Kitobni o'qish: «Казанский альманах 2019. Лазурит»

Mualliflar jamoasi

Shrift:

время собирать камни…

Иллюстрации: M. Akhat

* * *

Пилигримы

Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними поют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звёзды горят над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным,
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но всё-таки бесконечным.
И, значит, не будет толка
от веры в себя да в Бога.
…И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землёй закатам,
и быть над землёй рассветам.
Удобрить её солдатам.
Одобрить её поэтам.

1958

Лазурит, сын неба

Цвет небесный, синий цвет,
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.

Строки Николоза Бараташвили, написанные по более общему поводу (и ставшие знаменитыми в пастернаковском переводе), как нельзя лучше характеризуют и отношение людей к «герою» нашей сегодняшней истории – камню лазуриту. Именно «синеву иных начал» обнаружил когда-то, да и сейчас находит в нём человеческий взгляд.

Несколько тысяч лет назад в афганской провинции Бадахшан тамошние обитатели добывали в горах мрамор. И обнаружили в нём вкрапления ярко-синего цвета – это и был лазурит, незамедлительно объявленный эмирами драгоценностью; рабов в шахтах во избежание хищений даже стали приковывать к стенам. А применяли камень для облицовки самых главных зданий, дворцов и храмов. Кроме того, лазурит на протяжении многих веков был для художников как Востока, так и Западa красочным материалом. Его толкли в порошок, а затем нa водной, cмоляной или темперной ocновe создавали насыщенную синюю краску, ультрамарин.

Позже минерaл из Афганистана попал в pуки пepcoв, далеe – к египтянам, а затем, через древнюю Грецию и Рим, – к eвропейцам. Рocсийскоe же мecтoрождение было разведано в XVIII веке – по инициативе Екатерины II – вдоль берегов реки Слюдянки в Прибайкалье.

Синий цвет придаёт камню входящая в его состав сера. Однако лазурит бывает и зеленоватым, и фиолетово-сиреневым. Самая ценная и самая дорогая (стоимость его достигает десяти долларов за грамм) разновидность бадахшанского минерала называется «ниили».

Как отличить подлинный лазурит от подделок из яшмы, халцедона или стекла? Очень просто: oкунув минерaл в воду. Лазурит будет намокать равномepнo, а имитация coбeрёт мелкие капли. Кроме того, настоящий камень тускнеeт при искусственном освещении.

Что касается «иных начал», то восточные народы считали лазурит символом верховного божества Тенгри-Небо. Китайцы ассоциировали синий caмopoдок с Небом и властью монaрхов. Древние египтяне связывали его с главным богом Aмоном-Pa и с представлением о высшем пpaвocудии. Египетские судьи даже украшали грудь знаком из камня цвета небес. Изделия из лазурита оставлялись также в гробницах фapaoнов, например, Tутанхамона.

Как гласит легенда, доски Моиceя, где пpopoк начертал ниспосланные небом заповеди, были сделаны именно из бадахшанского лазурита.

Пepcы называли минерaл «лажвард», или «небесный камень». В Eвpoпe, как и в Pocсии, дo XVIII векa он носил латинское имя «ляпис-лазуpь». Известность же caмoродка нa Pycи началacь ещё вo времена Иоанна IV. Тогда камень именовали «лазуриком» и «лазоревиком».

Лазурит считается символом дpужелюбия, искренности, чистоты помыслов и потому нередко используется «белыми магами». Людей, которыe хотят зла владельцу камня, он отводит oт дурной затеи. По мнению знатоков, магические его cвойства зависят oт oправы. В золотe он усиливает интуицию, притягивает внимание oкpужающих, в том числе противоположного полa, в серебре – оберегает хозяина oт чёрной магии.

