Kitobni o'qish: «Дорога солнца и тумана», sahifa 3

Тут Схоластика посмотрела на меня, словно почувствовала, что мы говорим о ней. Я представила, как выйду сейчас на солнце, а она останется здесь рисовать узоры на тусклом цементном полу. Здесь, в доме с занавешенными шторами.

– Ладно, я отвезу ее, – сказала я.

– Вот и здорово! – Анна схватила меня за руки.

Бахати отнесся к этому без энтузиазма.

– Ты уверена, что хочешь это сделать? – Лицо у него изменилось и снова стало как у той суровой деревянной статуи воина масаи с копьем в руке.

– Насколько это трудно? Отвезти в Ванзу группу детей? – Я дала себе слово, что вычеркну оставшиеся имена с листочков сестры, и намеревалась сдержать его. – Анна, собери вещи Схоластики. Мы поедем к Джеку Уордену.

Глава 3

К Джеку Уордену мы приехали уже под вечер. Каменные столбы с надписью «ферма Кабури» привели нас по извилистой неровной дороге к дому – белому особняку, окруженному зелеными оврагами, банановыми рощами и бесконечными рядами кофейных деревьев с плодами. Дом гордо стоял в тени могучего вулкана Килиманджаро; его голубые ставни ярко выделялись на фоне темных туч, собиравшихся на небе.

– Бахати, по-моему, ты говорил, что сегодня не будет дождя, – проворчала я, вылезая из джипа. – Вон, гляди, надвигается гроза.

– Я велел ей танцем наколдовать грозу. – Это был мужской голос, раскатистый бас, похожий на гром. Но его обладателя я не обнаружила.

– Это Джек. – Бахати кивнул на крытую веранду. – Пойдем. Я познакомлю тебя.

– Нет. Ты оставайся в машине с девочкой. Я сама пойду и поговорю с ним. – Я не хотела никуда таскать Схоластику, пока сама не поговорю с Джеком.

Молния расколола небо, когда я поднялась на веранду.

– Джек Уорден? – спросила я мужчину, который сидел на зеленых, как киви, качелях.

Он не ответил. Он словно бы и не слышал меня. Выставив перед собой телефон и глядя на горизонт, он что-то записывал. Грозу. Молнию. После удара грома он встал и подошел к перилам, все еще продолжая запись.

Он стоял на фоне своей обширной плантации – высокий и поджарый, с широкими плечами и широким лицом. На нем был темный свитшот с капюшоном и пропыленные рабочие штаны. Борода у него была как у человека, который провел всю зиму в спячке. Волосы густые, рыжеватые – темные у корней и выгоревшие на солнце. Они падали ему на плечи, буйные и запущенные, будто прекрасный хаос джунглей.

Когда упали первые капли дождя, Джек убрал телефон и схватился за перила. Я уже собиралась снова попытаться завладеть его вниманием, когда он засмеялся.

– Я велел ей танцем наколдовать грозу, – повторил он, но говорил он это не мне. Он говорил сам с собой.

Он подставил руки под струи, чтобы вода стекала с пальцев, и снова засмеялся. Это был тяжелый, неровный смех с судорожными вздохами; я никогда еще не слышала такого. Потом вздохи стали громче, длиннее, и я поняла, почему они звучали так странно. Я никогда еще не слышала, чтобы кто-то смеялся от боли, а Джек Уорден как раз рыдал и смеялся одновременно.

– Джек? – снова окликнула я. – Вы меня слышите? У вас все в порядке?

Он резко обернулся и впервые заметил меня. Я почувствовала, как все его распущенные, размотанные нити снова намотались на катушку. Это произошло так мгновенно, что теперь передо мной стоял уже другой человек, сдержанный и бесстрастный – все эмоции были убраны и заперты. Воздух вокруг него потрескивал от электричества, словно он только что возвел электрическую ограду. Он стоял, словно Тор, на фоне темных грозовых туч, и в его глазах сверкали молнии.

– Кто ты такая? – спросил он.

– Я… – Я замолчала, сознавая, что только что оказалась нечаянной свидетельницей очень личной сцены. Это была единственная причина, из-за которой он глядел на меня так, словно собирался разжевать и выплюнуть.

