Kitobni o'qish: «Солнечный страж», sahifa 3

Сквозь обрывки перистых облаков просачивалось белое зимнее солнце. Я поняла, почему на флаге стражей два цвета – золотой и белый. Белый – цвет зимнего солнца, золотой – летнего. Белый – цвет ожидания, надежды и сна. Тогда почему я проснулась? Почему со вчерашнего дня во мне горит огонь странного, необъяснимого ожидания? Я с опаской потянулась мыслями в тот миг, когда Солнечный страж посмотрел на меня в последний раз – строго, разочарованно, нежно. Я знала множество оттенков взглядов, но так, как он, никто ещё не смотрел на меня. Видимо, ему тоже было неловко во всей этой нелепейшей ситуации, да и друзья в открытую смеялись над ним. Нашёл, мол, на кого любоваться!

Сердце забилось тревожно, но я заставила себя подхватить корзину и продолжить путь. Дело было ведь не только и не столько в чувствах, о которых Рамина рассуждала с той лёгкостью, с которой может говорить лишь девушка, никогда не ведавшая настоящих чувств. Была ещё одна причина – мой дар. Магия, что таилась в моей крови, встрепенулась одновременно с растревоженным сердцем. И это означало что-то невероятно важное, но что с этим делать, я не имела ни малейшего понятия. Пусть я осталась сиротой и воспитывалась в приюте, я всё же была чистокровным магом по рождению. И я знала, что если к дару не прикасаться и делать вид, что его не существует (как это и было в моём случае), то в один прекрасный день может произойти катастрофа. Матушка Евраксия рассказывала, что бывали случаи, когда неуправляемый дар сжигал человека изнутри или толкал на сумасшедшие поступки, из-за которых гибли другие люди. Бедная матушка, она была уверена, что сумеет пристроить меня в Академию Вестена…

– Ворон считаешь? – раздался над головой знакомый голос, и я встрепенулась. Это был Вильгельм, лейтенант из городской охраны.

– Да, – призналась я, не в силах объяснять ему своё состояние.

– Слыхал, в «Усатом волке» вчера демонов гоняли? – со смешком спросил он. – Никогда бы не подумал, что этот индюк Мартин интересуется запрещённой магией. Да и зачем ему, когда под боком у вас настоящая ведьма! Хуже всяких демонов.

– Да, Кьяра в гневе будет похуже, – согласилась я. – А ты давно не заходил.

Это вырвалось у меня не нарочно. Когда работаешь в таверне, привыкаешь вести обрывочные, ни к чему не обязывающие разговоры. Обменялся парой слов с посетителем, повернулся к другому – и уже забыл сказанное минуту назад. Сейчас я совсем не имела в виду, что несколько раз Вильгельм платил мне за ласку и всё остальное. Он как-то смущённо пожал плечами, тряхнул головой, будто не хотел вспоминать былые дни, и вдруг негромко признался:

– Жениться надумал, понимаешь. Сам от себя не ожидал. – Он даже слегка покраснел и зачем-то отобрал у меня корзину. – Но проводить провожу тебя. Нечего тяжести таскать девчонке.

– Спасибо, – я искренне улыбнулась и не удержалась от вопроса: – А кто она?

– Оружейных дел мастера младшая дочка, бойкая – сил нет, говорит без остановки. Слава богам, волшебной крови в ней нет, не то хрен бы я женился на магичке-то, да ещё с таким острым язычком, – рассмеялся он.

– Значит, на магичках, по-твоему, и не женится никто? – Похоже было на то, что это мой дар, а не я сама, тут же отозвался на нелестное замечание.

– Почему же, женятся, – он поцокал языком. – Такие же и женятся, академики всякие, гильдейские волшебники, стражи… Это раньше было, что всё равно, а теперь надо ухо востро держать. Кто её знает, магичку, а вдруг у неё в крови то самое проклятие? А жить-то всем охота.

