Kitobni o'qish: «Детство. Уроки»
Эта книга – продолжение рассказа о тех годах моего детства, которые пришлись на период жизни нашей семьи в «сером» доме. В нее включены мои личные воспоминания, которые не могут не быть субъективными, но они ни в коем случае не направлены на компрометацию чего-либо или кого-либо. Я рассказываю так, как помню, а за прошедшие годы кое-что могло под забыться, быть ошибочным … В любом случае, я благодарен всему и всем, о чем и о ком вспомнил и рассказываю. Всё это и все, о ком я рассказываю, безусловно повлияли на меня, помогли мне стать не только тем, но и таким, кем и каким я стал. Поэтому я и назвал эту книгу – «Детство. Уроки»
***
Из «красного» трёхэтажного двухподъездного кирпичного дома мы переехали в «серый» пятиэтажный четырехподъездный то же кирпичный дом. «Серый» он по цвету кирпича. На первых порах мы называли его «белым», но со временем, по мере того как цвет кирпича изменялся, становился темнее и темнее, мы стали называть дом «серым».
Микрорайон, в котором находился наш дом, выглядел следующим образом. Начиная от Комсомольской улицы, вдоль Первомайской улицы по направлению в сторону Москвы первым стоял угловой дом, в котором находился исполком городского Совета депутатов трудящихся, за этим домом были еще два дома и уже после них, «упираясь» в Советскую улицу еще один, третий по счету, дом, к которому под прямым углом примыкал еще один дом, фасад которого выходил на Советскую улицу.
Между первым и вторым домом по Первомайской улице, отделенный от них эллипсообразным сквером, и находился наш дом. Между этими двумя домами был высокий из металлических прутков зеленого цвета забор, в центре которого была такая же зеленая металлическая из прутков калитка, которая, не помню, чтобы когда-нибудь запиралась. Как раз напротив этой калитки за сквером находился второй подъезд нашего дома, считая от Москвы.
Сквер, насколько я помню, всегда был заросший довольно высокой, до сорока пяти сантиметров, выраставшей в конце лета нередко выше деревянного зеленого цвета из заостренных вверху штакетин ограждавшего сквер забора, никогда не окашиваемой травой, среди которой местами были видны белые цветки «табака». В центре сквера, как раз напротив второго подъезда, была шириной около полутораметровый грунтовая постоянно размокавшая после дождей дорожка, приводящая к круглой клумбе метров трех в диаметре, на которой росли какие-то цветы, из которых я запомнил лишь «анютины глазки» преимущественно желто-фиолетовой окраски. По краям сквера на расстоянии примерно в пять метров росли невысокие до трех метров тополя. Сразу скажу, что и летом, и зимой я и мальчишки беспрепятственно играли в этом сквере, ни разу не было, чтобы кто-либо из взрослых сделал нам замечание, что мы «топчем» траву, или попытался выгнать нас из сквера. Со временем по центру края сквера как раз напротив металлической калитки был установлен темно-зеленого цвета квадратный на двух брусках фанерный стенд, на котором размещались объявления, помнится даже о дате и времени приезда машины для сбора бытовых отходов.
Со стороны Советской улицы рядом с домом, примыкавшем к дому по Первомайской улице, находилось здание средней школы с пришкольным участком. Между забором школы и торцом нашего дома проходила асфальтированная примерно до двух метров ширины дорожка, за ней и до около полуметра высотой зелёного из заостренного в верхней части штакетника палисадника нашего дома была открытая площадка. На этой площадке были врыты деревянные столбы, на привязанные к ним веревки жители нашего и, очевидно, соседнего, расположенного примерно своей третью напротив нашего, домов вешали для сушки выстиранные вещи: простыни, пододеяльники, наволочки и т. п. И, опять-таки не помню, чтобы кто-либо запрещал нам, мальчишкам, бегать и играть между сушившимися вещами. Особенно запомнились вещи, которые приносили домой с мороза. Как сейчас помню, бабушка приносит зимой таз с лежащими в нем покрытыми ледяной, пахнущей морозом корочкой, вещами. Они твердые, потрескивают и ломаются при их распрямлении.
Но сушка вещей на этой площадке закончилась довольно быстро, может быть, в течение года. Дело в том, что для сушки стали использоваться теми, у кого были, а таких в «сером» доме было подавляющее большинство, балконы. И на нашем балконе были установлены, прикрепленные к узким торцевым его бокам п-образные, кажется, металлические стойки, к перекладинам которых были привязаны на всю длину балкона веревки, на которых и развешивались выстиранные вещи. Если таких вещей было много, дополнительно к перилам, ограждающим балком также привязывались веревки.
