Kitobni o'qish: «Только и разговоров, что о море»

Shrift:

Часть первая

24

Врач сказал, что если она не остановится, то умрёт через пару лет.

Фэй страшно разозлилась, нехрен её программировать на такое, и даже хотела подать в суд. Да что там, она сходила к адвокату на бесплатную консультацию. Собственного поверенного пока решила не ставить в известность, но повсюду есть выжиги, которые выуживают рыбу из мутной воды, завлекая клиентов объявлениями «вы платите только в случае успеха!». Но приди к ним, и окажется, что и в случае неудачи издержки всё равно на тебе, горы каких-то подводных камней и вообще: «мисс Гейз, не уверен, что это дело можно выиграть».

– Он всего лишь делал свою работу, врач обязан сообщать пациенту о рисках. – Лощёный адвокатишка с некоторой тревогой следил за ней.

Точнее, он беспокоился о судьбе ветхого офисного стула, на котором сидела Фэй, и вздохнул с облегчением, когда она собралась уходить. Даже подсластил пилюлю на прощание:

– Но всё же сохраните мой телефон, мисс Гейз, вам может понадобиться поддержка. Вы не представляете, сколько исков выигрывают люди ваших… вашей комплекции – против авиаперевозчиков, заведений с узкими дверными проёмами, производителей неполезной еды, кресел, унитазов.

Он хохотнул, но, поймав разъярённый взгляд Фэй, немедленно заткнулся и до двери провожал её с непроницаемым выражением лица.

Тут он был прав, девушку весом в триста пятьдесят фунтов злить не стоит.

На самом деле он действительно мог пригодиться, если бы не был таким мерзопакостным. Многие из её клуба держали под рукой крючкотворов, чтобы при случае прищучить крупную компанию, которая провинилась перед такими, как они. В воздухе летали миллионные иски – о физическом ущербе, нанесении моральных травм и неуважительном обращении.

– Не выиграем, так хоть развлечёмся, – говаривала её приятельница Розмари-346. – Они у нас попляшут, фетшеймеры, лукисты и мизогины, ублюдки тощие.

– А мизогины-то они почему? – спросила Фэй, несколько утомлённая её энергией. Дамы сидели в кафе на широких диванах, обтянутых красной кожей, и ждали заказ.

– А потому что не бывает женщин без целлюлита, – тут же закипела Розмари. Она, впрочем, и не остывала никогда. – Это как сиськи и вагина, есть у всех, вопрос только в размерах, у одних больше, у других меньше. А эти уроды втолковывают поколениям девочек, что красота – это когда у тебя такого нет.

– Вагины?! – изумилась Фэй.

– Целлюлита!

Фэй нравилось слегка злить Розмари, так-то она прекрасно понимала, о чем речь, эта тема муссировалась уже многие годы, надо оглохнуть и ослепнуть, чтобы оказаться не в курсе бодипозитивных лозунгов. В сущности, их «клуб 333» создавался на той же волне. Туда не принимали людей, чей вес был ниже трёхсот тридцати трёх фунтов, а похудевших торжественно исключали. Каждый раз глава клуба Морган-431 произносил осторожную речь, в которой желал уходящему удачи и шутил, что их двери для него не закрыты. «Мы рады, что ты нас покидаешь, но не станем порицать, если вдруг вернёшься. В конце концов, всегда существует пространство для роста, есть ещё клубы 444, 555 и, свят-свят-свят, 666». Ха-ха-ха. Очень-очень смешно.

