Kitobni o'qish: «Изобретая сознание. Эмоции, ощущения и самовосприятие»

© Ярошенко Г. А., перевод, 2024.

© ООО «Издательство АСТ»

© 2023, Nicholas Humphrey.

***

НИКОЛАС ХАМФРИ – заслуженный профессор психологии Лондонской школы экономики, старший профессор Дарвиновского колледжа в Кембридже, преподавал психологию в Оксфорде. В 2015 году он был удостоен международной премии Mind & Brain Prize.

***

КОММЕНТАРИЙ Т. В. ЧЕРНИГОВСКОЙ:

«Николас Хамфри – крупнейший ученый, и замечательно, что его книга встретит нашего читателя. Это книга психолога-экспериментатора, биолога-эволюциониста и тончайшего и одновременно мощного мыслителя. Это книга о жизни как таковой в ее земном, единственно известном нам пока виде, о ее зарождении и развитии, приведшем к появлению восприятия и ощущений, интеллекта и сознания. Это книга о замечательных способностях животных, в том числе и о способности к сочувствию, помощи, сопереживанию. Одним словом, это книга о нашем месте в мире и об ответственности за него».

Пролог

Привет? (привет) (привет)

Местом для грандиозных размышлений стала гидромассажная ванна на краю пустыни Мохаве, расположенная в паре часов езды от Сан-Диего, где я был на встрече, посвященной эволюции человека. Я остановился в домике, окруженном кактусообразными деревьями – юккой коротколистной. Мормонские пионеры прозвали ее «деревом Джошуа» или «деревом Иисуса Навина» за сходство ветвей с распростертыми к небу руками. Лежа на спине, слушая журчание воды, я смотрю на звезды и мысленно погружаюсь в просторы космоса.

Есть ли там кто-нибудь?

Если где-то в нашей галактике существуют внеземные разумные существа, то они, возможно, смотрят на те же звезды, что и я. Обладают ли они зрительными ощущениями, подобными моим? Видят ли они воочию эту необыкновенную темноту, испещренную точками света?

Я лежу на спине, положив руки на края ванны. Я чувствую тепло воды на своей коже, ощущаю аромат пустынных трав. Я из плоти и крови. Я душа. Как такое возможно?

Привет, пришелец, если ты меня слышишь. У тебя тоже двойственная природа? Озарен ли ты сияньем разума? Твое чувственное восприятие (sensations) такое же нематериальное, как и мое?

Мне хочется думать, что это так. Я хочу, чтобы об этом узнали все.

Я слышу вой одного койота, потом к нему присоединяется второй. Где еще на Земле существует сентиентность¹? Чувствуют ли собаки боль, как я? Нравятся ли запахи земляным червям? Смогут ли машины когда-нибудь осознавать чувства? Или они уже? Откуда нам знать?

Опять раздался вой. Койоты поймали зайца? Бедный заяц. В одну минуту он спокойно чешет ухо, а в следующую – койот держит его за горло.

Что можно сказать об обратной стороне сентиентности? Философ Шопенгауэр сказал: «Если читатель хочет понять, перевешивает ли удовольствие боль в мире, пусть он сравнит чувства двух животных, одно из которых занято поеданием другого».

В соседней долине есть скала, изваянная ветрами в форму огромного человеческого черепа. Холм в Иерусалиме, на котором был распят Иисус, назывался Скала Черепа – Golgotha (Голгофа) по-арамейски, Calvary по-латыни. Шопенгауэр мог бы сравнить чувства двух людей, один из которых прибивает другого к кресту.

Говорят, что во время распятия день превратился в ночь. На небе появились звезды.

Но предположим, что таких разумных существ, как мы, больше нигде нет. Предположим, что сознание в том виде, в котором оно существует на Земле, – это единичная случайность эволюции.

Астронавт Фрэнк Борман, глядя из иллюминатора «Аполлона-8», заметил: «Земля – единственная вещь во Вселенной, которая имеет хоть какой-то цвет». Это не совсем правда. Но может быть справедливым утверждение, что Земля – единственное место, где существует ощущение цвета. Или ощущение чего угодно: сладости, тепла, обиды, боли.