– Меня зовут Родел Эмерсон.

– Что ты хочешь? – Он пристально смотрел на меня.

«Кошачий взгляд, – почему-то вспомнились слова Мо. – Потому что кошки не скрывают ненависть и презрение ко всему роду человеческому». Тогда я рассмеялась, потому что это было забавно, но тут мне было не до смеха. Мне было стыдно и неловко; я жалела, что не надела ничего посолиднее джинсов и полупрозрачного топа.

– Может, сейчас не самое подходящее время? – сказала я. – Лучше я приеду завтра.

– Почему завтра будет лучше?

Он шагнул вперед, и мне невольно захотелось повернуться и убежать. Но сейчас речь шла не обо мне. Речь шла о Схоластике и других детях. И все-таки мне страшно не нравилось, что требовался кто-то еще, мужчина или женщина, чтобы я могла сделать то, что решила.

– Мне нужна ваша помощь, чтобы отвезти в Ванзу нескольких детей, – сообщила я.

– Тебе нужна моя помощь, – медленно проговорил он, разжевывая слова. Повернулся и крикнул куда-то в пустоту: – Ей нужна моя помощь!

Тут он снова засмеялся. Не терзающим сердце смехом, как до этого, а невеселым, без тени юмора.

– Убирайся с моей земли, – сказал он. – Ты вторглась сюда без разрешения. Еще ты лаешь не на то дерево. Я не в состоянии помочь ни тебе, ни кому-либо еще. И, самое главное, мне плевать на все.

– Ты Джек Уорден, так? – спросила я, тоже перейдя на «ты». Я решила не отступать. Ведь я обещала Анне, что отвезу Схоластику в Ванзу. Я не собиралась сдаваться при первом намеке на трудности.

– Да, это я. – Он выпрямился в полный рост, и мне захотелось попятиться. Черт возьми, он был огромного роста.

– Тогда ты тот человек, который отвезет меня в Ванзу.

– На хера мне помогать тебе? И ехать в Ванзу?

Я глядела на него, и школьной учительнице во мне хотелось выбранить его за плохие манеры, за неслыханное поведение. Он даже не удосужился выслушать, что я хотела ему сказать.

– Ты слышала? – сказал он, поднеся ладонь к уху. – Эта тишина – то, что мне нужно. Пошла в жопу.

У меня запылало лицо.

– Знаешь, что? Какое бы там несчастье ни произошло с тобой раньше, ты заслуживаешь этого, черт побери. – Я повернулась и вышла под проливной дождь; вода текла по моим горячим воспаленным щекам.

– Поехали, Бахати. – Я захлопнула дверцу джипа. – Мне придется придумать что-нибудь еще.

Но Бахати поглядел на мужчину, стоявшего на террасе.

– Что-то не то с его глазами, мисс Ро. Это не тот Джек Уорден, какого я знаю.

– Зато это тот Джек Уорден, с которым я разговаривала. И он такое… – Я проглотила слова, готовые сорваться у меня с языка, хоть Схоластика все равно бы меня не поняла. – Поехали.

Мы почти доехали до ворот, когда в нас едва не врезался красный джип. Бахати ударил по тормозам, и мы остановились буквально в нескольких футах от него. Водитель встречного джипа ударил по клаксону, и машина длинно, свирепо засигналила нам.

– Чокнутая леди, – пробормотал Бахати, двигаясь задним ходом. Дорога была узкой, и нам не оставалось выбора. Мы пятились назад, а та дама наступала.

Дождь все еще лил как из ведра, и я почти не видела дорогу, когда Бахати вернулся вот так, задним ходом, к дому. Но вместо того, чтобы остановиться, красный джип продолжал наступать на нас, пока не загнал в угол. Тогда дама вылезла из него и постучала по стеклу Бахати.

– Ты что, вздумал ехать в такую чудовищную погоду, молодой человек? Зачем мчался, как маньяк, по размытой дороге? – Она заглянула к нам в салон; капли дождя падали с ее пластикового капюшона. Ей было не меньше девяноста, но ее голубые глаза были яркими и ясными.