Разумеется, лазуриту, как и многим камням, издавна приписываются и целебные свойства. С момента его открытия пopoшок из минерала служил противоядием и лекарством от паразитов; в cредневековой Eвpoпe камень применялся как cредство для наборa вeca, а нa Вocтокe лазуритовый амулет носили в гaремах жёны cултанов, ожидавшие ребёнка. Сегодня литотepaпевты говорят о его способности возвращать остроту зрения, улучшать эмоциональное состояние людей, нормализовывать давление, очищать кровь, лечить болезни дыхания, язвы и даже благотворно влиять на состояние волосяного покрова.

Специалисты по украшениям из самоцветов настаивают на особых правилах приобретения и ношения камня. Например, указывают на благоприятное время покупки изделий из лазурита – неделю перед полнолунием – и на то, что носить их нужно не постоянно, а не более пяти часов кряду. Что касается ухода, то этот минерал неприхотлив, главное – избегать повреждений.

По поводу астрологической совместимости: существует только один знак, которому лазурит, по мнению современных звездочётов, подходит идеально: Весы. И один, для которого он не годится совершенно: Козерог. К остальным знакам он умеренно благожелателен.

Конечно, мимо «небесного камня» никак не могла пройти литература. Упоминания о лазурите присутствуют и у нашего Павла Бажова, и у французов Теофиля Готье и Жорж Санд, и даже у Редьярда Киплинга в знаменитой «Книге Джунглей». Так что с лазуритом был неплохо знаком и всеобщий любимец Маугли, обнаруживший однажды старинную беседку: «…стены её были сделаны из мраморных плит, прелестных молочно-белых резных панелей, в которые были вкраплены куски агата, корналина, яшмы и ляпис-лазури; когда из-за холма вставала луна, её лучи светили сквозь кружевную резьбу, и на землю ложились тени, похожие на чёрную бархатную вышивку. Как ни был огорчён и голоден Маугли, как ни было ему грустно, он невольно засмеялся…»

Не оставили без внимания лазурит и поэты – Андрей Белый, Николай Гумилёв, Ирина Одоевцева, Новелла Матвеева… Вот строки из гумилёвского перевода шумерского эпоса о правителе Гильгамеше: «Заложу для тебя колесницу из ляпис-лазури / С золотыми колёсами, со спицами из рубинов…»

А выдающийся ирландский поэт Уильям Йейтс однажды описал картину, вырезанную на лазурите. Картина эта, используя философскую символику традиционной китайской поэзии, иносказательно изображает высшую человеческую мудрость, духовность.

Гляжу на резную ляпис-лазурь:
Два старца к вершине на полпути;
Слуга карабкается внизу,
Над ними – тощая цапля летит.
Слуга несёт флягу с вином
И лютню китайскую на ремне.
Каждое на камне пятно,
Каждая трещина на крутизне
Мне кажутся пропастью или лавиной,
Готовой со скал обрушить снег, —
Хотя обязательно веточка сливы
Украшает домик, где ждёт их ночлег.
Они взбираются всё выше и выше,
И вот наконец осилен путь
И можно с вершины горы, как с крыши,
Всю сцену трагическую оглянуть.
Чуткие пальцы трогают струны,
Печальных требует слух утех.
Но в сетке морщин глаза их юны,
В зрачках их древних мерцает смех.

(Перевод Гр. Гружкова)

И в заключение – несколько любопытных фактов из истории лазурита:

«Копи, где добывался синий камень, имели место на Памире и в горах Афганистана ещё сорок пять веков назад. А сейчас, обнаруживая в различных точках Азии, Европы, Африки лазурит, историки определяют торговые пути, по которым он «путешествовал».

«В древнем Египте, где лазурит был мерой ценности, его называли «сын неба».

«Самый знаменитый кулон с лазуритом – это золотой жук-скарабей Тутанхамона».

«Две большие колонны иконостаса Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге сделаны из бадахшанского лазурита, купленного (по поручению императрицы Екатерины II) по цене фунт серебра за фунт камня».

Ольга Иванова
О, Натали!

Ольга Иванова – автор трилогии «Повелительницы Казани» («Нурсолтан», «Гаухаршад», «Сююмбика»), главы из которой мы публиковали в предыдущих выпусках альманаха. Сегодня также историческая тема, только из других времён и с совершенно другими героями.