Что было бы лучше: Вселенная, в которой нет ни радости, ни слез, или Вселенная, в которой есть и то и другое? Философ Томас Метцингер согласен с Шопенгауэром: чистая полезность вредна. Он утверждает, что, если бы всемогущий и всезнающий «сверхразум» мог окинуть взглядом мир удовольствия и боли и подвести итоги, он пришел бы к выводу, что его моральный долг – уничтожить сознательную жизнь.

Я думаю, он ошибается. Мы живем не хлебом единым. Боль и наслаждение – это не все, что имеет значение. Но без сомнения оба понятия имеют значение. Когда нам кажется, что кто-то страдает, наш долг – проявить заботу.

Некоторые люди считают, что мы обязаны одинаково относиться к любому разумному существу – человеку, нечеловеку, даже роботу. Это не кажется очевидным. Но мы можем выбирать: жить ли по данному правилу. В таком случае на нас лежит тяжкое обязательство узнать, что в мире является сознательным, а что нет.

Норвежское правительство в прошлом разрешало продолжительное чудовищное истребление длительное отвратительное убийство более 1000 китов, включая размножающихся самок. Но при этом швейцарское правительство признало незаконным варку омаров живьем, и британское правительство вскоре может сделать то же самое.

Декарт считал, что чувства есть только у людей. Все остальные животные – это машины без сознания. В такое трудно поверить. Но, возможно, некоторые животные не имеют сознания. Мотылек падает в гидромассажную ванун. Я зачерпываю его из воды и отбрасываю в сторону. Декарт может быть прав насчет мотыльков. Я надеюсь, что он прав насчет мотыльков.

Может ли Декарт быть прав насчет внеземных существ? Что, если существующие там формы жизни – это просто прыгающие насекомые? Они могут быть очень умными и не испытывать осознанных чувств. Я не верю, что между интеллектом и сентиентностью есть какая-то обязательная связь.

Многие люди – в том числе известные философы – до сих пор не понимают этого. Они считают, что если осьминог может разгадать картинку-головоломку, с которой не справится четырехлетний ребенок, то у него наверняка есть ощущения, похожие на наши.

Франс де Вааль задает вопрос: «Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных?». Он написал потрясающую книгу «Последнее объятие мамы». Он уверен, что у животных развиты чувства на том же уровне, что и у нас. Но то, что он приводит в качестве доказательств, – не более чем длинный перечень хитроумных уловок.

А как насчет аргумента от непрерывности (Argument from Continuity)? Люди говорят, что эволюция была постепенным процессом, без резких скачков. В истории не было ни одного момента, когда мы могли бы провести черту и разделить бессознательное и сознательное. Так что какой-то вид сознания должен был прийти к этому пределу.

Панпсихисты – сторонники теории «сознания повсюду» – считают, что сознание является основным свойством физической материи. Даже чайная чашка обладает толикой осознанных ощущений. Панпсихизм кажется мне очень плохой идеей. Что представляет собой эта толика? Чей бы это мог быть опыт?

Я думаю, что сознание должно быть либо полностью сформированным, либо его вообще не должно быть. К этому, конечно, я пришел благодаря личному опыту. Я резко прихожу в сознание, когда просыпаюсь, и покидаю его, когда засыпаю. Почему бы не произойти столь же резкому переходу в процессе эволюции: критический момент, когда наши предки внезапно проснулись, и загорелась искра сентиентности? Один маленький шаг для мозга, один гигантский скачок для разума?

Я вижу, как по небу медленно движется звезда. Нет, не звезда, а созданный человеком спутник.

Мы, люди, находимся на пути к тому, чтобы самим стать пришельцами. Скоро в космосе появятся разумные существа. Но мы, в наших человеческих телах, не сможем выйти за пределы Солнечной системы. Если мы захотим исследовать звезды, нам придется послать вместо себя разумных роботов. Могут ли это быть сентиентные роботы-машины, которые ценят свое сознание так же, как и мы? Какой дополнительный элемент может потребоваться для их создания?

Дэниел Хиллис предположил, что всемирная паутина уже обрела сознание в силу своей сложности. Только она пока не соизволила сообщить нам об этом. Может ли всемирная сеть причинять боль? Должны ли мы заботиться о ней?

