Kitobni o'qish: «Смерть в театре «Дельфин»»
Ngaio Marsh
DEATH AT THE DOLPHIN
© Ngaio Marsh Ltd., 1967
© Школа перевода В. Баканова, 2022
© Издание на русском языке AST Publishers, 2022
* * *
Эдмунду Корку с благодарностью и любовью
Глава 1. Мистер Кондусис
I
– «Дельфин»? – переспросил клерк. – «Дельфин»… Ну да. Ключи у нас. Хотели поглядеть?
– Хотел, если возможно, – пробормотал Перегрин Джей, недоумевая, почему подобные беседы всегда ведутся в прошедшем времени. – То есть хотел, – продолжил он более солидно, – и все еще хочу. Да, хочу посмотреть, если позволите.
Лицо клерка исказилось то ли усмешкой, то ли тиком. Перегрин почувствовал, что его внешность не внушает должного почтения.
– Театр ведь выставлен на продажу?
– Да, он продается, все верно, – презрительно подтвердил клерк, сверившись с каким-то документом на столе.
– Могу я поглядеть?
– Сейчас?
– Если возможно.
– Ну, даже не знаю, есть ли сейчас кто свободный… – Клерк задумался, хмурясь на грязные потоки дождя, стекающие по окнам кабинета.
– Послушайте, «Дельфин» – старый театр. Я – театральный деятель. Вот моя карточка. Если пожелаете позвонить моим агентам или руководству моего нынешнего театра «Единорог», они подтвердят, что я честный, непьющий, усердный, чертовски хороший режиссер и драматург и обладаю всеми прочими атрибутами, которые могут подвигнуть вас одолжить мне ключи от театра «Дельфин» на час. Я хотел бы, – повторил Перегрин, – посмотреть театр.
Лицо клерка стало непроницаемым.
– Конечно, – пробормотал он и, искоса глядя на карточку, словно она могла сбежать, пододвинул ее к себе. Клерк погрузился в себя и, похоже, принял решение. – Ну хорошо, мистер… э-э… Обычно так не делается, но мы постараемся пойти вам навстречу.
Он повернулся к грязно-белой доске, где висели ключи – черные хвостики на потрепанной горностаевой мантии.
– «Дельфин»… – повторил клерк. – Угу, есть. Вот. – Он снял с доски связку ключей и положил ее на стол. – Возможно, будет трудно повернуть. Мы редко смазываем замки. Не так часто спрашивают. И немало времени прошло.
– Четверть века, – подтвердил Перегрин, принимая ключи.
– Точно. Я тогда был ребенком. Дорогу найдете, мистер… э-э… Джей?
– Спасибо, доберусь.
– Это вам спасибо, сэр! – отозвался клерк с неожиданным почтением, хотя и выражая всем своим видом полное неверие в то, что Перегрин станет их клиентом. – Ужасная погода. Не забудете вернуть ключи?
– Не сомневайтесь, – ответил Перегрин почему-то голосом комика Робертсона Хэа.
Уже у двери он услышал голос клерка:
– Кстати, мистер… э-э… Джей. Будьте поаккуратнее. Под ноги глядите. Особенно на сцене. Там значительные повреждения.
– Благодарю. Я буду осторожен.
– Дыру прикрыли, но уже давно. Прямо колодец, – добавил клерк, пристально изучая свой палец. – Как-то так. Будьте аккуратнее.
– Буду.
– И я… э-э… не отвечаю за то, что вы там найдете. Туда ведь бродяги забираются. То и дело. Один там умер с год назад.
– Ох…
– Вряд ли это повторится.
– Надеюсь.
– Ну, тут уж мы ничего не могли поделать, – строго сказал клерк. – И как они вошли? Наверное, окно выбили. За всем ведь не уследишь.
– Это верно, – согласился Перегрин и вышел вон.
Дождь лил стеной. Брызги от асфальта стучали в окна и двери; дождь лупил по зонтику так, что казалось, сейчас его сломает. Под гребенчатым в капельках краем зонта виднелась Темза, в оспинах и рябая. Народу на улице было немного. Мимо натужно ползли фургоны на низкой передаче. Здания вокруг стояли непонятные: были ли это склады или конторы владельцев пристаней? Синий фонарь вдали освещал вход в Управление речной полиции. Перегрин миновал дверь с аккуратной вывеской «Управление лондонского порта», потом еще одну со старинной надписью: «Компания речного флота. Неустойки за простой. Причальный сбор. Справки».