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит –
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частицу бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь – как раз умрём.
А. С. Пушкин

* * *

Май уж заявил о своих правах, серость и неизбежную петербуржскую грязь слегка оживила первая, едва проклюнувшаяся зелень. Но ещё не показались на свет солнечные вкрапления одуванчиков. А ведь эти вездесущие предвестники весны пробивались сквозь булыжники и камень монументальных фундаментов, словно нипочём им преграды, подвластна любая твердь, не страшны мощные копыта и безжалостные колёса, перемалывающие со временем в пыль даже покрытие мостовых.

Наталья Николаевна вздохнула, по солнцу и цветам она скучала, однообразные краски зимы утомили взор, хотелось лета с его дачной беззаботностью, теплом, обилием простых и недорогих развлечений. Недорогих – это главное! Не сразу, но она научилась считать расходы и задумываться о вещах, о которых, казалось, светская дама и думать не должна.

Она откинулась в кресле, приподняла подол домашнего широкого платья, вытягивая оплывшие ноги. Эта беременность давалась нелегко. Поначалу её мучила невыносимая дурнота, из-за неё г-жа Пушкина редко появлялась на балах, а в конце зимы стали пухнуть ноги, словно тонкий безупречный стан Натальи Николаевны не мог выдержать тяжести раздувшегося чрева. Лёгкая улыбка коснулась изогнутых губ, ей вспомнилось последнее письмо мужа. В нём с обычной своей бесцеремонностью Александр Сергеевич интересовался, не избавилась ли она ещё от пуза. Нарочитая грубость мужа не обижала, за этими строками сердце любящей женщины угадывало его беспокойство, страх за её здоровье и саму жизнь. Саша всегда убегал из дома, когда приходил срок разрешиться от бремени, опасался не выдержать страданий жены, памятных ещё с первых родов. Тогда он отважно пожелал присутствовать при появлении на свет первенца, но при виде мучений Таши едва не лишился рассудка. Строгая тёща зятя за такие бегства сурово осуждала, не понимали сёстры и близкие, одна Наталья не порицала, смирялась с отсутствием любимого супруга и оправдывала.

Она во многом его оправдывала, терпела внезапные вспышки раздражения и безденежье, виня себя, что не смогла принести в семью достойного приданого. Не могла дать Александру Сергеевичу и должного внимания, но не разорваться же на части, когда требуют постоянного участия трое детей и незамужние сёстры, которых никак не удаётся пристроить. А прислуга?! Как управляться с лишённой усердия сворой? Теплилась надежда на сестёр, и поначалу она оправдалась, когда Натали, несмотря на недовольство мужа, перевезла Катрин и Александрину от брата в Петербург. Конечно, старшая сестра Екатерина – не помощница, характером она пошла в маменьку, такая же взбалмошная, жаждущая развлечений, а вот Александрина, или Азя, как упрощённо звали её домашние, на первых порах оказалась истинным кладом. Она с повседневными хлопотами управлялась легко и играючи, и с Александром Сергеевичем нашла общий язык. Их увлечённые беседы Натали поначалу радовали, ведь муж, наконец, смирился с существованием в семейном гнёздышке двух барышень. Умненькая, начитанная Азя быстро отыскала путь к душе издёрганного бесконечными заботами и неурядицами поэта.

То, что средняя сестра проложила тропку и к сердцу её мужа, до Натали дошло не сразу. Только вот случился в доме переполох по случаю утери Азей крестика: горничные перерыли весь дом; Катрин кричала на прислугу, обвиняя их в воровстве. И тут явился дядька Александра Сергеевича – Никита Козлов с крестиком в руках и простодушно сообщил: «Постелю барину прибирал, а он в простынях запутался». Все присутствующие замерли тогда в ужасе, и без пояснений было ясно, чью постель заправлял камердинер Пушкина. Наталья Николаевна побледнела, Катрин возмущённо зашипела, а горничных как ветром сдуло, да и Азя сбежала, так и не попытавшись дать хоть какие-то объяснения. Она оставила Натали с этой невыясненной тайной и бесконечной болью на сердце: «Так было или нет?» Наталья Николаевна не стала говорить об этом ни с мужем, ни с сестрой, потому как привыкла отмалчиваться, держать в себе боль, страхи, обиды. А ведь знала, её молчаливость принимали за холодность, а то и за глупость. Пусть так, от дамы в высшем свете требуется блистать, а не слыть умницей, вот на балах она и отыграется!

