – важнейшие признаки, отличающие государство от других политических образований. Как отмечает С.И. Каспэ, «именно этот принцип прежде всего отличает государство от имперской политической формы (принципиально разомкнутой, интенционально безграничной, устремленной к совпадению с ойкуменой), и от феодальной структуры (в которой объектом политического контроля выступали не столько территории, сколько люди, а сложность сплетения их личных связей и зависимостей исключала возможность монопольного доминирования даже на самом ничтожном клочке земли и не позволяла возникнуть ни идее, ни тем более практике сколько-нибудь жесткой демаркации границ), и от городов и производных от них торговых союзов. Территориализация политической организации – безусловно, не имеющее прецедентов ни в европейской, ни в незападной истории изобретение, сделанное на исходе Средних веков» [Каспэ, 2007, с. 125].

Многообразие существующих и существовавших форм имперской организации власти также служит основой для формулировки большого количества определений империй. Некоторые подходы к типологии империй представлены в работе А.И. Миллера в данном номере журнала. Мы же в нашей статье до определенной степени абстрагируемся от этих дискуссий и попытаемся выделить небольшой набор идеал-типических характеристик. То есть речь пойдет не о реальных существовавших когда-либо империях, а об идеальном типе, к которому ближе всего эмпирическим образом выделяемые типы «традиционной» или «континентальной» империи. При этом мы понимаем, что реальные политии имперского типа, по крайней мере существовавшие последние два столетия, сочетали черты как разных типов империи, так и национального государства.

Вместе с тем выделение специфических идеал-типических черт имперской организации власти представляется крайне продуктивным для решения аналитических задач, связанных с объяснением проблем формирования государств и наций, других аспектов политического развития на постимперских пространствах. Каковы же эти особенности?

Первая характерная черта империй, отмечаемая многими исследователями у империй разных типов, – это отсутствие стремления к четкому согласованию границ различного рода (территориальных, политических, экономических, культурных и т.д.) друг с другом как к основной задаче консолидации системы и потенциальная открытость ее границ. В частности, империи часто осуществляют политику манипулирования этническими группами, их переселения, создания этнически смешанных анклавов и (или) вынашивают экспансионистские замыслы. Их властители рассматривают себя как носители цивилизаторской миссии и, как правило, в целом терпимо относятся к существующим внутренним различиям. Результатом этого является возрастание трансакционных издержек на поддержание коммуникаций между центром и перифериями, на сохранение целостности империи. Как отмечает А. Мотыл, в территориально расширяющихся империях обязательно происходило рассеивание контроля центра над периферией [Motyl, 1992].

Вторая, вытекающая из первой особенность империй – это косвенная система управления (indirect rule). Как правило, в составе империй различного типа находятся территории с различными культурными и политическими традициями, социально-экономическими особенностями и формами организации власти: «Империи часто охватывают большое количество маленьких политических единиц, включая государственные единицы, регионы, города и другие сообщества с различными институциональными формулами» [Colomer, 2008, p. 49]. Как отмечает Ч. Тили во вступительной главе к коллективной монографии, посвященной политическому развитию после распада империй, перевод которой мы публикуем в настоящем номере, центральная власть осуществляет определенный фискальный и военный контроль в сегментах империи, однако относится терпимо к наличию элементов косвенного управления. Речь идет о наличии общеимперской системы управления на территориях и одновременном отправлении власти через посредников, обладающих значительной автономией в своей области в обмен на поддержку и ресурсы, предоставляемые центральной власти [Tilly, 1997, p. 3].

Система косвенного управления и признание существующих различий означали наличие еще одной, третьей, характеристики – слабая ориентированность на стандартизацию и унификацию отношений внутри империи, значительное влияние неформализованных отношений и связей. Эта особенность отличает империю от идеального типа современного государства, в котором для воспроизводства универсалистского порядка «необходима достаточно четкая дифференциация между “публичной” и “частной” сферами… Для того и нужна указанная дифференциация, чтобы институционализировать границы между “частной” и “публичной” сферами, поскольку в публичной сфере люди ведут себя как граждане, выражая частные интересы публичного значения» [Панов, 2011, c. 72].

Четвертой особенностью империй, отличающей их от идеального типа современных государств, является специфика их включенности в международную систему. Если государственный суверенитет во многом формируется под влиянием внешнего признания и внешних гарантий со стороны других государств и международного сообщества, то имперская власть возникает не столько из системы взаимного признания на международной арене, сколько в результате согласования границ этой власти между ее составными частями, не исключающем применение силы или насилия. Являясь своего рода квазимеждународными системами, империи вступают в противоречие с идеей суверенного равенства. Как отмечает Х. Спрюйт, «универсалистские имперские системы ограничивают свое господство совместно согласованными пространственными параметрами, т.е. границами. Они, таким образом, антитетичны внешнему равенству государств, которое предполагается суверенной территориальностью» [Spruyt, 1994, p. 17].

