Kitobni o'qish: «42–24»

Shrift:

За всё, что выстрадал
Когда-то,
За всё, чего понять не смог,
Две тени —
Зэка и солдата —
За мной шагают
Вдоль дорог.
После боёв,
Святых и правых,
Молитву позднюю творю:
Следы моих сапог кровавых
Ведут
Из бездны к алтарю.
Есть в запоздалом разговоре,
Есть смысл:
За каждый век и год,
Пока не выкричится в горе,
Пока не выплачется в боли,
Любя, душа не запоёт.

От составителя

Сегодня на территориях бывшего СССР разворачивается вооружённое противостояние, по масштабу происходящего сопоставимое с событиями времён ВОВ. Мы предлагаем вашему вниманию сборник стихов поэта М. Сопина (1931–2004), родившегося в с. Ломное Грайворонского р-на Белгородской области, детство и юность которого прошли в гуще сражений под Харьковом и на Курской дуге в 1942–1943 годах. После освобождения Советской армией оккупированных территорий мальчик М. Сопин оставил дом и с наступающими войсками дошёл к 1945 году до Потсдама.

Война закончилась, и взрослеющий в непростых условиях подросток живёт уже самостоятельной жизнью. В компании сверстников Михаил совершает путешествие по железной дороге на Дальний Восток, по сути, бродяжничая по стране. Результатом такого образа жизни стала его отправка на строительство Цимлянского водохранилища в качестве заключённого. Прошедшее войну подрастающее поколение, разумеется, не было образцом гуманизма и общественного благополучия, о чём не мало написано книг и снято фильмов. Уникальность же автора, по нашему мнению, состоит в том, что, пройдя повторное 15-летнее заключение в лагерях Северного Урала, он, выйдя на свободу, не только всерьёз занялся поэзией, но обзавёлся семьёй. А после переезда в Вологду при участии В. В. Кожинова и местного отделения союза писателей подготовил к публикации первые официально изданные сборники стихов, со временем был принят в Союз писателей СССР. Едва ли много можно привести в пример авторов с такой непростой биографией и с таким желанием заниматься творчеством.

Именно в Вологде и были написаны практически все представленные в этой книге стихотворения.

Основным замыслом данного сборника является создание образно-биографического портрета автора стихотворений, отображённого не стандартной, академической подборкой того или другого периода, но дающего единое, цельное представление о личности поэта и его драматической судьбе. Стихотворения подобраны по принципу сочетания нескольких смысловых направляющих: биографическая, авторская эмоционально-художественная, общественно-социальная, в некоторой степени историческая, а также субъективно-родственная (от составителя).

Несмотря на то, что некоторые стихотворения привязаны к давно минувшим эпизодам ВОВ, они удивительным образом входят в резонанс с происходящими вокруг нас, в наше время и дни, событиями, свидетельствуя о неизменности природы и сути человеческих характеров и взаимоотношений.

Хочется надеяться, что данный сборник послужит думающему современному и подрастающему поколению читателей своего рода зеркалом, в котором отразился практически весь диапазон русской «глубинной ментальности» в её предельных значениях.

Легенды

Воды древние,
Выплески чаек.
Встрепенулась душа,
Воскрыля:
Это дольний
Мне путь озаряя,
Из легенд светят
Шлемы
Кремля!
Но —
Как будто недавнее —
Помню:
Сердце мечется,
Словно в огне,
Точно ханские
Карлики-кони
Скачут Русью,
И значит, – по мне.
Русь.
Святыня моя,
Хлеб и камень.
Родников колокольная весь.
Бьют копыта
В то место,
Где память,
Чтоб навек позабыл,
Кто я есть…

Бабушка Наташа

Высоко-далече
Месяц колесом.
Дух от русской печи
Клонит в лёгкий сон.
Кот наставил ушки —
Мышка что ли где…
У окна – старушка.
Перед ней – кудель.
– Бабушка Наташа,
Вы ж совсем одна,
Для чего Вам пряжа,
Для кого она?
– Не могу без толку,
Жизнь прошла в труде.
И опять умолкла.
Знай, прядёт себе.
Лишь вздохнёт украдкой,
И качнётся тень…
А в окне, за хаткой, —
До небес кудель!
Разноцветья ситца
Веселы, свежи!
Ниточка струится
Светлая, как жизнь.