Улица резко повернула вправо и пошла параллельно реке. Перегрин поднял зонтик, и перед ним, словно за поднятым занавесом, возникло строение. Дождь внезапно прекратился, тучи разошлись. Подсвеченный солнечными лучами, между пабом «Приятель речника» и расчищенным после бомбежки участком стоял высокий, квадратный и нелепый театр «Дельфин».
Перегрин представил, как сотню лет назад, при свете дня лодочники и барочники, судовые торговцы, деловые господа, моряки дальнего плавания и приречная чернь смотрели на «Дельфин». Разглядывали хлопающие флаги, восхищались кариатидами с деликатно позолоченными локонами и сосками. Мистер Адольф Руби, тот самый Адольф Руби, стоял здесь, на Уорфингерс-лейн, заложив большие пальцы в проймы жилетки, – сигара в одну сторону, шляпа в другую – и не сводил восхищенных глаз со своего дворца незамутненного развлечения. «Ох, ох, – подумал Перегрин, – и теперь я стою здесь, только, увы, не в лакированных ботах мистера Руби. И кариатиды смотрят на меня совершенно равнодушным взглядом».
Они действительно смотрели – по две с каждой стороны портика, ниже талии благопристойно прикрывшись завитушками. На закопченных головах и руках покоился милый балкон с коваными перилами; хотя гипсовая листва отделки местами пострадала, кариатиды оставались в хорошей форме. Безудержная фантазия Перегрина счистила слой сажи и восстановила элегантную вывеску: два игривых морских млекопитающих поддерживают над портиком сияющие позолотой буквы «Театр “Дельфин”».
Минуты две Перегрин разглядывал здание с противоположной стороны улицы. Солнце теперь сияло вовсю, отражаясь от речных волн, судов и мокрых крыш; от булыжной мостовой перед театром поднимался легкий пар. В шум дня вплелись крики чаек и гудки барж.
Перегрин пересек сырой переулок и вошел в портик. Его окружили старые афиши, включая извещение агента, провисевшее здесь явно очень долго – порванное и выцветшее. Там было написано: «Коммерчески ценный участок».
«В таком случае, – задумался Перегрин, – почему же он не продан? Почему ни одно дальновидное коммерческое предприятие не ухватилось за ценный участок и не отправило театр “Дельфин” в тартарары?»
Были там и другие документы прошлого. «Сенсация!» – вопил один плакат, но продолжение было оторвано, и оставалось только гадать, что обещал плакат. «Проваливай…» – было начертано мелом на одной из дверей; кто-то стер остаток надписи, заменив его более-менее предсказуемыми граффити.
Подойдя ближе, Перегрин обнаружил на фронтоне – высоко, вне досягаемости – истрепанную афишу. Такие древности ценятся знатоками, а кенсингтонские театральные лавочки мастерят из них абажуры.
«СВАДЬБА НИЩЕНКИ
По многочисленным просьбам!
Мистер Адольф Руби
представляет возобновленное представ…»
Продолжения не было.
И когда же, задумался Перегрин, эти многочисленные просьбы тронули сердце мистера Руби? В восьмидесятых? Он знал, что тот дожил до последнего десятилетия века, а в лучшие годы купил, перестроил и восстановил «Дельфин», украсил кариатидами, гирляндами, морскими млекопитающими и рогами изобилия, добавив позолоты и розовой карамельности к скромной элегантности кованого железа и гладких стен. Когда он внес все эти изменения? Правда ли, что на склоне лет он продал «Дельфин»? Если да, то кому? По слухам, в начале Второй мировой здание служило складом старьевщику.
А кто хозяин теперь?
Перегрин остановился перед главным входом с замочной скважиной, к которой не составило труда подобрать нужный ключ – такой большой, что мог бы висеть на поясе тюремщика в постановках мистера Руби. Ключ легко проник в скважину, однако поворачиваться не желал. Ну вот что бы попросить у клерка масленку?.. Перегрин боролся с ключом, когда из-за спины донесся голос:
– Что, приятель, никак?
Обернувшись, Перегрин обнаружил человека в фуражке лодочника и в залоснившемся синем костюме. Голубые глаза румяного мужчины средних лет глядели с нахальным спокойствием.
– Вам надо немного старого доброго суперсредства, – произнес незнакомец с хрипотцой. Перегрин удивленно уставился на него. – Масло, говорю. Смазать.