То самое проклятие – это была, конечно же, некромантия. После войны Раскол произошёл не только в Солнечной страже и церкви, большие изменения претерпели и магические институты. Магия крови стала легальной дисциплиной, изучаемой в закрытом кругу Инквизиторского Ордена, а вот некромантия, а вместе с ней и все смежные области магии, вроде призыва теней и общения с духами умерших, попали под строжайший запрет. От древней Гильдии призывателей не оставили камня на камне. Колдунов, практикующих некромантию и призыв, разыскивали и уничтожали целыми семьями. Было доказано, что проклятие, позволяющее магам вытаскивать из могил кости и подчинять себе мертвецов, пришло в мир людей с кровью эльфов.

Мир людей изначально был чист, пока мы не стали вести с эльфийским королевством переговоры, торговать, обмениваться послами. В промежутке между первой и второй войнами на свет появилось множество полукровок: эльфы вторгались в наш мир незаметно, действовали украдкой, выжидали подходящий случай. И дождались его. Стоило вспыхнуть гражданской заварушке в бывшем ещё триединым государстве Веллирии, как эльфы воспользовались моментом и ударили. Война шла три с половиной года, но силы эльфов уступали нашим, и в конце концов магия крови позволила выдворить ушастых нечестивцев прочь. После смерти их главного колдуна эльфийский король запросил о перемирии, и вот уже более десяти лет длился натянутый, зыбкий мир. По обе стороны происходили краткие вспышки, обмен захваченными поселениями и пленными, диверсии и похищения, но в целом страна приходила в себя и оправлялась после понесённых утрат. Вновь колосились золотые равнины и наливались яблоками сады, вновь академии принимали студентов и устраивали выпускные балы, вновь рождались дети…

Будут ли у меня дети когда-нибудь? Рамине за прошедший год уже дважды случилось забеременеть, и оба раза она вся исходила злобой, когда нужно было идти к лекарке и тратиться на дорогой, но весьма действенный эликсир, избавляющий от ребёнка. Ради зелья ей приходилось влезать в долги. Это было ужасно – проглатывать отраву и ждать, когда крохотная жизнь внутри погаснет, а тело захочет освободиться от нежданного «подарка», и я очень боялась, что подобное может произойти со мной. К счастью, всё обходилось, и я украдкой благодарила милостивую Нииру за то, что не посылает мне нежеланных детей. После второй войны Ниира попала в немилость у церкви, её стали открыто называть богиней эльфов. Статуи и лики лунной покровительницы убрали с глаз народа, и люди потихоньку начали избавляться от стихов и молитвенников, страшась попасть под гнев Ордена Инквизиции. Всё бы ничего, да вот только луну с неба не сотрёшь – она насмешливо смотрела на всю эту суету и продолжала дарить детей и эльфийкам, и человеческим женщинам.

***

Мой дар никак не хотел униматься: я чувствовала, как пламя разливается теперь уже не только в груди, но и приливает к ушам, к кончикам пальцев. Я умела призывать белый огонь – невысокие, ласковые язычки почти невидимого пламени, отгоняющие нечисть и болезни. В приюте меня побаивался маленький, почти прозрачный дух, живущий в каморке с метёлками и тряпками. Прижав ладони к груди, я могла унять кашель или сердечную боль – себе, потому что никто и никогда не обращался ко мне с подобной просьбой. Они не знали, что у меня есть дар. Обычные люди не могли видеть силу, что несёт моя чистая кровь. «Кровь, быть может, чистая, а сама ты грязная. Падшая девка. Тьфу», – услышала я однажды от старухи в «Усатом волке».

Мне нужно было поговорить с кем-то. С кем-то, кто не накинется на меня с поварёшкой и не начнёт отпускать непристойности, кто выслушает внимательно, не перебивая… В Вестене у меня была матушка Евраксия, а после – её маленькая могилка, которую мы с Майей сплошь усадили анютиными глазками. Ах, Майя, теперь ты ближе к доброй настоятельнице, чем я, мне было бы стыдно смотреть в ваши светлые лица.

Я поднялась по лестнице на второй этаж, туда, где в настежь распахнутых незанятых комнатах прибиралась Тихая Уна. Она была не слишком общительна: немота навсегда отделила её от мира болтливых женщин, но уши у неё были на месте. И сердце, кажется, тоже.

