Kitobni o'qish: «Хозяйка Костяной горы»

Часть 1

Богатырь ворвался в корчму, кинул мешок с вещами в сторону. Он продирался через опьяневших гостей, словно свирепый медведь. Единственно, что не рычал и не кидался остервенело на всех подряд, а только уверено и стремительно подошел к кучке пьяно-буянивших, которые все не отставали от милой, уже изрядно испуганной и потрепанной подавальщицы.

Мужики притихли. Да что уж там, все притихли, даже те, кто пытался слабо возмущаться приставанию.

– Отойдите от девы.

Голос богатыря был глух и еле слышен, и если бы не тишина, в которой отчетливо различались даже соловьи в соседнем пролеске, могло бы показаться, что никаких слов и не было.

– Слышь, Пóня, он эту квочку «девой» назвал.

– Прекрасно слышал, – откликнулся, походу, тот самый Поня, который, вероятно, был у них главным. По крайней мере, все началось с его науськивания и его же подначивания остальных мужиков, коих было еще трое. А богатырь – один.

Да, он был на вид сильным, широким в плечах и высоким. Под капюшоном получалось мало что рассмотреть, но вот он откинул полы длинного плаща, показывая пояс, на котором висел меч в кожаных ножнах. Богатырь чуть вытащил меч: в свете лучин блеснул солнечно-бурый, с коленчатым узором клинок. На запястьях мелькнули медные створчатые обрýчи, сверкающие и привлекающие внимание – они словно предупреждали, что с их обладателем лучше не связываться.

– Отпустите деву, иначе не поздоровится.

Мужики заржали, как на скоморошьем представлении. Один из них, стоящий совсем рядом к богатырю, скривился, будто ему плеснули кислого квасу в лицо, ловко вытащил маленький ножик из рукава и сплюнул:

– А ты попробуй что сдел…

Кулак прилетел ему в лицо молниеносно, мужик будто и понять ничего не успел, только рухнул навзничь на заплеванный пол.

– Повторяю в последний раз…

– Гаси его! – прокричал Поня и, наконец, выпустил девку, но сам бросаться на богатыря, который так шустро вырубил уже одного из его дружков, не торопился.

Вперед ринулся первый смельчак. Богатырь перехватил руку, летящую из-под низу, и вывернул ее – корчму огласил высокий визг, словно порезали свинью. Тут подбежал второй недоделок, крутящий руками, как мельницей – что выглядело смешно и нелепо: ждущий Поня закатил глаза, будто недовольная мать-наседка. Этого богатырь тоже срубил одним ударом. Все просто.

– Ну? – спокойно спросил он, словно ему не надо было до этого дергаться. – Теперь-то отвалите?

Поня внимательно оглядел пол, на котором потихоньку приходили в себя его дружки, поднял глаза на богатыря, сощурился:

– Ты откуда взялся? Что забыл в нашей вéси¹?

– Не твое дело, и не тебе о таком спрашивать, – спокойно ответил богатырь.

– Хм, верно, – Поня ткнул мыском одного своего соратника, сделал шаг – ткнул второго, третий сам поднялся, недовольно потирая запястье. – Что ж, если собрался остановиться у нас, тада ищи старосту. Он живет через две избы отсюда.

Кто-то из мужиков смешливо фыркнул. Спустя мгновение капюшон богатыря качнулся, полы плаща закрылись. Богатырь сделал шаг назад, второй, развернулся и направился на выход из корчмы.

Мужики начали хихикать, словно барышни на выданье, но Поня шикнул, махнул рукой, мол, за мной, и с едкой улыбкой направился за богатырем. Свора пошла следом. Показалось, что люд в корчме разом выдохнул от облегчения.

Широко шагая, богатырь отошел уже на приличное расстояние, поэтому Поня с мужиками торопились. Они следовали на отдалении, но богатырь не показывал виду, что боится преследователей или хотя бы слышит их. Шаги его были уверенные и тяжелые, такими можно и знатно потоптать, и далеко и надежно уйти.

Изба старосты почти не выделялась, только наличники были более узорчатыми и яркими, словно хозяин дома сам умел вырезать по дереву и мастерить красоту. В окнах виднелось легкое свечение лучины и мелькали тени: одна повыше, и другая маленькая, юркая.

Богатырь схватился за калитку, намереваясь зайти во двор.

– Эгей, не так быстро, – окликнул его Поня. Он уже шел один и видно было, что запыхался, что такая быстрая ходьба для него была все же изнуряющей.