Иногда Фэй чувствовала, что ненавидит цифры. Весь мир свёлся для неё к числам – на весах, в медицинской карте, на сантиметровой ленте. Только и разговоров у людей – сколько весишь, похудела или прибавила, какой у тебя процент жира, объёмы, а ты поместишься в этом кресле? Вот как родится человек, нацепляют на него бирку с унциями-дюймами и показателями по шкале Апгар, так всю жизнь он с ней и ходит, только цифры меняются и добавляются новые. Возраст, коэффициент интеллекта, уровень дохода, длина члена или размер сисек, число подписчиков на твоём канале в Инстаграм – да мало ли чем люди измеряют успешность друг друга. И если сам не хочешь играть в эти игры, всё равно тебя взвесят, измерят и посчитают. «Мене, текел, упарсин»¹ пылают на каждой стене, в каждой голове, но толстяков на этом огне просто поджаривают.

Теперь ко всему в голове Фэй появилось табло обратного отсчёта: ещё в феврале у неё было двадцать четыре месяца, а в марте осталось двадцать три. Врачу она верила, хотя он назвал приблизительный срок, но дела плохи.

После того как прошёл первый приступ ярости, Фей вернулась к нему и потребовала объяснений.

– Коротко говоря, – доктор Гриффин вывел на монитор результаты её кардиограммы и ангиографии, – к вашему обычному диабету добавились ишемия и тромбоз, о которых я предупреждал ещё несколько лет назад. И всё это на фоне обструктивной болезни лёгких. Ничего неожиданного, как по учебнику.

– Это, конечно, большое утешение для меня, – кивнула Фэй. – Вы в таком случае наверняка знаете, как оно лечится – таблетки и всё такое? И не трудитесь произносить то мерзкое слово на «П». Я знаю! Я в курсе! Ещё что, кроме этого?

– Боюсь, кроме этого мне нечего сказать.

– Что, совсем ничего, вся современная медицина не может предложить мне ни колёс, ни уколов, ни операций? Можно ведь ушить желудок…

– В комбинации существующих заболеваний хирургия бессильна, если коротко. Если подробно – с такими лёгкими вы не сможете выйти из наркоза…

– Но я же бросила курить ещё в прошлом году!

– За это я вам бесконечно благодарен…

– …И набрала ещё полсотни фунтов.

Именно этот рывок к здоровью привёл Фэй в клуб 333. Смешно. Беседа с доктором чаще всего доставляла Фэй некоторое удовольствие, они перебрасывались короткими ехидными репликами, мрачноватый юмор Гриффина обычно не задевал. Но в последнее время она утратила самообладание, трудно держать себя в руках, когда слышишь: «Вам осталось два года».

– Ладно, так отчего я, по-вашему, умру? – Фэй была почти спокойна, ей удалось отложить переживания на потом и вести разговор, как светскую беседу. Она вообще была чемпионом по откладыванию проблем, чего уж там.

– О, это как скачки. – Доктор Гриффин позволил себе улыбнуться. – Мы можем гадать, какая из лошадок придёт первой, – диабет довершит свои разрушения, оторвётся тромб, откажут лёгкие или не выдержит сердце. Не хочу сказать, что вы вышли на финишную прямую, но считайте, она за поворотом.

– Это будет медленно и больно?

– С высокой вероятностью, всё произойдёт быстро, но ничего гарантировать не могу.

– И что, никаких шансов?

– Ну почему же, если не всё, то многое в ваших руках, как и прежде. Я дам вам направление к диетологу, вы же посещали его?

– Неоднократно, – кивнула Фэй.

– И наверняка получили рекомендации. Но в свете новых данных диету нужно ещё немного подкорректировать, тромбоз выдвигает нам дополнительные требования, так сказать…

«Меня и прежние не очень-то устраивали», – хотела сказать Фэй, но промолчала, наблюдая, как доктор распечатывает послание диетологу. Взяв направление, она вздохнула:

– Вы же понимаете, что, если бы я могла удержаться на диете, давно бы похудела? Я делаю это не нарочно.

Гриффин снял очки и устало потёр глаза.

– Я всё понимаю, Фэй, и уважаю и ваши усилия, и вашу честность. И потому говорю как есть. Или мы пытаемся затормозить процессы на фоне диеты и умеренных, крайне осторожных физических нагрузок, или вы не дотянете до сорока пяти.