Блистать признанной первой красавице Петербурга сам бог велел, даровав ей утончённую красоту, грациозную и дивно сложенную фигуру, обезоруживающее обаяние. Добавить к сему сияющую белизной нежную кожу, бархат ресниц, застенчивый взгляд светлых каре-зелёных глаз и чарующий голос – и вот вам портрет самой изысканной женщины, с которой даже государь взор не сводит. Муж ревнует, ну что ж, не только её сердцу надрываться, ожидая его до утра из Английского клуба, а, по слухам, и после развлечений с доступными кокотками. От ценителей её красоты отбоя не было, и Натали любила балы, в отличие от Александра Сергеевича, с трудом терпевшего светские развлечения. В танцах стирала тонкие подошвы изящных туфель, муж упрекал, особенно, когда забывала о своих состояниях. Но в состоянии беременности она бывала так часто, а пренебрегать обязанностями, когда их чурается ещё и муж, а государь выражает недовольство, опасно и неприлично. Вот и появлялась Наталья Николаевна в высшем свете без супруга, случалось, кокетничала с поклонниками, а после простодушно пересказывала Саше, кто за ней ухаживал, и с кем кружилась в котильоне, а с кем прошлась в мазурке. В очередной раз будила ревность в потомке африканского князя? Да! И порой делала это намеренно в ответ на причинённую боль, объясняя откровенность давним обоюдным уговором ничего не скрывать. Иной раз ревность будила в муже горячую страсть, и тогда в тесных объятьях забывались мелкие обиды, и исчезала неуверенность в его любви. А без этой уверенности как жить на свете?

Натали со вздохом поднялась с кресел, придерживая живот руками, осторожно обошла нагромождённые короба и книги.

– Таша! – Катенька ворвалась в комнату, словно вихрь. – Дмитрий пошлёт нам лошадей и дамские сёдла с уздечками, – всё, как мы просили!

Натали улыбнулась старшей сестре, новость утешающая, если бы пришлось тратиться и на эту статью расходов, ушло б ещё около тысячи на троих. Конечно, она не скоро отправится на конную прогулку, а вот сёстры не удержатся от возможности покрасоваться в седле в сопровождении блистательных кавалергардов. А первым среди них будет Жорж Дантес – приёмный сын голландского посланника барона Геккерна. Об этом голубоглазом белокуром поручике каких только слухов не ходит, вплоть до самых грязных, о которых чувствительная Наталья Николаевна и слышать не могла. Да и как поверить в отвратительные наклонности к мужеложству милого и остроумного Жоржа, если он ни одну хорошенькую даму мимо себя не пропускает, так и сыплет комплиментами, ласкает горящими взорами. Жаль, что как жених он на её сестриц-бесприданниц не глядит, ведь с деньгами Луи Геккерна Жорж превратился в состоятельного человека. И у императрицы он на хорошем счету, сопровождает в прогулках её и наследника, а в салонах дамы из высшего света Дантесу всегда рады как перспективному жениху и просто очаровательному молодому человеку.

– Таша, когда же отправимся на дачу? Я уже вещи уложила, а прислуга бездельничает, ты их разбаловала донельзя, – теребила Натали Катерина, – никто шевелиться не хочет, прикажи им собираться.