Часто говорят, что в результате создания все более и более сложных роботов однажды это действительно произойдет: будет пересечена черта, за которой сентиентность станет эмерджентным свойством² – точно так же, как ранее подобное происходило в ходе эволюции. Но я не думаю, что это произошло просто так. Я считаю, что в результате естественного отбора специальные «схемы» были встроены в мозг наших предков для особой цели – наделить их сентиентностью.

Многие не согласны со мной. Они указывают – совершенно справедливо – на то, что сентиентности было бы отдано предпочтение в процессе эволюции только в том случае, если бы она способствовала выживанию. Но тогда, спрашивают они, где доказательства того, что это вообще имеет какое-то значение?

Есть ли хоть какая-нибудь разница? Я хочу сказать, что, на мой взгляд, сентиентность меняет в мире все: это различие между тем, чтобы быть мной и не быть мной! Но желание согласиться с этим не сделает тезис верным. Я могу обманывать себя. Немало людей считают, что это самообман.

Хмм. Придется все переосмыслить.

На моей родине – в Великобритании, на рассмотрении парламента находится новый законопроект «О защите животных (признание разумности)». Пункт 1 – это пункт о «признании наличия сентиентности (разумности) у животных». По словам госсекретаря, это «закрепит в законодательстве Великобритании принцип, согласно которому животные являются разумными существами, способными чувствовать боль и удовольствие». Сэр Стивен Лоус, бывший первый парламентский советник, заметил на этапе обсуждения в Комитете: «Справедливости ради следует отметить, что все концепции в пункте 1 кажутся проблематичными в той или иной степени».

Он прав. Это философский, научный, этический и юридический бардак. На данный момент нам не хватает не только прямых доказательств, но даже общепринятых аргументов в пользу того, насколько далеко простирается сознание. Пожалуй, единственный достоверный пример – это наш собственный опыт, а все остальные – вызывают обоснованные сомнения. Тем не менее мы все время вынуждены вести себя так, будто знаем ответы.

Мэри Оливер заканчивает свое прекрасное стихотворение «Чувствуют ли камни?» (о том, обладают ли камни, деревья и облака чувствами) протестом: – что, даже если весь мир говорит, что это невозможно, она отказывается с этим согласиться. «Слишком ужасно было бы ошибиться». Я понимаю ее: отказ поэта смириться с невозможностью, настойчивый вопрос «а что, если?». Что, если камни чувствуют? Можно сказать, что я разделяю мнение всего мира о камнях. Уверен, что они ничего не испытывают. Но омары, осьминоги?

Ужасно ошибиться. Да. Но безответственно не быть правым – если только мы сможем определить, что такое правота. Предположим, нам удастся выяснить, как в мозге формируются осознанные чувства и как они проявляются в поведении животных. Тогда, возможно, мы даже сможем проводить диагностические тесты.

Когда Архимед лежа в своей ванне понял, как можно проверить, сделана ли царская корона из чистого золота, он выскочил и голым побежал по улицам Сиракуз. Я лежу в ванне на краю пустыни и жду того самого эффекта эврики.

Философ Джерри Фодор сказал: «Мы не знаем даже в общих чертах, как мозг (или что-либо еще физическое) может быть локусом сознания. Это, безусловно, одна из главных метафизических загадок; не стоит надеяться, что кто-нибудь когда-нибудь ее разгадает».

Похоже, ждать придется долго.

1. Сентиентность и сознание

На предыдущих страницах я часто использовал термины «сентиентность» и «сознание», не обращая внимания на определения. Это легко сделать, когда вы нежитесь в ванне. Легко это сделать и тогда, когда вы сидите за столом и пишете научную работу. Признаюсь, иногда я противоречу сам себе.

Учитывая серьезность нашей темы, мы не можем позволить себе небрежно относиться к языку. Поэтому впредь я буду осторожнее, но при этом стану более многословным.

Начнем со слов «сентиентный» и «сентиентность». Прилагательное «сентиентный» вошло в употребление в начале XVII века для обозначения любого существа – человека или кого-либо еще – реагирующего на сенсорные раздражители. Но впоследствии понятие стало более узким, так как возникла необходимость подчеркнуть внутреннее качество опыта: какие ощущения испытывает субъект. И к тому времени, когда стали обсуждаться вопросы сентиентности, о признании существ сентиентными, в частности, в книге 1839 года о жестоком обращении с животными[1], – речь шла о том, есть ли у животных чувственный опыт, подобный нашему.