В сущности, он был хорошим человеком, одним из немногих, кто соглашался честно лечить таких, как она. Большинство врачей, по сути, отделывались фразой: «А что вы хотите с вашим весом?» Если старику сказать «А что вы хотите в вашем возрасте?» – легко угодить под суд, а от толстяка можно отмахиваться бесконечно. Конечно, у вас болит спина, а вы как думали – таскать такую тяжесть. Конечно, не справляются сердце, лёгкие и печень. Конечно, у вас чудовищные отёки. Конечно, вы скоро умрёте – а вы как хотели? А она хотела жить. Фэй оскорбляло нежелание врачей хотя бы вникнуть в её проблемы. Кажется, явись она к ним с царапиной на пальце, её с порога встретят фразой: «Сначала похудейте». Доктор Гриффин пытался объяснить поведение коллег:

– Но, Фэй, вообразите, что на ваших глазах человек отпиливает себе ногу. И требует при этом остановить боль, кровопотерю и моральный дискомфорт. Что мы можем сказать ему на это?

– Псих, прекрати отпиливать себе ногу. Да, я понимаю. Но я не могу остановиться не из-за ослиного упрямства или безумия. И мне очень больно.

Самое страшное в этом разговоре, что доктор Гриффин в ответ промолчал. Смотрел с бесконечной грустью и состраданием и молчал, не делая попыток её успокоить, не обещая, что всё обязательно наладится. Именно тогда Фэй острее всего почувствовала: помощи ждать неоткуда.

Одного Фэй не поняла – почему это случилось именно с ней. Ну да, лишний жир. Никто не спорит, она не просто «полновата», а уже очень толстая. Но ведь бывает и похуже, у иных вес почти в два раза больше, чем у неё, они уже не могут ходить, а всё-таки живут. Женщины же её габаритов и вовсе оказываются энергичными и сильными. Фэй коллекционировала ссылки об успехах полных женщин, причём не в похудении, а в искусстве и бизнесе. Читала об одной, перескочившей в 444, которая работала вебкам-моделью, устраивая в Интернете шоу разной степени приватности. Не говоря о знаменитой Мисси, вполне пристойной модели плюс сайз. Её фото обошли обложки всех глянцевых изданий; она могла бы вступить в их клуб 333 и при этом родила, ведёт активную жизнь и, судя по Инстаграм, занимается спортом и путешествует. Да, конечно, Мисси едва за тридцать, а Фэй на десять лет старше, да и потяжелее будет. Да, она была толстой с детства и никогда не отличалась хорошим здоровьем. Да, её организм изнашивается в разы быстрее, чем у худышек. Но боже мой, почему же настолько быстро?!

Кстати, Розмари ненавидела Мисси. Когда Морган предложил сделать ту символом клуба 333, Розмари страшно разоралась:

– Запомни, эта сучка Мисси не нравится нам, большим женщинам! Она кумир для обычных комплексующих девиц – тех, кто весят по сто восемьдесят фунтов и считаю себя жирными. Они смотрят на неё и думают: «Вот, можно быть ещё жирнее и оставаться красоткой». А нас ей провести не удастся. Мы-то видели такие же тела в зеркалах и знаем, что целлюлит ей зафотошопили, талию подрисовали, складки разгладили, подбородки подшили. Всё это та же самая ложь об идеальных женщинах, только чуть адаптированная.

Позже, в баре, Розмари продолжила обличать Мисси, нервно прихлёбывая апероль шприц:

– А Инстаграм, ты видела её Инстаграм?

– Ну да, – меланхолично ответила Фэй. – И там, кстати сказать, она жир не фотошопит. Все двести складочек над коленками как на ладони. Не к чему придраться.

– Но во всех видосиках она ведёт себя, как шлюха! Отклячивает жопу, открывает рот и облизывается так, будто говорит каждому встречному: «Эй, ты, можешь засадить в любую из моих складок». Мерзость, какая мерзость.