– Да, конечно.
– А в чем вообще дело?
– Хочу осмотреться, – хмыкнул Перегрин. – К черту. Лучше через служебный вход.
– Ну-кась, позвольте.
Перегрин шагнул в сторону, и к замку встал незнакомец. Попробовал повернуть ключ, сначала деликатно, потом с усилием.
– Бесполезняк! Момент…
Он пошел прочь, пересек улицу и исчез между двумя приземистыми строениями в узком проходе, ведущем, похоже, к реке.
«Проклятье! – спохватился Перегрин. – Ключ унес!»
Два громадных грузовика с укрытыми брезентом кузовами прогрохотали по Уорфингерс-лейн мимо театра. Большие запертые двери затряслись и застучали, и на руку Перегрину посыпались куски штукатурки. «Он медленно умирает, – мелькнула страшная мысль. – “Дельфин” содрогается в агонии».
Когда проехал второй грузовик, вернулся человек в фуражке; в одной руке он держал масленку и птичье перо, в другой – ключ. Снова перейдя улицу, он вошел в портик.
– Очень вам признателен, – сказал Перегрин.
– Нет проблем, ваш-сочество. – Незнакомец смазал замок и после недолгих манипуляций повернул ключ. – Наше вам, – сказал он и повернул дверную ручку.
Язычок замка громко щелкнул.
– Нормалек, – сказал человек и шагнул в сторону. – Ну что ж, долг зовет, как сказал раб, отправляясь на галеры.
– Погодите-ка… – произнес Перегрин. – Выпейте за мое здоровье. Держите. – И положил в руку помощника три полкроны.
– Тут уж не откажусь, мистер. Шпашибо. Удачи вам.
Перегрину не терпелось открыть дверь, но незнакомец, явно любопытный малый, не отходил. А Перегрину хотелось побыть в «Дельфине» одному.
– Работаете где-то поблизости? – спросил он.
– «Дан Карбой. Фиппс Броз». Лекарства и прочее. Звать меня Джоббинс. Смотритель. Был матросом на лихтере1, но нутро слабое. Ладно, пока, сэр. Надеюсь, справитесь с этими, с привидениями которые. Ни пуха вам!
– Прощайте, и спасибо.
С протяжным стоном дверь распахнулась, и Перегрин вступил в «Дельфин».
II
Ставни не были закрыты, и окна, хоть и грязные, давали достаточно света, чтобы можно было разглядеть фойе – на удивление просторное. Два лестничных пролета с очаровательными коваными перилами уходили справа и слева во тьму. В глубине в сумраке терялись два прохода, несомненно ведущие к ложам и первым рядам партера. Вход в оркестровую яму должен быть где-то дальше.
Справа от Перегрина находилась очень вычурная билетная касса, установленная еще при мистере Руби. Пара важничающих гипсовых купидончиков висела вниз головами с щекастой безмятежностью; похоже, в лучшие времена малыши явно подсчитывали выручку. В тени на резном постаменте притаился бюст Шекспира. Грязные стены, обшитые панелями, отсвечивали стародавними розовым и золотым. Лестничная площадка на уровне балкона, тоже с коваными перилами, почти наполовину нависала над нижним фойе. Вглядываясь в темноту, Перегрин угадывал люстру. Запах стоял ужасный: крысы, гниль и неописуемая вонь от бездомных, о которых говорил клерк. И все же как, наверное, был прекрасен театр в ранневикторианской изысканности даже с нелепыми добавлениями мистера Руби.
Перегрин двинулся к правой лестнице и обнаружил два указателя: «Бельэтаж» и «К бару “Париж”». На знаках художник изобразил руки с кружевными манжетами. Куда сначала – наверх или в партер? Наверх.
Проходя мимо грязных, шелушащихся панелей, Перегрин обратил внимание на разделяющий их гипсовый орнамент. Провел пальцем по чугунным перилам – и сразу отдернул руку, ощутив слой мистической пыли. А вот и верхнее фойе. Две лестницы выходили с двух сторон на площадку на уровне балконов, образующую крышу галереи-портика над нижним фойе. Три невысокие ступеньки вели с трех сторон этой площадки наверх. Всю структуру поддерживали элегантные чугунные колонны.