За нашим домом сначала была, кажется, одноэтажная невзрачная на вид, деревянная, вытянутая от дорожки, проходившей у школьного забора, в сторону Комсомольской улицы, заводская столовая. Тут же у этой дорожки находился, как называла его бабушка, «шалман» – магазин, ни магазин, буфет, ни буфет, не знаю, как его правильно назвать, но ни в коем случае не кафе, в котором возвращавшиеся после окончания смены работники завода, принимали «на грудь» различные спиртные напитки. Помню, в своего рода, «киоске» – выгороженной его части, застекленной со стороны дорожки, продавались папиросы и что-то еще … Почему-то в этом «киоске» мы покупали конфеты-«подушечки». Почему «подушечки»? Потому что они были квадратной формы, примерно полуторасантиметровой длины и ширины, толщиной около одного сантиметра, их поверхности снизу и сверху от их центра были на все четыре стороны, скошенные друг к другу. «Подушечки» были светло-розового цвета с начинкой из варенья, может быть, повидла или джема, не знаю точно, темно-фиолетового цвета. Положишь такую «подушечку» в рот: она сладкая, медленно тает, начинка тянется … Помню, что несколько раз родители давали мне монетки какого-то номинала, и я бегал покупать эти «подушечки», возвращаясь в нашу квартиру с маленьким бумажным, с загнутой и прижатой верхней частью, кульком в виде перевернутого вверх основанием конуса. Вне квартиры я купленные мною конфеты никогда даже не пробовал
Через несколько лет столовую, «шалман» и «киоск» снесли, на их месте построили детский сад. Помню, как я наблюдал за его строительством от выкопки котлована и укладки фундамента из бетонных блоков до окончания благоустройства детсадовской территории из окна нашей большой комнаты, а теплыми летними днями с балкона. Можно сказать, изучал технологию строительства. Уверен, что эти мои наблюдения, помогли мне в дальнейшем, но об этом после … Территория детского сада была обнесена примерно двух с половиной метровым «глухим» деревянным серо-зеленого цвета забором с накладными, из реек, вытянутыми по длине, светло-коричневого цвета ромбами. Нам, мальчишкам, было, естественно, интересно посмотреть, что там за этим забором, за которым мы слышали детские голоса. А как? На территорию детсада нас, понятное дело, не пускали, хотя один раз через несколько лет мы не только попали туда, но и были в помещениях детского сада. Точно не помню, но это, кажется, было связано с тем, что не знаю, уж, почему, мы убирали снег с детсадовских дорожек, замерзли и нам разрешили зайти погреться. Припоминаю, что нас попросила помочь: то ли дворника почему-то не было, то ли он не справлялся, какая-то женщина из персонала детского сада.
Так, вот, вернемся к вопросу о том, как посмотреть, что за забором. Ответ на него мы нашли быстро: подставляли наискосок от забора к земле доску, чаще где-то до метра длиной и сантиметров десяти шириной, благо, что подобных дощечек, в то время найти было можно, отходили от забора на несколько метров, разбегались и вскакивали одной ногой на верхнюю часть доски одновременно стараясь ухватиться руками за верх забора. Тому, кто был повыше ростом, вследствие чего его голова возвышалась над краем забора, удавалось на какое-то мгновение заглянуть на детсадовскую территорию; остальные, более низкие ростом, пытались подтянуться, карабкаясь и стараясь опереться ногами на рейки ромба. Но это мало кому из них удавалось, и они или успевали спрыгнуть, или падали. Но, что удивительно, никто не получил никаких травм от таких падений. Была еще одна опасность: к поверхности верхнего примерно семисантиметровой ширины края забора была прибита колючая проволока. Но и эту опасность удалось избежать из-за того, что ширина мальчишеских ладошек была меньше расстояния между «колючками» проводки, которые были видны с земли на том расстоянии, на которое отходили для разбега. Так, что разбегавшийся заранее представлял, в каких местах он должен схватиться за верхний край забора, чтобы не наколоться.