– Ну, дорогая, зачем ты так? – Фэй очень хотела выглядеть справедливой, хотя ей тоже не нравилась Мисси. – Она модель высокого класса с огромными контрактами, ей нет нужды заниматься проституцией.

– Подумаешь, у таких шлюх просто клиенты другого уровня, какие-нибудь арабские шейхи, готовые заплатить за секс со знаменитостью.

– Не забывай, она замужняя женщина и мать. Нет, я думаю, дело в другом. Сексуальность обеспечивает самке безопасность. Она как бы сообщает: «Не убивай меня, я могу тебе пригодиться, меня ещё можно трахнуть». Не убивай, не бей, не оскорбляй.

– И сильно ей это помогло?

Фэй знала, что это не работает, она видела в Инстаграм Мисси нашествия хейтеров – комментарии, сочащиеся ненавистью, блюющие смайлики, свиные рыла, горки дерьма. Она иногда заходила к их авторам и рассматривала симпатичных загорелых парней, демонстрирующих свои автомобили, лыжную экипировку и полное довольство жизнью. Она видела и пузатеньких мужичков средних лет, разгневанных тем, что какая-то баба не желает обслуживать их представление о сексуальности. Это были и женщины разного вида и возраста, возмущённые наглостью Мисси, которая «позволяет себе» – позволяет себе быть яркой, фотографироваться голой, одеваться так, как они не смеют, будучи вполовину легче, смеяться, быть знаменитой, жить. Когда Мисси ломалась, вешала свои заплаканные селфи и писала о депрессии, среди тысяч поддерживающих комментариев эти люди писали ей: «Просто похудей! Возьми себя в руки, жирная сука, прекрати позориться, перестань жрать и ПОХУДЕЙ!!!»

Ах, если бы. Если бы она могла. Если бы все они могли.

Главной мечтой и главной мукой Фэй была одна картинка из рекламы, которую часто использовали самые разные компании, паразитирующие на толстяках: женщина снимает с себя слои жирного целлюлитного тела, а под ним обнаруживается тонкая гибкая фигура. Фэй даже во сне видела, как уверенными движениями высвобождается из складок, будто стаскивает с себя огромные пуховые штаны, скатывает ненавистную плоть, а под ней оказывается настоящая Фэй. Легкая, худенькая и очень счастливая. После таких снов она всегда просыпалась с ощущением ликования, а потом долго отчаянно рыдала.

22

Всё началось с синего шёлкового платья. Струящегося, нежнейшего, ослепительно дорогого и на три размера меньше, чем то, в которое Фэй могла втиснуться хотя бы теоретически. То есть по меркам обычной женщины оно всё равно считалось огромным, но для Фэй это была вещь из другой жизни, где такие, как она, наряжаются, сияют и кружатся в облаке шёлка и света. Оно висело в витрине, отбрасывая холодную сапфировую тень, и все вещи по соседству выглядели линялыми тряпками на его фоне.

Фэй толкнула дверь, вошла, и к ней тут же устремился белокурый хрупкий продавец.

– Только двадцатый размер, к сожалению, единственный экземпляр. – Он был вежлив и не выказывал раздражения или пренебрежения.

Фэй привыкла, что она не самая желанная гостья в бутиках. Нет, байеры не сбрасывали толстяков со счетов, ведь примерно четверть взрослого населения Америки имела серьёзную степень ожирения, глупо игнорировать такую огромную аудиторию. Но чаще всего полные люди довольствовались унылым масс-маркетом и несколькими линиями, которые создали модели плюс-сайз. Существовала и ниша неких карнавальных костюмов, призванных шокировать окружающих и бросать вызов классическому вкусу. Такие шмотки вопили: «Смотрите, я имею право быть жирной и крутой, мне плевать на ваше мнение!» Это, безусловно, прекрасно, но Фэй не хотела, чтобы её одежда вопила. Серьёзные же модельеры всё ещё считали себя революционерами, если выпускали вещи шестнадцатого размера, и обслуга дорогих салонов чаще всего смотрела на Фэй со снисходительным недоумением: ой, а такое бывает вообще? А зачем оно приползло?