Здесь было темнее, и Перегрин смог добраться только до бара «Париж». Стойка пропала – видимо, красное дерево стоило того, чтобы украсть его и продать. Ковер под ногами зиял проплешинами, на окнах висели остатки штор. Стекла остались целы, судя по тому, что звуки внешнего мира доносились едва-едва; возможно, снаружи окна прикрывали щиты. Было необычайно тихо, душно, мертво.
«Все, как мышь, притихло»2, – припомнил Перегрин. И в тот же миг услышал торопливый топот. Что-то пробежало по его ступне. Охваченный дрожью, Перегрин затопал ногами – и чуть не задохнулся от поднявшейся пыли.
Он сделал несколько шагов вперед. Из сумрака возник человек без лица и двинулся навстречу.
– Ух! – сдавленно булькнул Перегрин и замер.
Замер и черный человек.
У стены бара стояло большое зеркало.
Не так давно Перегрин бросил курить; сейчас затянулся бы сигаретой с наслаждением. Вместо этого он засвистел; в глухом месте унылый свист тонул, не оставляя эха. Перегрин прошел по фойе к ближайшей из двух дверей в зрительный зал и попал на балкон.
Он и забыл про последствия бомбардировок. Из дыры в крыше зала бил яркий солнечный луч, который упирался в сцену. В пятне мягкого солнечного света стоял сломанный трон, будто поджидающий одного из актеров мистера Руби. За троном притаилась черная клякса – Перегрин не сразу сообразил, что это, должно быть, та самая дыра, о которой упомянул клерк.
По сравнению с ярким пятном солнечного света остальное здание выглядело черным. Зал имел классическую форму подковы и вмещал, по прикидкам Перегрина, примерно пятьсот зрителей. На плюшевых спинках кресел кое-где поблескивали стальные элементы отделки, с просцениума свисала петля бахромы – все, что осталось от занавеса.
Перегрин прошел по балкону до передней ложи, где ужасно воняло. Выйдя прочь и открыв следующую дверь, Перегрин обнаружил стальную лестницу на сцену.
Ступени, покрытые толстым слоем пыли, отзывались приглушенным звоном, словно он прижал левую педаль рояля.
На сцене, как и положено театральному человеку, Перегрин сразу почувствовал облегчение и даже радость. Он вошел в столб света – плотный от пылинок, кружащих, танцующих и вихрящихся в ответ на движения пришельца, – встал у сломанного трона и повернулся к зрительному залу. Причудливо освещенный, зал казался наполненным зрителями мистера Руби. Бобровые шапки, дамские шляпки, пальто, шали, шелест программок, ряды бледных овалов – лиц… «Просто волшебно!» – подумал Перегрин и, чтобы охватить взглядом все целиком, сделал шаг назад.
III
Упасть без предупреждения, даже с высоты одной ступеньки, неприятно. Упасть с высоты собственного роста в холодную вонючую воду – чудовищно, кошмарно, подобно маленькой смерти. В первый момент Перегрин ощутил только физическое оскорбление. Вглядываясь в луч света, в бешеную пляску пылинок, он почувствовал, что пальцы в перчатках скользят по дереву, и вцепился крепче. По горло погруженный в ледяную воду, он висел на вытянутых руках.
«Господи, – подумал Перегрин, – ну почему я не чертов Бонд? Почему я не могу подтянуться на чертовых руках? Боже, не дай мне утонуть в этой немыслимой мерзости».
Хорошо хоть рукам не приходится удерживать его вес целиком. Семьдесят кило. Он плавает в том, во что упал. И во что? В сточные воды?.. Лучше не размышлять, а просто исследовать. Перегрин пошевелил ногами, и ужасные сомнительные волны поднялись до подбородка. Нащупать ногами твердь не удалось. В голове у него мелькнула мысль: «И сколько я смогу так висеть?» В памяти всплыла строка: «Много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет?»3
Что делать? Бултыхаться по-лягушачьи – вдруг получится хотя бы ухватиться покрепче? Перегрин замолотил ногами в воде, попытался подтянуться. На мгновение показалось, что стало лучше, но ладони скользнули по краю, промокшие перчатки хлюпнули, и он остался висеть в том же положении. А клерк? Если держаться, пошлет ли клерк кого-нибудь выяснить, почему Перегрин не возвращает ключи? И когда? Когда? Зачем, ради всего святого, он прогнал человека с масленкой из «Фиппс Броз», Джоббинса? Может, покричать? Там же где-то есть разбитое окно, через которое забирались бродяги?.. Перегрин набрал в легкие воздуха и, раздувшись, чуть-чуть всплыл. И закричал:
– Эй! Э-эй! Джоббинс!
