Kitobni o'qish: «Энцо Феррари. Самая полная биография великого итальянца», sahifa 5

Глава 6
Победа!

Зимой 1923 года официальный состав гоночной команды «Альфа-Ромео» был расширен до шести человек. Двумя новичками стали Джулио Мазетти, который в 1922 году выиграл гонку на «Мерседесе», и баронесса Мария Антоньетта Аванцо, одна из первых женщин, которая бросала вызов мужчинам и стереотипам того времени. Эти два новых пилота присоединились к четырем опытным, участвовавшим в предыдущих сезонах: Аскари, Кампари, Сивоччи и, конечно, Энцо Феррари.

В те зимние месяцы Мерози и его команда инженеров работали без устали, чтобы сократить техническое отставание от «ФИАТ». Поражения в предыдущем сезоне были катастрофическими, но зато они указали вектор для дальнейших действий, на основе которого Мерози и его команда создавали новое поколение гоночных автомобилей «Альфа-Ромео».

В эти месяцы Феррари часто ездил в Милан, чтобы помочь как Мерози, так и Римини. Если его не было в Портелло или если он не разъезжал по Северной Италии, выполняя какие-либо задачи технического или коммерческого характера по поручению «Альфа-Ромео», он находился в Модене, руководя тем, что осталось от «Эмильянского кузовного ателье» – теперь это было представительство «Альфа-Ромео», недавно открытое на площади Кармине. После ликвидации «Эмильянского кузовного ателье» название предприятия изменилось на «Генеральное представительство “Альфа-Ромео“ в Эмилии». Теперь Феррари продавал только châssis, а о том, чтобы навесить на него кузов, клиенты заботились сами.

В пятницу, 13 апреля, в новом красном свитере, которые «Альфа-Ромео» предоставляла своим официальным гонщикам, Энцо был самым быстрым из пилотов миланской команды в квалификации «Тарга Флорио», первого события сезона-1923. Энтузиазм, охвативший его после достижения отличного результата (легко объяснимый) вскоре пригасил своим комментарием Аскари – высказыванием неожиданным и в некотором роде неприятным: Маэстро заявил, что «Тарга Флорио» – долгая, сложная гонка, и скорость сама по себе необязательно становится в ней ключом к победе.

Под впечатлением от своего великолепного прохода по трассе Энцо воспринял слова Аскари как зависть. Он был раздосадован, и потому не распознал в словах Аскари ценную подсказку. В воскресенье он начал гонку с большим азартом. Завершив первый круг, рискуя в каждом повороте, Энцо смог установить пятое лучшее абсолютное время. Затем, как в некотором смысле Аскари и предрекал, в начале второго круга его подвела именно скорость.

Пытаясь сохранить высокий темп гонки, заданный с самого начала, Энцо слишком быстро вошел в один из первых поворотов на трассе и вылетел с нее. На его счастье, это произошло в нижней части трассы, и гонка для его «Альфа-Ромео» закончилась в сухой канаве, а не в ущелье, как это могло бы произойти, случись сход с трассы всего несколькими километрами дальше. Энцо в аварии не получил ни единой царапины, но машина была повреждена так сильно, что вернуть на ее трассу не удалось.

Энцо вернулся в боксы пешком, ругаясь больше на себя, чем на невезение. Только теперь он понял истинный смысл слов Аскари. Это была не зависть, а честный и бескорыстный совет. Высокомерным оказался он сам – после трех полных сезонов Энцо все еще совершал ошибки новичков. Он был взбешен: своим безответственным поведением упустил возможность отличиться в гонке, к которой он всегда относился с пиететом.

Однако пресса приписала его сход с трассы невезению, сравнив его случай с вылетами Кампари и Брилли Пери и включив его в список «асов руля, попавшихся на глаза капризной богине». Чем бы то ни было – невезением или ошибкой, – но Феррари теперь считался асом.

Вернувшись в боксы, он уже обрел прежнее хладнокровие. Сняв гоночные очки, Феррари предложил свою помощь команде в качестве дополнительного механика. Недостатка великодушия в нем не замечалось никогда. Когда его партнеры заезжали на дозаправку, Энцо сам бегал с канистрами и воронками. И когда Аскари неожиданно заглох меньше чем в двухстах метрах от финиша, Энцо бросился к партнеру, чтобы помочь ему завести машину.