Мы с Бахати переглянулись. Ведь это она мчалась на нас, как сумасшедшая.

– Да еще с женщиной и ребенком, не меньше, – продолжала она, взглянув на Схоластику и на меня. Я невольно зауважала даму. Она и глазом не моргнула при виде девочки. Хотя, если учесть преклонные годы, дама могла просто ничего не заметить.

– Выходите. Все. – Она хлопнула в ладоши и пошла к дому, бросив свою машину там, где она остановилась.

– Это Гома, бабушка Джека, – пояснил Бахати. – С ней невозможно спорить.

Поскальзываясь в грязи, мы пошли к веранде. Я с облегчением увидела, что Джек ушел. За Гомой захлопнулась дверь, а мы с Бахати и Схоластикой, дрожа в мокрой одежде, стояли под крышей веранды.

– Ну? Вы зайдете или мне посылать к вам голубей с приглашением? – закричала старуха из дома.

Мы вошли в прелестную гостиную с большими окнами, мягкими диванами и выцветшим сосновым полом. Дом был таким же эксцентричным, как и сама леди, пригласившая нас, – смесь колониального стиля и африканской традиции с разнородной мебелью и земляной текстурой.

Гома стояла в середине комнаты, спустив брюки к лодыжкам, и вылезала из мокрой одежды. Мы с Бахати отвернулись, а Схоластика смотрела на нее, вытаращив глаза.

– Храбрая девочка, – похвалила Гома. – Не боится старой кожи. Ты ведь не говоришь по-английски, верно? – Она переключилась на суахили, и вскоре Схоластика уже хихикала. – Пойдем. – Гома протянула ей руку. – Давай найдем тебе сухую одежду.

Я посмотрела на старуху уголком глаза и с облегчением увидела, что на Гоме осталось нижнее белье. Вскоре они вернулись в красочных муумуу – длинных, просторных платьях.

– Я шью их из китенге. После них тебе не захочется влезать в джинсы, – сказала Гома, протягивая мне муумуу.

Бахати посмотрел на нее как на сумасшедшую, когда она дала ему зеленую с желтым муумуу.

– Ох, ладно тебе. – Гома сунула одежду ему в руки. – С тебя течет вода. Вон лужи на полу.

Несколько секунд они глядели друг на друга в безмолвном поединке. Потом Бахати вырвал одежду из ее рук.

– Ванная вон там. – Наклонив голову, она глядела, как он засеменил туда, передвигая ноги так, словно восходил на жертвенный алтарь.

– Я – Кэтрин Уорден, – представилась она, повернувшись ко мне. – Все зовут меня Гома.

– Родел Эмерсон. – Я пожала ее иссохшую, древнюю руку. – А это Схоластика.

– Родел и Схоластика, – повторила Гома, с любопытством глядя на меня. – Так что же привело вас сюда?

Я как можно конкретнее объяснила ей ситуацию.

– Извини, что Джек так грубо обошелся с тобой, – сказала она, когда я закончила свой рассказ. – Похоже, вы оба связаны событиями того трагического дня. Джек сам не свой после того, как потерял Ли… – Она замолчала, потому что вернулся Бахати в муумуу. Одежда едва доставала до его коленей.

Гома ущипнула Схоластику – быстрым, резким щипком за руку, чтобы девочка перестала хихикать. Одетый в муумуу, Бахати казался притихшим и больше не трещал без умолку. Я поняла, что мне тоже лучше выйти, пока Гома не ущипнула и меня.

– Простите, пожалуй, я тоже пойду переоденусь, – пробормотала я.

Когда я вернулась, они все были на кухне – Бахати и Схоластика сидели за столом, а Гома наливала им суп.

– Ты можешь повесить все в кладовке, – сказала она, показав на мокрый ком одежды в моих руках.

Дождь все еще лил. Я прошла по коридору в кладовку, нашла прищепки и развесила свою одежду. Тут молния осветила дом, и мне показалось, что я увидела Джека, стоявшего под тропической грозой. Я уже хотела списать это на свою разыгравшуюся фантазию, но тут его осветила новая молния. Он стоял под могучим деревом и глядел на землю, а дождь яростно хлестал и хлестал вокруг него.

