Kitobni o'qish: «Морской коктейль из любви»
День первый
Счастье – удел низких людей. Наглых и беспринципных. Аня же всегда была правильной. Такой правильной, что от порядочности сводило зубы.
В этом доме возрождались надежды. Мама всегда говорила – семейное гнездо Левицких лечит душу скрипом половиц, шуршанием в стенах и тихим шелестом моря, которое виднелось из окон второго этажа. Вот оно лежит на ладони, такое маленькое издалека, и такое бескрайнее вблизи.
У Анны душа была надломлена. Ещё недавно она цвела набухающим бутоном, готовая вот-вот раскрыть красоту бархатных листьев пиона, тюльпана или розы (теперь уже неважно), а потом случайный прохожий сломал сочный стебель и поставил цветок в гранёный стакан на кухне, чтобы порадовать жену. Бутон всё же раскрылся, но уже ненадолго. И потом закрылся навсегда.
Домой Аня вернулась спустя тринадцать лет именно за надеждой, что всё наладится. Наладится ли – было неизвестно, но надежда давала стимул жить дальше, а не закончить ее в ванне с перерезанными венами или наглотавшись таблеток.
– Здесь ничего не изменилось, – жизнерадостный голос матери бил по ушам, словно она решила отрезвить дочь пощёчинами. – Хотя в прошлые твои визиты я иногда меняла цветы на подоконнике.
Аня стояла посредине детской комнаты, из которой открывался лучший вид на море, и вдыхала сладковатый аромат булочек. Ими пропахла мама. Порой Ане казалось, что даже кровь у Елизаветы Андреевны пахнет корицей и ванилью. Кондитер на работе, в выходные дни она пекла на заказ. Торты, корзинки, круассаны, макаруны… На кухне всё строго лежало на местах, и каждый солдат знал своё задание. Миксер, лопатки, шпатели, стеки, валики, кондитерские мешки с насадками разных форм. И сама мама, как дрожжевое тесто, упругая и мягкая, румяная и с глазами, отливающими солнечным светом.
– Я вижу, мам, – усталая после дороги Аня села на кровать и вытянула похудевшие ноги. В чёрных джинсах они напоминали китайские палочки.
– Ничего, всё наладится, – как мантру повторила мама и подтащила чемодан-кирпич к шкафу. – Левицкие здесь всегда обретали покой. Ещё твой папа любил приговаривать…
– … Люби дом свой, и он будет любить тебя, – договорила за маму Аня. – Только вот я давно Соколова.
– Но ты ведь развелась, – без задней мысли бормотала мама, развешивая дизайнерские платья Ани в покосившийся шкаф цвета венге. – Можно и вернуть фамилию.
Аня поморщилась и уставилась на блёклую полоску вместо обручального кольца. Да, так сразу и не привыкнешь.
– Ты не знаешь, что это такое. Вы с папой очень любили друг друга. И ты до сих пор засиживаешься на его могиле, пересказывая, что случилось за последнее время, хотя уже прошло два года, как он умер, – Аня быстро протёрла глаза, которые уже отвыкла красить за последний месяц. Чёртова тушь вечно размазывалась из-за слёз.
– Чего я не знаю? – мама похлопала длиннющими ресницами. Чернильные глаза Аня унаследовала от матери. И напоминала её маленькую, тощую копию.
– Что такое развод? Что такое измена? Каково это, когда ты вдруг понимаешь, что твоя выверенная жизнь исчезает?
Мама пожала плечами и вышла в коридор, словно её и не тронули слова дочери:
– Действительно, откуда мне знать… – донеслось до Ани бормотание матери.
Аня застыла натянутой струной. Нет, нет, тронь, и лопнет. Слова матери показались до боли подозрительными.
Пока принимала душ, механически расчёсывала мокрые до плеч волосы и выбирала самое невзрачное платье для маленького городка, куда ей пришлось вернуться, в голове по замкнутой линии крутились мамины слова. В итоге, решив, что она так пыталась её утешить (мол, не переживай, все проходят через измену, развод и увольнение с работы мечты), Аня спустилась на кухню с твёрдым намерением хотя бы несколько часов не думать об Эмиле.
– Поможешь мне? Я обещала Матвею занести пирожки с яблоком, но если уйду, вторая порция сгорит, – сетовала мама, пока крутилась на просторной кухне, посредине которой царём стоял мощный дубовый стол. Сейчас она заставила его противнями с ещё сырыми круассанами и корзинами с уже готовой выпечкой.
– Не знала, что ты сама разносишь заказы, – Аня наклонилась над румяными пирожками и вдохнула аромат яблок и корицы.
– Конечно, нет. Матвей починил мне раковину, так что это в благодарность, – мама наконец посмотрела на Аню и скептически оглядела её наряд. – Эти разрозненные полосочки цвета тушки сёмги – платье?
– Сарафан, мама, от Виктории Бекхэм, – Аня уже привыкла, что их вкусы в одежде разнились, как день и ночь. – Я отдала за него сто пять тысяч. Так что да, можешь считать это платьем.
– Ну, не знаю, не знаю. Стоит как моя дорогущая консоль в прихожей, на которую я копила год, – мама сунула Ане в руки корзину, а в рот слойку с малиной. – Вперёд! Магазин сантехники «Мастеровой».
– Вообще, я думала отдохнуть с дороги, – пробормотала Аня, откусив кусочек от слойки.
– Ага, и лежать, обливаясь слезами по Эмилю, – добродушно фыркнула мама и вытолкала её в прихожую, а оттуда на крыльцо. – Лучшее лекарство – работа. Вперёд.
– Я как раз стараюсь о нём не думать, – но мама уже скрылась в доме.