Феррари, Аскари, его гоночный механик и второй механик, который последовал за Энцо из боксов, пять минут провозились с «Альфа-Ромео», прежде чем им удалось снова завести двигатель. К этому времени Аскари, несмотря на утраченное драгоценное время, все еще был в лидерах гонки. Миланский пилот снова сел за руль и быстро проехал двести метров до финиша.

К сожалению для Аскари, в горячке эпизода оба механика и Феррари сели в его автомобиль, и все вместе пересекли на нем финишную черту. Комиссары гонки предупредили его, что если он не вернется и не проедет последние 200 метров заново, с собственным механиком, его дисквалифицируют. Аскари вернул машину на то место, где он остановился. Не найдя своего собственного механика, он взял одного из зевак, собравшихся вокруг его машины. Затем он пересек финишную черту во второй раз. Но за время, которое Маэстро потратил на выполнение этой операции, на финиш приехал Уго Сивоччи, и Аскари осталось довольствоваться лишь моральной победой.

Лечение Лауры, по-видимому, начало приносить некоторые плоды. После возвращения с Сицилии они отправились в Турин, где в субботу, 28 апреля, поженились. Записи о браке были опубликованы 18 марта в городе невесты и 25 марта в городе жениха.

Они уже почти два года были вместе (по крайней мере, в теории), и, несмотря на то, что их жизнь уже около года была отнюдь не идиллической, Энцо, видимо, надеялся, что брак исправит множество неурядиц, главной из которых была болезнь Лауры. Вероятно, он полагался на то, что, когда они оформят отношения официально, ревность Лауры поутихнет. Став синьорой Феррари фактически, она, следуя логике, могла бы смотреть на ситуацию с другой стороны, в том числе и на сложные отношения с тещей. Но Энцо крепко ошибался в оценке происходящего.

Адальджиза с самого начала была против этой истории с Лаурой, другой синьорой Феррари, и с гневом отвергла предложение ехать куда-либо из Модены. Понимая вызов, который бросала ему мать, Энцо все же делал хорошую мину при плохой игре. Лауре нужна была церемония бракосочетания, и церемония состоялась. Но все это очень беспокоило Энцо, и подтверждением тому стало то, что он не пригласил на свадьбу ни одного из своих многочисленных друзей из мира автоспорта, даже ближайшего друга, Сивоччи.

Утром последней субботы апреля 1923 года Энцо и Лаура пришли в «Каза Комунале» в Турине для проведения гражданской церемонии. В 8 часов 35 минут они предстали перед государственным регистратором, который указал профессию жениха «Феррари Энцо Ансельмо Джузеппе Мария» как «промышленник», а состояние невесты «Гарелло Доменики, зовущейся Лаурой» как «зажиточное». В качестве свидетелей свои подписи поставили 32-летний Луиджи Амберти и 29-летний Джованни Гарелло, брат Лауры.

Затем наступила очередь венчания. В маленькой церкви рядом с заводом «ФИАТ» в Линготто присутствовало не более двадцати человек – только родственники и знакомые Лауры. Энцо был один. Мессу провел отец Клеричи. В качестве свадебного подарка семья Гарелло подарила невесте сумочку, инкрустированную золотом.

Пара даже медового месяца не провела. Автогоночный сезон был в разгаре, и Энцо с головой ушел в свою многофункциональную роль в «Альфа-Ромео». В выходные они все же отправились вместе в Кремону, где в воскресенье Энцо официально «открыл» трассу, проехав по ней в своей «Альфа-Ромео» под бурные аплодисменты, адресованные пассажиру, сидевшему рядом с ним – Роберто Фариначчи, местному князьку¹⁴. Гонку, в которой Энцо не участвовал, выиграл Аскари.

В субботу, 2 июня, через пять недель после своей свадьбы, Феррари вернулся в Турин. На этот раз причина была профессиональной. Его друг Гульельмо Каррароли – тот самый, с которым они в 1920 году купили «Изотту-Фраскини» и который некоторое время работал его механиком в гонках, – организовал тайную встречу с Луиджи Бацци, одним из лучших инженеров «ФИАТ», занимавшим должность начальника отдела испытаний двигателей туринской фирмы. В тот день Энцо приехал туда в интересах «Альфа-Ромео».

