Сказка деда Степана

– Вот и вправду, какая девка – зараза! – вставила словечко жена, – Может, хоть воевода с мозгами окажется, осадит свою беспутницу.

– Фенюшка, не перебивай меня, а то перепутаю кисло с пресным, – дед Степан встал, – Дров подкину, чую, засидимся мы тут. Да свечу запалю, что зря электричество жечь. Вот я, старый совсем становлюсь, перепутал дровишки-то. Знать, сосновых полешек набрал, звонких, поющих.

– Хватит ворчать, продолжай скорее.

– Ну-ну, осади, не гони, – старик уселся, закурил самокрутку.

– Пришлось воеводе самому до девичьей топать. А там слезы потоками, баба его к нему метнулась, пустым платом перед носом трусит, голосит: «Вор у нас в крепости объявился, в каком затрапезном виде дочь замуж отдавать будем, срам-то какой. В этом обруче еще ее прабабка солнышку кланялась да в верности мужу клялась» Ну, воевода во двор, давай народ кликать на вече, не больно те торопились, время дневной трапезы и отдыха после оной приступило. Но все, же и вдовицы и какие от службы свободные ратники, набрался народец-то. Воевода поклонился, извинения попросил за тревогу, и рассказал, что за беда случилась. Вдовицы, Лушкой подговоренные, нарочито ахнули и в свои избы сбегли. И оттуда уж тоже воючи, возвернулись, с пустыми платами. Аришка, быстроногая и шустрая, подоспела, Лушке в руку сует колечко. «На, возьми, под ступенькой нашла, у бабки Ветихи» – и убечь бы, да сестрица за руку крепко держит, ровно приковала.

– Вот, батюшка, нашлось, – Лукерья выдвигает на передний план малую, – Давай, скажи, где сыскала пропажу?

– Под крыльцо у бабки Ветихи закатилось. Сама, поди, и обронила его там, – Арише не хотелось, чтобы Стеша была виновная, – Ай, ай, больно. Лушка дернула девочку за косу и оттолкнула в сторону. Подружайки тут же подхватились, и давай мужиков науськивать, чтобы обыск был учинен в избе, где пришлая проживает. Им, воеводе и его сотоварищам, галдеж бабий быстро надоел, сказав, чтобы они на месте были, ушли к дому бабки. Ветиха со своей жиличкой трапезничали, Стеша свежей травы набрала, яиц перепелки где-то сыскала. Красота, сидят вдвоем на лужке у крыльца, покосившегося, из деревянной плошки суп таскают да коркой хлеба прикусывают. Такую картинку и нарушить, воеводе было жаль, да делать нечего, службу надо нести. Ветиха-то слышала шум, никак не могла подумать, что их это касаемо. Ратники избу обыскали и выносят узелок, а там украшения завязаны. Стеша тут же его вспомнила, ведь еще утром хотела спросить, откуда он взялся, да старуха ее кликнула. И только прошептала: «Это не мое», как из кустов выскочила Лукерья и заголосила: « Знамо, что не твое, а наше. Что, батюшка, так поглядываете, вести ее надо к позорному столбу. Пусть винится пред всем людом» Ну и покатила, задравши нос.

Стеша встала, поклонилась бабке, испросила прощения. Пошла за ратниками, повесив светлую свою головушку, а гул толпы заслышала, взглядом скользит, милого друга высматривает. Ветиха подхватилась, и следом поспешила. Девка-то ни в чем не виновата, душа добрая, свое последнее отдаст, а чужого ни крошки не возьмет, если не заслужила.

Лушка, подбоченись, всем узелок кажет, чуть ли не пританцовывает. Аришка, как только заметила Стешу, в ноги ей бросилась, прощения просить, шепчет: «Я не хочу, чтобы тебя наказывали, ты добрая, невиноватая» Сестра старшая накинулась на девочку, отталкивает ее от девушки, в спину тычет, приговаривая: «Вот, ужо, я тебе задам»

Воевода руку поднял, призывая к тишине. Все попритихли, слышно только как Ариша всхлипывает.