Кстати, у этого забора, напротив того места, где площадка стыковалась с палисадником вокруг торцевой части дома, я с мальчишками в первые после нашего переезда из «красного» в «серый» дом часто играл. Мы из обрезков досок и фанеры, которых было достаточно много после строительства дома, сооружали некие подобия корабля или машины, а то и просто домика. Почему именно в этом месте? Думаю, потому что оно хорошо просматривалось с нашего балкона, бабушка в любой момент могла посмотреть, где я и чем занимаюсь, да и позвать домой.
С другого торца нашего дома, выходившим в сторону Комсомольской улицы, также была площадка, на которой сушили выстиранные вещи, но на ней стояла и веранда, примерно такая, как стояли в том детском саду, в который я ходил в «красном» доме, да и детском саду за нашим «серым» домом. За ней параллельно нашему стоял сначала один пятиэтажный ближе к угловому дому, потом второй пятиэтажный параллельный первому дома; а между ними был ещё один, меньших размеров.
«Помойка» или другими словами «место для сбора мусора» находилась между школьным забором и проходом между вторым и третьим домами по Первомайской улице, немного сдвинутая в сторону третьего дома.
Со временем от нашего подъезда в сторону школы была проложена асфальтированная, примерно метровой ширины дорожка, подняться на которую можно было, кажется, по двум бетонным ступеням. Она упиралась в дорожку, проходившую вдоль школьного забора. Помню, что какое-то время в этом заборе напротив дорожки от нашего дома была дыра, через которую, сокращая себе путь, я, как и мальчишки и девчонки ходили в школу.
Таким образом, получалось, что наш двор служил проходным двором для всех, кто хотел с Первомайской улицы попасть на площадь перед проходной завода или обратно. Кстати, о площади. Она была почти квадратной формы и, если выйти на нее со стороны нашего дома, то. Справа на ней стояло большое с колоннами здание серого цвета Дома культуры «Вперед», слева желтого цвета здание бывших районных комитетов КПСС и ВЛКСМ, в то время, о котором я рассказываю, это было зданием Дома пионеров. Напротив здания Дома пионеров через площадь находилась проходная завода, а на против здания Дома культуры – здание авиационного техникума. Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, на площади, ближе к зданию техникума в небольшом неогороженном скверике, поросшем невысокой густой травой, росли примерно пятиметровой высоты ели.
***
Но вернемся к нашему дому, который, не был, уж, так далеко от прежнего «красного» дома, как сейчас говорится, они оба были «в шаговой доступности». Да и, вообще, все места, в которых мы бывали в то время в Долгопрудном, все были «в шаговой доступности».
Мы жили в первом, ближнем к школе, подъезде на пятом этаже. Лифта и мусоропровода в доме не было. На каждую лестничную площадку выходили четыре квартирные двери, если не ошибаюсь, две, квартиры которых были слева от маршевой лестницы, были однокомнатные, а две других противоположные им – двухкомнатные.
В стене, противоположной маршевой лестнице и разделявшей квартирные двери, на высоте более метра, за металлическими дверями со стеклянными оконцами, размещались электрические счетчики: на каждую квартиру отдельный, с отдельной дверью. Помню, не знаю почему, возможно, из-за перепадов напряжения, папе приходилось довольно часто менять пробки, установленные под счетчиком: выкручивать перегоревшие и вкручивать новые. Естественно, так же поступали и наши соседи. Не могу не сказать и о том, что не всегда «под рукой» оказывались новые пробки: из белого фаянса, с, кажется, чуть выпуклым трехполосным сплошным кольцом, служившим одним из контактов, охватывающим посередине усеченный узкой стороной вниз округлый конус, с похожим на «монетку в две копейки», только с абсолютно гладкой поверхностью, вмонтированным в узкий низ пробки вторым металлическим контактом. В таких случаях вместо отсутствующих новых сам видел, соседи ставили так называемые «жучки»: обвязывали круглый металлический контакт одним концом тонкой медной проволоки, сгибали её и касались другим концом второго контакта. В результате вкручивания такого «жучка» электричество в квартире у них появлялось. Папа, когда я рассказал ему об увиденном, объяснил мне опасные последствия, как самого процесса вкручивания, так результата использования такого «жучка». Не знаю, видимо, повезло, что в доме никто не пострадал и не было пожаров от таких «жучков».
Так, как мы в «сером» доме жили на пятом этаже, то на нашей лестничной площадке, как и в «красном» доме, была металлическая из квадратного сечения около метра шириной серо-синего цвета лестница на чердак, закрытый черным металлическим люком с навесным замком. Лестница была прижата к перилам, расположенным справа от маршевой лестницы до прилегающей стены.