Но этот парень, казалось, не видел ничего плохого в её объёмах и только сожалел, что ничем не может помочь.

Фэй вернулась домой в задумчивости: она пыталась представить, какой должна быть её жизнь, чтобы в ней нашлось место для сверкающего синего платья из натурального шёлка. Дело даже не в размере – оно выглядело слишком нарядным для неё. Конечно, её макбук был последней модели, машину Фэй купила под стать себе, большую и просторную, класса E, в гардеробе водились дорогие вещи, но ничего столь же праздничного и вызывающе шикарного она не имела. Это платье предназначалось для того, чтобы выставить свою хозяйку напоказ, а не замаскировать под кучу мусора, по недоразумению забытую в углу гостиной. И при этом в нём не было подросткового бунта, несколько неуместного после сорока лет. Оно просто говорило: «Я есть. Мне не стыдно. Жизнь удалась».

Провидение подбросило ей решение буквально через несколько дней: Клуб 333 пригласил на один вечер Кирогу. Это было недёшево, но часть членов обладала неплохими доходами и охотно жертвовала существенные суммы на культурный досуг.

Кирога считался самым полным тангеро в мире, и хотя его вес едва ли превышал триста фунтов, он смотрелся впечатляюще рядом с тонкими подтянутыми партнёршами. Блондинка, с которой он танцевал, выглядела бы изящной на фоне любой обычной женщины, а среди тех, кто весил в три раза больше неё, даже не казалась человеком. Как тень на стене, как рисунок тушью, как оживший диснеевский персонаж. Поэтому Фэй на неё почти не смотрела, даже и не думала сравнивать себя с ней – такое тело не для жизни. А вот крупный тяжёлый Кирога казался вполне достижимым идеалом. Он, как сытый лев – ну да, не слишком прыгучий и гибкий, но всё равно подвижный. Ноги и бёдра слушались его, двигаясь так легко и быстро, будто он не таскал на себе лишнюю сотню фунтов жира. Он был плавным, живым и страстным. «Наверняка трахается сколько захочет, – насмешливо подумала Фэй. – Молоденькие танцовщицы дают за мастерство, а ему хватает дыхалки, чтобы взять их не только лёжа на спине». Она завидовала и язвила по привычке, на самом деле чувствуя небывалый подъём – один из нас танцует, и не в комических номерах, а как полноценный романтический герой. Один из нас живёт.

Нельзя сказать, что до того дня Фэй ничего не слышала о танго – наоборот, она не раз наблюдала, как стареющие женщины на пороге шестого десятка вдруг осознавали, что теряют контакт со своим грузнеющим телом, и погружались в это развлечение с головой. Танго обеспечивало им движение и праздник, повод покупать вечерние платья и флиртовать.

Её коллега Амалия была как раз из таких. В обеденный перерыв Фэй увидела её в кафе и подошла со своей чашкой кофе. Амалия сидела в одиночестве и обрадовалась возможности поболтать: быстро выдала лавину информации – правила клуба, цены на индивидуальные и групповые уроки, имена лучших преподавателей.

– Я пришлю ссылку в Фейсбуке, вот увидишь, тебе понравится!

«Сколько энтузиазма! То ли им доплачивают за каждого привлечённого клиента, – подумала Фэй, – то ли и правда захватывает».

– А там есть… ну, такие, как я?

Фэй старалась не обсуждать свой вес с кем-то, кроме врачей и членов 333. Другие всё равно не поймут. Каждый только и ждёт повода посоветовать очередную диету и комплекс упражнений. У всех наготове история чудесного похудения «подруги моей сестры». И эти взгляды, в которых осуждение и жалость мешаются с тщательно скрытым ликованием: «слава богу, я гораздо стройнее». Нет. Нельзя давать людям ни единого шанса тебя задеть.