– Что мне делать? – тихо спросила я, в двух словах пересказав ей историю о Солнечном страже и о том, как ожил во мне запрятанный внутри дар, как мешает мне дышать, обжигает.

Уна не торопилась. Она никогда и никуда не торопилась. Истинная северянка – никакой суеты или лишних движений. Подбила опавшие подушки, застелила кровать, смахнула с подоконника табачный пепел и невзначай влетевший в окно сухой листочек. Казалось, моя проблема нисколько не тронула её, но потом женщина повернулась ко мне и пристально оглядела с головы до ног. Прикоснулась к тому месту, где вчера пульсировала боль, покачала головой и задумалась. Я видела, как в её глазах вдруг мелькнуло озарение, она взяла меня за руку и повела за собой – на небольшую площадку вверху лестницы, огороженную резными перилами. Её губы пришли в движение, а руками она помогала себе выразить мысль.

– У тебя дар, – сказала Уна. – Что ты делаешь здесь? Почему ты не в академии?

Я улыбнулась. Этот вопрос мне доводилось слышать уже не один раз. Почему я не в академии? Да потому, что за обучение нужно платить, а мне нечем. Если в прежние времена в магические школы принимали всех, кто обладал способностями, а королевская казна оплачивала содержание сирот, то теперь все средства государства были брошены на усиление границ и наведение порядка после войны. Орден Инквизиции обходился также недёшево, а люди не слишком охотно платили дань, которая шла на поимку некромантов. Простые люди больше боялись инквизиторов, чем некромантов, которые и в мирное-то время были редкостью, а уж после войны и подавно.

– Тебе нельзя здесь оставаться, – прочитала я по губам немой женщины.

Её губы кривились набок, но всё же я могла разобрать слова. А может быть, дар помогал мне лучше понять говорившую. Я видела сквозь её сухую пергаментную кожу туго скрученные узлы парализованных мышц – от щеки вниз, по шее будто тянулась одна напряжённая верёвка. Когда Уна пыталась говорить, на её лице читалось такое усердие, словно она хотела прорваться сквозь ткань между мирами, ведь её мир мыслей был отделён преградой от мира слов. Я осторожно прикоснулась ладонью к щеке, которую задела когда-то молния, и она испуганно отшатнулась.

– Погоди, прошу тебя! – Я умоляюще попросила её не двигаться и пообещала не призывать никаких молний или огненных шаров.

Нет, мой дар был совсем другим. Как там сказал Эдвин Сандберг? Медицинский факультет или целительский? Я прикрыла глаза. Таверна была ещё почти пуста, на кухне громко гремела посудой Кьяра и две поварихи. Рамина дрыхла без задних ног в нашей каморке. Хозяин отправился за плотником: недавно случилась драка, и нужно было починить пару лавок и разломанный стол. Вышибала Курт болтался на рыночной площади в поисках того, на ком можно было вновь размять кулаки.

Уна придерживала за запястья мои руки, обнявшие её голову. Она готова была в любой момент оттолкнуть меня, и это мешало мне сосредоточиться. Слишком много волнения и напряжения – теперь я поняла, почему лекари часто уговаривают своих подопечных успокоиться. Дар отзывается на эмоции, плещется внутри, как бурлящее в котелке снадобье, его тяжело направлять, если больной оказывает сопротивление. Я прикрыла глаза, но продолжала смотреть в неё – не знаю как, прежде ничего подобного я ни с кем, кроме самой себя, не делала. Я видела, что дело совсем не в уродстве и параличе, которые были оставлены заклинанием. Тихая Уна замолчала вовсе не поэтому – внешние проявления скрывали под собой концентрированный, пульсирующий страх.

Страх закрепился где-то внутри головы женщины, приклеился к её мозгу и обездвижил ту часть, которая отвечает за голос. Нужно только… всего только направить силу в то место и развязать этот невидимый узел. В тот момент я не понимала, что могу по неосторожности убить. Что я ничего не умею. Что мне никогда не поступить в академию и не стать целительницей. Но я решилась. Усилием воли зачерпнула крохотную ложечку от внутреннего белого огня и послала тёплый сгусток энергии в голову Уны.

