Kitobni o'qish: «Надежда и разочарование. Сборник рассказов», sahifa 4

Учеба и выбор профессии

Гаджи менялся на глазах: у него была цель – учиться и учиться.

Учитель математики Агам зашел в канцелярию с довольным выражением лица. На это его коллеги обратили внимание.

– Что случилось, Агам? – спросил его учитель физики. – Анекдот новый?

– Да этот Гаджи творит чудеса.

– Какие?

– Представляешь. На прошлой неделе я классу объяснил, как в уме можно возводить в квадрат цифры с окончанием на «пять». А сегодня он мне выдал такое, что я обалдел. Он придумал такое же правило, как умножать цифры, оканчивающиеся на «шесть».

– Не может быть! – воскликнул физик, – где-то, наверное, вычитал.

– Да, нет. Такого правила нет, – уверенно ответил Курбан. – Я с удовольствием констатирую, что это его правило. Правило моего ученика.

* * *

Прошло несколько лет с того времени и Гаджи стоял перед мамой с аттестатом об окончании десяти классов в руках. Он был счастлив как никогда – все пятерки за исключением русского языка. С будущей специальностью он уже определился – в Одесский технологический институт на инженера.

– Агам поступает в медицинский институт в Махачкале, – заявила мама, прощупывая намерения сына и зная, что он собирается в далекие неизвестные края.

– Я знаю, мама, – коротко прокомментировал Гаджи.

Мама запнулась.

– А Назим поступает в сельхозинститут.

– Я это тоже знаю, мама, – ответил Гаджи, глядя на маму со смешинкой на губах.

– А ты почему не хочешь? – ее черты лица изменились.

– Мама, ты не понимаешь: в мединституте готовят медиков. А я не хочу иметь дело с больными людьми всю свою жизнь. А в сельхозинституте готовят агрономов, таких как Ильяс-халу. Ты не заметила, что он всю жизнь ходит в сапогах и в одних и тех же брюках. Знаешь, почему? Там много не заработаешь.

– А ты что хочешь?

– Я хочу стать инженером, – Гаджи гордо вскинул голову. – Там физика, движение, изобретения, машины…

– Космические корабли, – с сарказмом перебила мама.

– Ну, да, – согласно кивнул Гаджи, – даже корабли.

– И какова конечная цель?

Гаджи мечтательно посмотрел по сторонам.

– Конечная цель – это инженер, это война с керосиновой лампой. Мама, ты же знаешь про мои детские обязанности и сколько литров керосина я залил в нашу историческую лампу. Короче, я хочу провести в горы свет и заработать кучу денег.

– И сколько же?

– Много.

Мама коротко иронично засмеялась.

– Я уже это слышала от одного человека. С тех пор прошло, – она задумалась, – сколько тебе лет? Да, восемнадцать. С тех пор прошло двадцать лет, а он все еще их зарабатывает.

– Папа не смог, а я смогу. Вот увидишь. Я стану первым парнем на селе.

Одесса

На набережной города дул легкий бриз, лаская зеленые сосульки старой, видавшей виды ивы. Толпы людей прогуливались по мощенной плиткой мостовой, вдыхая чистый воздух и ароматы цветочных плантаций. Здесь чувствовалось ощущение вечного праздника и продолжения юмора, выкатывающегося за стены драматического театра, где всегда царствовали смех и радость.

Старый художник с карандашом за ухом обратил внимание на молодого человека, который час назад сел на скамейку под ивой и продолжал неподвижно сидеть, бесцельно глядя на морскую гладь. Художнику показалось, что он его где-то видел, но никак не мог сосредоточиться, чтобы вспомнить этот образ молодого юноши в легком пиджаке с зеленоватыми глазами и густой шевелюрой черных волос.

– Света, – обратился он к соседке, – смотри: вот тот молодой человек уже час сидит там неподвижно.

– Пускай сидит! – машинально проговорила Света, затем бросила взгляд на незнакомца. – Ну и что?

– Мне кажется, что я его где-то видел или рисовал: прямой нос, ровные брови, подбородок…

– Да это же тот парнишка с Кавказа, который на прошлой неделе здесь выиграл свадебный приз – торт, станцевав лезгинку. Он же и нас угостил.

– Ну, да, конечно, – вспомнил он, ткнув пальцем себе в лоб. – Какой он был веселый тогда, жизнерадостный. Всех заряжал своей энергией. А сегодня у него что-то случилось. Точно. Пойду-ка спрошу. – И он стал приближаться к скамейке.