За два предыдущих года он неоднократно выполнял различные поручения по запросу Римини, но по деликатности поставленной задачи ни одна из командировок не могла сравниться с этой. Разработка новой «Альфа-Ромео Гран-при», или, как ее часто называли, «P1», шла не так, как рассчитывал Римини. Поэтому в один из майских вечеров он доверил Энцо эту щекотливую миссию.

Феррари встретился с Луиджи Бацци в роскошном центре Турина, на проспекте Винцальо. Посланец не стал тратить время на церемонии. Он объяснил, что «Альфа-Ромео» ищет высококвалифицированных инженеров, чтобы как можно скорее устранить разрыв между ней и «ФИАТ». А поскольку туринские машины были теми, которых нужно было побеждать, наиболее логичным представлялось искать таланты именно внутри туринской компании. За этой краткой преамбулой последовал прямой вопрос: заинтересован ли он в том, чтобы переехать в Милан и стать частью коллектива «Альфа-Ромео»?

Бацци, скромному и немногословному человеку, было, конечно, лестно это предложение, которого он, вероятно, не ожидал. Он попросил время на раздумья, Энцо интерпретировал это как хороший знак и оказался прав.

10 июня, в пятый раз за пять лет, Феррари стоял на старте автодрома «Муджелло». В следующую субботу он уже был в Равенне, где в воскресенье ему предстояло участвовать в первой «Гонке Савио». Прежде чем покинуть Модену, он – возможно, предчувствуя, что близок великий день, – нашел время, чтобы сфотографироваться за рулем своей «Альфа-Ромео». Рядом с ним сидел Джулио Рампони, который к тому времени регулярно трудился его гоночным механиком. На протяжении той недели они долго работали над машиной в дилерской мастерской Феррари, чтобы устранить те проблемы, которые вынудили их сойти с дистанции на «Муджелло».

В воскресенье, 17 июня, состоялась первая «Гонка Савио»; ее дистанция составляла 270 километров, что соответствовало шести кругам по пыльной трассе с бесконечными прямыми, которые резко и опасно заканчивались крутыми поворотами. Трасса проходила по солончакам и сосновому лесу на берегу Адриатики. Старт и финиш были у стены базилики Святого Аполлинария в Классе, всего в нескольких километрах от Равенны: белое полотно с написанным черными буквами словом «Финиш» было натянуто между двумя телеграфными столбами, стоящими на противоположных сторонах дороги.

Утром состоялись мотогонки, в которых за рулем мотоцикла «Индиана» участвовал некий тощий мужчина – кожа да кости, – который вскоре станет асом из асов следующего поколения автогонщиков: Тацио Нуволари. Главным событием дня были автогонки, которые начались в четыре с половиной часа вечера. В гонке участвовали пятнадцать машин, которые стартовали с интервалом в 30 секунд. Некоторые из них были уже устаревшими и находились в руках чуть ли не любителей. Для Энцо, сидящего за рулем «Альфа-Ромео» с шестицилиндровым мотором и номером «28», нарисованным вручную белой краской на обеих сторонах капота и на радиаторе, это была почти прогулка. С верным Рампони, сидящим рядом, он победил с огромным отрывом и установил лучшее время круга. Пилоту, занявшему второе место, Энцо привез тринадцать минут.

Несмотря на то, что конкурентов у Энцо не оказалось, его гонка была безупречной. Стиль вождения Феррари восхитил зрителей, которые ближе к концу гонки высыпали на трассу, чтобы устроить ему овацию при подъезде к финишу. Энцо ждал долгие четыре года, чтобы насладиться первой победой, и сейчас он чувствовал ее вкус. В тот день он понял, что нет ничего, что могло бы сравниться с первой победой. «Гонка Савио», безусловно, не была одной из самых важных гонок сезона, но для пилота двадцати пяти лет, у которого явно были спортивные амбиции, победа в ней стала большим успехом. Феррари получил приз и чек на 4000 лир.

Трасса «Гонки Савио» проходила недалеко от Луго-ди-Романья, города, в котором в 1888 году появился на свет Франческо Баракка, знаменитый итальянский летчик. По завершении гонки среди тех, кто пришел поздравить Феррари, был и граф Энрико Баракка, отец Франческо. Раньше они не были знакомы.