Наша квартира была, если смотреть от маршевой лестницы, второй справа.
При входе в нее начинался небольшой, около трех метров длины и примерно до двух метров ширины коридор, слева в нем была дверь в совмещенный санузел, коридор поворачивал налево и через, кажется, три метра заканчивался дверью на кухню. Первоначально правой стены коридора от поворота до кухни не было, вместо нее был огромный проем, открывавший большую комнату. В противоположной этому проёму стене метрах в двух от балконного окна была дверь во вторую, маленькую комнату. В этой же стене вплотную к противоположной балконной стене была распашная «глухая» деревянная с круглыми пластмассовыми ручками на створках дверь в прямоугольную в основании кладовую. Была и еще одна с вставленным в нее большим стеклом дверь в кладовую. Она находилась в стене, противоположной стене с окном в маленькой комнате. Длина кладовой была равна ширине маленькой комнаты, а ширина около двух метров. Кстати, после полетов Ю. А. Гагарина и Г. С. Титова, я, представляя себя будущим космонавтом и зная, что в космосе темно, уходил вечерами в кладовую, в которую не попадал даже случайно луч света из занавешенного оконного стекла, и привыкал к темноте. А папа по моей просьбе «засекал время» моего нахождения в «космосе». Я был рад, что раз от разу это время увеличивалось и увеличивалось.
В отличие от квартиры в «красном» доме, в «сером» обоев на стенах не было. Вместо них был, как мы говорили, «накат»: нанесенные на шершавую светло-зеленую поверхность стен многочисленные «золотые завитушки», которые из-за своих изогнутых продолговатых с одного конца остроугольных, а с другого расширяющихся форм, немного напоминали «хвосты кометы». Длина каждой «завитушки» была в пределах семи сантиметров, а максимальная ширина до пяти миллиметров.
Еще одним отличием новой квартиры было то, что в нее на кухню был проведен газ, нужда в «керосинке» пропала, хотя она сохранилась до сих пор в рабочем состоянии. При входе на кухню слева стоял холодильник «Ока III», рядом с ним прямоугольная двухдверная с полкой внутри белого цвета тумба, за ней на боковой стене висела водогрейная газовая колонка, далее были установлены раковина – «мойка» и газовая плита. Была на кухне и белого цвета прямоугольная с двумя распашными дверками и полкой внутри тумба.
Водогрейная колонка часто «барахлила», долго разжигалась, ее приходилось ремонтировать. Но, зато была горячая вода и на кухне, и в ванной. Хотя, бывали случаи, когда из-за нерабочего состояния колонки, папа брал меня с собой в городскую баню. Запомнилось, что это было зимой.
Газовая плита, почему-то мне кажется, двухкомфорочная, то же не была без недостатка: бабушка говорила, что ее духовка плохо печет.
Расскажу еще об одном отличии новой квартиры от предыдущей. Оно заключалось в том, что санузел был совместным, то есть туалет и ванная были в одном квадратном со сторонами примерно около трех метров длиной помещении. Входишь в него, слева унитаз, такой же, как в «красном» доме, за ним по прилегающей стене раковина– «умывальник», рядом с ним, вдоль боковой стены ванна, металлической изогнутой в верхней части под тупым углом душевой стойкой.
Но, пожалуй, наиболее значимым для меня – маленького мальчика отличием новой квартиры от старой было наличие балкона. На этом, почти трехметровой длины и метровой ширины балконе, я, в первое время под присмотром бабушки, обычно сидевшей на «венском» стуле и читавшей в очках очередную книгу, я играл, а по мере взросления даже занимался «плотницкими» работами: выпиливал из обрезков досок деревянные пистолеты, а однажды, вырубил с помощью стамески и молотка из продолговатого листа фанеры автомат Калашникова. Выход из большой комнаты на балкон был через «глухую» снизу и застекленную в верхней части на одном уровне с прилегающем к дверной коробке окном двойную дверь.
С балконом была связана история с шаровой молнией. Как-то летом «заходила» гроза: в пока еще не закрытом тучами небе сверкали молнии, гремел гром, но дождя еще не было. После одной вспышки молнии из розетки вылетели во все стороны желтовато-оранжевые искрящиеся длиной от десяти до тридцати сантиметров полосы и нее медленно выплыл оранжевый шар сантиметров двадцать диаметром. Переливаясь и мерцая, шар медленно и плавно, немного приподнимаясь «поплыл» в открытую дверь балкона. На балконе шар отклонился вправо, приподнялся и исчез, покинув балкон.