– Здравствуйте, молодой человек.

Гаджи, сраженный неожиданностью, выпрямился и подвинулся на скамейке, уступая место пожилому человеку.

– Здравствуйте.

Художник склонился перед лицом Гаджи.

– Я с трудом узнал вас, весельчак. У вас неприятности?

Гаджи улыбнулся, приходя в чувство.

– Да, – произнес он с горечью. – Случилось: я не смог поступить в институт, физика – пять, математика – пять, а русский – два. Вот такие дела.

– Ну, уж это не трагедия, молодой человек. Знаешь, сколько абитуриентов проваливаются на экзаменах по всей стране? Много. Но зато через год поступают, так что не унывай.

– Я понимаю. Но не у всех дед такой, как у меня. Он не пустит меня не только домой, но и в село. Моя мама заняла денег у него с условием, что вернет мешок денег, если не поступлю. Это, конечно, шутка. Но… – Гаджи запнулся.

– Да, дед у тебя строгий, – поддержал художник с иронией. – У него, может быть, свой метод воспитания.

– Наверное, – согласно кивнул Гаджи. – Есть лезгинская поговорка: «Мужчина должен в своей жизни сделать три вещи: посадить дерево, жениться и построить дом». Мой дед все время твердит, что я не построю дом. Теперь я боюсь, что он окажется прав.

Художник рассмеялся. Засмеялся и Гаджи.

– А ты откуда, сынок?

«Сынок» прозвучало очень по-родному. Гаджи заметил, что в этом городе добродушие ощущается в самом воздухе, как традиция – где бы ты ни находился: на вокзале, в парке, по старинным улицам. Подчеркнутая любезность, откровенная дружелюбность и чувство юмора – это то, что присуще городу, который он полюбил.

– Я из Дагестана.

Художник мгновенно преобразился.

– У меня там есть сослуживец, – с воодушевлением сказал он. – Его зовут Магомед. Он живет в Хунзахе. Вам бы увидеть, как он танцевал лезгинку в день Победы в поверженном Берлине. Стрелок был исключительный. Кстати, я его нарисовал в папахе и черкеске, как он того хотел. Заберешь?

– Я из Кураха, – сказал Гаджи.

– А Хунзах далеко от Кураха?

– Да.

– Все равно, если увидишь его, передай привет от дяди Толика. Если нет, то подаришь деду.

– Мой дед тоже воевал, – гордо сообщил Гаджи. – Сделаю, как скажете, дядя Толик.

– Да, ничего не поделаешь, – грустно вставил художник, – все мое поколение – это дети войны. В следующем году, когда приедешь, зайди ко мне – я тебя срепетирую по русскому языку, если буду жив: мне сейчас шестьдесят шесть лет, – сказал дядя Толик, художник из Одессы. – Я знаю: ты поступишь и станешь хорошим инженером. – Художник протянул руку и маленькую картину Гаджи, который встал смирно, чтобы обменяться рукопожатиями.

Вторая попытка

Через год Гаджи вновь приехал в Одессу с большой надеждой. Для художника в качестве подарка от деда он привез несколько бутылок домашнего вина, но его не оказалось на том месте на набережной. Гаджи с сожалением подумал о его словах «… если буду жив».

Гаджи, как и в прошлом году, отличился по физике и математике, получив пятерки, а предстоящий русский внушал сомнения и страх. Через пять дней он со стесненным сердцем стоял в коридоре института перед вывеской результатов письменных работ по русскому языку. Он нашел свою фамилию и обомлел: напротив его фамилии, как в прошлом году, стояла двойка. Он стиснул зубы и сжал кулаки. Прощай мечта, не быть ему инженером никогда. «Дед мой прозорливый – из меня ничего не получится», – заключил Гаджи.

За день до отъезда из Одессы он пришел в парк на набережной и издали увидел силуэт, напоминающий дядю Толика. Он остановился, раздумывая, стоит ли опять жаловаться на свою судьбу герою войны. Но его заметили, и дядя Толик тепло поздоровался.

– Ох, мой юный друг. С приездом тебя!

– Спасибо, – Гаджи старался скрыть душевные переживания и улыбался. – Дед просил передать вам «большое спасибо» за картину и передал вам вино, но вас здесь не было. Ребята выпили.

