Kitobni o'qish: «Кто ты? Рыцарь или буржуа»

Shrift:

* * *

Исторические образы морали

Автор этой книги Мария Оссовская (1896–1974) – видный польский философ и социолог, специалист в области теории и истории этики. Хотя ее работы получили известность далеко за пределами Польши, на русский язык они переводятся впервые. Многие идеи М. Оссовской носили пионерский характер, оставили заметный след в современном обществознании. Так, статья «Наука о науке», написанная ею в 1935 г. в соавторстве с мужем, известным социологом Ст. Оссовским, как признано в мировой литературе, положила начало новой отрасли знаний – науковедению. В ее работах было впервые предложено и научно обосновано понятие «нормативный образец личности», которое и поныне играет огромную роль в исследованиях по социологии культуры и которое, как мы увидим, во многом предопределило плодотворность ее исследований по истории нравов.

Научная деятельность М. Оссовской началась вскоре после окончания ею философского факультета Варшавского университета, где ее учителями были известные представители «Львовско-варшавской школы» – В. Татаркевич, Я. Лукасевич и Т. Котарбиньский. Первоначально ее интерес был обращен к вопросам аксиологии, затем – к семантике. Семантические исследования, которые послужили основанием присуждения ей в 1932 г. докторской степени, наложили отпечаток на все ее творчество. М. Оссовская уделяла особое внимание анализу понятий и уточнению терминов, считая, что это дает возможность вычленить реальные проблемы и отбросить псевдопроблемы. Однако главной целью своей научной деятельности, а по словам хорошо ее знавших польских философов, даже главной целью своей жизни М. Оссовская считала исследование морали. Этика была средоточием ее научных интересов, можно сказать – призванием.

Уже в годы гитлеровской оккупации, активно участвуя в движении Сопротивления, М. Оссовская руководила подпольным семинаром по проблемам морали. В 1945 г. она возглавила кафедру теории морали, впервые созданную для нее в Лодзинском университете; в 1948 г. она возвращается в Варшаву, где до ухода на пенсию (1966 г.) возглавляла кафедру истории и теории морали и одновременно (с 1956 по 1962 г.) руководила отделом теории и истории морали в Институте философии и социологии Польской Академии наук. В 1972 г. М. Оссовская была удостоена Государственной премии 1-й степени.

Свою основную задачу в области этики М. Оссовская видела в том, чтобы создать науку о морали, которая была бы столь же строгой и авторитетной, как другие науки. Она считала, что явления морали следует изучать «таким же образом, как ботаник изучает растения, а специалист в области языкознания изучает язык» (См.: Ossowska M. Podstawy nauki o moralnoњci, Warszawa, 1963, s. 9.)

Необходимо, полагала она, выделить явления морали в «чистом виде», отделить их от искаженного воздействия оценочного момента; объективность этического анализа отождествляется с ценностной нейтральностью. В таком подходе мы видим влияние идей неопозитивизма, в той или иной степени обнаруживающееся на всех этапах творчества М. Оссовской; однако это влияние она постоянно преодолевала конкретными результатами своих исследований, и в исторических работах от позитивизма остался, пожалуй, только стиль рассуждений, который, впрочем, имеет и свои достоинства, связанные прежде всего с высокой логической культурой.

Для реализации поставленной перед собой цели М. Оссовская наметила исследовать три группы проблем.

1. Теория морали, которая в зарубежной этической литературе получила название метаэтики. Сюда относится прежде всего анализ моральных оценок и норм с тем, чтобы вычленить те черты, которые отличают их от оценок и норм в других областях.

2. Психология морали, где речь идет об исследовании мотивации оценок и действий людей, моральных чувств, патологии в сфере морали и др.

3. Социология морали, предметом которой является анализ общественных условий формирования моральных явлений, анализ морали различных эпох и социальных групп. Оссовская интенсивно работает над реализацией этого плана, выпуская одну книгу за другой.