Когда восторженные вопли толпы наконец утихли, Феррари и граф смогли приятно пообщаться. Несмотря на мучения, перенесенные им во время войны, и внезапные смерти отца и брата, Энцо оставался сентиментальным человеком, и поздравления, общество и внимание, оказанное ему отцом великого героя, наверняка стали вознаграждением за все эти страдания.

От Бацци после той первой встречи в начале июня новостей еще не было.

ФЕРРАРИ БЕСПОКОИЛСЯ. ДАЖЕ ПРИТОМ ЧТО РЕШЕНИЕ ПОЛНОСТЬЮ ЗАВИСЕЛО ОТ ТУРИНСКОГО ИНЖЕНЕРА, ЭНЦО, ЛИЧНО УВОДИВШИЙ БАЦЦИ ИЗ «ФИАТ», ВСЕ ЖЕ СИЛЬНО РИСКОВАЛ. УСПЕХ ИЛИ НЕУДАЧА МИССИИ, БЕЗУСЛОВНО, ВЛИЯЛИ И НА НЕГО САМОГО, И НА ЕГО РЕПУТАЦИЮ ИСПОЛНИТЕЛЬНОГО СОТРУДНИКА В ГЛАЗАХ РИМИНИ.

Однако к переезду в Милан инженера подтолкнул сам «ФИАТ», хоть того и не желая. 2 июля, ровно через месяц после встречи между Феррари и Бацци в Турине, в Туре прошел Гран-при Французского автомобильного клуба. Между Гвидо Форнакой, техническим директором «ФИАТ», и Бацци произошло недоразумение, которое переросло в ссору. Форнака закончил конфликт жестким приказом, которым публично унизил Бацци. По окончании гонки инженер пришел к Феррари и сказал ему, что принимает предложение «Альфа-Ромео».

Луиджи Бацци не стал терять время, сразу же приступив к работе на заводе в Портелло, чтобы завершить разработки Мерози. Между тем Феррари еще раз поучаствовал в «Кубке Альп»: три тысячи километров шоссе от Турина до Монцы, с 5 по 15 августа. На «Альфа-Ромео RL Sport» он стал на ex aequo¹⁵ первом месте – как в классе 3000 кубических сантиметров, так и в абсолютном зачете со средней скоростью 49 км/ч. Согласно правилам, при равном времени награждалась менее мощная машина, поэтому его перевели на четвертое место в итоговом зачете.

Несмотря на то, что «Кубок Альп» был мероприятием, мало связанным с теми скоростными гонками, которые вводили пилотов в списки легенд, выступление Феррари вызвало много восторгов. Ландо Ферретти в La Gazzetta dello Sport выразил свое восхищение так: «Спортивная Модена празднует новое великолепное достижение Энцо Феррари… Обучаясь в школе такого выдающегося гонщика, как Антонио Аскари, такого тонкого, как Сивоччи, такого сурового чемпиона, как Кампари, Феррари смог выработать свой стиль. А поскольку он талантлив и у него есть стремление к победе, никакая вершина для него не будет непреодолимой».

Утром 16 августа «P1» была готова к дебюту на трассе. За рулем первой из подготовленных машин, еще не окрашенной в красный цвет, на трассе Монцы весь день сменяли друг друга три гонщика, которые соревновались на этой же трассе 9 сентября на Гран-при Европы: Аскари, Кампари и Сивоччи.

Исключением был Феррари, который, несмотря на недавние успехи и комплименты прессы, всегда был четвертым в команде. Для Энцо это было не сюрпризом, а скорее естественным ходом дел: он уже давно принял это, зная, что у него нет такого таланта, как у его партнеров. И в любом случае, его уже интересовали не только гонки.

Феррари все больше увлекался управленческой стороной спортивной организации. Когда он садился за руль, его идеалом оставался Аскари, но вне кокпита Феррари все больше времени тратил на то, чтобы изучать манеру поведения, действия и решения Римини. Успех в переговорах – например, с Бацци, – может, и не давал того же ощущения, что победа в «Гонке Савио», но Энцо все равно чувствовал большое удовольствие. Он начал испытывать разные эмоции; все они были связаны с гоночными машинами и гонками, но уже не все – с личными успехами на трассе. В Монцу он, разумеется, тоже поехал, и был в боксах вместе со всеми.