– Спасибо и на этом, – произнес Толик, – я каждый год ложусь в больницу. Я здесь, – он указал на левую ногу, – несу живую память о войне – пулю. В госпитале меня лечили от более серьезного ранения, а хирург на это махнул рукой, сказав «потом». А потом я привык и не хочу трогать. – Он улыбался. – Ты лучше расскажи, как дела. Пустили тебя в село?

– Хорошо, – проговорил Гаджи. – Дед пустил, но сказал, что я пустое место и из меня ничего не получится.

– Опять провалился?

– Да, – посерьезнев, выдал Гаджи и отвел взгляд в сторону моря.

Толик застыл, как будто это была его личная неудача.

– Да, плохи дела, сынок, – он опустил голову. – А куда ты поступал?

– В технологический институт.

Толик моргнул глазами и расправил плечи:

– А почему ты раньше не сказал об этом?

Гаджи пришел в замешательство.

– А что, это меняет дело?

– Конечно, это меняет дело, мой юный друг, – уже с улыбкой и уверенностью произнес Толик, – там ректором работает мой однополчанин, Николай Заруба. Ха-ха-ха. Наверное, что-то можно сделать. Заручусь за тебя, что ли. Вообще, поехали.

У Гаджи появился луч надежды. Через час он сидел в кабинете ректора, с трепетом наблюдая, как совершенно чужие люди решали его судьбу.

Ректор такого же возраста, что и Толик, еле вмещался в кресло из-за больших размеров, кончик галстука лежал на столе. Он вначале обрадовался визиту однополчанина, но когда узнал о причине визита, лицо изменилось.

– Толик, ты меня толкаешь на преступление, – возмущался ректор. – Человек получил двойку на экзамене, и ты просишь, чтобы я его принял.

Толик помотал головой.

– Но он же твои профильные экзамены сдал на «пять», – не унимался Толик. – Выучить русский язык у него будет возможность. Еще, ты почему не учитываешь, что для него русский язык все равно, что иностранный. Хочу спросить тебя: а ты знаешь хотя бы одно слово по-лезгински? Нет. А хочешь, чтобы этот молодой человек знал русский язык наравне с русскими. Это ненормально. Я пожалуюсь на тебя, если ты его не примешь.

Гаджи молча сидел, пялясь то на одного, то на другого и слушая перепалку двух друзей из-за него.

– Это не я придумал, Толик, – как мог, отстаивал свою точку зрения ректор. – Есть правила и законы.

– Кроме твоих правил, есть еще человеческие правила, Николай Петрович, – продолжал убеждать Толик. – Человек приехал за тысячи километров, чтобы учиться и стать достойным гражданином своей страны, республики, а ты мне в зубы про какие-то правила. Я не сомневаюсь, что он станет твоим лучшим студентом.

– Не могу, – ответил ректор. – Не могу.

Толик с минуту молчал, постепенно меняя выражение лица на суровое. Он повысил голос:

– А я мог защитить тебя от вражеских пуль грудью, товарищ командир, – он постучал ребром кулака по столу. В нем просыпалась сила воина, которой он пока не пользовался. – До сих пор несу память о тебе в ноге, – он поднял ногу и сдвинул края брюк. На мышце ноги был виден изрезанный шрамами комок с синим оттенком. – Эта пуля – одна из тех, что попали в меня, когда грудью защищал тебя, товарищ командир, а ты. – Он встал. – Пошли, Гаджи, – срывающимся голосом проговорил он. – Извини, братец, я не смог помочь тебе, хотя обещал.

Случайно появившаяся надежда Гаджи не успела укрепиться в сознании и умерла. Они не успели дойти до дверей, как сзади услышали голос ректора:

– Подождите!

Гости остановились и одновременно повернули головы назад. Ректор нажимал на кнопку в столе, чтобы вызвать секретаршу.

– Кто он тебе? – спросил ректор, все еще колеблясь с решением.

Толик сократил расстояние, приближаясь к столу. Прежде чем ответить, он сделал такой вздох и движение руками, что ректор понял – могут прозвучать слова более глубокого гражданского смысла и воинского пафоса, и он поторопился:

– Как ваша фамилия, юноша?

– Джабраилов, – быстро ответил Гаджи, вновь обретая оптимизм.