Таким образом, сентиентность, по крайней мере в первом случае, приобретает определение через объяснение. Если мы задаемся вопросом, является ли другое существо сентиентным, то наше понимание ситуации будет основываться на том, чем это является для нас. Быть сентиентным – значит иметь соответствующий опыт: например, воспринимать красный цвет, глядя на мак, или испытывать ощущение сладости, пробуя кусок сахара.

Однако, как ученые, мы должны отстраниться от опыта первого лица. Мы должны понять, чем объективно являются ощущения. Я буду возвращаться к этому снова и снова по мере того, как мы будем двигаться дальше. Но пока скажем, что ощущения – это, по сути, ментальные состояния – идеи, – которые передают то, что происходит с нашими органами чувств: свет в глазах, звук в ушах, запах в ноздрях и так далее. Они предоставляют нам как субъектам информацию о сенсорных раздражителях, распределении и интенсивности, телесной локализации раздражения и особенно о том, как мы оцениваем их: боль в пальце ноги – это ужасно; красный цвет – наполняет меня энергией.

Но «получение» этой информации – лишь половина дела. Ведь, как может подтвердить каждый из нас, ощущения имеют качественный аспект, который отличает их от всех других ментальных состояний и установок. У боли, запаха, зрительного восприятия и так далее есть нечто общее, чего нет у наших мыслей, убеждений, желаний и прочего. За неимением лучшего слова скажем, что это нечто исключительно «очаровательное».

Мы можем не знать точно, что это за очаровательное нечто, но мы можем быть уверены, что оно есть. Предположим, что у вас появился новый орган чувств в дополнение к тем, которые уже есть: например, орган, воспринимающий магнитные поля. Ваши ощущения будут так же отличаться от зрительных, как зрительные от тактильных или слуховых. Но если они по-своему столь же очаровательны, то вы сразу поймете, что они находятся на одном уровне с остальными.

Теперь, когда мы спрашиваем о наличии сентиентности у нечеловеческого существа, применяется тот же самый принцип. Ощущения такого организма не обязательно полностью совпадут с нашими. Существо может обладать органами чувств, которых нет у нас. Но качество его ощущений должно быть таким, что, будь они нашими, мы бы признали их принадлежность к тому же «очаровательному» классу.

У философов есть другое слово. Они называют это особое качество «феноменальным свойством», а его конкретные примеры – такие как феноменальная краснота или сладость, – «квалиа». Более того, когда люди испытывают квалиа, то говорят о том, «на что это похоже» или «каково это»: каково чувствовать боль от укуса пчелы, и было ли это – или могло ли быть – похоже на ощущения магнитного севера. Хотя ни один из этих терминов не является идеальным, я буду использовать их так, как это делают другие. Существо является разумным, если (но только если) оно осознанно испытывает квалиа – в силу чего происходит становление существа самим собой.

* * *

Давайте обратимся к термину «сознание». Когда мы осознаем, что имеем феноменальные качества, можно сказать, что мы «феноменально сознательны». Для многих философов феноменальное сознание – это единственный вид сознания, который имеет значение. Дэвид Чалмерс, например, говорит: «Я использую «опыт», «сознательный опыт» и «субъективный опыт» так или иначе взаимозаменяемо как синонимы феноменального сознания».[2]

Однако здесь нам следует проявить некоторую осторожность. Слово «сознание» используется гораздо дольше, чем «сентиентность» или «феноменальное сознание», и за это время оно приобрело значительно более широкий смысл как в повседневной речи, так и в психологии. Самое древнее значение, восходящее к классическим временам, связано с самопознанием: мы говорим, что человек осознает психическое состояние, когда он знает, что оно у него есть. Современное значение в когнитивной науке связано с обработкой информации: мы говорим, что состояние является осознанным, когда его содержимое доступно глобальному рабочему пространству в мозге. Ни одно из этих определений не ограничивает сознание состояниями, обладающими феноменальным измерением.

Феноменальное сознание, несомненно, является разновидностью сознания. Мы знаем о наших ощущениях. Они влияют на наши суждения и решения. Но, по сравнению с другими ментальными состояниями, которые мы осознаем, ощущения явно образуют отдельную категорию состояний. Чтобы понять, что в них такого особенного, нам придется рассказать историю феноменального сознания отдельно от истории сознания в целом.