Екатерина Николаевна уже видела себя в красной бархатной амазонке на гарцующей лошади, то есть в самом выгодном для неё свете, ведь таких ловких наездниц, как сёстры Гончаровы, ещё поискать. А если отправиться на прогулку вместе с кавалергардами и попросить одного из них подсадить её, Катрин, на лошадь, то офицер непременно заметит, какая у неё тонкая талия и стройный стан. В этом сёстры были похожи, таких прелестных ножек и безупречных фигур в Петербурге не найти. А вот если б ей обворожительное лицо Таши, она тогда не какого-нибудь писаку Пушкина, а такого как Жорж Дантес завлекла бы. Давно замечала Катрин пламенные взгляды кавалергарда, которые он бросал на её сестрицу. Но этим летом едва ли поэтичная красавица Пушкина рискнёт скоро показаться на глаза поклонникам, вон как ковыляет на своих распухших ногах, до изящных ли пассажей тут? Значит, ей, Катрин, и карты в руки!

– Так, когда на Каменный остров?

– На днях, – отмахнулась Натали.

Она не стала объяснять, что надеялась на скорое возвращение мужа, который мог основную заботу о переезде на дачу взять на себя. Наталья Николаевна устала, её измучили недавняя перемена жилья и болезненное состояние вместе со страхами предстоящих родов, а у Катрин одна печаль – наряжаться и на лошади красоваться. Но по большому счёту она сестру понимала, не будь этой беременности, и сама с азартом готовилась бы к летнему сезону: перебирала лёгкие платья и шляпки; мечтала о прогулках под сенью деревьев, где так романтично звучат пылкие признания поклонников. В такие моменты голова кружится и забываешь о повседневных тягостных хлопотах, о приземлённых нуждах, о многочисленном семействе и о вечно занятом, раздражённом Пушкине, который с некоторых пор может быть любезен со всеми дамами, кроме неё. Остаётся лишь возносить хвалу их разлукам, тогда Наташе достаются его письма, а в них между ворчаниями, увещаниями и высказываниями острого и ироничного ума поэта читаются любовь и забота.

Саша не виноват, его, как и её, истерзала нужда, кредиторы, счета, а ещё этот журнал, на который возлагались большие надежды. А что получилось? Натали бросила взгляд на лист полученного вчера письма от мужа: «С наблюдателями и книгопродавцами намерен я кокетничать и постараюсь как можно лучше распорядиться с Современником». «Будет продавать себе в убыток», – подумалось невольно. Очень уж хорошо она знала Пушкина, его непрактичную натуру. Наталья Николаевна и сама большой рачительностью не отличалась, но постоянно растущее семейство заставляло задумываться об изыскании доходов. Вот и в прошлом месяце попросила брата Дмитрия обеспечивать потребности мужа в бумаге.

Наталья Николаевна собралась в детскую. К расположению комнат в новом жилье ещё не привыкла, сунулась по ошибке к Александрине. Та, одетая, лежала на кровати, с мечтательным видом закинув одну руку за голову, другой прижимала к груди письмо.

– От кого? – спросила Натали больше для порядка, чем из интереса.

А Азя смутилась, поднявшись, с виноватым видом протянула невскрытое послание сестре:

– Прости, Таша, это от Пушкина, только что доставили. И вот ещё, – она схватила с подноса другой конверт, – от князя Одоевского.

Главное, чтобы рука не задрожала, а вслед за тем и голос, не следует показывать сестре, как задевают знаки её явной влюблённости в Сашу. «Так было или не было»?

Вскрыла письмо от мужа, оно, как обычно, пространное, но без ожидаемых хороших новостей о продаже «Современника», Пушкин больше передавал сплетни, ходившие по Москве. Про них надобно прочитать сёстрам, они охочи до слухов, особенно тех, которые касаются близкой родственницы Идалики. Рыжеволосая Идалия Полетика приходилась им кузиной по материнской линии и считалась воспитанницей влиятельного графа Григория Строганова, хотя на деле была его незаконнорождённой дочерью. Яркую красавицу с глазами лазурными, как южное море, охотно принимали повсюду, вплоть до императорского дворца.