От Харькова до Льгова

Всё скошено.
Всё убрано.
Всё вспахано.
И первый снег
Летит на зимний путь.
А в поле скирды —
Серыми папахами
Сквозь завереть,
Сквозь снежную крупу.
И вот тогда,
Не помню точно дату,
Вдруг оживали
Кринки и горшки,
И собирались
С шумом в нашу хату
Поесть, попить, помыслить
Мужики.
От ламп многолинейных —
Что от солнца!
Вдруг запевали,
Руку козырьком,
Припомнив то «зелёных»,
То махновцев,
То белых
И червонных казаков!
Ну сколько их,
А будто – вся Россия!
И голоса плывут
За край небес.
Душе в самой себе
Невыносимо,
Когда вот так —
О вечном, о себе
Про атаманов,
Вольницу и Польшу…
И обмирало всё —
Не шевелись!
И хата становилась больше, больше,
И вот уж – степь:
Подковы. Сабель свист!
И всё. Конец!
Валясь в седле, чуть набок,
Ловлю я воздуха
Упругий ток…
И прихожу в себя,
Хлопочут бабы.
Кладут на раскалённый лоб
Платок…
Глаза открою,
Первое, что помню, —
Такая тишина. И пустота.
Лампадный свет.
Георгий на иконе
Глядит в меня особенно. Не так.
Ах, детство, детство!
Чувственность. Безбрежность.
От лампы свет
Лежит, как жёлтый сноп.
А там – зима
С восторгом белоснежным:
Салазками, блинами,
Чистым сном…
Луга. Луга.
Зелёные стрекозы.
Граница – Ворскла.
Тихая река.
На зорьке ранней,
Над землёй колхоза —
Невиданного цвета облака!
И детским сердцем,
Прозорливо метким,
Я утопал
В той синей полынье…
И этот свет
Останется навеки
В моей душе
И в нежности моей.
У сельсовета —
Фондовские кони.
Вдруг – молнии
Сверкающий палаш!
Ворвался ветер
Через подоконник
Чужой.
Тревожный ветер был.
Не наш.
Тихонько сполз.
Не рвался —
Лишь прошаркал,
Уйдя сквозь сад
По вишням,
По копне.
И сложно стало,
Холодно
И жарко.
И стало весело
И беспокойно мне.
А ветер дул уже
Туда, где папа
Нас будет ждать.
Июнь. Вокзал. Пути.
Я слышу песню
О больших этапах,
О бронепоезде
На запасном пути.
Подходит поезд.
Папа наш, влюблённый,
Рывком подхватит на руки меня!
И музыка
О солнце утомлённом
Зальёт вторую половину дня…
Постой, состав!
Куда мы? Так мне жарко.
Читает мама,
Что там пишут ей…
Но дым несло.
И поезд шёл на Харьков
По Северо-Донецкой колее…
Поклон семье,
Поклон родному дому —
Сухой земле,
Где отчий дом стоял,
Где под окошком
В вишнях
Птичий гомон
Живой
Живая слушала семья.
И у сарая
Вороной и сивый —
Ещё я слышу —
Хрумкают траву,
На долгий путь
Накапливая силы
И начинающуюся
Главу…

Предвестный свет

Ни всадников,
Ни окриков погони —
Видений бег?
Сквозь лунный хуторок
В ночное поле
Скачут,
Скачут кони.
В ночное поле.
В призрачность дорог.
Вбирает даль,
Распахнутая настежь,
Безумный бег,
Срывающийся всхлип.
Им несть числа!
Ночной
Единой масти
Исход коней
С трагической земли!
Багровый свет —
То знаменье иль знамя?
Предвестный свет
Грядущего огня…
Я жив ещё
И до конца не знаю,
Как это всё
Пройдёт через меня.

Ирина

В сорок первый,
Весел, шумен,
Я качусь,
На зависть всем,
В двадцать первое июня
На трамвайной «колбасе».
Громыхают перекрёстки!
Контролёры не журят…
Гладит ветер
На матроске
Золотые якоря!
На меня глядит игриво
Лентой давнего кино
Непогибшая Ирина,
Память детства моего.

Плюшевый медведик

Запылив мне глаза,
Большаками степными поедет
В счастье детского лета
Мечта, отпустив тормоза!
Там, где сердце моё,
Словно плюшевый старый медведик,
И стеклянные слёзы
Застыли в стеклянных глазах.
А горячие ветры тяжёлые —
Ближе и ближе.
Грозовые раскаты
Уже покатились вдали,
И я в страхе кричу:
«Заберите скорей ребятишек!», —
Пока гроздья фугасов
Ещё не коснулись земли.
Подхватили меня
Чьи-то сильные руки под мышки,
Одного из печально
Поющих твоих сыновей.
И ударил мне колокол
В огненный путь у Хотмыжска.
Не забыть мне его,
Не избыть
До конца моих дней…

Солнце над памятью

Ударю в ладони —
И вздрогну:
Какой я счастливый!
Цветёт и шумит
То, что будет
Войной сожжено.
Ударю в ладони —
Обвалится иней,
Как ливень.
С годами – всё тише.
Потом перейдёт в обложной.
Забытое вспомню:
Деревню,
Ребят и салазки!..
Лежанка гудит.
И сижу я —
Ладони к огню.
Заплачу от счастья,
Придумаю нежность и ласку,
Как был я любим,
Проходя по земле,
Сочиню.
Когда от печали —
Ни света,
Ни слов,
Ни спасенья,
Как будто ты загнан
На речку,
На тоненький лёд.
Мне радует сердце
Беседа со степью осенней.
Зажмурюсь – и тут же
Над памятью
Солнце встаёт!