Суббота, 8 сентября, была последним днем тренировок перед Гран-при Италии. До начала тренировок три «P1» выстроились в ряд на стартовой прямой для обязательной процедуры фотосъемки. Для «Альфа-Ромео» это был исторический момент: команда впервые участвовала в международных соревнованиях. Пилоты и механики сели в машины. Рядом с ними стояли Римини, Бацци и, конечно же, Энцо Феррари, который для «Альфа-Ромео» был уже не только гонщиком. После церемонии пилоты и механики вернули машины в боксы: начинался рабочий день.

В 9 часов 35 минут Уго Сивоччи выехал из боксов и направился на трассу. Машина «P1» с номером «17» разогналась на прямой, доходящей до туннеля. Но затем, при входе в быстрый левый поворот на высокой скорости, машина потеряла сцепление с дорогой. Попытки пилота исправить траекторию оказались бесполезными. «Альфа-Ромео» вылетела на газон и, двигаясь все так же быстро, врезалась в одно из вековых деревьев парка Вилла Реале.

Феррари был одним из первых, кто узнал об этой аварии, и тут же прибыл на место происшествия. Открывшаяся его взгляду сцена была ужасающей. После удара о ствол дерева «P1» полностью разрушилась. На траве лежало неподвижное тело Сивоччи. Тут же он увидел Анджело Гуатту, механика, который только сломал плечо, но отчаянно рыдал, глядя на пилота, лежащего без сознания. Феррари сразу понял, что для его друга уже ничего нельзя было сделать. Тем не менее, он хладнокровно погрузил его в машину одного английского болельщика, который наблюдал тренировки прямо в этом месте, и немедленно отправился с ним в больницу Монцы.

Смерть Уго была страшным ударом для Феррари. Сивоччи был не просто коллегой, но и близким другом. В некотором смысле это было похоже на переживание смерти отца, а больше всего – брата. За последние четыре года Сивоччи действительно был для него старшим братом. Чувствуя себя частью его семьи, Энцо на протяжении следующей недели делал все, что мог для облегчения страданий жены Уго, Марчеллы, и маленького Риккардо.

Из-за смертельной аварии Сивоччи тесты «P1» на трассе Монцы не были завершены. На следующий день после похорон Римини созвал ближайших сотрудников, чтобы спокойно обсудить ситуацию и решить, как быть дальше. На заводе в Портелло собрались Мерози, только что принятый на работу Бацци, Аскари, Кампари и Феррари, чей статус советника коммерческого директора теперь подразумевал участие в принятии стратегических решений в компании.

Итогом собрания стали два вывода. Во-первых, сезон-1923 после аварии в Монце фактически завершился, и поэтому уже сейчас необходимо начать планирование на следующий год. Во-вторых, «P1» будет отправлена на пенсию еще до своего первого выступления, и уже сейчас нужно думать о разработке новой машины, которую назвали «P2».

Римини отметил, что Бацци очень усилил техническую кадровую часть. Но этого было недостаточно. Если они хотели прервать гегемонию «ФИАТ», им нужно было отправиться в Турин и переманить из пьемонтской фирмы еще нескольких ценных технических специалистов, убедить их перебраться в Милан и работать вместе с Бацци.

С необычайной скромностью, которая встречается не то что редко, а исключительно редко, Бацци предложил лучшего, по его мнению, инженера «ФИАТ» – не просто человека, который пришел бы работать для него или с ним, а человека, к которому он и сам бы поехал. Его имя – Витторио Яно. Бацци объяснил, что Яно, человека отличных качеств, не ценят в «ФИАТ» так, как он того заслуживает. И предположил, что, поскольку Яно этим наверняка недоволен, возможно, получится уговорить его уехать из Турина. Римини во второй раз за три месяца поручил Феррари поехать в Турин, на этот раз в строжайшей тайне.

Помимо удовлетворения от того, что ему была вновь поручена очень важная миссия, Феррари был рад еще и тому, что ехал в Турин «не в поисках работы», как в октябре 1918 года, «а для того, чтобы предложить ее». Пять лет назад «ФИАТ» отказал ему в найме, а теперь он пытался увести у туринцев одного из лучших специалистов после того, как уговорил другого переехать в Милан всего несколько месяцев назад. Помимо услуги, которую он оказывал «Альфа-Ромео», на личном уровне это была если не месть, то нечто очень похожее.