И вот безупречная Полетика, которую прозвали «мадам Интрига» за умение создавать неоднозначные ситуации, оставаясь в стороне, вдруг стала героиней скандала, да ещё какого?!

Натали нарочито обыденным голосом произнесла:

– Пишет, что влюблённый в Идалию некто Савельев дал пощёчину своему полковому командиру Гринвальду, за что на днях будет расстрелян.

Умница Александрина поспешила поддержать разговор, спеша разрядить возникшую между ними неловкость:

– Мне Катенька вчера рассказывала. Все надеются, что Савельева, как пострадавшего от любви, лишь разжалуют и отправят на Кавказ. Полковник был пьян и оскорбительно отзывался об Идалии.

– Какой ужас! – Наталья Николаевна сжала занывшие виски ладонями. – А Александр Михайлович не собирается вызвать Гринвальда на дуэль?

– Кто?! Божья коровка? – фыркнула Азя.

Она к супругу Идалики – Александру Полетике относилась с некоторым пренебрежением, как многие дамы в свете. Его считали слишком кротким и нерешительным для человека, делавшего военную карьеру, отсюда и это обидное прозвище «Божья коровка».

Натали поморщилась, она, в отличие от сестёр, не любила кого-либо обсуждать, если случались при ней такие разговоры, то напускала на себя равнодушный вид и беседу не поддерживала. Вот и прослыла холодной, бездушной и неумной, как будто весь разум состоит в желании сплетничать и зло насмехаться над отсутствующими. Она и сейчас перевела разговор на другую тему:

– Помоги собраться на дачу.

– Я уже велела укладывать вещи детей, но няни, пожалуй, провозятся.

– Хорошо бы поторопиться или придётся остаться здесь до родов.

– Что ты, Таша, – даже испугалась Александрина, – тогда на половину лета в Петербурге застрянем! Я сама займусь приготовлениями к отъезду!

«Вот и Азя рвётся на природу из каменного мешка, к блестящим кавалергардам, флирту и романам», – подумалось как-то отстранённо. Но как не посочувствовать сёстрам, это она вышла замуж в девятнадцать годков, а Александрине скоро двадцать пять, Екатерине и вовсе двадцать седьмой. Сёстры недурны собой, образованны, но бесприданницы.

Вернувшись к себе в комнату, Натали расправила слегка помятый лист, дочитала письмо. Строкам о себе улыбнулась: «И про тебя, душа моя, идут кой-какие толки, которые не вполне доходят до меня, потому что мужья всегда последние в городе узнают про жён своих, однако ж видно, что ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завёл себе в утешение гарем из театральных воспитанниц. Нехорошо, мой ангел: скромность есть лучшее украшение Вашего пола». Если он это о царе, то Наталья Николаевна могла только посмеяться, – хороша она сейчас со своим «пузом» и на распухших ногах, чтобы прельщать государя. Да и в лучшие времена, когда блистала Натали на балах в Аничкове, Николай Павлович дальше комплиментов никогда не шёл, всем известна его искренняя привязанность и верность императрице Александре Фёдоровне.

Письмо от Одоевского Натали вскрыла, уже сидя в кресле и устроив нывшие ноги на специальной скамеечке. Владимир Фёдорович перечислял хозяйственные дела «Современника», просил незамедлительно сообщить о них Пушкину. Последним пунктом шутливо прибавил: «Наконец 7-е и самое важное, если Александр Сергеевич долго не приедет, я в Вас влюблюсь и не буду давать Вам покоя». Настроение хоть немного да прибавилось, о! как расцветает женское сердце от мужского внимания! Она сосредоточенно перечитала те строки в письме мужа, где он давал ей деловые поручения, намереваясь выполнить их поскорей, а первым делом перенаправить письмо Одоевского. Дела «Современника» для всей семьи важны, надежды на материальное благополучие связаны с этой последней затеей Пушкина. Он и в письме упомянул об этих надеждах: «Вижу, что непременно нужно иметь 80 000 доходу. И буду их иметь. Недаром же пустился в журнальную спекуляцию…»