Она вскрикнула, изо всех сил толкнула меня, и сама едва не скатилась вниз по лестнице, потеряв равновесие. Я кинулась к ней, ещё не соображая, что произошло.

– Что это? – дрожащим голосом проговорила она. Язык ещё не слушался её и вышло «шшшто ешшто».

– Не знаю, я просто… – И я осеклась, потому что пересказать всё случившееся внутри меня за последние минуты было попросту невозможно. Уна сидела на полу и раскачивалась, сжимая пальцами виски. – Тебе больно?

– Н-н-нет, – полушёпотом просипела она, – шшшстрашшно…

– Мне тоже, – призналась я и обняла её.

Мы украдкой перебрались в её комнатку в задней части таверны и с час или около того приходили в себя. Постепенно руки женщины перестали дрожать, и она всё реже ощупывала свой рот, удивляясь, что ей удаётся вновь произносить слова. Её лицо понемногу прояснялось, когда она повторяла раз за разом:

– Какое чудо, какое чудо… Сония. Ты должна учиться. Ты станешь лечить больных…

Мне вдруг представилось смеющееся лицо Солнечного стража Эдвина и его искристые глаза, будто он вновь посмотрел на меня и чуть снисходительно поднял бровь:

– Чудо? Какое же это чудо? Медицинский факультет, первый курс. Да это заклинание на первом же занятии изучают!

Если бы только увидеть его ещё раз… Чтобы поблагодарить за те мгновения, что мы были вместе. За то, что прикоснулся ко мне на стене, что стоял рядом, когда разоблачали демонов, что задержался со мной на крыльце. Если бы! Я отчаянно обманывала себя: ещё одного раза мне было бы мало. Я бы хотела смотреть на него всегда, каждое утро, каждый день, каждую ночь…

И тогда я решила, что сейчас же разыщу Рамину и мы этой же ночью совершим побег. Отправимся в Вестен, найдём какую-нибудь лачугу на первое время. Я устроюсь в Академию – кем угодно, хотя бы мыть склянки в лабораториях или отскребать полы. Может быть, мне удастся проникать таким образом в библиотеку и добывать там книги для самостоятельного изучения. Да, я проснулась, и мой дар требовал немедленных действий. Вся прошлая жизнь казалась мне наваждением. Страшным сном, который Эдвин стряхнул с меня своим появлением. После окончания кухонных дел я отправилась в каморку, но вместо того, чтобы обтираться и переодеваться к вечеру, я кинулась собирать вещи. Мой потайной мешочек с монетами хранился под левым краем матраса, в изголовье кровати.

Каково же было моё удивление, когда его там не оказалось!

Но хуже всего было то, что Рамины тоже нигде не было. Она взяла мои деньги и уехала с торговым караваном в сторону юга. Больше я никогда её не видела.

Глава 5

Как странно это бывает: жизнь идёт своим чередом, каждый день ничем не отличается от предыдущего и от тех, что были неделю назад, месяц назад. Закатывается и поднимается над высокими стенами города солнце, сквозь тучи мерцают звёзды – россыпь святых душ, приближённых Нииры. Чтобы не потеряться во времени, беспрестанно заглядываешь в растрёпанную тетрадь, что лежит за стойкой у Мартина. В ней хозяин отмечает дни, записывает выручку и долги. А теперь вдруг всё закружилось, покатилось цветным колесом, хочется хотя бы ненадолго остановить это неумолимое течение, смывающее всё привычное и подхватывающее, несущее куда-то в неизвестность.

Не успела я опомниться от чудесного исцеления Тихой Уны, как теперь Рамина. Злюсь ли я на неё за воровство и побег? Не могу понять. «Усатый волк» рассердился так, что едва не выдернул от досады собственные усы. Как выяснилось, моя бывшая подружка успела задолжать и ему, и даже Кьяре, хотя мне трудно представить себе, каким образом ей удалось выпросить у сварливой кухарки хотя бы одну монету в долг. Хозяин сыпал проклятиями и с досады пинал ногами всё, что попадалось на его пути, – кочаны капусты, корзину со свёклой, мешок с перловой крупой. Когда худой бок мешка не выдержал натиска и прорвался, выпуская зерно золотистым ручьём прямо Кьяре под ноги, он вдруг остановился и перевёл взгляд на меня. Я застыла в дверном проёме со стопкой чистых и насухо вытертых Уной тарелок. Предстояло наполнить их тушёным мясом и гарнирами, собрать на подносы, разнести многочисленным гостям. Мартин упёр мясистые руки в бока и грозно глянул на меня из-под лохматых бровей:

– Слышал, эта негодница вытащила у тебя кошель?