Голос звучал глупо и неестественно сдавленно. Прозвучал и затих.
Своей вспышкой активности он потревожил не только воду. Неопознанный мягкий объект тыкался в подбородок. Вонь накатывала отвратительная. «Не могу, – подумал Перегрин, – не могу так». Пальцы уже замерзли, руки затекли. В конце концов – и очень скоро – пальцы соскользнут. И что тогда? Плавать на спине в этой неописуемой жиже и постепенно замерзать? Он провисел, по своим представлениям, уже неисчислимые века и понимал, что неминуемо подступает час, когда тело перестанет повиноваться. Что-то необходимо делать. Немедленно. Снова попытаться вылезти? Если бы было, от чего оттолкнуться. А вдруг ноги всего в нескольких дюймах от дна? Но что это за дно? Пол гримерной? Проход под сценой? Перегрин вытянул ступню – и ничего не нащупал. Вода дошла до губ. Он согнул колени и, вцепившись в доски, подтянулся наверх. Увидел зал. Если бы локти поставить на край… Не вышло.
Но в тот момент, когда перед глазами неясно мелькнули балкон и партер, Перегрин расслышал звук – протяжный стон, и в предпоследнюю секунду… что? Мелькнул свет? Раздался чей-то кашель?
– Эй! – закричал Перегрин. – Сюда! Быстрее! Помогите!
Он снова ушел в воду и повис на кончиках пальцев.
По залу кто-то шел. Слышались приглушенные шаги по остаткам ковра.
– Сюда! Сюда! На сцену!
Шаги затихли.
– Послушайте! Ради бога, поднимитесь. Я провалился сквозь сцену. Я утону. Почему вы не отвечаете?!
Снова шаги. Поблизости открылась дверь. Наверное, в будку суфлера, подумал Перегрин. Шаги по сцене.
– Вы кто? – спросил Перегрин. – Осторожнее. Там дыра. Не наступите мне на руки. Они в перчатках. Не наступите! Пожалуйста, помогите выбраться. И ответьте что-нибудь.
Перегрин задрал голову и уставился в луч света. Над его ладонями появились руки и вцепились ему в запястья. В тот же момент могучие плечи и голова в шляпе темным силуэтом заслонили свет. Лица было не разглядеть.
– Помогите немного, – Перегрин стучал зубами. – Только подтяните чуть-чуть, и я выберусь.
Голова исчезла. Руки изменили хватку. Наконец человек заговорил:
– Хорошо. Давайте.
Перегрин в последний раз дрыгнул ногами по-лягушачьи, его перетащили через край. Рухнув на сцену к ногам спасителя, он увидел прекрасные туфли, края отутюженных брюк и полы изящного пальто.
– Спасибо, – дрожа всем телом, пробормотал Перегрин. – Не могу выразить вам свою благодарность. Боже, как же я воняю!
Он поднялся на ноги.
Незнакомцу было лет шестьдесят. Безукоризненно одет, в котелке. Теперь удалось разглядеть его лицо – крайне бледное.
– Вы, наверное, мистер Перегрин Джей, – произнес человек ровным, строгим голосом.
– Да, я… я…
– Мне сказали в агентстве. Вам стоит принять ванну и переодеться. Моя машина снаружи.
– Как же я сяду в машину в таком состоянии? Прошу прощения, сэр, – ответил Перегрин. Зубы продолжали стучать, как кастаньеты. – Вы очень любезны, но…
– Подождите здесь. Впрочем, нет, ступайте ко входу в театр.
Повинуясь жесту, Перегрин прошел через боковую дверь со сцены в зал; незнакомец следовал сзади. В ботинках хлюпала и чавкала вонючая вода. Они миновали ложу и попали в фойе.
– Пожалуйста, подождите тут. Я быстро, – сказал спаситель.
Он вышел в портик, оставив дверь открытой. На Уорфингерс-лейн стоял «даймлер» с водителем. Пытаясь согреться, Перегрин начал подпрыгивать и размахивать руками. Вода брызнула во все стороны, над промокшей одеждой поднялись тучи пыли.
Спаситель вернулся, шофер нес за ним меховой коврик и тяжелый макинтош.