И всё же ей пришлось спросить.

Амалия запнулась, но ответила честно:

– Ну… таких больших нет, но много крупных женщин. Наш клуб специализируется на нестандартных тангерах, я сама, как ты видишь… – Она провела ладонью по животу, который с точки зрения Фэй был несуществующим, но для Амалии составлял целую трагедию.

Фэй научилась не комментировать такие вещи, не обесценивать чужие проблемы и не сравнивать, хотя внутри так и кипела. Суки. Суки. Что они понимают в «нестандартных фигурах» и «животиках»? Животик, ха! Брюхо! Жирное, необъятное вислое брюхо, за которым она не видела своего лобка – вот это в самом деле нестандартно, да.

Она несколько раз глубоко вдохнула и заговорила только когда смогла изгнать из голоса даже намёк на раздражение:

– Ты меня обнадёжила, Амалия, спасибо, жду ссылку.

В глубине души понадеялась, что та забудет, но едва они разошлись по рабочим местам, мессенджер Фейсбука звякнул и показал новое сообщение.

«Что ж, может, и загляну к ним как-нибудь».

Но Фэй удивительно быстро решилась на визит. Клуб располагался поблизости от её дома, как раз по пути с работы, а на первую встречу можно было записаться по Интернету. Уже через неделю Фэй парковалась на частной стоянке и, между прочим, отметила, что другие машины не хуже её «Dodge Hellcat», а то и подороже – похоже, здесь танцевал упитанный средний класс, соль земли. Она собралась с духом и выбралась наружу.

Толстяк, приходящий в спортзал, притягивает к себе массу внимания. Ресепшионисты пытаются впарить ему самый дорогой годовой абонемент, тренеры делают ставки, явится ли он на второе занятие, накачанные мальчики и девочки тихо молятся о том, чтобы он пыхтел и брызгал по`том подальше от них. Танцевальные клубы вряд ли сильно отличаются, и Фэй приготовилась к атаке.

Но из-за стойки навстречу вышла спокойная дама средних лет с именем «Рамона» на бейджике, которая предложила для начала провести небольшую экскурсию по клубу:

– Мы не будем заходить в помещения, где идут занятия. На время урока это приватная территория для наших учеников. Но у нас бывают открытые дни, если захотите посмотреть. А вот свободный зал, взгляните. – Рамона, открыла дверь и включила свет. Фэй вошла и тотчас отразилась в огромном зеркале. Это выглядело так скверно, что она тут же решила отказаться от идеи танго, регулярно видеть себя во весь рост – слишком большое испытание. Дома она довольствовалась небольшим зеркалом в гардеробной и маленьким в ванной.

Рамона не заметила её замешательства и продолжила экскурсию:

– Здесь у нас раздевалки с отдельными кабинками.

Фэй увидела довольно широкие двери, внутри помещался шкафчик для одежды, очередное зеркало и банкетка. Она прикинула, что, пожалуй, сможет там переодеться, не ударяясь локтями о стены.

– Из каждой можно пройти в персональную душевую.

Фэй представила, сколько же это должно стоить – возможность не бегать голой на глазах у других женщин была только в дорогих клубах.

– К услугам гостей бар со свежевыжатыми соками, белковыми коктейлями и травяными чаями. Хотите зерновой батончик, мисс Гейз?

Фэй не хотела.

– В зависимости от абонемента вы можете взять в месяц восемь индивидуальных уроков у преподавателя или пойти на групповые занятия. Вип-условия предусматривают возможность посещения любых групп в неограниченном количестве – у нас ведь не только танго, но и латина, и даже рок-н-рол, список я потом покажу. Кстати, в клубе есть массаж и СПА, для разных абонементов их услуги либо предлагаются с большой скидкой, либо бесплатны. А теперь давайте посмотрим, у кого из наших учителей есть свободные часы в этом месяце. – Рамона подвела её к своему столу и вывела на монитор расписание. – Смотрите: Линн, Том, Николай, Джошуа.