Богатырь остановился, но руку с калитки не убрал, а наоборот: приоткрыл дверку и одновременно с этим вновь откинул полы плаща, как бы напоминая, что с ним связываться – себе дороже.

– Да помню я, помню о твоем грозном мече, нечего мне им тыкать каждый раз, разговорчивый ты наш, – раздраженно ответил Поня, уже подойдя к богатырю. – Дай же хозяин вначале войдет в дом, чтобы достойно поприветствовать гостя.

Поня широко и нагло улыбнулся, и, казалось, он готов был многое отдать, чтобы увидеть выражение лица богатыря на такое заявление. Богатырь же отпустил калитку и тяжело вздохнул. Так тяжело и глубоко, что даже стал в полтора раза больше, приложил пальцы к темному пятну, где должно было быть лицо:

– Что ж, – проговорил он себе под нос, – следовало и догадаться.

Он отступил в сторону, пропуская Поню вперед. Тот с нахальным видом сильно толкнул калитку, которая отскочила от забора и чуть не припечатала по грудине хозяина двора. Богатырь усмехнулся, на что Поня злобно глянул на него, но промолчал – хоть какая-то мудрость с его стороны.

– Хозяйка, подавай на стол, у нас гость! – загорланил Поня с порога так, что уши заложило.

Пухленькая, низенькая женщина возле пылающей согревающим огнем печи, дрогнула, глянула расширенными глазами на вход, где зашел сам Поня, а следом за ним протиснулся богатырь: высокий, статный, на голову выше хозяина дома.

– П-проходите, располагайтесь, – храбрясь проговорила хозяйка.

– Не мямли, и браги притащи, чтоб мы…

– Не надо браги, – твердо припечатал богатырь. В маленьком и тихом пространстве его голос казался выше и звучнее, словно перенатянутая струна гуслей.

– Будь по-твоему, – неодобрительно кинул Поня, будто принимая игру богатыря.

Хозяйка быстро закончила раскладывать съестное на столе, подождала, когда мужики усядутся, а затем и сама присела с краю, махнув в сторону рукой:

– Лита, идем ко мне, не бойся, – из-за печи показалось испуганное и бледное личико маленькой девочки.

Она медленно выбралась из своего укрытия, богатырь чуть обернулся, глянул, но смолчал. Девочка в этот момент замерла, что олененок, даже глаза стали такие же большие и влажные.

Капюшон богатырь не снял, так и ел. Казалось, что ему неудобно, но раскрывать себя он не торопился. Поня же все время трапезы ругался на своих девок: то жена громко стучала ложкой по посуде; то дочка причмокивала и хлебала, что поросенок; то травяной отвар слишком горький; то мясо непропеченное. Хозяйка это молча сносила и все больше пыталась вжаться в лавку, слиться со стеной. Девочка так вообще спустя пару ложек похлебки уползла вновь за печку.

– Благодарствую за трапезу, – богатырь убрал ложку и приподнялся.

– Хозяйка! – гаркнул Поня, отчего задребезжали плошки на полках. – Ну, быстро подготовила место отдохнуть гостю.

– Нет, – настойчиво проговорил богатырь.

– А что же…

– Пойду в корчму, там спокойнее… теперь.

Было ясно, на что намекал богатырь. Поня досадливо скрипнул зубами: где это видано, чтобы гость отказывался от радушия старосты.

– Что ж, дело твое, давай хоть провожу, – Поня направился следом за уходящим богатырем.

На двор опускалась ночь. Вялый свет из окон освещал небольшой клочок свежей травы и пару закрывающихся молодых ромашек. Благо конец весны радовал своими светлыми вечерами и ясными ночами.

– Бывай, здоровяк, советую не задержива…

– Слушай ты, напыщенный, – прошептал богатырь, хватая Поню за грудки и слегка приподнимая его над землей. Тряхнул разок да поставил обратно, но рубаху не отпустил. – По воле богов мне предстоит остановиться в этой веси. На сколько – не могу знать. Но как буду уходить – обязательно сообщу. Тебе же советую не мешаться под ногами, а то меч придется тебе рассмотреть поближе. И я не потешаюсь.

– Мне тут нахлебники не нужны, – прохрипел Поня.

Богатырь отпустил его рубаху и полез себе за пазуху.

– Вот, – протянул он мешочек с монетами, звякнувшими так, что аж в ночи блеснули глаза Пони. – И пока я тут, запомни: будете распускать руки и язык – отрежу. И то, и другое, если будет кому-то мешать в веси.

– Понял, – ворчливо отозвался Поня, перехватывая мешочек и незаметно взвешивая его в руке.