Лукерья и тут первая, будь-ка бы, отец для нее галдеж остановил: « Вору ухо рубят или руку или клеймо на лоб» – выкрикнула и затаилась за матерью. И тут дошло до воеводы, чья это затея, он на дочь зыркнул так, что даже мать вздрогнула, и зашептала: « Ох, дурная ты, исхлещет в кровь, разозлила мужа и мне за тебя достанется, быстрее бы в другу семью спихнуть, пусть они маются»

Тут Ветиха вышла, собой Стешу загородила, и говорит: «Раз девка в моем дому жила, так мою руку и рубите, а ее не тронь. Ее рукам цены нет» и завязки на рукаве рвет, оголяет, значит. Тут слезы у баб потоком, Ариша в обморок упала.

Воевода гаркнул, аж вороны вспорхнули с елок, что окрест росли.

– Пусть ступает Степанида по добру по здорову, туда, откуда пришла, крепость стороной обходи, мне тут не надо вражды такой. Это мое последнее слово.

Стеша низко поклонилась, как была в длинной рубахе подпоясанной, босиком, развернулась и пошла к воротам. Толпа стала редеть, Ветиха колодезной водой плеснула вслед, да остатки на девочку. Подхватил отец очнувшуюся малышку, и вошел в горницу»

– Задремала, что ли, Фень? – Дед Степан легонько локтем толкнул жену, – Уж больно затихла. Провел рукой по лицу, заплакала бабёнка.

– Да, не кручинься, все ладно буде, – он притянул к себе Федосью.

– Ой, перестань, жалко девочек, горемычные, что Стеша, что Аринка, – утирая слезы, тихо сказала бабушка, – Ты знаешь, что у меня слезы близко.

– Знаю, оттого и жалею, Фенюшка. Дальше-то рассказывать? Может, водички подать с валерьяной?

– Простой, а то котов взбаламутим, они ребятишек своим ором побудят.

Дед Степан заботливо укутал ноги жены, из ведра, стоявшего на лавке у печи, черпнул ковшом воды.

– Это я ещё приукрасил, там все суровее было. Продолжаю, тогда? – Федосья, всхлипнув, кивнула, – Вышла Стеша за ворота, кто вслед смотрел с сожалением, кто насмешливо, празднуя победу. Но ей теперь надобно о другом думать. Как крышу над головой сыскать, где пропитание добыть, да и то, что с другами своими, Мехметом и Прошкой, не попрощалась, тоже очень жалела. Идёт по своим стежкам, ей только ведомым, и думки свои гоняет, роса-то еще не высохла, подол у рубахи мокрый стал. А в крепости два человека сильно по ней загоревали. И оба в заточении, не по своей воле. Прошка сто раз проклял свой дар плотницкий, еле щелку проковырял в двери, и давай в нее Мехмета звать. А тот не поймет, вроде и рядом кто-то его кличет, и не видать никого. Со всей силы Прохор вдарил в дверь дубовую, подпорка Лушкина чуть дрогнула. Тут Миша принялся тянуться ногой, сбить бы полено-то, а не получается, веревка не пускает. Взял камень небольшой, кинул, подпорка как вкопанная, не шелохнется. Бился, бился, выручил-таки товарища, дрыном сшиб полено. Прошка выскочил, буркнул спасибо, спросил про Стешу. Мехмет то, что видел и слышал, рассказал. Махнул рукой в сторону Прохор и побежал к лазу тайному, чтоб значится, без глаз лишних сбегать из крепости. Нырнул в него, бурча себе под нос, что расчет с Лукерьей будет строгий. И по тропинке со всей прыти припустил, зная, где можно срезать, чтобы Стешу догнать. Лес округ с малых лет знал, да и зазнобу сердешную не раз провожал, тайно, все боялся, оберегал ее от лихого человека или от зверя дикого.

Стеша никак не могла определить место, где схорн сделала, перед тем как в крепость зайти, попрятала туда лук да стрелы, знак принадлежности к знатному роду, одежы с каменьями, меч небольшой и так по девчачьей мелочи всячины. Надежно место было, вон под той сосной ровно кто-то разорил его или лес за почти год сильно переменился.

– Так, Стеша-то, непростая девушка была? – спросила Федосья.

