Сказка деда Степана

– Ты, Фенюшка, пошто так руку мою стиснула, испугалась чего? – Степан взглянул на жену, – Вон, костяшки побелели даже. Он принялся растирать согнутые пальцы.

– Дальше сказывай, – только и промолвила Федосья в ответ, но руки не отняла.

– Хорошо, вот тебе и дальше. А в крепости своя «свадьба». Лукерья, вся сияющая, нос задрала. Как же соперницу изжила, и радуется. Решила эта непутевая, что пришла пора открыть дверь погреба, да побоялась сама-то, сначала послала мальчонку, мимо крыльца пробегавшего, чтоб он глянул. Тот вернулся, сказал, что там только Мишка сидит. Делать нечего, пошла, гневы братины выслушивать. Двумя словами тут не оправдаешься, приготовилась, покатила, подбоченись. Глянула, и правда, погреб-то пустой, только басурманин сидит в углу дальнем да в сторону стены крепостной уставился, ровно ждет кого оттуда. Лушка осмотрела вокруг, в крепости тишина, только куры бестолково толкутся на площади, у всех отдых после обеда. Ну и шасть к басурманину. И давай ластиться, как кошка загулявшая. Парень-то оторопел, а она, то с одного боку зайдет, то с другого, рубаху разворотила, тезиво вывалила, прямо в руки ему тычет своими бидонами. Приласкать просит, бесстыдница, думая, что он речи наши не понимает, наглядную агитацию, так сказать, проводит. А Мехмет в себя пришел, отворотился, руками машет, мол, ничего не надо. А девка пуще старается. Терпел сколько смог и как выдал ей, без акцента даже, фразочку: « Шагайте, Лукерья батьковна, отсюда до своей комнаты, вашего добра мне не нать. Я Степаниду люблю до беспамятства»

– Зря он так, ведь эта лахудра все ему во вред сделает, – подала голос Федосья.

– Правильно ты в ней разобралась, моя милая, – дед одобряюще похлопал жену по руке.

Лушка, поняв, что зря старается, не видать ей никакого участия и помощи в дельце полюбовном. И тут ее пришлая девка обставила. Дернула она рубаху, разорвала почти до пояса, косу растрепала, плечи расцарапала. И как заорет во весь голос: «Помогите, спасите, посягают на честь мою девичью» Кто спал, проснулся, кто дремал, тот от крика подскочил. Воевода с женой ближе всех тут были, прибежали. Лушка к матери в объятия, а отец с кулаками на, якобы, обидчика. И другой люд подтянулся. Бабы, у которых девчата молоденькие, быстро их домой загнали и наказали, чтоб не высовывались. Мишу отвязали и в хоромы увели, суд чинить. Воевода собрал мужиков, оглядел всех. Не хватало охотников, что ушли на добычу да парней его. Судили да рядили, выспрашивали, как Мехмет до такого додумался. Он в ответ помалкивает, свет белый не мил ему без Стешеньки, как сыскать теперь его присушину, к вечеру день клонится, а от Прошки вестей никаких. Пока суд да дело, к воеводе одна вдовица приходила, на разговор в сени вызвала, да повинилась, мол, зря оговорила Степаниду, а теперь совесть мучит. Про дочь его намекнула, что по ее настоянию, они все на девушку и набросились. Призадумался тут воевода, зачесал затылок да бороду, порешил про себя, суд над Мехметом отложить до завтрашнего утра, как все соберутся. Что-то он подозрительно молчит, не оправдывается, если бы рыльце было в пушку, соловьем бы пел, что не виноват. Да и Лукерья шибко хитро поглядывала, когда парня отвязывали. В кого она такая уродилась, никак не мог уразуметь, перебирал всю родню до седьмого колена, не было на памяти никого. Только мужикам сказал про отсрочку, другой крик на всю крепость прорезался: «Идут, Ярослав, вроде, как раненый, а Ставр с Прошкой живехоньки» Пришла беда, отворяй ворота! Суета вокруг, все колготятся, галдят, причитают, рыдают. Ну, просто, конец света. Ветиха от радости петухом поет, сынок, ну-ка возвернулся да здоровый и гладкий. От этого шума и Ярик в себя пришел на минуточку, простонал: «Стеша!» и отключился. Прошка одно талдычит, надо Стешу у какого-то отряда отбить. Ставр тоже хочет новости рассказать. Жена воет, сыночка жалко. Про Мехмета все позабыли. Сел он под поветью, стал ждать Прохора. Воевода прогнал всех из своих палат, только Ветиху умолил, чтоб она осталась, да жену, чтоб помогала старухе. Рану обработали, заштопали, стали ждать, не случится ли жар у раненого. Вышел воевода на двор, охолонуть маленько, подсел к нему Ставр, и давай потихоньку новость за новостью выкладывать. Что девушка пришлая, племянница ему родная, а пленник – принц заморский. Воеводу чуть удар не хватил. Родную кровиночку не узнал, да и сам прогнал, как же сестренице после этого в глаза посмотреть сможет, негоже это. И принца на привязи держал, хуже скота, вместо палат княжеских. Теперь, правда, жених словил невесту, осталось только сына вернуть, чтобы крепость от разора уберечь. Тут Ветиха выскочила, зовет, мол, в сознание Ярик пришел. Стрелы без яда были, так что минует лихо. Воевода еще и к Аришке заглянул, девочка, засыпая, пробормотала: «Миша ни в чем не виноват, это Лушка сама на него кидалась» Все внутри вскипело, выхватил он кнут и к старшей. А Лукерья-то, как чувствовала, что отец догадается о ее проказах, сбежала, в погреб закрылась. Утро вечера мудренее, сменит батюшка гнев на милость.