Первой группе проблем посвящен фундаментальный труд М. Оссовской «Основы науки о морали», который был готов к опубликованию уже в 1939 г., но вышел только после войны, в 1947 г. В этой работе М. Оссовская проводит идею, что успешность этического исследования определяется прежде всего методологией, суть которой она понимала как право исследователя на бесстрастное изучение моральных явлений вне их оценок. Она выступает против сложившейся в этике веками традиции, когда мораль мыслилась лишь как система норм и принципов. Для такого рода выступления в то время требовалось определенное историческое воображение, и М. Оссовская его проявила, что открывало путь для плодотворного исследования различных аспектов морали и тем самым для определения адекватного содержания предмета этики. Однако ход рассуждений М. Оссовской во многом совпадал с неопозитивизмом, особенно там, где она отстаивает чисто описательный характер моральных суждений. Но заметим, что связь с методологией неопозитивизма в работах Оссовской является скорее логической, нежели генетической. Будучи исследователем на редкость кропотливым, вдумчивым, она в отличие от неопозитивистов не ставит знака равенства между обоснованием оценок и возможностью их выражения в категориях правильного или неправильного. «Из того факта, что оценки не поддаются обоснованию и что никто до сих пор не сумел эти обоснования найти, вовсе не значит, что они не бывают правильными или неправильными» См.: Ossowska M. Podstawy nauki o moralnoњci, s. 99., – пишет М. Оссовская.

Она не согласна с позитивистами, что моральные явления могут выражать лишь чувства людей. В то же время Оссовская считает, что моральные нормы лишены объективного содержания, что они поэтому обладают лишь логической ценностью; и хотя в рамках определенных нормативных систем их можно обосновать, тем не менее в случаях, когда сталкиваются между собой две противоречащие нормативные системы, ни одну из них нельзя предпочитать другой.

В «Основах науки о морали» особое значение имеют те разделы, в которых автор пытается выявить специфику моральных оценок и норм и ищет окончательный и достаточно убедительный критерий для определения самих моральных явлений. Иными словами, речь идет о том, чтобы дать определение морали, очертить круг вопросов, составляющих предмет науки о морали. М. Оссовская приходит к правильному выводу, что аналитическим путем нельзя создать понятие морали, поскольку мораль формируется под влиянием различных традиции и опыта социальных групп той или иной эпохи. А то общее, что имеется в различных системах морали, относится лишь к названию, к терминам, но не к их содержанию. Тем самым она говорит о возможности дать лишь лингвистическое, а не содержательное понятие морали. При этом М. Оссовская сознает, что понятие морали, выведенное лишь лингвистическим путем, не является плодотворным для построения науки о морали. Не случайно Т. Котарбиньский в рецензии на книгу «Основы науки о морали» писал, что в ней речь пока не идет о создании фундамента новой науки, на что претендует автор, поэтому книгу было бы правильнее назвать «Введение в науку о морали» (См.: Katarbiсski T. Recenzja z: Ossowska M. Podstawy nauki o moralnoњci. – Przegl№d Filozoficzny, 1969.)

М. Оссовская, по существу, не возражала против такого мнения и пришла к выводу, что вообще нельзя создать единой, систематизированной науки о морали, поскольку до сих пор нет единого представления этиков о предмете своего исследования. Поэтому, по ее мнению, в сложившейся ситуации можно создать лишь ряд наук о морали, а именно: аксиологию морали, фелицитологию, или науку о счастье, и перфекционистику, которая занималась бы анализом личных предпочтений людей. В результате предметом этики в высшем смысле этого слова, по мнению М. Оссовской, остается исследование отношений между людьми. Что же касается изучения моральных явлений, составившего, как мы уже отмечали, смысл работ М. Оссовской, то она видит в этом лишь важное звено для формирования в будущем науки о морали – звено, которое заслуживает, как она считает, особого внимания. Таким образом, М. Оссовская продолжала свои исследования, так и не располагая ясной характеристикой моральных явлений, а следовательно, не располагая понятием морали, разделяя, впрочем, в этом отношении судьбу многих этиков.