– Это правда, – кивнула я.

Ко мне тут же подлетела Кьяра со скалкой наперевес.

– Ну а ты где деньги взяла? – выкрикнула она. От кухарки сильно несло чесноком, вечно красное лицо блестело от жара горящей плиты. – Гляди, если узнаю, что чаевые прикарманивала! Три шкуры спущу с тебя, дрянь такая!

Это правда, иногда мне давали монетку-другую сверх положенного. Когда народ расходился, Кьяра выворачивала карманы всех работниц и выгребала чаевые в большую глиняную кружку. Каждый следующий вечер кружка вновь оказывалась пуста, а когда одна из помощниц возмутилась, старшая тут же топнула на неё и напомнила, что она получает жалованье, а всё, что девушкам дают сверху, должно идти на общие нужды. Не знаю уж, что это были за нужды, у меня даже и жалованья-то не было толком. Всё, что я зарабатывала на кухне и с клиентами в комнатах второго этажа таверны, приходилось отдавать в счёт проживания, еды и редких покупок необходимого белья или мыла и свечек.

Из общей залы доносился стук ложек, крики подать пива или горькой настойки, невнятное бреньканье уже порядком пьяного музыканта, взобравшегося на бочку, – вечерняя жизнь кипела, как обычно, и мне вновь было некогда остановиться и поразмыслить обо всём, что случилось в эти дни. И всё-таки дар теперь бился в моей груди, он требовал от меня выхода, какого-нибудь безумного действия. Недаром говорят, что первозданный, дикий дар необученного мага может уничтожить своего обладателя. У меня больше нет денег, а это означает, что я не смогу покинуть заведение и уйти в предзимнюю тьму, куда глаза глядят. Попроситься в караван или снять комнату на другом конце города. За мной пристально следит Кьяра – за малейшую провинность она может запереть меня в погребе на засов или избить так, что я долго не смогу никуда уйти.

У меня больше нет ничего и никого на всей земле, думала я, выйдя на крыльцо за глотком свежего воздуха и невольно вспоминая Солнечного стража и нашу минуту прощания. Мне хотелось, как безумной, опуститься на истёртые доски помоста и думать только о том, как мы стояли здесь рядом, совсем рядом, и смотрели друг на друга. Люди из разных сословий, разных миров. Искра чистейшего света в моей невесёлой жизни. «Ты только не исчезай, – сказал он тогда. – Я найду тебя». В ту минуту он ещё не знал, кто я. Как странно, что во мне не было ненависти к Рамине! Она опозорила меня перед Эдвином, она обманула меня, в конце концов, она сбежала на юг с деньгами, которые я собирала по жалкой монетке целых полгода! И всё же я не могла проклясть её даже в мыслях, мне никак не шли на ум проклятия. Белый огонь сиял во мне, затмевая ненависть, досаду, злость. Затмевая разум.

Двое мужчин остановились неподалёку от крыльца, о чём-то приглушённо споря. Я облокотилась о перила и смотрела на улицу – их силуэты выхватывал свет мерцающего волшебного фонаря. Тот, что стоял ко мне спиной, был в дорожном плаще с откинутым назад капюшоном. Я видела только, что правая рука его согнута в локте – так бывает, когда воин имеет привычку затыкать большой палец за пояс или держать ладонь на рукояти меча. Второй носил куртку воловьей кожи нараспашку, штаны его были заправлены в высокие сапоги, на боку был приторочен длинный изогнутый кинжал. По правде говоря, больше всего эти двое напоминали разбойников с Лесного тракта. И любая девушка, у которой в голове к восемнадцати годам образовалось хоть немного мозгов, по-быстренькому нырнула бы в тепло родной таверны. Так, на всякий случай. Всё-таки в зале немало народу, вышибала Курт, хозяин и Кьяра, которую боялись даже местные хулиганы. Я замечталась о Солнечном страже и не сразу опомнилась – один из мужчин уже направлялся ко мне широкими уверенными шагами, а на крыльце, как назло, не было больше никого.