– Непростая, это точно. Княжеского роду, – Степан чиркнул спичкой, раскурил самокрутку, – Вот, Феня, какая ты торопыга. Не даешь обстоятельно рассказать. Не буду томить, о том, как Стеша в крепости очутилась, поведаю.

– Молчу, молчу, – она прикрыла рот ладонью.

– Род у нее древний был, отец князь, мать тоже из благородных. Только жизнь Стеши была не завидна по отношению к ней отца. Перед ней на свет появились четыре брата. Как по расписанию рождались, кажные три года, а она, Степанида, в не графика народилась, через год после младшего. Отец не возлюбил ее, все жену терзал, с кем она наблудила девку. У него же сыновья, а тут осечка. Искал, искал жениного полюбовника, но она была чиста как ангел. Так и не смирился отец с природы поражением. Девочка росла, а для него как будто ее и не было вовсе. Самый старший брат Всеволод, наоборот, обожал малышку, играл с ней, обучал всему. И езде на лошади, лучницу да охотницу из нее отменную сотворил, меч для ее ручки маленькой выковал да упражнения с ним показывал. Отец не одобрял поведение старшего сына, но и не препятствовал. А тот парнишка Евпатий, что Стеши на год старше был, уж больно завидовал. Всеволод с ним так не занимался, да и два брата тоже гоняли его от себя. Вырос волчонком, только собачился со всеми, и сестру задирал не по делу. Она ему отпор суровый давала, не раз он прятался от гнева сестриного. Только у отца в палатах и спасался порой. Княгиня дочку любила, всяким женским премудростям обучала. До пятнадцати лет Стеша росла как ветер в поле, никаких ограничений, свобода действия. Вот как только на белье пришло, тут же отец решил избавиться от дочери, выдать замуж далеко-далеко, аж за басурманина. Как бельмо она ему была, да из политических соображений, договор хотел мирный таким образом скрепить. Чтобы басурмане на южной окраине княжества не шалили, союзниками лучше бы стали. Всеволод, будучи уж женатым к этому времени, не хотел разлучаться с сестрой, говорил отцу, что не дело он затеял, а Евпатий, наоборот, поддержкой стал. Уж больно он хотел, чтоб сестрица сквозь землю провалилась, сгинула в гареме. Стеша взъерепенилась, крепко поссорилась с отцом. Так он ей вслед крикнул, что если она замуж не пойдет, как велит, то сам ее испортит. Такой постановки вопроса девушка не ожидала, и на время примирилась со своей участью. Танцевала на пиру в честь помолвки. Нарядная, сарафан, златом вышитый, кокошник с каменьями да жемчугами. Уж больно приглянулась она главарю басурманскому. Тайно приняла участие в мужском турнире, показывал князь перед басурманским отрядом удаль молодецкую своего войска. Младшего сына заставил стрелять из лука. В мишень он попал, в яблочко, пронеслась на коне мимо Стеша в мужицком наряде и расщепила своей стрелой братину. Знали об этом только Всеволод и мать, да Евпатий злобу затаил. Потакали они, ей всячески, понимая, что трудно придется их непоседе в гареме на чужбине. Выдавали ее не за молодца, а за отца его. Куда ему столько жен, ума не могли приложить. Тут на одну-то управы не сыскать, а там их косой десяток, да не один. По просьбе царя заморского, дабы не взять в жены девушку с изъяном, устроил князь не смотрины, а подсмотрины. Как там все было устроено, не расскажу, только пуще возжелал иностранец на Стеше жениться. Евпатий при гостях стал подсмеиваться над сестрой, мол, всю тебя оглядели, так и эдак вертели, как кобылу на ярмарке выбирали. Стеша со всей мочи в лоб ему вдарила, у того искры из глаз и обморок. А царь басурманский в восхищении, давно ему таких необъезженных дикарок не поставляли ко двору. Внутри все у него взбудоражилось, стал он князя торопить со свадьбой, чего волынку тянуть, мне по нраву, а девушка не посмеет ослушаться. Одно только и не учел, что его старший сын тоже влюбился в красавицу, да и за мать обидно стало, кому это понравится, когда их любимых матерей ни во что не ставят. Да супротив их уклада не попрешь, уважение старших для них неписаный закон. Загоревал парень, не нужна ему еще одна мачеха при живой-то маме.