М. Оссовская затем приступает к анализу психологии морали. Этим проблемам посвящена книга «Мотивы поведения» (1949), анализирующая сферу моральной жизни человека. Она подвергает критике те мотивы, которые многие исследователи начиная с XVIII века ищут в «природе человека» – принцип удовольствия, эгоизм или альтруизм и т. п. Подробно рассматривая каждую из этих позиций, М. Оссовская убедительно показывает, что безнадежно в «природе человека» искать ключ к объяснению таких сложных поступков людей, как моральные, тем более что сама «природа человека» по-разному трактуется теми или иными философами. Однако своего решения вопроса о мотивах морального поведения М. Оссовская не дает, ограничившись выражением согласия с положением Ларошфуко, что гораздо сложнее познать «человека вообще», чем каждого в отдельности.

Вслед за психологией морали М. Оссовская обратилась к исследованию социологии морали, посвятив ей цикл работ, открывающихся книгой «Буржуазная мораль» (1956). В 1963 г. вышла ее работа «Социология морали». В ней М. Оссовская поднимает целый ряд общих проблем, среди которых можно выделить три группы: анализ причин, определяющих формирование морали различных социальных групп; проблемы, связанные с функционированием норм морали; анализ метода и теории, которые могут быть пригодны для исследования морали. Хотя не все затронутые в книге вопросы исследованы с той тщательностью, которая характерна для работ Оссовской в целом, здесь дается систематизация проблем социологии морали, а также подводятся итоги теоретической мысли в этой области. А именно: выявляются различные методологические подходы к анализу моральных проблем, оцениваются присущие этим подходам категории, их роль в развитии социологии морали и т. д. М. Оссовская сурово критикует функциональный подход в социологии за его крайний формализм, хотя сама она не лишена влияния его методологических постулатов, что нашло свое подтверждение в работе позднего периода «Моральные нормы», в которой главным критерием классификации норм она считает выполняемую ими общественную функцию.

Книга «Моральные нормы. Попытка систематизации», вышедшая в 1970 г., занимает особое место в творчестве М. Оссовской. Она свидетельствует о расширении круга научных интересов, выразившемся в обращении к анализу моральных норм, их роли в обществе и в нравственном развитии личности. М. Оссовская характеризует моральные нормы, действующие в рамках нашей эпохи, ее культуры, с точки зрения того, какие последствия для общества имеет их соблюдение или нарушение. В результате читатель получает тонкий анализ функций моральных норм, далекий от схематизма и упрощения. Автор категорически отметает тезис, будто моральные нормы служат лишь смягчению напряжения в отношениях между людьми и что их главная роль сводится к уменьшению страданий и увеличению удовольствия. Ведь во многих случаях, пишет она, более правильно для личности противопоставить себя большинству, хотя это и чревато столкновениями и конфликтами. Некоторые формы конфликтов, по ее мнению, необходимы как в общественном, так и в этическом плане, поскольку это связано с имманентно присущим нашей традиции отсутствием единства этических идей. В этой традиции, подчеркивает М. Оссовская, наряду с развитием моральных норм, способствующих ослаблению напряжения между людьми, очень важное место занимает идея достоинства личности. Она реализуется в признании человека высшей ценностью, в борьбе личности за собственную индивидуальность. Те, кто исходит из этого принципа, подчеркивает М. Оссовская, в значительно большей мере способствуют установлению гармоничных отношений между людьми в обществе, нежели те, кто выступает за гармонию ценой отрицания каких-либо конфликтов в обществе.

«Те, которые руководствуются в своем поведении заботой о себе, как правило, поддерживают людей, имеющих свою индивидуальность, свои особые черты. Между тем огромное множество одинаковых конформистов могло бы очень легко добиться гармонии межчеловеческих отношений в обществе. Конфликты между людьми и группами считаются отрицательным явлением с точки зрения гармонии именно такого рода. Поэтому полное устранение конфликтов неприемлемо для того, кто заботится о реализации несомненных ценностей личности»
Ossowska M. Normy moralne. Warzawa, 1970, s. 67–68.