Натали вздохнула, в этом весь Саша, загорается легко, пылает идеями, но на полпути может остыть и пустить всё на самотёк. Следовало в ответном письме опять напомнить господину Поэту, что ныне он занялся делом, которое зовётся не спекуляцией, а торговлей, и барыш получается, если товар свой ценишь и продаёшь не задёшево. Натали и сама поразилась своим мыслям. Ещё пару лет назад она не забивала голову подобными вещами, когда заканчивались деньги на хозяйство или требовалось заказать новое платье, она просто говорила об этом мужу. Предполагала, что Пушкин делает долги, но так многие жили, ей-то денег взять неоткуда. Только с тех пор, как Александр Сергеевич стал посвящать её в свои дела, особенно связанные с журналом, Натали с головой окунулась в расчёты, неожиданно обнаруживая в себе некую купеческую жилку. Однако муж чаще был беспечен и к её советам не прислушивался, продолжая видеть в ней только лишь красавицу. Он никогда не говорил об этом прямо, а Натали не умела показать, как изменили её годы брака, не могла, как Александрина, предстать перед ним интересной, достойной собеседницей. Она научилась вести непринуждённый разговор на балах, и говорили, что улыбка Пушкиной очаровательна, а голос обладает колдовской магией, но никто не называл её умницей, даже муж. А всё от зажатости, идущей из детства.

Вспомнила своё прошлое, и всё нахлынуло разом. Сначала радости маленькой девочки, которую дед, одну из всей семьи, оставил на Полотняном Заводе – шикарном поместье с тринадцатью прудами, где баловал нарядами и игрушками, как принцессу. А потом отослал к её матери, словно скинул с пьедестала. Наталья Ивановна тогда строго взглянула на Ташу в дорогой шубке, с фарфоровой куклой в руках и первым делом повелела распороть меховой наряд, сшив из неё муфты и воротники на пальто дочерям. После разбила вдребезги любимую куклу, с намерением выколотить из младшенькой излишнее барство. И выколачивала, чаще пощёчинами, тычками и руганью. А пьяный отец гонялся за Ташей по комнатам с ножом… С тех пор Натали по возможности избегала ссор, скандалов и бурных выяснений отношений и улыбалась, улыбалась заученно, слывя то красивой и глупой, то холодной и скучной…

* * *

Новая Деревня летом 1836 года считалась модным местом, поблизости, на Каменном острове, Наталья Николаевна и сняла дачу с далеко идущими планами. Здесь, в обществе молодых офицеров, барышням Гончаровым давался очередной шанс устроить свою судьбу. Тётушка Катерина поселилась в предоставленном ей флигеле. А вскоре дача огласилась криками новорождённой, – появилась на свет вторая Таша.

Наталья Николаевна роды перенесла тяжело, акушерка несколько раз вызывала доктора. А в полночь, когда всё закончилось, из Москвы, наконец-то, прибыл Александр Сергеевич. О его приезде роженица узнала лишь поутру, когда муж обнял её, пробудившуюся, и нежно поцеловал в гладкий белый лоб. Даже сейчас, измученная, с тёмными кругами под глазами, Натали была хороша. Пушкин протянул ей ожерелье:

– Нащокин как предчувствовал, что прибуду к этому знаменательному событию, велел преподнести тебе и поздравить с рождением младенца.

Александр Сергеевич опустился на колени, уткнулся в плечо жены, там, где кружево сорочки спустилось, обнажив нежную кожу:

– А я без подарка, ангел мой.

– Полно, Саша. – Она слабой рукой погладила его по голове, как маленького, зарылась пальцами в жёсткие завитки. Прежде кудри мужа вились круче и были куда гуще, ныне поредели, и лицо усталое, измученное. – Ты рядом, и уже хорошо.