– Девушка, эй, девушка, – позвал он меня, поманив рукой.

– Чего тебе? – как можно строже спросила я, потихоньку отступая к двери.

– Да не бойся ты, глупышка! – Разбойник вышел на свет, и я увидела его заросшее густой щетиной лицо. – Ты случаем не знаешь лекаря какого-нибудь или знахарку из местных? Частного, так сказать, доктора? Приятеля змеюка укусила… лежит в лихорадке. Боимся, как бы не помер до утра.

– Так в форте же лекари есть, – я махнула рукой на дорогу, что вела к военному гарнизону.

– Во дворце у графа, милочка, тоже лекари есть, – криво усмехнулся он и почесал бороду. – Ты б ещё в церковь нас отправила, добрая душа.

– Вы преступники? – прошептала я, когда догадка крупными мурашками побежала по моей спине вдоль позвоночника. Я запахнула курточку и вновь отступила к двери.

– Да погоди ты, – почти умоляюще вскрикнул мужчина полушёпотом. – Знаешь или нет?

Клянусь, в тот миг я совсем не ведала что творила. Мне было нечего терять. И я сказала:

– Я могла бы попробовать, если поможете сбежать из города.

Он нахмурился, оглянулся на подельника в плаще и шумно выдохнул:

– От кого это ты сбежать хочешь? Мне лекарь нужен, а не проблемы. Проблем и без тебя по горло. Серебром заплачу, если вылечишь нашего дружка. Ну? Идёшь?

– Иду, – сказала я и поспешно сбежала по деревянным ступеням.

Каждому из незнакомцев я была по плечо, такими рослыми и крепкими ребятами они были. Мужчина в плаще оказался старше того, что был с кинжалами, он бросил на меня короткий взгляд и быстро повёл нас по гулкой ночной улице. Я почти бежала, едва поспевая за ними. Ни о чём не думая, даже, кажется, никуда не глядя – только видела, как из моего полураскрытого рта вырываются облачка пара и тут же исчезают в стылом осеннем воздухе. Когда мы свернули с улицы, на которой я жила и работала, до нас донёсся вопль разъярённой кухарки:

– Сония! Сония! Ты где, мерзавка?!

Бородатый фыркнул и обратился ко мне:

– Мать или мачеха?

Я помотала головой, прибавляя шагу и обгоняя мужчин, словно за мной уже гнались с собаками. Больше меня ни о чём не спрашивали. Мы шли по направлению к городским воротам, которые, как я знала, были крепко заперты на ночь. На самой окраине провожатые свернули в узкий переулок, где проходил водосточный канал. В нос ударил тошнотворный запах гнилья и нечистот. Я прижала рукав к носу, стараясь ступать осторожно: мне совсем не улыбалось оступиться и оказаться по колено в вонючей жиже. Мужчина в плаще ухватил меня за локоть и направил перед собой:

– Следующий поворот, смотри под ноги.

О ужас! Я придерживала юбку, чтобы не перепачкать единственных своих башмаков, но теперь, помимо грязи и плывущего дерьма, нас окружали упитанные тела крыс. При нашем появлении зверьки бросились врассыпную, прячась среди сваленного в кучу хлама и старых хозяйственных корзин. Неожиданно мы оказались перед утопленной в стене дверью какой-то хижины, и бородатый обернулся ко мне:

– Ты только не верещи. Наш приятель немного… не такой, как мы.

Меня взяли за плечо и повели в пахнущую сыростью и плесенью темноту. Откуда-то из глубины хижины доносился сдавленный стон, и у меня перехватило дыхание. Я перестала чувствовать, как разливается от сердца, бежит к пальцам и голове волшебный дар – моё наследство от безвременно ушедших родителей, которых я не помнила. Мне вдруг стало страшно. Тот, кто метался в лихорадке среди наспех наваленных покрывал и подушек, не был человеком. Милая, добрая Ниира! Неужели это зверь или – здесь я похолодела до самых костей – оборотень?