Тёплый ветерок принёс солёный запах моря. На городок уже опустился тёмный вечер, но вместе с ним пришла знакомая до мурашек томность и размеренность юга. Да, в душной, набитой людьми Москве, не найти такого умиротворения. Огни столицы ослепляли, и ты уже не знал, где искать спокойствие. А здесь в старой части города, куда редко забредали туристы, можно было побыть наедине с собой. Со своими мыслями.
Аня вышла на улицу и вскоре очутилась среди магазинчиков, редких кафешек и трёхэтажных жилых домов, которые вклинивались островками звуков детского смеха и добродушного ворчания старушек.
Тринадцать лет назад она не хотела уезжать. Эта мысль пронзила воспалённый бессонными ночами мозг, и от неожиданности Аня споткнулась и чуть не упала. Она уже и забыла, но тринадцать лет назад окончила школу, была влюблена и хотела остаться учиться в родном городе. Именно мама отправила Аню поступать в Москву, под предлогом найти лучшую жизнь. Нашла ли Аня? Тот ещё вопрос. Если бы она осталась, то возможно не носила бы дизайнерские шмотки, туфли по пятьдесят тысяч за пару и не разбиралась в дорогих парфюмах, потому что у неё не было бы на это денег. Но зато Аня не встретила бы Эмиля. Того самого Эмиля, которого позже застала в постели со своей начальницей, старше их обоих на десять лет.
Что двигало бывшим мужем, Аня до сих пор не знала. Возможно, всё сводилось к банальной алчности, всё-таки начальница владела сетью студий дизайна, а Эмиль никак не мог создать своё агентство и застрял на уровне дизайнера интерьеров. Возможно, головокружительная карьера Ани была связана с тем, что начальница (да, пусть она так и останется безымянной) с первых дней положила глаз на Эмиля. Теперь это уже не важно. Штамп о разводе в паспорте всё решил.
Важно то, что тринадцать лет назад Аня не хотела уезжать, словно чувствовала – падать будет больно.
Лёгкий струнный перебор на гитаре вытащил из тяжких раздумий, и молниеносный трепет пронёсся по рукам и закончился в районе затылка. Чувство, словно лёгкие крылья бабочек коснулись каждого участка кожи. В солнечном сплетении скрутился тугой узел. Аня впопыхах доела слойку, небрежно вытерла пальцы о сарафан и шагнула в сумрачное помещение магазина под лиричным названием «Мелодия души». Двери были раскрыты, над головой серебристым звоном разнеслись колокольчики. Одинокая лампочка болталась под потолком на проводе и освещала заставленную гитарами стену, которые красовались друг перед другом, словно девушки на выданье. Другая часть магазина отводилась под аксессуары: струны, чехлы, ремни, странные квадратные динамики и разноцветные баночки с непонятным содержимым. Аня была далека от музыки, а здесь ещё больше ощутила свою оторванность от этого мира. Даже не поняла, зачем зашла внутрь. Словно мышь, зачарованная звуками флейты Крысолова, Аню заманила внутрь гитарная мелодия.
В маленьком помещении пахло кожей и лаком, сам хозяин терялся в тени магазинной стойки, и только по тихим переборам Аня догадывалась, что там кто-то сидел.
– Это укулеле, – спустя пару минут раздался низкий, с терпкой хрипотцой голос.
Продавец заметил, как Аня наклонилась к маленькой гитаре с четырьмя струнами, но при звуке его голоса быстро отпрянула.
– А-а-а, – протянула она, делая вид, что поняла о чем он. – У вас здесь мрачновато, – она перевела разговор на привычную ей тему. – Вам бы не помешало повесить лампу дневного света и… я бы поставила сюда композицию из цветов, – Аня кивнула на угол витрины.
Во время разговора гитара молчала, но стоило замолчать, как хозяин или же просто продавец (она всё не могла решить кто он) продолжил наигрывать ленивую мелодию, от которой щемило сердце. Сообразив, что диалог не клеится, Аня коротко попрощалась и вернулась на улицу, в объятия южного вечера. Странный тип. Такими темпами он быстрее разорится, чем продаст хоть одну гитару или как их там… укулеле.
Аня ускорила шаг, желая быстрее отделаться от навязанной мамой ноши в виде корзинки с выпечкой, и через квартал увидела магазин «Мастеровой». Благо в маленьком городе не нужно объяснять, куда идти. На центральную улицу, и там все заведения от аптеки до продуктового. А магазин сантехники, название которого казалось смутно знакомым, уж точно не песчинка в пустыне.
– Тук-тук, – Аня постучалась в дверь и заглянула внутрь. – Я от Елизаветы Андреевны, – неловко добавила она.
Ровные ряды стеллажей, заваленных запчастями, яркое освещение в отличие от предыдущего магазинчика аж резало по глазам. Всё очень по-мужски выверено. В поздний час здесь не было посетителей, но явно кого-то ждали, раз до сих пор не закрылись.
– Иду! – из глубины магазина донёсся крик. – Лизавета Андревна звонила, предупредила, что от неё зайдут с посылкой, – мужской голос продолжал разглагольствовать из кладовки. – Хотя я просил её не заморачиваться, но она знает, что моя Нюша обожает булочки, – скрежет металла, видимо, сложил стремянку, и с лёгким чихом из угловой двери вышел высокий мужчина.
Наверное, они смотрели друг другу в глаза вечность. За это время Аня разучилась дышать и научилась заново. Перед глазами заплясали красные круги, которые в диком танце пытались сбить её с ног, но чудом, истинным чудом она устояла. И надеялась, что внешне выглядела не так безумно, как Матвей.