***
Естественно, мы переехали в новую квартиру, захватив мебель, что была в нашей квартире в «красном» доме. Помню два варианта ее расстановки в двухкомнатной квартире, наличие двух вариантов обусловлено тем, что наряду с приобретением новой мебели, имела место и некая перепланировка квартиры. Но обо всем этом по порядку.
Итак, первоначальный вариант расстановки мебели был, помнится, таким: в большой комнате по стене перед распашными дверями кладовой стояла деревянная кровать, над ней по стене висел ковер, вплотную к кровати и до двери в маленькую комнату буфет, от этой двери до балконного окна стояла этажерка, напротив нее у противоположной стены от балконной двери до проема на квадратном столе, который привезла бабушка вместе с дровами, о этом я рассказал в моей книге «Давно это было», стоял телевизор «КВН», в центре комнаты находился круглый с раздвижной крышкой стола и «венские» стулья.
В маленькой, смежной с большой, комнате между входной дверью и окном стояла детская кроватка, напротив которой от окна и вдоль всей стены располагались трельяж на прямоугольном с выдвижным ящиком светло-коричневого цвета столике, тахта и фанерный шкаф с большим зеркалом. С другой стороны, напротив части тахты и этого шкафа, прикрываемая распахнутой входной в комнату дверью, стояла металлическая кровать. В стене между шкафом и кроватью находилась вышеупомянутая мною дверь в кладовую. В кладовой слева от этой двери стоял книжный шкаф и небольшой с круглой поверхностью диаметром около полуметра на четырех вогнутых внутрь высоких «венских» ножках, соединенных изнутри деревянным обручем, высокий столик. Этот столик после того, как нам был установлен, кажется, когда я уже заканчивал первый класс школы, телефонный аппарат, был перенесен в коридор у входной двери в квартиру. Помню, что по телефону, стоявшему на этом столике, звонили не только мы, но и, приходившие изредка именно для этого к нам, соседи и знакомые.
Несколько лет позже расстановка была уже другой. И это было связано с тем, что была осуществлена частичная перепланировка квартиры.
Выше я уже рассказывал, что первоначально справой стороны коридора, ведущего на кухню стены не было, а был проем. Его длина была около трех с половиной метров. Получалось, что коридор и большая комната, по-сути, были одним помещением, что, конечно, было неудобно. Приходилось занавешивать проем на всю его длину и высоту плотной, кажется, габардиновой портьерой. Она была тяжелой, зеленого с сверло-серыми графическими, можно сказать, абстрактными рисунками.
Поэтому, как я понимаю, было и принято решение снять эту портьеру, а проем сделать «глухим», соорудив на всю его длину и высотой с пола до потолка стену, тем самым отделив коридор от большой комнаты. Я не помню, когда именно, это произошло, только помню, что, как-то приехав, возможно, с дачи, о которой я расскажу позже, я увидел, что проёма нет, а для того, чтобы можно было войти в большую комнату, из коридора, шедшего от входной двери квартиры в кирпичной стене, было прорублено сквозное отверстие, в которое была вставлена дверь. Стена, закрывшая проем, как я припоминаю, была фанерная с двух сторон: со стороны коридора и со стороны большой комнаты, очевидно, прикрепленная к каркасу из брусков. Эта стена была оклеена обоями.
В связи с проведенными изменениями и покупкой некоторых новых предметов мебели большая комната, по истечению нескольких лет после сооружения вышеназванной стены, в итоге выглядела так: слева от нового входа в нее стоял большой светло-желтого цвета с коричневыми закругленными передними вертикальными углами и основанием трехдверный платяной шкаф, который мы называли «гардеробом». За двумя распашными дверями на вешалках-«плечиках» размещалась верхняя одежда, а за третьей дверью были полки для остальных вещей. Этот «гардероб», как и многие другие вещи, о которых я рассказал и буду рассказывать дальше, сохранились до настоящего времени.