Фэй разглядывала фотографии стандартно симпатичных парней не старше тридцати пяти и чувствовала себя немножечко в борделе. Попыталась вспомнить имена, которые называла Амалия.

– Ну, может быть…

– Я вас не тороплю, – остановила её Рамона. – Такие решения принимаются при личной встрече. Сейчас вы можете с ними познакомиться, а потом обсудим ваш абонемент… С кого начнём? О, привет, Том!

Фэй оглянулась на вошедшего, и в груди у неё заныло.

– Мне всё равно, – ответила она.

После пятиминутных бесед с темнокожим Джошем и белобрысым Линном Фэй была готова сбежать. Трудно вынести момент, когда стандартно-лучезарная улыбка на симпатичном мужском лице сменяется лёгкой паникой. Парни быстро брали себя в руки, но Фэй успевала увидеть их разочарование и тревогу: не просто богатая курица пришла растрясти жопу – тут ходячая проблема явилась. С какой стороны к ней вообще подступиться? И заниматься наверняка не будет, знаем мы таких.

От встречи с Николаем она отказалась, но из вежливости пришлось поговорить с Томом – в конце концов, они уже столкнулись нос к носу, неловко показывать, что он её не заинтересовал.

Фэй вошла в ярко освещённый зал, увидела зеркало и поморщилась. Том неторопливо встал, подошёл к стене и отключил часть ламп:

– Если вам так спокойнее.

– Я…

– Вы боитесь и смущаетесь, я знаю. И знаю, чего вам стоило прийти. Почему вы решились?

Неожиданно для себя Фэй ответила правду:

– Я увидела Кирогу…

– О, это многое объясняет. Но вы ведь понимаете, что пройдут годы, прежде чем вы обретёте такую лёгкость? И это будет трудно.

– Вы меня нарочно хотите отпугнуть, чтобы не возиться?

– Я бы мог просто отказаться.

Фэй поняла, что против обыкновения внимательно смотрит ему в лицо. Она старалась не разглядывать людей, тщетно надеясь, что и они не будут на неё таращиться. К тому же не любила считывать их мысли на свой счёт, замечать насмешку или отвращение. Но этот парень оставался абсолютно спокойным. Бледный, со старомодной стрижкой и дурацкими усишками, он походил не на спортсмена, а на настоящего наёмного танцора, какого-нибудь коварного испанского жиголо из старинного чёрно-белого фильма. Но в глазах его читались только дружелюбное внимание и, пожалуй, любопытство.

– Не буду скрывать, мне интересно. Вы для меня серьёзная задача, Фэй.

Она хмыкнула:

– Что ж, я подумаю! – И повернулась к выходу.

– Буду ждать вас, Фэй, – прозвучало ей в спину.

«Надо же так любить деньги!» – Фэй всегда прятала смущение за цинизмом.

Рамона протянула ей несколько листочков:

– Вот все наши предложения, но я бы посоветовала этот вариант. Вы оплачиваете восемь индивидуальных занятий в месяц, а к концу этого срока определяетесь, хотите ли продолжать. Цена будет чуть больше среднемесячной, но если потом решитесь, мы вычтем эту сумму из стоимости годового абонемента.

Фэй кивнула и пообещала перезвонить.

Идя к машине, она ещё не знала, будет ли заниматься. Но внезапно поняла, почему так заныло в груди, когда вошёл Том: несмотря на странный устаревший имидж, он был чертовски, чертовски красив.

1.Согласно ветхозаветной Книге пророка Даниила – слова, начертанные на стене таинственной рукой во время пира вавилонского царя Валтасара незадолго до падения Вавилона. Буквальный перевод с арамейского «мина, шекель, полмины» – «взвешен, измерен, оценён».