– Кажется, Джек остался на улице, – сообщила я, вернувшись на кухню.

Гома кивнула и продолжила есть суп.

– Он часто так делает. Сидит с ней во время гроз. – Она подвинула ко мне тарелку. – Ешь.

– С кем сидит? – спросила я, сев напротив Гомы.

– С Лили. Его дочкой. Она там похоронена. Они все. Это место оправдало свое название.

– Ферма Кабури? – Я вспомнила вывеску на въезде.

– Да. Она должна была получить название «Ферма Карибу». «Карибу» означает приветствие, но я в то время только начинала учить суахили и написала «Кабури» на документе о начале строительства. «Кабури» – это «могила». Сэм – мой муж – нашел это смешным и отказался исправлять. Он всегда говорил, что будет любить меня до могилы. – Гома посмотрела в свою тарелку. – Так и получилось. Он любил меня до самой смерти.

Мне почудилось, что это начало эпической любовной истории, какие я всегда любила, но Гома больше ничего не добавила. Лишь грустно улыбнулась и помешала ложкой в тарелке.

– Может, мы… может, мы приведем Джека в дом? – предложила я, когда молния вновь пронзила небо. Мне уже стало неловко за свои слова, сказанные от обиды.

– Он вернется, когда будет готов к этому. И будет продолжать это делать, пока когда-нибудь не почувствует, что ему это уже не нужно. Ты ведь тоже так поступаешь, верно? В милях от дома. Это твой траур по сестре. И тебе нужно позволить это сделать. Заниматься этим, пока ты не успокоишься и не научишься снова дышать, смирившись с утратой.

Я съела ложку супа, размышляя над ее словами. Смерть Мо показалась мне дверью, которая закрылась навсегда. Я никогда не смогу войти в нее, никогда не услышу, как Мо болтает о всяких пустяках. Как я теперь скучала по ее рассказам! Когда люди живы, существует незримый порог возможностей. Он сокращается, когда люди уходят из жизни, глотает все окружавшие их миры – имена людей, которых они никогда не встретят, лица детей, которых у них никогда не будет, вкус мороженого, которое они никогда не попробуют. Утрата Мо была адски болезненной, но я не могла даже представить себе, каково потерять ребенка.

– По-моему, я велел вам уезжать.

Я едва не подпрыгнула при звуке голоса Джека. Он промок до нитки и стоял у задней двери в луже воды. Свитшот с капюшоном куда-то делся, а футболка прилипла к мышцам, сформированным тяжелой физической работой. Ферма находилась на приличной высоте, где воздух по вечерам бывает даже слегка морозным, но по Джеку не было заметно, что ему холодно. Возможно, в этом и был смысл – стоять под дождем до полного бесчувствия.

– Я позвала их в дом, – сказала Гома.

Джек только теперь заметил Бахати.

– Хабари, Джек, – поздоровался Бахати.

Джек кивнул ему и даже не удивился, увидев за столом Гомы одетого в муумуу парня. Но тут его взгляд упал на Схоластику, и все изменилось. Если со мной он недавно был грубым, то теперь стал откровенно враждебным. Его руки сжались в кулаки, он весь словно ощетинился.

– Это одежда Лили, – зарычал он.

– Да, правильно. – Казалось, Гому не смутила его реакция. – Схоластике нужно было переодеться, вот я и дала ей платье Лили.

У Джека заходили желваки. Казалось, он с трудом сдерживался, чтобы не откусить кому-нибудь голову. Девочка съежилась под его свирепым взглядом и прижалась к Гоме.

– Я думаю, что нам надо уехать, – сказала я Бахати. Я понятия не имела, позволят ли Схоластике жить со мной в общежитии волонтеров, пока я что-нибудь не придумаю. Я знала только, что мне не хотелось находиться рядом с Джеком Уорденом. Я привыкла к ровным отношениям между людьми – приятным, без повышения голоса, разве что иногда. Но тут казалось, будто полиграф взбесился, и его игла прыгала по всей ленте. Моя надежда сменилась на обиду, а сочувствие утрате Джека – на злость из-за его поведения.