От «гардероба» в сторону балконной двери стояла диван-кровать, также сохранившаяся, за ней вплотную к стене, в которой находился выход на балкон, на квадратном столе стоял телевизор, но не «КВН», а «Темп-6». Телевизор «Темп» приходилось часто ремонтировать не только силами вызываемого из телеателье мастера, но и отдавая «Темп» в это телеателье для основательного ремонта. Телеателье находилось в том же доме, где был исполком городского Совета депутатов трудящихся. Помню, из-за того, что телевизор был на ремонте в телеателье, а срок окончания ремонта был перенесен, мне не удалось посмотреть художественный фильм, если не ошибаюсь, «Олеко Дундич». А посмотреть мне его очень хотелось, так как я до этого узнал об Олеко Дундиче, прочитав первую книгу из трилогии С. М. Буденного «Пройденный путь».
По противоположной стене в углу от балконного окна и до двери в маленькую комнату стоял круглый столик на «венских» ножках. От этой двери в сторону распашных дверей кладовой стояла коричневого цвета «горка», нижняя часть которой закрывалась двумя распашными дверцами, а верхняя, меньшей длины и ширины с закруглёнными передними углами в основном была стеклянной с двумя также стеклянными полками. От «горки», минуя распашные двери кладовой, стояла деревянная кровать. На стене над кроватью, оставляя около пятнадцати сантиметров не прикрытыми дверного проема в кладовую, висел ковер. Были в этой комнате и прямоугольный с раздвигающейся поверхностью коричневый стол и стулья, но не «венские», а с квадратными сидениями, драпированными красной тканью с желтыми маленькими узорами светло-коричневые стулья. Стол стоял вплотную к диван-кровати. Буфет, и массивный стол с круглой поверхностью, «венские стулья», кажется, были вынесены на кухню. Двухдверная тумба перекочевала из кухни в коридор у входной двери в квартиру и стояла посередине стены, напротив входа в санузел. На ней стоял черный стационарный телефон с диском, в отверстиях которого были видны цифры: единица, двойка, … девятка, ноль. Напротив каждого отверстия на диске были меньшего размера чем размер той или иной цифры, буквы русского алфавита, в основном по три – четыре на отверстие. Почему? Потому, что для того, чтобы позвонить, надо было при наборе прежде цифр набрать ту или иную букву. Помнится, что номер телефона маминого места работы начинался так: К5 …
В маленькой, смежной с большой, комнате детской кроватки уже не было, вместо нее, если не путаю, стояло кресло, трельяж оставался на прежнем месте, рядом с ним тахта, еще одно кресло и фанерный шкаф. Металлическая кровать также была на том месте, где и раньше.
Понятно, что было тесновато, но, как говорится, «в тесноте, да не в обиде».
Кстати, вспомнил, что, по-моему, как-то во второй половине дня воскресенья, мама сидела на тахте, а я рядом в кресле, и мы по ее инициативе долго разговаривали о том, кем я хочу стать и что, по маминому мнению, мне для этого надо сделать. Кажется, что этот разговор состоялся весной, когда я заканчивал восьмой класс. В то время я хотел быть пограничником, а бабушка считала, что мне надо стать врачом. Ни тем, ни другим, я не стал. Но то, что этот разговор повлиял на мою дальнейшую, скажем так, «карьеру» – это бесспорно! И в первую очередь на мои литературные и исторические «пристрастия».
Рассказ о проведенной в нашей квартире перепланировке, думаю, надо продолжить рассказом о еще двух вариантах перепланировки, которые я видел, когда приходил к мальчишкам, проживавшим в других квартирах на нижних этажах.
Сейчас я уже не помню, у кого из них я видел, да это и не важно, но все же …
Первый из них заключался в том, что за счет прорубленной, как и у нас, новой двери был образован коридор, входивший в кладовую, которая кладовой уже не являлась, а составляла с новым коридором единое целое. Распашные двери отсутствовали. Из-за этого большая комната уменьшалась в размерах и была практически такая же, как и маленькая. От образовавшегося коридора бывшая большая комната отделялась стеной, в которую была вставлена дверь, а проем от коридора, ведущего на кухню, был, как и у нас, закрыт «глухой» стеной.
Второй вариант был таким: проем из коридора, ведущего на кухню, закрывался откатывающейся на металлических роликах, хотя, нет: на маленьких подшипниках, «глухой» стеной.
***
И еще немного о нашем дворе. Палисадник у дома со стороны сквера был огорожен невысоким до полметра высотой зеленого цвета разреженным заострённым в верхней части деревянным штакетником, который, начиная с выходящих в сторону сквера углов, переходил в неокрашенный серого цвета высотой до полутора метров подобного типа штакетник. Забор из такого штакетника огибал торцы дома и тянулся на всю его длину. Между забором вокруг дома и забором детского сада был грунтовый проезд шириной около четырех метров. Налево от него, где-то на уровне третьего подъезда, была также грунтовая дорожка, ведущая к калитке детского сада.