В этих рассуждениях М. Оссовской выражена точная по существу и важная в воспитательном плане мысль: моральные нормы могут служить установлению гармонии между людьми, если они в качестве высшей цели имеют в виду интересы, потребности личности, если они способствуют ее моральному совершенствованию – развитию у каждого чувства собственного достоинства, а следовательно, уважения к другому человеку.

Как видим, творчество М. Оссовской многогранно. Одной из наиболее ярких и плодотворных сторон его являются исследования по истории морали и этики, основные результаты которых представлены в данном сборнике. В сборник вошли две крупные работы М. Оссовской: «Рыцарский этос» и «Буржуазная мораль», а также статья «О некоторых изменениях в этике борьбы». «Рыцарский этос» – анализ аристократического нравственного идеала, который преобладал в общественном сознании античности и средневековья. В «Буржуазной морали» рассмотрен личностный нравственный образец, явившийся идеализацией условий жизни домонополистической буржуазии, а говоря точнее, получивший господство в ранне-буржуазной среде. Статья об этике борьбы ставит вопрос об изменениях в межчеловеческих отношениях, которые обусловлены идеологизацией общественной жизни империалистических государств. В совокупности все три работы, которые мы расположили в исторической последовательности, не совпадающей, правда, с хронологией их написания («Рыцарский этос» написан позже «Буржуазной морали»), дают достаточно конкретное и живое представление о нравах в эпоху классовой цивилизации и – самое главное – обозначают основную тенденцию их развития.

Предмет, которым занимается М. Оссовская в названных работах и который можно обозначить как научный анализ реальных нравственных процессов в их историческом развитии, представляет для этики (в частности, для советской этики 80-х годов) первостепенную – и теоретическую, и нормативную – актуальность.

Сегодня, кажется, все согласны с тем, что этика есть наука о морали (нравственности). Но вопрос о том, что представляет собой нравственность, остается невыясненным; речь идет не о теоретическом определении (хотя и здесь много спорных проблем), а об установлении эмпирических границ, фиксации качественного своеобразия явления. Парадокс, обнаружившийся в творчестве Оссовской, вообще свойствен развитию этики, и он состоит в том, что этика смело рассуждает о сущности морали, но не умеет вычленить ее как эмпирическое явление. Нравственность образует такую область действительности – область межчеловеческих отношений, – которую нельзя идентифицировать без апелляции к терминам морального сознания. Однако моральное сознание не является надежным путеводителем в мире ценностей, ибо оно не только выражает, но весьма часто, а в определенных социальных условиях как правило – искажает действительный ценностный смысл поступков, отношений; без предварительной критики оно не может стать эмпирическим основанием науки. Увы, зеркало морального сознания – кривое зеркало. И это не единственная трудность, препятствующая тому, чтобы нравственность из обыденного факта стала фактом науки.

Другая, еще более фундаментальная трудность связана с тем, что область реальной нравственности практически безгранична; нет такой сферы общественной и личной жизни, которая не становилась бы предметом моральной оценки и регуляции. Понятия доброго и злого, справедливого и несправедливого, человечного и бесчеловечного самым естественным образом прилагаются к экономическим, политическим, бытовым и всяким другим общественным отношениям, а в определенном аспекте и к природным процессам. В этом смысле мораль вездесуща, повсюдна, она соприсутствует во всем многообразии человеческой деятельности и потому необъятна. Далее, будучи разлитой по всей ткани общественных отношений, находясь везде, она в то же время не имеет собственной предметной сферы бытия; мораль не локализована в социальном времени и пространстве, хотя бы наподобие того, как локализованы однопорядковые с ней искусство, религия, право.