Богатырь кивнул, открыл калитку и направился обратно в корчму.

Там уже было тихо, осталось только парочку выпивох, которые были не в состоянии идти до дома. Но в скором времени и их выкинут на улицу, чтобы не занимали зазря место.

Богатырь подхватил свой мешок, на который даже никто не позарился – видимо, боялись.

– Комнату на седмицу, – он ловко покрутил в мозолистых, но длинных и тонких пальцах монету, и положил ее на столешницу. Теперь настала очередь глаз кормчего загореться.

– Подкрепиться? – услужливо уточнил тот.

Богатырь отрицательно мотнул головой.

– Умыться? – уже поднимаясь по лестнице, спросил кормчий.

– Угу, – спустя мгновение отозвался богатырь, словно сомневался.

Комната была маленькой и заполненной: полати с настилом, мелкая скамья и сундук – да и все, места больше не осталось.

Воду принесли быстро: все та же девка, к которой лез Поня с мужиками. Приоткрыв тонкие губы, она заинтересованно оглядела богатыря, но все же ничего не произнесла и вышла.

Богатырь опустился на полати, тяжело выдохнув и расслабив плечи, словно с них свалились горы, что наверняка виднелись из слухового окна под потолком. Посидев так немного, он откинул капюшон и снял меховую шапку, за которыми оказалось широкое, совершенно безбородое, пыльное, но нежное лицо… бабы. Волосы ее были коротко острижены, но все равно выделялись соломенным беспорядком с седоватыми вихрами.

– Как всегда. И когда я научусь не вмешиваться и не привлекать внимание?

*

Баба оказалась искусным кузнецом. Да и девкой-то она становилась только в своей комнате, все остальное время притворялась мужиком: то пряталась за капюшоном и мало разговаривала; то измазывалась сажей, чтобы никто не рассмотрел милость лица; то рявкала и ругалась, что заправский выпивоха; то шапку на глаза натягивала даже в самую жару. На вопрос о безбородости она рассказала дивную историю о том, как по беспечности сильно приблизилась к огню, а батюшка Сварог ка-ак схватил ее за бороду, ка-ак оттаскал знатно. И вот после этого ни единого волоска не росло на подбородке.

Представилась она Гешей – кузнецом из самого города. А что делает тут, почти на окраине границ? Так ищет. Кого?.. Брата! Да, точно, ищет брата, которого вот с полгода как утащила Хозяйка Костяной горы. И в этот момент рассказа все в корчме притихли, запереглядывались, заозирались, словно сама Хозяйка стояла прямо за дверью и вот-вот ворвется и всех превратит в костяшки.

В этих местах Хозяйкой Костяной горы пугали маленьких ребят, которые не слушались. Пугали гуляющих мужей, потому как, якобы их чаще всего и крала Хозяйка, чтобы позабавиться с ними. Пугали красивых девушек, чтобы они не кичились и не хвастались, потому как за такое Хозяйка могла наказать: прийти во сне и высосать красоту и желание жить. Пугали всех и многих. Пугали так, что от одного только упоминания у людей волосы вставали дыбом на загривке и чесались от переживания уши.

Имени Хозяйки Костяной горы никто не знал, что было разумно. Как она выглядела? Красива и статна, с блистательно-длинными волосами цвета лунного света, с голубыми пронзительными глазами, что могли поразить, обездвижить человека. Она спускалась со своей горы в ночном, мрачном одеянии, на тройке вороных коней, в черных санях с полозьями, что с легкостью ездили даже по густой траве – отчего казалось, что Хозяйка летит, так как выходила она в основном в ночи.

Откуда столько познаний? Кто-то утверждал, что видел ее собственными глазами. Кто-то рассказывал про блудящего зятя, который пропал на месяц, а потом вернулся весь потрепанный да с дикими историями. Маленьким же детям она мерещилась в мутных оконцах и колодезной водице, возле которой они игрались.

Басенки про Хозяйку Костяной горы гуляли в основном на границах, ближе к горам. К городу же накал их становился меньше. Поэтому было удивительно, что в стольном городе объявилась Хозяйка Костяной горы, да и еще утащила мужика: не пившего, работящего, умелого и совсем не бабника. По крайней мере, так утверждал Геша. Ну, утверждала.

Гешу взял в помощники местный кузнец – уже старый и слабый, отчего работы его были грубы, но все так же крепки. Иногда Геша делала необычные вещи: то замочек смастерит с маленьким ключиком; то клинок выкует с витиеватым обережным рисунком; то подкову смастерит узорчатую, совсем не годную для работы – она делала больше красоту, чем пользу, поэтому за спиной мужики порой посмеивались над новым кузнецом, но в лицо никогда ничего не говорили.