Некоторые выделенные особенности можно проиллюстрировать на примере Российской империи, которая включала в себя различные административно-территориальные единицы, управляемые по различным законам. Например, в 1913 г. в Российской империи было 49 губерний, в которых действовало «Общее учреждение губернское». 9 губерний управлялись по «Учреждению об управлении Царства Польского», 13 регионов – по «Учреждению управления Кавказского края», 10 регионов Сибири – по «Учреждению сибирскому». Существовало еще «Положение об управлении областей Акмолинской, Семипалатинской, Семиреченской, Уральской и Тургальской». Кроме того, в состав Российской империи входило Великое княжество Финляндcкое, имевшее собственный сейм и конституцию. Его управление было полностью обособленно от всей остальной империи. Многие законодательные акты Российской империи вводились в действие только для губерний, управляемых по «Общему губернскому учреждению».

На территории империи действовал «Свод законов Российской империи». На ее окраинах применялись также Гражданский и Торговый кодексы Наполеона (в царстве Польском), Общее уложение шведского королевства (в Великом княжестве Финляндском), Литовский статут, Вислицкий статут и другие статуты, сеймовые конституции, мазовецкие изъятия, прусская корректура, магдебургское право (в западных губерниях), остзейское гражданское право (в Латвии и Эстонии), Соборная грамота Александра Маврокордато и «Краткое собрание законов» Андронаки Донича (в Бессарабии).

В Российской империи к различным категориям населения применялись разные законодательные нормы. Помимо собственного населения Российской империи, на которое распространялись общие законы империи, существовали еще «инородцы» (оседлые, кочевые, бродячие), которые управлялись на основании «Устава об управлении инородцев» и правил военно-народного управления (горцы Кавказа и инородцы Закаспийской области).

Империя отличалась мультилингвистичностью и мультикультурным характером. Русский язык не везде имел статус государственного. Например, на территории Великого княжества Финляндского государственными были шведский и финский языки. Политика русификации на окраинах империи стала проводиться только начиная середины – конца ХIХ в.

Различия между империями и современными государствами представлены в табл. 1.

Таблица 1

Основные характеристики идеальных типов империй и современных территориальных государств

Сказанное выше вовсе не означает, что можно найти исторические примеры, полностью соответствующие одному или другому охарактеризованному идеальному типу. Большое разнообразие империй и современных государств, история их возникновения, время и контекст их функционирования существенно повлияли на проявленность и масштаб той или иной выделенной характеристики. Как уже отмечалось выше, империи, особенно существовавшие и существующие в последние два столетия, вынуждены примерять на себя одежды территориальных государств, решать задачи стандартизации и унификации правил и системы управления, культурной гомогенизации населения, соглашаться на признание и гарантии государственного суверенитета на международной арене и т.д. Да и территориальные государства часто демонстрируют наличие имперских черт. Поэтому в действительности границы между империями и современными государствами оказываются весьма размытыми. Однако подчеркнем еще раз: выделение данных идеальных типов чрезвычайно полезно для решения задач выявления институциональных альтернатив, возможностей и ограничений политического развития на постимперском пространстве.

Каковы же общие проблемы государственного и национального строительства в новых политиях и чем обусловлены их особенности?

Первая основная проблема, с которой сталкиваются новые политии – как бывшие ядра империй, так и периферии, – это консолидация границ. Речь идет не только о территориальных границах, но и о политических, культурных, экономических и т.д. В наследство новым государствам от империй остаются не только территориальные споры, но и развитые социально-экономические связи, система зависимости между частями империи, этническая и культурная пестрота населения и т.п. Новым государствам приходится решать вопросы формирования жизнеспособного национального рынка, культурной унификации и стандартизации, формирования новых идентичностей и ряд других.

Вторая проблема заключается в необходимости преодоления неизбежно возникающей при распаде империи институциональной деградации. В первую очередь это касается формальных норм и правил, системы управления государством.

Третья проблема, тесно связанная со второй, – наличие институциональной памяти и преодоление неизбежного в империях существенного разрыва между формальными и неформальными правилами и практиками организации и осуществления власти, решение задач создания универсальных и стандартизованных норм, правил и системы отношений.

Ну и, наконец, еще одна важная проблема – противоречие между непрямой формой управления, задачами формирования политической нации и демократизацией.

В связи с этим уместно упомянуть очень точное замечание Ч. Тилли о необходимости выстраивания прямой, стандартизированной системы управления для успешного формирования гражданской нации и демократизации [Tilly, 1997]. Он отмечает, что формирование демократического правления на постимперском пространстве возможно двумя способами. Первый предполагает ослабление центра и обеспечение региональными институтами институциональных основ демократии. Второй – установление прямого правления взамен косвенного, уравнивание граждан в правах, укрепление связи между центром и периферией. Без ликвидации непрямого правления права граждан остаются негарантированными. Исследователь отмечает, что истории известны редкие примеры первого варианта и отсутствие примеров второго.

Различия между странами постимперского пространства

Конечно, данные проблемы в новых государствах проявляются по-разному. Среди факторов, обусловливающих эту специфику, можно отметить следующие.