Прошка, видя, что брат в себя пришел, дядьку Ставра теребит, надо Стешу вызволять из плена. А тот отмахивается, захмелел от мамкиной бражки: «Успокойся, паря. На месте девка, где и быть ей суждено. Не про твою честь, не годится в жены родню близкую брать, кровь портить» Делать нечего, осталось только на себя надеяться. Одному-то супротив отряда боязно, а как стоянку их сыскать? Задумался Прохор, а сам узелок снаряжает, огниво кладет, тряпицы, съестного запас, обувку пошарил в чулане, да и случайно на вещи Мехмета наткнулся. Вынес на улицу, сверкнул знакомый знак, такой же он и у отряда видел. Присвистнул, решил, что нашел себе товарища на дорогу дальнюю.

Мехмет весь истомился, забыли его на ночь в колодки закрыть, и уйти можно незаметно через лаз, охрана лишь на воротах стоит. Но он дорогу от большой реки не знал, с завязанными глазами в крепость попал. Понятно, что по берегу дойдет, ночь лунная, светлая. Плевать, что босой, только бы найти суженную свою. Стал потихоньку к лазу перебираться, только окликнул его хмурый Прошка: «Вместе пойдем, вдвоем веселее, хоть и сестреница она моя, не по своей воле замуж выходит, обмундирование свое сам тащи» Одежонку и обувку подал Мехмету. Только луна в облаках чуть замешкалась, нырнули в лаз, выручать кто суженную, кто сестру. По пути рассказал Прохор, как Стеша отряд от крепости уводила да как в плен ее забрали. Мехмет понял, что это его искали по окраинам, отец-то рад, поди, что и невесту заодно нашел. Пригорюнился он, как ему вызволить девушку да еще умудриться с ней остаться. Просто так не получится, придется по живому резать.

Не только они не спали той лунной ночью. Стешу привезли в становище басурманское, поместили в шатер к какой-то старухе. Водицы дали испить, повели к реке, приказали искупаться. В холстины замотали, старуха волосы ей расчесывала, аж причмокивала, цокала, на своем все приговаривала. Стеша поняла только, что красивая. Потом эту старуху вызвал царь, через короткое время она вернулась, не одна, а с несколькими женщинами с головы до ног в черное закутанные. Повалили они девчонку на ковер, проверить, значит, он приказал, целая ли Стеша. А той в цепких бабьих руках никак не повернуться, не избежать этой стыдобы. Потом ей костюм принесли да прозрачный, надели. Она в нем как голая, уж лучше рубаха рваная да своя, чем это позорище. Оставили одну, посадили посреди шатра на помост с подушками да какой-то вуалью накрыли. Пришел царь басурманский, давай нашу-то девицу охаживать, напитки да яства подносить, приманивать к себе. А Стеша глаз не поднимает, отодвигается, ну и чуть не свалилась с помоста. Жених подхватил, вуаль откинул и впился ей в губы. А потом была классическая сцена: умри, но не давай поцелуя без любви! Помнишь, Фенечка, как младшая наша дочка в дневнике девичьем писала, стихи там всякие, фразочки? – Степан склонился к жене, она в ответ улыбнулась.

– Значит, что у нас там дальше. Стеша царя оттолкнула и как врежет ему по лицу, выкрикнув: «Я не согласна» Пришла опять старуха, заворчала, одежды похабные с нее сдернула, кинула рубаху старую и тычками выгнала ее из шатра. Снаружи два охранника подхватили девушку и в их кутузку затолкали, клетка на запоре для строптивец припасена была. Знать, не все сразу под царя ложились, на исправление их туда отправляли. А Стеше того и надобно, сиди, на реку и луну любуйся, да вспоминай долгие зимние вечера, как Мехмет пел ей песни на своем языке, а она пряла или ткала. Как тогда не сообразила, что без него все кажется пустым, что напрасно парня мучила. Каким мерзавцем Ярик оказался. Закрыла Стеша глаза, зябко стало, захотелось ей опять рядом с Мехметом оказаться, под поветью, чтоб прижал он ее к себе, а она бы не противилась. Далеко он от нее сейчас, но сердце ее трепещет, будто рядом милый друг. Отбросила Степанида дурные мысли, приказала себе не тосковать, будет скорая встреча, не бросит ее Мехмет в беде, придет, выручит.

Мальчишки, Прошка с Мишей, торопились, ночами на мягкой траве не нежились, с первыми лучами зари в путь отправлялись. Мехмет, зная нрав отца и привычки, только на упрямство и нежелание Стешино надеялся. То, что его искать, как прежде будут, он не сомневался, лишь бы успеть дойти до становища. Но пацаны есть пацаны, шли, дурачились, оба за зиму окрепли, подросли, стали похожи как близнецы. Если ночкой темной их одинаково нарядить, так не разберешь, где Прохор, где Мехмет. Только один светлый, другой темный. Показывали удаль свою молодецкую, опыт перенимали, не соревновались, а дополняли друг друга. Однажды попали на плавун, когда вдоль берега шли, о корягу расцарапались оба, так, когда Прошка Мехмета тянул, раны их соприкасались, после этого они стали братьями по крови. Удалось им коня одного словить. Миша был отменным наездником, быстро приручил. Без седла стал такие вертеля крутить. У Прошки сердце обрывалось за товарища. Сподручнее им стало с лошадью-то, Мехмет помнил их прежнюю стоянку на большой реке, неподалеку от столицы княжества, на двух кораблях они пришли. Не раз замечали парни небольшие отряды, искавшие принца, только навстречу им не спешили, зато направление определили точное. Становище заметили еще днем, но решили, что как стемнеет, выкрадут Стешу. А дальше решат, на глаза ли показаться отцу, или уходом свадьбу сделать, скрыться в глубине страны, да и жить поживать.