– Не вой, – скомандовал старший и сбросил плащ на лавку у стены. Прибавил огня в прогоревшем масляном светильнике и посмотрел в мою сторону. – Мы нашли лекарку.

Существо на низкой лежанке внезапно затихло, и я набралась смелости подойти поближе. Мне поднесли свет, и я ахнула: на вдавленном соломенном тюфяке лежал бледный юноша, совсем ещё мальчишка. Пепельно-серые волосы приклеились к его мокрому лбу, белые губы были плотно стиснуты, но парень изо всех сил терпел и косился на меня странными большими глазами цвета болотной тины. Но самое невероятное было то, что его уши – вне всяких сомнений – были эльфийскими!

– Он… эльф? – прошептала я.

– Ну да, вроде как, – проворчал бородатый, опускаясь на корточки и откидывая одеяло.

Нога эльфа была обмотана грязноватой тряпицей под коленом, и он дёрнулся, когда повязку удалили, а под ней обнаружился распухший змеиный укус. Скрипнув зубами, укушенный вновь застонал. Взгляд его затуманился:

– Гаэлас убьёт меня… он убьёт меня…

– Да ты и сам сдохнешь! – ругнулся на него старший.

Теперь все смотрели на меня, а я стояла на коленях возле лежанки и понятия не имела, с чего начать. Матушка Евраксия много рассказывала нам о целебных травах, об известных ядах и противоядиях, которые добывают из растений и животных, но сейчас страх перед эльфом не давал мне сосредоточиться и вспомнить хоть что-нибудь из церковных трактатов о врачевании. Как им удалось провести парня в город незамеченным? Что если он тоже разбойник или, что ещё страшнее, вражеский шпион, который пробрался в город, узнав о прибытии зимних войск? Трясущимися руками я ощупывала пылающую голень, уже понимая чутьём, что яд распространился по всему организму и вскоре мальчишке придёт конец.

– Даже если я сдохну, – почти плача просипел эльф, – он всё равно найдёт меня. Ему мертвецы нравятся ещё больше, чем живые…

– Не мог бы ты перестать ныть, – попросила я, и мужчины, стоявшие за моей спиной, заржали. – Лучше вспомни, что это была за змея.

– Чёрная гадюка! – уверенно отозвался бородатый и развёл руки приблизительно на три фута. – Вот такенная, здоровая и жирная зараза. Искрошить бы её в куски, да пока Лейс валялся на земле и орал, она шнырь – и под камень ушла.

Я припомнила, что однажды в церковь приходила женщина, укушенная змеёй в плечо. Упав на колени и горько причитая, она рассказывала матушке Евраксии о том, как была неверна своему мужу и как боги наказали её, когда на свидании с милым на лесной поляне змея вцепилась в её руку. Матушка внимательно осмотрела больную, а потом дала ей отвара травы гармалы, велела лечь и как следует выспаться. «В тебе много жизни, – сказала она тогда, – твой организм выведет яд сам, а ты ему не мешай». В эльфийском парне жизни оставалось немного, и единственное, что пришло мне в голову, – попытаться передать ему сколько-нибудь сил, чтобы у него хватило здоровья на борьбу с ядом. Это простенькое заклинание мы разучивали ещё в младшем возрасте, едва у некоторых сирот пробудились первые признаки магического дара. Мы вставали в круг и брали друг дружку за руки, а старшая из девочек – сейчас она, должно быть, уже оканчивала Вестенскую академию – при помощи дара распределяла нашу энергию поровну. А иначе, приговаривала она, поглаживая нас по головам, кое-кого здесь разорвёт в клочки.

***

Эльф судорожно сжимал мои руки, пока я осторожно направляла магические ручейки в его ладони и чувствовала, как постепенно лихорадочный озноб сходит на нет, а лицо мальчишки приобретает живой цвет вместо землисто-серого. Он всё ещё держался в зыбком состоянии между могильным холодом и нестерпимым жаром, но его зелёные глаза уже блестели в свете огня, губы налились розовым.