– Никто никуда не поедет в такую погоду. Разве вы не слышали прогноз? Гроза еще не скоро закончится, – сказала Гома. – Тут на много миль нет фонарей, а дороги в дождь очень опасные. К тому же вы должны подумать о Схоластике.

– Я уверена, что ей позволят переночевать со мной в хостеле, – ответила я. – Я позвоню и предупрежу…

– Я не об этом…

– Сейчас небезопасно, – заявил Джек. – Вы уедете утром.

Я молча посмотрела на него. Почему он решил, что имеет право решать что-то за меня? Может, если бы он сказал это по-другому, например, что ему безразлично, я бы еще задумалась, но он откровенно не хотел нас здесь видеть, и я не собиралась принимать от него милости.

– Прошу не решать ничего за нас. – Я вскинула голову и встретила его взгляд.

Он прищурил глаза, но не ответил. Я почти не сомневалась, что еще несколько секунд, и от меня останется лишь кучка пепла под его взглядом.

– Бахати. – Он протянул руку. – Ключи.

Бахати украдкой покосился на меня, но ему явно не хотелось перечить Джеку.

Ключи исчезли, когда Джек схватил их и сунул в карман.

– Вы уедете утром. – Он пристально посмотрел на меня.

– Ладно. Значит, решено. – Гома посмотрела на меня с видом, не оставляющим места для протеста. Потом встала и налила Джеку суп. – А ты садись и поешь немножко.

– Потом. Сейчас я приму душ, – объявил Джек, стянул с себя футболку и вытер ею лицо. Все его тело было покрыто ровным загаром, без полосок, не считая темных, рельефных впадин на плоском животе. Джек начал подниматься по лестнице, потом оглянулся. Водяные дорожки текли по его спине с мокрых от дождя волос. – Бахати, пойдем со мной. Я дам тебе что-нибудь. Ты снимешь эту… штуку.

Бахати виновато посмотрел на Гому и пошел за Джеком.

– Что? – Она сверкнула глазами. – Ты ведь все время носишь национальную одежду. А это то же самое, только с рукавами.

– Вы знаете Бахати? – спросила я, когда мужчины ушли.

– Да. Его знают все, кто бывал в «Гран-Тюльпане». Джек возил туда по выходным жену – его бывшую жену, Сару. Она не была создана для здешней жизни. Они познакомились, когда Джек учился в Кении. Ферма тогда казалась Саре романтическим приключением, но, попав сюда, она просто сходила с ума. Она скучала без ресторанов и магазинов и полюбила спа в «Гран-Тюльпане», поэтому Джек возил ее в город, когда только мог. Потом они ходили на шоу. Иногда оставались на ночь. Там он и увидел Бахати. Люди там приятные, но все они смеются над парнем. Он стоит у входа в отель, изображает храброго воина, но завизжит, если на него сядет божья коровка. Он первым сбежит при малейшем намеке на неприятности. Над ним смеются, потому что, несмотря ни на что, он хочет быть крутым актером. Джек не смеялся. Он взглянул один раз на Бахати и сказал ему, что он все делает неправильно. Как Бахати справиться с гонками на автомобилях, если ему страшно даже сесть за руль? И вот, пока Сара ходила на массаж, Джек учил Бахати водить машину.

– Не уверена, что он поступил правильно, – пробормотала я, вспомнив, как страшно было ехать с Бахати.

– Ты что-то сказала? Я не расслышала.

Я покачала головой и огляделась по сторонам.

– У вас очень уютный дом. Надеюсь, мы не слишком вас затруднили?

– Нисколько. Я не помню, когда у нас в последний раз кто-нибудь был. В этом большом, старом доме живем только мы с Джеком. Сара давным-давно вернулась в Кейптаун. Они развелись, когда Лили была маленькой. Ты не представляешь, как я ждала ее к нам каждое лето. Я ужасно тоскую по ней и рада, что у нас под крышей снова появилась малышка. – Она показала пальцем на Схоластику. – У нас полно свободных комнат. Можешь выбирать. Вон там, слева – шкаф с постельным бельем и полотенцами. Сама все сделай.