Итак, в самом начале давайте посмотрим на ситуацию поближе, чтобы понять, к чему относится феноменальное сознание.

* * *

Мы можем начать с простого определения, вернувшись к первоначальному значению. Сознание означает понимание того, что находится в уме. Ваши осознанные ментальные состояния включают в себя только те, к которым в любой момент времени у вас есть интроспективный доступ и субъектом которых вы являетесь.

К подобным мы относим всевозможные воспоминания, эмоции, желания, мысли, чувства и так далее. Когда вы занимаетесь самоанализом (интроспекцией), то наблюдаете за этими различными состояниями благодаря некоему внутреннему видению. Таким образом, вполне естественно – и люди повсеместно так и поступают – считать сознание своего рода окном в разум, собственным взглядом на сцену, где разыгрывается ваша психическая жизнь.

А это взгляд с чьей точки зрения? Ну, чьей же еще, как не вашего сознательного я. На чем бы ваше я ни концентрировалось, оно становится единственным субъектом всех состояний. И это говорит об одной из самых поразительных особенностей сознания: его единстве. В различных состояниях и в разное время сознательный субъект остается тождественным самому себе. Есть только один «Ты³» у окна, только одно я. Когда вы чувствуете боль, или хотите позавтракать, или вспоминаете лицо матери, в каждом случае это один и тот же вы.

Нам это может показаться очевидным, будто бы так и должно быть. Но на самом деле единство сознания отнюдь не является логической необходимостью. Вполне возможно – и даже психологически убедительно – что в вашем мозге может находиться несколько независимых «я», каждое из которых представляет собой отдельный сегмент сознания. Фактически именно в таком раздробленном состоянии вы и появились на свет. Однако, к счастью, оно не сохраняется надолго. Когда ваша жизнь началась и ваше тело – единственное тело – стало взаимодействовать с внешним миром, этим отдельным «я» было суждено зазвучать в сплоченном ансамбле, в тон единой музыкальной линии вашей жизни.

Единство «я» лежит в основе самой очевидной когнитивной функции сознания, которая заключается в создании того, что Марвин Мински назвал «сообществом разума». Так же как – и именно поэтому – есть только один «Ты» у окна, смотрящий внутрь, так и по ту сторону будет только один разум. Все, что находится в сознании, становится доступным для общего пользования всему остальному. Информация из разных «агентств» попадает на один стол, и именно здесь ваши субличности могут встретиться, пожать друг другу руки и вступить в плодотворный перекрестный разговор. Это означает, что теперь у вас есть универсальный центр планирования и принятия решений – осознаваемое рабочее пространство, где вы можете распознавать закономерности, соотносить прошлое и будущее, расставлять приоритеты и так далее. Компьютерный инженер может назвать это «экспертной системой», предназначенной для прогнозирования окружающей обстановки и принятия разумных решений. Вы, конечно, воспринимаете это как «Я».

Затем, наряду с этим, появляется возможность другого рода. Как только вы сможете наблюдать за взаимодействием частей разума на одной сцене, у вас появится удобный случай осмыслить это взаимодействие и проследить его историю. Наблюдая, например, за тем, как «убеждения» и «желания» порождают «мечты», которые приводят к «действиям», вы обнаружите, что ваш разум имеет четкую психологическую структуру. Таким образом, вы начнете понимать, почему вы думаете и поступаете так, как поступаете. Это означает, что вы можете объяснить себя самому себе, а также и другим людям. Но, что не менее важно, это подразумевает, что у вас есть модель для объяснения себя окружающим. Когда вы встречаете другого человека, то можете предположить, что его разум работает так же, как и ваш. Так станет ясно, о чем он, скорее всего, думает и как себя поведет. Сознание заложило основу для того, что психологи называют «теорией разума».

Подведем итог: сознание преображает работу вашего разума на двух уровнях. Во-первых, оно создает когнитивное рабочее пространство, которое делает вас более интеллектуальным. Во-вторых, оно обеспечивает связный рассказ о себе, который помогает понять смысл собственного и чужого поведения.

* * *

Заметьте, что до сих пор мы не отводили никакой особой роли феноменальному опыту. Теперь давайте спросим: где же находятся ощущения, обладающие феноменальными качествами?