Чаще, чем работала, Геша пропадала. Вначале она ездила до соседних весей, где выпрашивала про Хозяйку Костяной горы. Правда, ей там ничего не рассказывали, только плевали через плечо, повертывались через него же и шли в другую сторону, совсем не туда, куда шли до этого: верили, что после такого зло не найдет человека.

Так Геша моталась по границе земель, пока не набрела на каком-то богами забытом перекрестке на старушку. Та сидела под молоденькой березкой на камне, что терялся в высокой пахучей тимофеевке. Геша остановилась, спешилась с коня, которого попросила у кузнеца.

– Бабушка, что ж вы холодите нутро. Может вас куда домчать?

Капюшон на Геше всегда держался крепко застежками и честным словом. Хоть и было уже ранее жаркое лето, но выходила на поиски она только в плаще.

– Ишь ты закидал вопросами, шубутной и скрытный, – улыбнулась старушка.

На ней висела землистая накидка вся в протертостях и заплатках. На голове сероватое полотно с бледно-красноватой вышивкой по краю, которая виднелась и на рубахе под балахоном. Полотно было низко-низко надвинуто на глаза, отчего казалось, что старушка даже не видит ничего.

– Мне б вот, мешок как-то донести, а то сама я измучилась. Да и духота давит, невмоготу уже.

– Конечно, помогу, а где…

Мешок враз возник возле старушки. Она хитро улыбнулась, показав ряд желтоватых, но крепких зубов.

– Что ж, подсобишь старушке донести до лесу мешочек? Это недалеко. В долгу не останусь, помогу чем смогу. А коняшку пока тута оставь.

Геша почесала голову через капюшон, но не сняла его. Неуверенно дернув плечами, огляделась.

– Коня не оставлю, вдруг уведут…

– Хорошо, тада я поведу коняшку, а ты хватай мешок, – проговорила старушка. С березки вспорхнула сорока и полетела, стрекоча, куда-то в лес.

Старушка соскочила с камня, подхватила поводья и резво пошуровала через поле прямо к ближайшему пролеску. Конь же согласно, не боясь, следовал за ней.

Геша торопливо схватилась за ушко мешка, собралась поднять, как… ничего не вышло. Она подергала небольшой с виду мешочек еще пару раз, но тот даже не собирался отрываться от земли, словно врос в нее.

Геша чуть приспустила капюшон, стало видно потное, недоуменное выражение, проводившее старушку.

– Мешочек… И как его тащить? – тихо ругнулась Геша под нос, но, вновь опустив капюшон чуть ли не по самый подбородок, присела перед котомкой и попыталась сидя перехватить ее. Но никак не выходило.

– Эй, паря, не копайся! Скоренько, а то отстанешь да потеряешься, – окликнула Гешу старушка, и чуть тише добавила: – Ищи потом вас, болезных.

Геша промолчала, развернулась, видимо, пытаясь закинуть мешок на спину. Но как только Геша отвернулась, как только показала спину, как мешок словно бы сам запрыгнул на хребет, чуть не придавив к земле.

Геша тяжело закряхтела, начала заваливаться набок, но вовремя подставила руку и опустилась на колено.

– Да что ж она там, камней, что ли, наложила? – еле слышно просипела Геша, пытаясь подняться. Вышло это у нее раза с пятого, да и полностью выпрямиться не получилось, пришлось ковылять за старушкой, цепляясь ногами за траву, которая так и норовила опрокинуть.

Шли они недолго. Солнце даже не успело скрыться за высокими сосенками. В лесу было немного темнее и посвежее: солнечный свет не палил, влажность от деревьев и недалеко журчащей речки скрадывала печеное начало лета.

Избушка была настолько маленькой и заросшей мхом, кустарником и крапивой, что терялась среди стволов. Казалось, что это очередные корни поваленного дерева так поросли́ и запрятались, но нет.

Старушка подошла к избе, что с ее приближением стала выделяться чуть больше. Привязала коня к ветке. Подойдя к нежно-зеленой части, напоминающей дверь, она начала постукивать: два раза сбоку верха, один – в середине, два стука носком с этого же края, три – в середине, один – сбоку в середине, – и раздался щелчок, дверь приоткрылась.

Старушка обернулась на Гешу, которая еще где-то в отдалении топала, и тихо проговорила:

– И как не развалился? Чуднóй. – И уже громче прокричала: – Молодчик, живее, ну. Да я помру быстрее, чем ты дойдешь.