Однажды территория от этой дорожки и до торца нашего «серого» дома, выходящего в сторону Комсомольской улицы, была закрыта для прохода: в проезде стоял милицейский автомобиль, а около него и между забором из штакетника и стеной дома, что делали милиционеры и люди в штатском. Позднее бабушка мне рассказала, что это было связано с тем, что какая-то женщина выбросилась из окна квартиры, не помню точно, находившейся то ли на четвертом, то ли пятом этаже, то ли в третьем, то ли в четвертом подъезде.
В первые годы после переезда были частями воскресники, в которых участвовали жители нашего дома. Папа и мама обязательно принимали в них участие. На воскресниках занимались благоустройство территории: высаживали саженцы деревьев и кустарников, выравнивали, насколько это было возможно на глинистой почве поверхность. Не оставались в стороне и мы: мальчишки. Помню два эпизода, моего участия в воскресниках.
Первый связан с тем, что я с мальчишками притащили к нашему подъезду с площадки у противоположного торца нашего дома привезенные и разгруженные саженцы крыжовника. И не просто притащили, а в силу своего умения самостоятельно высадили их в палисаднике с правой, если смотреть на наш подъезд, стороны. Видевшие это взрослые поощряли нас, говоря, что как только ягоды вырастут, мы будем их собирать и есть. И что же в итоге? В итоге нам так и не удалось даже попробовать вкус созревших ягод. Едва мы в первый раз попытались войти в калитку, которая была между стеной дома и забором, ограждающим палисадник, чтобы набрать ягод, как на нас буквально набросились с руганью соседи, жившие на первом этаже, чьи окна выходили в этот палисадник. Они заявили, что это их палисадник и нам не чего делать в нем. Мы не поверили, тогда из подъезда выскочила и белым полотенцем в руке бабка и, размахивая им, начала прогонять нас. Естественно, мы разбежались. Несколько раз мы повторяли свои попытки проникнуть в палисадник, но они так и остались безуспешными, каждый раз нас изгоняли. В результате мы навсегда «забыли» о палисаднике и ягодах в нем и прекратили попытки добраться до ягод.
Второй эпизод был более опасен. На одном из воскресников, заметив, что взрослым довольно трудно разбрасывать большую слежавшуюся глиняную кучу, находившуюся недалеко от торца нашего дома, выходившего в сторону школы, я с Мишкой Храмцовым решили им помочь. Не помню, сами ли мы додумались, или нам кто-то подсказал из взрослых, но улучив момент, мы приступили к действиям. Забравшись на верх кучи, мы стали забивать обрезком металлической трубы деревянный кол, расшатав который, взрослые могли бы обрушить кучу. Мишка забивал кол, а я его держал. Через какое-то время то ли Мишка устал, то ли мы решили посмотреть плотно ли входит кол в кучу, в общем, Мишка перестал бить по колу, опустил руку с обрезком трубы, а я наклонился, рассматривая результаты нашей деятельности. И тут, не знаю почему, Мишка поднял руку с обрезком трубы, да так неудачно для меня, что край трубы ударил мне в лоб над переносицей. Итог понятен: боль и кровь. Увидев это, мама моментально отвела меня в квартиру, где предприняла вместе с бабушкой необходимые меры: рану обработали, кровь остановили, боль постепенно прошла. Но вмятина осталась до сих пор, и, если присмотреться, ее можно заметить.
И, в завершение рассказа о дворе, скажу, что напротив палисадника, расположенного между соседним и нашим домом со стороны школы, со временем были установлены качели. Одни в виде буквы «п» металлические и деревянным сиденьем на металлических трубах, прикрепленных к перекладине посредством подшипников, на которых взрослые парни делали «вертушку», другие: обыкновенные на двух вкопанных в землю столбах, к перекладине которых была прикреплена длинная толщиной до пяти сантиметров доска. Помню, что по мере подрастания, я часто проделывал следующее: нажимая рукой на один конец доски, я поднимал другой ее конец, на котором сидел какой-нибудь мальчишка, младше меня. Потом, я медленно ослаблял нажим рукой и другой конец доски также медленно опускался. Проделывая это несколько раз подряд, я фактически качал мальчишку.