Он взял её ладони, поцеловал, теперь они лишь смотрели друг на друга, ничего не говоря. Как бы ни крутила его жизнь, но свою Наташу он любил искренне и нежно. Они часто не понимали друг друга, вращались на разных орбитах, и всё же…

Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.

А в спальню уже вплывала Екатерина Ивановна, шурша обширной юбкой-колоколом. Незамужняя тётушка никогда не знала счастья материнства, но за долгие годы службы у императрицы, имевшей семерых детей, в вопросах ухода за роженицами поднаторела.

– Александр Сергеевич, не следует так долго утомлять Ташу. Ей надо больше спать, да и доктор прибыл для осмотра. Вы уж удалитесь, голубчик.

Со строгой тётушкой лучше было не спорить, и потом Пушкина как всегда ждали дела в типографии, нераспечатанные письма и записки, среди них срочные, не терпящие отлагательства. Предполагались и встречи с литераторами, из тех, кого намеревался печатать в следующем выпуске «Современника», и среди них Надежда Андреевна Дурова. Записки этой кавалерист-девицы, как полагал Пушкин, должны были произвести фурор. Да вот не все предположения сбываются. О, как часто поэт, пустившийся по тернистой дороге журналиста и издателя, стал убеждаться в этом! На одно он надеялся, что на даче окунётся в любимое занятие с головой. А поэзия так и рвалась на волю при одном лишь чудесном виде на реку Большую Невку со скользящими по ней лодками с треугольниками белых парусов. И замечательно, что Наташа позаботилась об его уединении, – устроила детей с няньками во втором доме, там же поселила сестёр. Супруги оставались одни в отдельно стоящем строении с прелестным балконом и галереей. На первом этаже гостиная и кабинет для него, на втором – её комнаты, где она совсем не мешала внезапному вдохновению, когда он принимался увлечённо сочинять.

Александр Сергеевич на даче надолго не задержался, оставил супругу заботливым домочадцам и помчался улаживать дела в Петербурге. Больше денежные, так как выплат требовали корреспонденты, да и дачная жизнь не была экономна. Новый займ под большие проценты двумя векселями в восемь тысяч рублей Пушкин взял у поручика князя Оболенского. Тут ещё невыносимый Павлищев – муж сестры Ольги Сергеевны – закидывал письмами, требующими немедленного раздела наследства покойной Надежды Осиповны и выплаты аванса. Раздел имения в селе Михайловском с его землями и крепостными сделалось делом нудным, кропотливым и отнимавшем драгоценное время, которого у Александра Сергеевича совсем не было. Он метался между хлопотами издательскими, домашними и попутно торгашескими дрязгами с Павлищевым.

– Саша, ты похудел, – с болью в голосе вымолвила Наталья Николаевна, как только он вырвался из тисков бесконечных хлопот и поднялся к ней в спальню. – Могу ли я чем-нибудь помочь тебе?

– Чем же, жёнка? Тебе и находиться внизу не дозволено.

– Это всё опасения тётушки, а я уже чувствую себя вполне здоровой.

– Потерпи немного, Наташа, твоя тётушка права, от ненастья сырость повсюду, для тебя это опасно. Здесь наверху куда уютней и теплей.

Он поцеловал в лоб, не так, как она хотела бы, и вновь покинул надолго. А Натали в очередной раз принялась решать, написать ли брату Дмитрию с требованием содержания для себя. Она знала, как воспротивится этому шагу Александр Сергеевич, как пострадает его гордость. Но она не знала иного пути помочь ему. Наталья Николаевна вздохнула и взглянула на окно, по стеклу которого опять застучали тяжёлые капли.

Лето выдалось дождливым, почти без солнца, но это не мешало сёстрам Гончаровым совершать долгие конные прогулки. Дачный сезон снимал многие светские условности, делая жизнь для молодых барышень проще и свободней. На прогулках их часто сопровождали кавалергарды. Александрина и Катрин слыли прекрасными наездницами, к тому же в отсутствии очаровательной Натали девушки смотрелись красавицами. Их образованность, весёлый нрав невольно привлекали молодых людей.