– Я предлагаю вам раздеться, надеть вот это и завернуться в коврик. – Незнакомец расставил руки, словно собрался обнять Перегрина. Он явно разрывался между отвращением и желанием помочь. И при этом чувствовал себя виноватым. – Позвольте мне…
– Сэр, я отвратителен.
– Прошу вас…
– Нет-нет. В самом деле.
Незнакомец отошел, сцепив руки за спиной. И руки эти, как с мутным изумлением понял Перегрин, дрожали. «Боже мой! А ведь уже утро вовсю. Надо поскорее из этого выпутываться, только вот как, черт…»
– Давайте помогу, сэр, – обратился к Перегрину шофер. – Вам холодно?
– Справлюсь. Мне бы помыться…
– Именно так. Бросьте вещи тут, сэр. Я ими займусь. Ботинки лучше наденьте, да? Пальто поможет, и коврик согреет. Готовы, сэр?
– Если бы поймать такси, я избавил бы вас от этого адского беспокойства.
Его спаситель вполоборота произнес через плечо:
– Умоляю вас, садитесь в машину.
Пораженный нелепой фразой, Перегрин замолчал.
Шофер подошел к автомобилю и открыл дверцу. Перегрин увидел, что на полу и заднем сиденье разложены газеты.
– Прошу, – сказал спаситель. – Я за вами.
Перегрин прошаркал через портик и прыгнул на заднее сиденье. Подкладка макинтоша липла к телу. Он обернулся ковриком и старался сжать дрожащие челюсти.
Над улицей пронесся мальчишеский голос:
– Эй, гляньте! Гляньте на этого парня!
Из переулка вышел сторож «Фиппс Броз» и уставился на машину. Двое прохожих остановились и принялись указывать на Перегрина.
Шофер запер двери театра, отнес промокшие вещи Перегрина на вытянутой руке в багажник авто и сел на шоферское сиденье. Через мгновение они уже ехали по Уорфингерс-лейн.
Спаситель не оборачивался и ничего не говорил. Перегрин чуть подождал и потом почти ровным голосом сказал:
– Я доставляю вам слишком много хлопот.
– Нет.
– Если… если бы вы были столь любезны высадить меня у театра «Единорог», я мог бы, полагаю…
Не поворачивая головы, человек произнес очень официально:
– Я действительно умоляю вас, позвольте мне… – он необъяснимо надолго замолчал и наконец громко продолжил: –…спасти вас. А именно – доставить вас ко мне домой и оказать всю необходимую помощь. В противном случае я буду очень огорчен. Чрезвычайно огорчен.
Тут он обернулся – Перегрин никогда прежде не видел такого странного выражения лица. А ведь это, подумал он, почти отчаяние.
– Я несу ответственность, – продолжал его странный спаситель. – Если вы не позволите мне компенсировать ущерб, я буду… буду чувствовать вину…
– Несете ответственность? Но…
– Не беспокойтесь, я живу недалеко. На Друри-плейс.
«Боже! – подумал Перегрин. – Место шикарное». Ему внезапно пришло в голову, что очевидное объяснение может оказаться ложным; а вдруг его спаситель – тихий сумасшедший, а шофер – его санитар?
– Честное слово, сэр, нет необходимости… – начал Перегрин.
Впереди произошел неслышный разговор.
– Разумеется, сэр. – Шофер остановился у агентства по недвижимости и нажал на клаксон. В окне появилось сердитое лицо клерка. Через мгновение он выскочил в дверь и подбежал к автомобилю со стороны пассажирского сиденья.
– Сэр, сэр, – подобострастно забормотал клерк. – Мне безмерно жаль, что такое случилось. Крайне прискорбно. Но я уже говорил вашему шоферу, сэр, я предупреждал клиента. – Только теперь он посмотрел на Перегрина. – Я вас предупреждал.
– Да, да, – согласился он. – Предупреждали.
– Благодарю. Я предупреждал…
– Довольно. Допущена вопиющая небрежность. Доброго утра. – Голос незнакомца так изменился, от него веяло таким жутким холодом, что Перегрин замер, а клерк отшатнулся, словно ужаленный.
Автомобиль тронулся. Заработала система отопления. К тому времени как они переехали через реку, Перегрин согрелся и начал дремать. Спаситель больше не говорил ничего. Бросив взгляд в боковое зеркальце со стороны пассажирского сиденья, Перегрин заметил, что его рассматривают – и, похоже, с крайним отвращением. Нет. Почти со страхом. Перегрин быстро отвел взгляд, но краем глаза заметил, как рука в перчатке поправила зеркальце.