Есть, следовательно, много причин, в силу которых этике трудно встать на твердую почву исторических фактов, и она до настоящего времени еще не встала на нее. На первоначальном этапе развития философия имела непосредственные контакты с эмпирической действительностью; в обоснование своих выводов она ссылалась на простую, всем доступную очевидность. Однако по мере развития наук и форм культуры ее фактическая база стала более строгой, систематизированной, а связь с общественной практикой – опосредованной. Между философией и действительностью возникла средняя, связующая зона конкретных областей знания и культуры: онтология в своих обобщениях опирается теперь на естественнонаучную картину мира; отношение философии истории к самой истории опосредовано данными разветвленного и все более специализирующегося обществознания; отношение эстетики к эстетической действительности опосредовано уровнем развития литературы и искусства, а также частными обобщениями, содержащимися в искусствоведении, литературоведении, технической эстетике; даже логика уже имеет дело с процессом мышления, подвергшимся предварительно формализации в точных областях знания. Из всех философских наук, пожалуй, только одна этика осталась на первоначальном уровне философствования и связана с нравственной реальностью прямо, без посредствующих звеньев, вынужденная довольствоваться субъективными и по неизбежности случайными наблюдениями. Действительность входит в этику в ее поверхностном, дилетантском восприятии, как житейская мудрость, здравый смысл. Она входит в нее в виде отдельных примеров, случайных наблюдений, т. е. сугубо абстрактно, искаженно, однобоко. Ведь общественная жизнь, как подчеркивал В. И. Ленин, так сложна, многообразна, запутанна, что в ней всегда можно подобрать любое количество примеров для доказательства любого положения. Примеры в этике, даже если их очень много, ничего не доказывают. Отсюда ясно, как важны для развития философской этики области знания, призванные упорядочить, систематизировать, научно документировать реальные нравственные явления, сложный и на первый взгляд необъятный мир общественных нравов. Среди таких, все еще формирующихся областей знания одно из важнейших мест наряду с психологией морали, моральной педагогикой занимает как раз история нравов.

Вопрос об эмпирическом основании этики, в частности о ее исторических корнях, имеет также важное практическое значение. В ходе своего развития социалистическая нравственность по-разному относилась к нравственному опыту прошлого, периоды радикального отрицания сменялись периодами целенаправленного заимствования. Так, если говорить о развитии социалистической нравственности в СССР, то первоначальное отношение к нравственному опыту предшествующей истории было более или менее отрицательным. Тогда как начиная с 60-х гг. идет плодотворный, хотя и не лишенный издержек процесс практического овладения гуманистическими ценностями прошлого. Чем объяснить такой переход от конфронтации к компромиссу? И что в данном случае предпочтительней: гнев или милость? Признавая необходимость бережного отношения к нравственному опыту прошлого, можем ли мы утверждать, что древность в этой области является свидетельством высокого качества? В сфере морали старое действительно часто бывает лучше нового. К примеру, такие феномены общественных нравов, как потребительство, вещизм, спекуляция, для нашей страны сравнительно новы; однако они характеризуются нравственным сознанием негативно, и в противовес им оно апеллирует к старым, вековечным нормам доброты и справедливости. Может быть, нравы что вино: чем старее, тем лучше? Оказывается, тоже нет. Так, взятка и другие злоупотребления служебным положением, без искоренения которых не может быть речи о здоровой социальной атмосфере, являются весьма старыми спутниками российской государственности. Что же считать в области морали старым и что новым? Что заимствовать из нравов прошлого, а что решительно отвергнуть? Для ответа на эти и многие другие злободневные вопросы нравственного воспитания, помимо всего прочего, необходимо знать, каковы общая историческая тенденция развития нравов, механизмы перехода от одной системы ценностей к другой, конкретные формы их взаимодействия. Такие знания можно почерпнуть только из изучения истории нравов, один из удачных опытов которого являет собой как раз собранные в данном сборнике работы М. Оссовской.

Исследования М. Оссовской по истории морали ценны как методологией подхода, так и конкретными выводами.