– Кажется, ему лучше, – я обернулась к двум моим спутникам, и тут у меня закружилась голова.

– Эй, Лейс, мы сможем выдвигаться завтра? – спросил старший, нарезая на низком столике копчёное мясо и ломти хлеба.

– Мы возьмём её с собой, Роб? – всё ещё слабым голосом поинтересовался эльф. – Сам видишь, что случается на прогулках без мага.

– Ах, без мага! – Роб со злостью хлопнул ладонью по столу, да так, что единственное глиняное блюдо подпрыгнуло, а початая бутыль с самогоном завалилась на бок и исторгла из горлышка глоток огненного пойла. – Ты, кажется, забыл о том, что без мага мы остались по твоей вине, паршивец!

– Гаэлас его убил, а не я! – взвизгнул Лейс, поднимаясь на лежанке на локтях. – А всё потому, что твой маг не умел держать язык за зубами!

– Ты как наш проводник должен был предупредить его об этом, – вставил своё слово старший. – Теперь неважно. Это будет наша последняя вылазка перед длинной зимой, и вернуться с пустыми руками мы не имеем права. Мои заказчики заждались. Не забывай о том, что они тоже маги, причём покруче твоего худосочного полумёртвого дружка.

Я осторожно поднялась с кровати эльфа, и тут, кажется, все присутствующие вспомнили о моём существовании и разом замолчали. Лейс торопливо набросил на голые ноги покрывало, думая, будто меня смущает вид его сто лет не стиранных панталон. Мне было всё равно, я твёрдо знала только одну вещь: ни за что на свете я не вернусь в таверну «Усатый волк». Пусть не заплатят мне за помощь укушенному эльфу, пусть возьмут с собой на каких угодно условиях – лекарем, поварихой, служанкой. Пусть где-нибудь в глубокой непроходимой чаще меня, как и предыдущего мага, убьёт этот зловещий Гаэлас. Колесо повернулось. Солнце укрылось за лесом, и Ниира вытащила тонкий серп луны, чтобы выкроить мне новую судьбу.

– Лейс, – отчётливо сказал старший мужчина, которого называли Робом. – Ты должен отблагодарить девушку за оказанную тебе помощь.

– Завтра, – лукаво улыбнулся эльф: ему на глазах становилось всё лучше и лучше. – Не люблю лежать бревном и быть снизу.

Его узкая рука коснулась моего колена, и я звонко хлопнула по ней.

– Ух, горячая, – мечтательно закатил он глаза, отдёрнув руку и откидываясь на подушку. – В тебе много огня. Держу пари, твоя мамка валялась с огненным магом.

– Моих родителей убили эльфы во время войны, – не выдержав, выпалила я. – Не смей говорить о них плохо!

Старший из компании постучал по столу, призывая нас к порядку. Всё это время он сверлил меня тяжёлым взглядом, словно примериваясь, стоит ли взваливать на свои плечи ещё одну обузу, вдобавок к непутёвому Лейсу. В моей голове роилась тысяча вопросов: кто эти люди, что водят дружбу с эльфом, куда они собираются на вылазку и зачем, кто эти таинственные заказчики и о чём в прошлый раз забыли предупредить мага, которого убил Гаэлас. Я чувствовала слабость от того, что отдала эльфу слишком много силы, но в то же время во мне горело жгучее любопытство. Роб скрипнул стулом, откидываясь назад, и отхлебнул из бутыли с самогоном. После подхватил из миски и забросил в рот мелкую рыбёшку и вновь уставился на меня:

– Говоришь, ты сирота?

Я кивнула.

– Это хорошо, – заявил он и протянул мне бутыль. – Пей.

Ничего хорошего в своём одиночестве я не находила, но тон Роба не оставлял мне возможности для возражений. Выдохнув, я сделала глоток обжигающего пойла и чуть не вспыхнула изнутри – слёзы так и хлынули из моих глаз. Главарь одобрительно похлопал меня по плечу и продолжил:

– Это хорошо, потому что ты не станешь трепаться. Надеюсь, подружек у тебя тоже нет?