«Ну что же, – смущенно подумал Перегрин, – я моложе и крупнее его. Полагаю, я в силах постоять за себя. Но как же все это хитро! Забери у человека одежду, и выставишь его на посмешище. Хорош я буду, если побегу по Парк-лейн в макинтоше и меховом коврике!
Они уже ехали по Парк-лейн и вскоре свернули к Друри-плейс. Автомобиль остановился. Шофер вышел и позвонил в дверь номера 7. Пока он возвращался к машине, дверь открылась, и появился лакей.
Спаситель Перегрина сказал довольно весело:
– Здесь совсем рядом. По ступенькам – и заходите.
Шофер открыл дверцу.
– Ну что, сэр? Готовы?
И действительно, ничего другого не оставалось. По тротуару шли трое безупречно одетых прохожих, мальчик-посыльный и затянутая в корсет дама с маленькой собачкой на руках.
Перегрин выбрался наружу, но не юркнул в дом, а вошел торжественно, как на сцене. Он степенно поднялся по ступенькам, оставляя грязные следы и держа меховой коврик, как мантию. Лакей отступил в сторону.
– Благодарю, – церемонно произнес Перегрин. – Я упал, как вы можете понять, в грязную воду.
– Именно так, сэр.
– По шею.
– Крайне неудачно, сэр.
Появился хозяин.
– Моусон, прежде всего, разумеется, ванна, – сказал он, – и что-нибудь, чтобы унять дрожь.
– Безусловно, сэр.
– А потом зайдите ко мне.
– Слушаюсь, сэр.
Слуга пошел наверх. Хозяин дома теперь вел себя совершенно нормально, так что Перегрин заподозрил, что был сбит с толку отвратительным происшествием. Разговор пошел о том, как полезны английская соль в горячей ванне и кофе с ромом. Перегрин слушал, словно загипнотизированный.
– Простите, что я так раскомандовался. Вы наверняка ужасно чувствуете себя, а я действительно виню себя.
– Но почему?
– Слушаю, Моусон.
– Джентльмен может подняться наверх, сэр.
– Верно. Верно. Хорошо.
Перегрин поднялся по лестнице, и его проводили в наполненную ароматным паром ванную.
– Я подумал, сэр, что хвойный аромат будет кстати, – сказал Моусон. – Надеюсь, температура вам подойдет. Позвольте, я заберу коврик и пальто. И ботинки. – Его голос непроизвольно дрогнул. – Вы найдете банное полотенце на поручне; горячий ром с лимоном – под рукой. Когда будете готовы, сэр, позвоните.
– Готов к чему?
– Одеваться, сэр.
Решив не спрашивать «во что?», Перегрин просто сказал:
– Спасибо.
– Вам спасибо, – ответил Моусон и удалился.
Ванна оказалась выше всяких похвал. Аромат хвои. Отличная щетка с длинной ручкой. Хвойное мыло. И горячий ром с лимоном. Дрожь унялась, Перегрин тщательно намылился с ног до головы, растер себя так, что кожа порозовела, погрузился в воду – розовый и пьяный – и попытался трезво оценить ситуацию. И не смог. Слишком многое случилось. Придя к выводу, что чересчур расслабился, он, хоть и без восторга, принял холодный душ. Это помогло. Вытершись насухо и завернувшись в махровый халат, Перегрин позвонил. Чувствовал он себя прекрасно.
Вошел Моусон, и Перегрин сказал, что хотел бы позвонить по телефону насчет какой-нибудь одежды, хотя так и не решил, куда звонить. Джереми Джонса, с которым они делили квартиру, точно нет дома; у помощницы по хозяйству сегодня свободный день. Театр «Единорог»? Там, конечно, кто-нибудь есть, но вот кто?
Моусон проводил его в спальню, где стоял телефон. На кровати была разложена одежда.
– Полагаю, размер ваш, сэр. Хозяин надеется, что вы не откажетесь принять одежду во временное пользование, – сказал Моусон.
– Послушайте…
– Вы сделаете одолжение, если согласитесь ее надеть. Что-нибудь еще, сэр?
– Честно говоря…
– Мистер Кондусис выражает вам свое почтение, сэр, и надеется, что вы присоединитесь к нему в библиотеке.
У Перегрина отвисла челюсть.
– Благодарю вас, сэр, – четко произнес Моусон и вышел.