Во-первых, это различия между самими империями. Если обратиться к имперским формированиям, существующим в последние столетия, то линия водораздела пройдет между империями, условно называемыми колониальными и континентальными или традиционными².

Колониальные империи образовывались вокруг формирующихся, но территориально четко выделенных национальных государств и предполагали более отчетливую дифференциацию между имперской метрополией и ее перифериями. В традиционных империях границы между центром и периферией были более размытыми. Центр и периферия незаметнее перетекали друг в друга в плане территориальных, а также культурных, этнических, социальных, политических границ. Как справедливо отмечает Р. Суни, «территориально протяженные империи, такие как Габсбургская, Османская, Российская или Советская, не имели четких границ внутри имперского пространства, и благодаря этому миграционные процессы на имперской территории привели к формированию смешанного состава населения, появлению высокоинтегрированной экономики, совместного исторического опыта и культурного своеобразия. Примечательно, что все эти особенности делают, по сути, чрезвычайно сложным или вообще невозможным выделение центра или какой-либо из периферий без коллапса всего государства» [Суни, 2004, c. 174].

Следствием этого было то, что распад колониальных и традиционных империй имел различные последствия для центров и периферий в плане проблем формирования государств и наций. В особенности это относится к государственному и национальному строительству в ядре бывших империй. Распад колониальных империй, конечно, оказал влияние на политическое развитие имперских метрополий, но возникшие проблемы были по своему масштабу несоизмеримо меньше по сравнению с теми, с которыми столкнулись бывшие центры традиционных империй. В первую очередь – это проблемы консолидации границ, новой идентичности и институционального обустройства нового пространства.

В традиционных империях множественность перекрывающих друг друга идентичностей, форм контроля, посреднических структур и суверенитета приводит к размыванию различий между центром и периферией. Она также создает разветвленную сеть связей, которая была предназначена для перераспределения ресурсов. В связи с этим последствия распада традиционных империй в плане консолидации границ и формирования идентичности более тяжелые (как для центра, так и для периферии), чем колониальных. Центры традиционных империй, превращаясь в новые государства, переживают более существенный структурный кризис и кризис идентичности, который в различных условиях разрешается по-разному. Например, Турция отказалась от имперской идентичности, Россия после распада империи Романовых фактически возродила некоторые черты имперской организации, ряд влиятельных политических сил Австрии выступали за соединение с Германией. Во многом эти пути объяснялись своеобразием стратегий тех сил, которые оказались у власти.

Второй важный фактор, определяющий различия между странами постимперского пространства, – это принадлежность к бывшему центру империи или к периферии. Прежние «центральность» или «периферийность» сказываются на решении всех трех отмеченных выше проблем. Консолидация границ в политии, образовавшейся вокруг бывшего центра империи, затруднена тем, что новое государство оказывается не только формальным, но и неформальным наследником последней. Страны, возникшие в центре, оказываются более открытыми в плане стратегий национальной политики, в большей степени демонстрируют склонность к формированию гражданской нации, нежели этнической. Националистическая риторика присутствует, но преобладает ассимиляторская, более либеральная (в отношении к представителям нетитульных этносов) и иногда федералистская. Например, в Турции после распада Османской империи осуществлялись меры по национальной ассимиляции и включению меньшинств под руководством государства по французскому образцу (политика тюркификации [cм. подробнее: Аслы, 2010]).

Кроме того, государства, образованные в центре, обладают определенным стартовым преимуществом, проистекающим из их прошлого доминирующего положения. Это преимущество сказывается, например, в наличии более развитого аппарата управления, управленческой инфраструктуры, более устойчивой к вызовам, связанным с распадом империи. В то же время эта черта свидетельствует о том, что государствам, формирующимся вокруг центра бывшей империи, при прочих равных должно быть сложнее по сравнению с формирующимися на периферии незаивисмыми по-литиями осуществлять радикальные реформы в области государственного управления и преодолевать институциональное наследие имперского прошлого.

Консолидация границ в государствах, возникших на периферии империи, в условиях неизбежного влияния на внутренние процессы бывшего имперского центра (посредством использования этнических, культурно-лингвистических групп населения, сформировавшихся в имперский период экономических, социальных и личных связей и т.д.) сопряжена с проведением политики, альтернативной политике бывшей империи.

В силу этого периферии в большей степени демонстрируют склонность к этническому национализму как средству унификации и формирования солидарности. Здесь часто воспроизводится «имперская» модель национальных отношений в виде доминирования одной этнической группы над другой и политики демографических манипуляций. Данное наследие империй порой проявлялось через десятилетия после их распада. Так, например, в 1934–1939 гг. Болгарию покинули около 100 тыс. турок. В 1950–1951 гг. вынуждены уехать еще 155 тыс. Наиболее массовым был исход в 1989 г. после ассимиляционной кампании 1984–1985 гг., когда Болгарию покинули около 370 тыс. турок, или 40% ее турецкого населения (при этом 155 тыс. вернулись в Болгарию в течение года) [Brubaker, 1997].