Ощущения имеют много общего с другими состояниями сознания. Вы получаете доступ к ним посредством интроспекции, и ваше единое «я» является их субъектом. Они доступны в рабочем пространстве, и информация, которую они несут о сенсорных стимулах, играет важную роль в экспертных расчетах вашего разума. Более того, ощущения играют ключевую роль в я-нарративе.

Но вот в чем загвоздка. Ощущения выполняли бы те же функции, даже если бы не обладали дополнительным феноменальным свойством. Ничто не говорит о том, что феноменальное качество необходимо, что информация о сенсорных стимулах не может быть использована без него или что единственный вид полезного я-нарратива, – это тот, который сосредоточен на феноменально осознанном «я».

Таким образом, непосредственный ответ на вопрос о том, откуда берется феноменальное сознание, по-видимому, заключается в том, что оно вообще не должно появляться. Существо, чьи ощущения не обладают ни одним из тех качеств, которые мы, люди, считаем само собой разумеющимися, вполне может обладать преимуществами, которые дают наличие сознательного «я». Существо, лишенное этого опыта, может быть способно к самоанализу, может знать собственный разум, описать себя, быть высокоинтеллектуальным, целеустремленным, мотивированным, проницательным.

И все же, подождите. Такое существо, согласно нашим определениям, хотя и обладало бы сознанием, не было бы сентиентным. У него не было бы опыта, подобного нашему. Таким образом, получается, что несентиентное существо может быть разумным.

Конечно, нам, людям, трудно принять данный факт. Насколько мы можем себе представить, сознание без феноменального опыта может показаться настолько анемичным, что мы бы усомнились, стоит ли вообще называть его «сознанием». Однако если нас как ученых интересует, чего сознание может достичь на уровне ментальной организации, то очевидно, что нам следует принять реальность. Предположим, мы встретим существо, которое будет наглядно обладать когнитивными способностями, перечисленными в предыдущем абзаце, без каких-либо дополнительных феноменов – короче говоря, несентиентное существо, которое ходит, плавает, и крякает, как сознательное существо: тогда, конечно, мы будем вынуждены признать, что это разумное существо.

Но я согласен, что это может звучать не совсем правильно. Это, конечно, не наш тип сознательного существа. Поэтому, чтобы избежать двусмысленности и напомнить о том, чего может не хватать даже разумной утке, я предлагаю, чтобы отныне, когда мы говорим о сознании как об общем термине для интроспективно доступных ментальных состояний – и как о посреднике вышеперечисленных когнитивных операций – мы будем использовать термин «когнитивное сознание». Но когда мы говорим конкретно о доступе к ощущениям, которые обладают феноменальными сенсорными качествами, мы называем это «феноменальным сознанием».

* * *

Я должен сделать философское отступление о данных терминах. Философ Нед Блок в своей влиятельной статье в 1995 году утверждал, что мы должны проводить различие между тем, что он назвал «доступным сознанием», и «феноменальным сознанием».[3] Это может звучать точно так же, как предложенное мной различие. Но это не так. И я хочу дистанцироваться от него.

Под феноменальным сознанием Блок действительно подразумевал опыт ощущений с феноменальными свойствами или квалиа; но он утверждал, что квалиа отделены от остального разума и не играют никакой роли в управлении мыслями, речью или действиями. Но, на мой взгляд, в этом нет особого смысла. Блок фактически выступал против идеи единства сознания: «Ты как субъект квалиа – это другой Ты, не тот, который является субъектом всех остальных ментальных состояний». Это не только нелогично, но и не учитывает того, что действительно отличает квалиа: это не способ доступа к ним, а их содержание – то, на что они похожи.

В качестве аналогии рассмотрим следующее. У вас есть библиотека книг, любую из которых можно свободно взять с полки. Все они содержат тексты, но в некоторых также есть иллюстрации. В любой момент времени на столе будут лежать несколько книг, и вы будете их просматривать, сравнивать и т. д. Все они одинаково доступны. Однако книги с картинками будут отличаться качественным содержанием – это заставит вас ценить их больше, чем книги, которые содержат один лишь текст.

Теперь, чтобы соотнести эту метафору с двумя видами сознания, предположим, что книгам с картинками соответствуют ощущения с феноменальными свойствами. В таком случае будет задействовано когнитивное сознание при чтении любой открытой книги, но феноменальное сознание – только при чтении книги с картинками.

