Мост через канал Грибоедова

Лично я полагаю, что юмор – главное доказательство бытия Божия, потому что если бы все создалось «само», то мир был бы чистой математикой, в которой нет места шутке, а мы наблюдаем совсем иное.

Т. Толстая. "Два слова о Михаиле Гаёхо".

– «И мы еще дойдем до Ганга, и мы еще умрем в боях, чтоб от Японии до Англии сияла Родина моя». Слыхали такие стихи? В детстве, в классе не помню каком, я долго ходил под впечатлением от этих вот строчек. И мечтал о такой именно Родине.

– А я мечтал о динозаврах...

<...>

– Я мечтал о Родине, протянувшейся от океана до океана, – повторил Ипполит, – и не имел на то надежды. А теперь мечта готова осуществиться, и даже более чем...

– ...Аляску там не продали. Порт-Артур наш, Босфор и Дарданеллы тоже, и не только. В Палестине пашут землю русские мужики. Верховый правитель там Жваслай Вожгожог, он же Чсоквой Кучмучум, – вы вслушайтесь. Жваслай Вожгожог – в этих словах не меньше русского национального, чем в каком-нибудь «Дыр бул щыл». А в имени Кучмучум – разве не чувствуем мы дыхание азиатских просторов? Не говоря уже о зулусском корне происхождения всех четырех слов.

Музыка, говорил Лейбниц, есть тайное математическое упражнение не умеющей себя вычислить души.

Т. Толстая. "Два слова о Михаиле Гаёхо".

Если, идя по улице, вы вдруг заметили, что на вас нет брюк, — значит, это сон и можно спокойно идти дальше. И вообще можно чувствовать себя свободнее.

В некотором экзистенциальном смысле слово, если оно настоящее, должно иногда отклоняться от норм правописания. Если бы ты сам был словом в словаре, ты бы это почуствовал.

В некотором экзистенциальном смысле слово, если оно настоящее, должно иногда отклоняться от норм правописания, — сказал Жуков. — Если бы ты сам был словом в словаре, ты бы это почувствовал.

P.S. Если, идя по улице, вы вдруг заметили, что на вас нет брюк, — значит, это сон и можно спокойно идти дальше. И вообще можно чувствовать себя свободнее.

Это кажется невозможным, но если представить мир, который не сотворен один раз навсегда, а такой, в котором каждый миг является мигом творения, - то есть мигом, в который мир создается заново вместе со всем своим прошлым, - то в таком представленном мире нет ничего невозможного.

За спиной случая всегда стоит толпа вариантов, в том или ином виде подразумеваемых (пока случай одинок, нет места теории, необходимо множество, чтобы она могла развернуться).

И вообще, я думаю, что вся современная наука вышла из зеноновского парадокса о Ахиллесе как из гоголевской шинели, — сказал Жуков, — то есть люди поняли на этом примере, что можно следовать до конца за своей мыслью, не взирая на очевидное.