Однако первый контакт с Яно был, говоря по правде, не самым удачным. Встреча с Бацци уже была запланирована на начало июня. Однако Феррари и Римини решили начать с сюрприза. Феррари приехал в Турин сам и поднялся на третий этаж дома на улице Сан-Массимо, где жил инженер «ФИАТ». Он постучал в дверь, ему открыла жена инженера, Розина. Она спросила, что ему угодно. Феррари, одетый по моде, в мягкой кепке с козырьком, не будучи приверженцем долгих вступлений, сказал синьоре, что он пришел предложить ее мужу место конструктора в «Альфа-Ромео». Синьора, уверенная, что у нее есть право решать, ответила, что «синьор Яно слишком пьемонтец, чтобы уезжать из Турина». Из создавшегося на пороге квартиры тупика визитера, к счастью, вывел сам Яно, который появился в прихожей и пригласил Энцо войти.

Они не были знакомы, но беседа оказалась долгой. Яно – высокий, худощавый, строгой внешности – довольно откровенно рассказал ему, что причиной ухода Бацци из «ФИАТ» стал конфликт с Форнакой, случившийся на трассе в Туре. Феррари отвечал ему такой же откровенностью, обрисовав текущую ситуацию и разъяснив предложение «Альфа-Ромео». Туринский инженер был польщен, но и явно насторожен. Если «Альфа-Ромео» действительно так сильно заинтересована в нем, почему они направили к нему молодого гонщика, не имеющего четкой роли в корпоративной иерархии? Почему представитель «Альфа-Ромео» не обратился к нему напрямую?

Феррари повел себя как опытный дипломат, не поддаваясь горделивости. Яно не отвергал предложение. Казалось, оно его заинтересовало. Смущала его, по-видимому, лишь роль Феррари – просто «посредник» без «полномочий принятия решений».

Он терпеливо объяснил Яно, что компания не хотела рисковать: в случае отказа ситуация была бы неловкой для обеих сторон. Но если это предложение интересует синьора Яно, то он, Феррари, доложит результаты их беседы Джорджо Римини, коммерческому директору «Альфа-Ромео». И заверил, что в следующий раз визит ему нанесет уже высокопоставленный представитель миланской компании.

На второй встрече Феррари уступил слово вице-президенту «Альфа-Ромео» Эдоардо Фучито. На работу Яно брал человек, не смыслящий в автомобилях и совсем не увлеченный гонками. Яно, который в «ФИАТ» возглавлял группу конструкторов и зарабатывал в Турине 1800 лир в месяц, предложили 3500 лир и жилье. Инженеру еще предстояло уговорить жену переехать в Милан, и ему это удалось. Когда он подписывал контракт в присутствии самого Николы Ромео на его вилле в Магрельо, Феррари был рядом. Стояли первые дни октября 1923 года, и для Феррари – в том числе и из-за его личного участия в этой сделке – настоящей датой рождения «Альфа-Ромео» был не 1910-й, а именно октябрь 1923-го.

В момент подписания Ромео был предельно откровенен со своим новым главным конструктором: «Послушайте, я не требую, чтобы вы сделали мне машину, которая будет обгонять всех, но мне нужна машина, выглядящая отлично, мне нужна визитная карточка нашей компании». Феррари при этих словах Ромео насторожился, они лишь укрепили его внутреннее убеждение: причины, по которым промышленник из Кампании хотел создать победную машину, заключались в «желании достичь громкого спортивного успеха», который открыл бы перед ним перспективы «высокой оценки» со стороны государства. Для такого увлеченного спортом человека, как Феррари, ставящего победу в гонках высшей целью, на пути к достижению которой он и другие пилоты иногда жертвовали и жизнью, слова Ромео могли звучать даже оскорбительно.

После нескольких заслуженных дней отдыха Энцо всю оставшуюся часть осени, как обычно, сновал между Моденой и Миланом. Лаура же, несмотря на брак, как и всегда в зимний сезон, жила в Санта-Маргерита-Лигуре.