Так уж сложилось, что мы, люди, редко оказываемся в ситуации, когда когнитивное сознание не является феноменальным. Пока мы бодрствуем, мы постоянно испытываем какие-то ощущения с феноменальными свойствами – поэтому у нас на столе всегда открыты книги с картинками. Правда, есть некоторые поразительные исключения, когда феноменальность отсутствует: состояние хождения во сне является таким случаем[4], а также состояния, возникающие в результате повреждения мозга – в частности, «псевдослепота», о которой мы поговорим в следующей главе. Но, даже если это редко случается с людьми, есть один важный момент: возможно, есть животные, для которых так было всегда.

Ученые пока не знают, когда в ходе эволюции ощущения приобрели феноменальные свойства, когда, так сказать, появилась книжка с картинками. Именно это мы и хотим выяснить. Но я сразу скажу свое мнение. Я думаю, вполне возможно, что феноменальное сознание появилось относительно поздно, и уже после того, как сформировалось когнитивное сознание. Если это так, то на протяжении большей части истории наши предки могли быть когнитивно, но не феноменально сознательными – сознательными, но несентиентными. И, предположительно, то же самое можно сказать о многих животных и в настоящее время.

Вопрос в том, как мы можем определить это по поведению животного?

* * *

Осьминог взламывает кодовый замок, чтобы выбраться из ящика. Ворон заранее проверяет, есть ли у него что-нибудь на завтрак. Шимпанзе превосходит человека в задаче на запоминание. Все это почти наверняка свидетельствует о работе когнитивного сознания. Но подобные интеллектуальные подвиги не имеют прямого отношения к феноменальному сознанию. Инженеры скоро внедрят нечто похожее на когнитивное сознание в разумные машины (если уже не внедрили), и эти машины будут умнее любого из нас… И что тогда?

Еще в 1820 году философ Иеремия Бентам рассуждал об этом: «Вопрос не в том, могут ли они размышлять, и не в том, могут ли они говорить, а в том, могут ли они страдать?»[5] Я сейчас поднимаю эти вопросы, чтобы найти ответ на самый главный: «Вопрос не в том, есть ли у них глобальное рабочее пространство или я-нарратив, а в том, являются ли они разумными (сентиентными)?». Если признаков когнитивного сознания будет недостаточно, чтобы дать ответ, что тогда?

Астроном Карл Саган заметил, что «необычные утверждения требуют необычных доказательств». Утверждение о том, что любое существо – человек или кто-либо еще – сентиентно, настолько экстраординарно, насколько это возможно. Это утверждение экстраординарно даже по отношению к нам. «Единственное, что я знаю, – это то, что я обладаю сентиентностью». В вашем случае, похоже, у вас действительно есть экстраординарное доказательство: вы непосредственно знакомы с феноменальными свойствами ваших ощущений посредством самоанализа. Для вас, как ни для кого другого, очевидно, что вы сентиентны. Теперь мы должны спросить: поскольку наблюдатель как третье лицо не может напрямую испытывать ваши ощущения, существует ли какое-то другое общественное наблюдение, из которого он мог бы сделать вывод о вашем опыте?

Я отвечу, что, на мой взгляд, есть. Это символ веры. Но подкрепляется одним очень весомым аргументом: эволюционным. Мы знаем, что в какой-то исторический момент сентиентность появилась в мире как удивительная внутренняя особенность разума животных, от которых произошли люди и другие разумные виды. У нас также есть веские основания полагать, что существует только один способ, с помощью которого новые видовые особенности могут появиться и стабилизироваться в ходе эволюции, – это естественный отбор – процесс, открытый Дарвином, с помощью которого наследуемые признаки распространяются в популяции, если они помогают их обладателям победить в борьбе за выживание и размножение. Вполне логично, что для того, чтобы признак был отобран, он должен оказывать определенное влияние на общественную сферу.

В начале этой главы я сказал, что каждый из нас определяет идею сентиентности, основываясь на личном опыте. Теперь я хочу сказать, что естественный отбор не может так распознавать факт сентиентности. Вы вместе с новым признаком не сможете лучше выживать, если он бесполезен. У вас должно быть что-то внешнее, за что естественный отбор может зацепиться, – что-то, что влияет на биологическое выживание.