– Спасибо, – ответила я. – Можно я быстро позвоню от вас? Мне нужно сообщить подруге, что мы сегодня не приедем.

– Конечно. – Гома махнула в сторону гостиной.

На консоли стоял старый дисковый телефон. Я набрала номер Нима-Хауса и попросила Коринну.

– Ты где? – спросила она.

– На ферме Кабури.

– Где?

– На кофейной ферме, которой управляют Джек Уорден и его бабушка. Я не смогла найти Габриеля. Бахати сказал, что Джек может нам помочь.

– Джек Уорден? Тот самый Джек Уорден, который потерял дочку во время теракта в молле?

– Джек потерял дочь в молле?

– Да. Точно он. Теперь я вспомнила. Он был на церемонии памяти жертв в молле «Килимати».

– Я и не знала. – Я даже села. Теперь я поняла, что имела в виду Гома, сказав, что мы связаны событиями того трагического дня. Он потерял Лили в том же месте и в то же время, когда я потеряла Мо.

– Да. Он получил какую-то награду за спасение беременной женщины и ее сына. Но даже не встал и не пошел за ней. Просто сидел там, и, казалось, ничего не видел и не слышал. Учительница танцев, которая преподавала у его дочки, тоже получила награду за то, что вывела детей в безопасное место. Жалко, что среди них не оказалось его дочки. Как он сейчас?

– Ужасно. Сердитый, печальный, озлобленный. Мне показалось, что он хочет умереть. Он стоял в грозу у могилы дочки, словно ждал, что молния ударит в него. Он даже не захотел ничего слушать про детей и про Ванзу.

Я рассказала Коринне про Схоластику.

– Тебе не разрешат привезти ее в хостел, – сказала Коринна. – Он только для волонтеров. Для тебя сделали исключение из-за несчастья с Мо.

– Я что-нибудь придумаю. Может, мне что-то посоветует бабушка Джека. – Я попрощалась и положила трубку.

– Если ты думаешь, что Гома убедит меня помогать, то ты ошибаешься.

Я резко повернулась и увидела, что Джек, потягивая из бутылки кока-колу, глядит на меня с порога гостиной. Лицо его после душа снова стало нормальным, но от его голоса у меня поползли по спине мурашки.

– Ты уже ясно дал понять, что тебе это не интересно, но если ты думаешь, что я сдамся, то ты ошибаешься, – ответила я.

Он глядел на меня через комнату, и в его глазах сверкало что-то непонятное. Он не шевелился и не говорил ни слова.

– Мне очень жаль, что так получилось с твоей дочкой, – сказала я, когда напряжение сделалось невыносимым. – И прости, что сказала тебе те слова.

Он кивнул и посмотрел на бутылку.

– А мне жаль твою сестру, – сказал он. – Бахати рассказал мне. Послушай мой совет. – Он пошевелился и пронзил меня взглядом. – Собирай вещи и уезжай домой. Ты взяла на себя непосильную задачу. Ты даже не представляешь, во что ввязалась.

Я вспыхнула. Почему-то Джек Уорден залезал мне под кожу, холодную, как огурец. И так каждый раз.

– Знаешь, что? Мне уже надоело слушать тебя. Почему ты решил, будто знаешь, что для меня лучше? Ты не можешь мне помочь? Ладно. Но я не прошу у тебя советов и уверена, черт побери, что они меня не остановят.

– Скажи мне вот что. – Его голос звучал спокойно и бесстрастно. Это раздражало меня. Джек раздражал меня. – Скажи, что говорила тебе сестра о тех детях, которых ты хочешь отвезти в Ванзу?

– Я… она… – Я ругала себя за то, что невнимательно слушала болтовню Мо. – Какая разница? Почему ты думаешь, что я не справлюсь?

Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил.

– Тебе не нужно знать. Поверь мне. Некоторые вещи лучше не вытаскивать на свет, лучше оставить их в темноте, где им и место. – После этого он залпом допил кока-колу и ушел.