Кондусис? Кондусис! Все равно что услышать «мистер Онассис». Неужели это мистер Василий Кондусис? Чем больше думал Перегрин, тем невероятнее это казалось. Ради всего святого, что могло понадобиться мистеру Василию Кондусису в развалинах театра в Саут-Банке в половине одиннадцатого утра, когда ему положено ленно плавать на своей яхте в Эгейском море? И что сам Перегрин делает у мистера Кондусиса – в доме (вдруг осознал Перегрин) такой высоты по шкале тихого величия, какого Перегрин и не надеялся увидеть – если не на страницах книг, каких, впрочем, и не читал.
Одежда на кровати была под стать тому, что Перегрин, человек театра, про себя называл декорациями. Он рассеянно поднял веселенький галстук, лежавший рядом с плотной шелковой рубашкой. На этикетке значилось «Шарве». Где он читал про Шарве?
Перегрин присел на кровать и набрал несколько номеров – безуспешно. В театре никто не отвечал. В конце концов он оделся и понял, что, несмотря на консервативность стиля, выглядит весьма презентабельно. Даже туфли были впору.
Подготовив небольшую речь, Перегрин сошел вниз, где обнаружил поджидающего его Моусона.
– Вы сказали «мистер Кондусис»?
– Да, сэр, мистер Василий Кондусис. Прошу сюда, сэр.
Мистер Кондусис стоял в библиотеке перед камином, и Перегрин поразился, что не сумел узнать лицо, опубликованное в прессе повсюду – и как поговаривали, вопреки пожеланиям владельца. На фоне оливковой кожи глаза мистера Кондусиса оказались неожиданно бледными. А вот рот был одновременно беспощадный и ранимый. Тяжелый подбородок. Курчавые черные волосы начинали седеть на висках.
– Входите, – пригласил хозяин. – Да, входите.
Тенор, с определенным акцентом и легким пришепетыванием.
– Вы в порядке? – спросил мистер Кондусис. – Пришли в себя?
– Да, вполне. Не могу выразить свою благодарность, сэр. А что касается… насчет вещей, которые вы мне одолжили… я в самом деле…
– Размер подошел?
– Точно впору.
– Это все, что нужно.
– Не считая того, что они все-таки ваши… – Перегрин рассмеялся, чтобы не показаться напыщенным.
– Повторяю, я несу ответственность. Вы могли… – Голос мистера Кондусиса совсем затих, но губы беззвучно закончили предложение: – Утонуть.
– В самом деле, сэр! – Перегрин начал заготовленную речь. – Вы спасли мне жизнь. Я так и висел бы там, пока руки не отказали бы, а тогда… тогда… тогда я утонул бы, как вы и сказали.
Еле слышно мистер Кондусис произнес:
– Я не простил бы себе.
– С какой же стати! Из-за дыры на сцене «Дельфина»?
– Это моя собственность.
– А! – не удержался Перегрин. – Вот и замечательно!
– Что вы имеете в виду?
– То есть замечательно владеть театром. Восхитительный маленький театр.
Мистер Кондусис бесстрастно посмотрел на гостя.
– В самом деле? Восхитительный? Возможно, вы изучали театры?
– Не совсем. Ну, то есть я не эксперт. Но я зарабатываю на жизнь в театре.
– Ясно. Не откажетесь выпить со мной? – спросил мистер Кондусис. – Уверен, не откажетесь. – Он двинулся к подносу на столике.
– Ваш слуга уже подал мне очень крепкий и замечательно бодрящий горячий ром с лимоном.
– Наверняка вы можете позволить себе еще. Вот ингредиенты.
– Только совсем немного, пожалуйста, – ответил Перегрин. Он ощущал легкое гудение в жилах и постукивание в ушах, однако по-прежнему чувствовал себя прекрасно.
Мистер Кондусис поднес гостю ароматный парящий бокал, а себе налил что-то из кувшина. Что это – простая вода?
– Присядем, – предложил хозяин и бросил на Перегрина торопливый взгляд. – Вы, наверное, удивляетесь, что я оказался в театре. Речь идет о сносе здания и постройке на его месте нового. Эту идею я давно обдумываю и хотел освежить память. В агентстве моему человеку сказали, что в здании находитесь вы. – Мистер Кондусис сунул пальцы в карман жилетки, и Перегрин увидел свою собственную карточку. Она выглядела крайне убогой.