Что касается методологии, то здесь, на наш взгляд, наибольший интерес вызывает проблема отбора, говоря точнее, критерий систематизации материала. Нравы, тем более если речь идет о ряде эпох и многих народах, необъятны по объему и различны по ценностному значению. Чтобы их охватить, необходимо ввести существенные ограничения и, самое главное, теоретически организовать. Исследование, которое имеет целью просто описание нравов, но не ставит его заранее в связь с определенной теоретико-нормативной позицией, будет иметь, конечно, историческую ценность, но вряд ли этическую. Таковы, например, всесторонние описания быта определенных эпох или слоев населения, наподобие известной истории римских нравов Л. Фридлендера. Однако, желая избежать одной опасности, легко впасть в другую, когда изучение истории нравов оказывается простой иллюстрацией заранее известных выводов. Примерами такого рода изобилует, в частности, советская этическая литература; можно сослаться на попытки эмпирически обосновать качественное различие рабовладельческой и феодальной морали, показать, что переход от первобытной эпохи к классовой цивилизации был прогрессом также и в нравственном отношении. (Не затрагивая сейчас вопроса о верности или неверности этих утверждений самих по себе, укажем лишь на один поразительный, просто парадоксальный факт: авторы пытались пропустить свои взгляды через историческую эмпирию, хотя заранее были абсолютно уверены в их правильности и могли принять только такие доводы и факты, которые подтверждают эти выводы. Мы, т. е. советские этики, не изучили сколько-нибудь всерьез, с достаточной научной кропотливостью историческое развитие нравственности, но тем не менее заранее «знаем», какие стадии она прошла, какую роль в жизни общества играла и т. д. Разве это не является типичным выражением философского схематизма и идеологической скованности мышления?) М. Оссовская удачно минует обе опасности – и непроходимые топи голого эмпиризма, и тупую предзаданность догматизма.

Она исследует моральные нормы, оставляя в стороне вопрос об их практическом воплощении; вернее, исследует нормы и лишь те поступки, которые соответствуют этим нормам, санкционируются ими. Такое сужение предмета, необходимое для охвата нравственной реальности в широких исторических пределах, оправдано еще и тем, что в условиях классово разделенного общества общепризнанность, принятие в качестве несомненной точки этического отсчета являются важной, во многих случаях превалирующей формой практической действенности моральных требований. М. Оссовская вводит еще одно ограничение: рассматривает моральные нормы в контексте личностного образца – образа личности, который считается достойным подражания, является объектом притязаний, принят в данном социальном слое, обществе в качестве идеала. Личностный образец – важное понятие социологии культуры, в разработку которого важный вклад внесла сама М. Оссовская, – является ключевым в проводимых ею исследованиях добуржуазной и буржуазной морали, которые можно было бы обозначить как историческая социология морали и – даже более широко – нравов. Автор интересуется прежде всего моральными чертами личностного образца, но рассматривает их в единстве с другими, морально нейтральными признаками, которые в совокупности и образуют то, что она фиксирует с помощью древнегреческого термина «этос», пока еще не освоенного советской этикой.

Такое основанное на теоретических соображениях предварительное ограничение предмета до личностного образца по преимуществу в его нравственном аспекте оказывается еще недостаточным для осуществления описательной работы. Возникает вопрос: где искать эти образцы? Зависят ли они от географических, этнических или иных пространственных характеристик человеческих сообществ или обусловлены исторически? Этот вопрос М. Оссовская однозначно решает в пользу марксистского историзма. По мере развития человека и общества меняются личностные образцы, моральные идеалы. Но как часто, в какие временные отрезки – с каждым новым поколением людей, с каждым столетием или, может быть, с каждой новой экономической формацией? Или, говоря по-другому, какова та решающая историческая причина, которая обусловливает внутренние границы, тип, качественные характеристики личностного образца? М. Оссовская не формулирует явного ответа на этот вопрос, но он однозначно прочитывается в ее разработках по истории нравственности: такой исторической причиной является тип социальной связи между людьми.

Ее исследования по истории морали без всякой натяжки можно соотнести с фундаментальной мыслью К. Маркса о трех качественных типах общественных отношений в истории: «Отношения личной зависимости (вначале совершенно первобытные) – таковы те первые формы общества, при которых производительность труда развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах. Личная независимость, основанная на вещной зависимости, – такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется система всеобщего общественного обмена веществ, универсальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных потенций. Свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в их общественное достояние, – такова третья ступень» Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 46, ч. I, с. 100–101.

Советская этическая литература при анализе истории нравственности руководствуется главным образом представлением о пяти последовательно сменяющих друг друга общественно-экономических формациях и соответственно этому выделяет пять качественно различных систем нравственности. В ней не получила достаточного отражения идея К. Маркса, согласно которой вся добуржуазная эпоха, включающая первые три общественно-экономические формации, однородна в том отношении, что для нее характерна общественная связь, основанная на личной зависимости. Тем более ценна работа М. Оссовской, показавшая, что в общественном сознании всей добуржуазной эпохи превалировал один и тот же – аристократический – личностный образец, один и тот же – рыцарский – этос, на смену которым пришли буржуазный, мещанский личностный образец и буржуазный, мещанский этос. Добросовестное описание этих образцов, их исторических вариаций и национальных модификаций и составляет содержание двух основных работ М. Оссовской, представленных в данном однотомнике. Эти исследования могут рассматриваться не только как иллюстрация Марксовой идеи, но и как одно из специальных доказательств ее истинности.

Таким образом, научный опыт М. Оссовской показывает, что исследование истории нравов является эмпирическим исследованием, но в теоретически заданных и осмысленных рамках, которые в конечном счете определяются социально-философскими установками автора; но сами теоретические рамки при этом следует понимать не как оградительную сеть, выход за пределы которой карается суровым штрафом, не как безусловные формулы, а скорее как общие, намеченные пунктиром контуры, как гипотезы, которые должны получить подтверждение в ходе самого эмпирического анализа. Этот вывод является важным аргументом в нерешенном споре о научном статусе этики, соотношении ее эмпирических и философско-теоретических разделов.

Методологическая ценность работ М. Оссовской подтверждается плодотворностью содержащихся в них конкретных этических обобщений. Рассмотрим некоторые из них, на наш взгляд, самые важные.

Основной итог проведенных М. Оссовской исследований по истории нравов состоит, несомненно, в выделении двух личностных образцов – рыцарского и мещанского. Аристократический этос держится на презрении к труду ради заработка, в особенности к физическому труду; для мещанского этоса, напротив, характерно трудолюбие, становящееся даже самоцельным. В первом случае мы видим риск, широкий жест, великолепие, во втором – осторожность, недоверие, приземленность. В первом случае – расточительную щедрость, во втором – бережливость, скупость. Для аристократии характерно стремление к славе, непомерное честолюбие, буржуазия же стремится к безопасности, надежности существования. Аристократический образец имеет личностную форму, его носителем может быть только человек благородного происхождения; основой основ этого образца является убеждение, что честь и достоинство личности выше любых материальных благ, самой жизни. Мещанский личностный образец, если можно так выразиться, безличен. Он переносит акцент с личности на эффективность ее действий; богатство и польза рассматриваются как показатели нравственного достоинства человека или, как считает Б. Франклин, кредит – мерило добродетели.

Мещанский личностный образец получает преобладание в общественном сознании только в Новое время, с развитием капитализма. Но это вовсе не означает, что он только в это время и появляется. Он столь же древен, как и те средние социальные слои, мелкие собственники, условия жизни которых в нем идеализируются. «Мораль дидактической басни от Эзопа до Лафонтена носила мещанский характер» (с. 182), – пишет М. Оссовская. Есть более древние, чем басни Эзопа описания такой морали. Вполне мещанскими являются ценности труда и законности, которые провозглашает Гесиод в противовес аристократическому идеалу Гомера; «Труды и дни» выражают иное по сравнению с «Илиадой» – осторожное, приземленное, пуританское до пуритан – моральное мироощущение. Нормы мещанской (мещанской в социологическом, историческом, а не ценностном содержании этого термина) морали, ориентированные на бережливость, трудолюбие, самоограничение, осмотрительность и т. п., существовали, таким образом, издавна; только они находились на заднем плане, периферии общественного сознания. В Новое время они просто выходят на передний план, перемещаются в центр, подвергаясь, разумеется, одновременно содержательной трансформации. Соответственно, потесненный и низвергнутый аристократический идеал совершает движение в обратном направлении – с центра перемещается на периферию.