Через минуту молодая женщина подала ректору экзаменационную работу Гаджи. В кабинете стояла гробовая тишина. Толик уже не сомневался в том, что у них получится и подмигнул Гаджи. Ректор взял карандаш со стола и сделал несколько росчерков, затем поднял взгляд на председателя экзаменационной комиссии.

– Вы проверяли, Нина Васильевна?

– Да, – тихим голосом подтвердила преподаватель.

– Смотрите сюда, – ректор наставил карандаш на текст. – Эти знаки препинания повторяются, и если сгруппировать их, то ошибки уменьшатся вдвое. Правильно?

Нина Васильевна стояла в нерешительности, уставив глаза на текст.

– Да, можно, конечно, – наконец согласно кивнула она, затем перевела взгляд на Гаджи, изучая его кавказскую внешность, чтобы дать согласие на поблажку, не задевая свою репутацию. – Можно, Николай Васильевич.

Толик издал вздох облегчения. Гаджи не верил собственным глазам и ушам, тому, что происходило в кабинете ректора.

– Тогда я Вас попрошу исправить оценку и принять его в институт.

Нина Васильевна застыла.

– Вы имеете в виду, если он пройдет по конкурсу? – в сомнениях спросила она.

– Нет. Принимайте его вне конкурса, – решительно заявил ректор, затем посмотрел сначала на Толика, потом на Гаджи. – Надеюсь, вы не подведете меня, молодой человек.

– Нет, – ответил Гаджи, полный чувств благодарности к людям, которых он не знал ранее. – У него появилось ощущение единой семьи и глубокая ответственность перед ними на годы вперед.

Работа инженером

На стол начальника «Дагэнерго» легла бумага с рацпредложением об «Управлении режимами электропотребления предприятиями». Он лист за листом прочитал всю документацию, снял очки и спросил своего заместителя:

– Кто это?

– Старший инженер электротехнической лаборатории.

– Как зовут?

– Гаджи Джабраилов, молодой инженер из Одессы.

Начальник заерзал на стуле.

– Вы дали ему это задание?

– Нет. Он сам, – после того, как увидел на лице начальника стали сгущаться черты, добавил. – В нерабочее время.

– Это радует, – одобрительно отозвался начальник, – это значит, что у нас теперь есть грамотный, инициативный специалист. Подготовьте приказ, и я его завтра же посылаю в Дербент начальником управления «Сельэнерго», который объединяет четырнадцать районов Южного Дагестана. Ох, там столько проблем!

– А Самойлова куда? – с недоумением спросил главный инженер.

– Его отзывают в Москву.

Секретарша Самойлова, пышная женщина славянской внешности средних лет, встретила Гаджи в приемной с пренебрежением. Увидев молодого парня двадцати пяти лет, одетого по-весеннему, в сорочке и выглаженных брюках со строгой стрелкой и намазанных до блеска черных туфлях, она прошипела:

– Начальник занят, сидите и ждите. – Она резко дернула за ручку каретки пишущей машинки и продолжила строчить как пулемет из фильма «Чапаев», даже намного быстрее.

Гаджи присел на стул и опустил сумку на деревянный, покрашенный в красный цвет пол, рядом с собой. На стене над головой секретарши тикали часы, а из кабинета начальника доносились голоса на высоких тонах. «Почему часы висят за спиной, – подумал Гаджи, – это же неудобно ей». Через несколько минут из кабинета вывалилась шумная толпа в рабочей одежде. В кабинете наступила тишина, а его никто не приглашал. Он начал нервничать, встал и стал прохаживаться взад-вперед.

– Что вы замаячили? – запротестовала секретарша вновь. – Сядьте и ждите или выходите, – грубо выговорила она. – Тут и так воздуха не хватает.

Гаджи промолчал, подумав, что ей, наверное, сегодня досталось от шефа.

Зло зазвенел звонок, и она, оттолкнув машинку, быстро заскочила в кабинет начальника, потом, вернувшись, стала набирать номер телефона.

– Алло, Махачкала? Алло, «Дагэнерго»? – молчание, – да, да, вы не скажете, когда выехал Джабраилов.

Гаджи зашевелился и хмыкнул.

– Это я!

Секретарша остолбенела и, роняя трубку:

– Извините, пожалуйста, ради бога, я…

В дверях появился Самойлов, мужчина пятидесяти лет с аккуратно подстриженными волосами.

– Да, Зинаида Ивановна, мне вас жаль – врага себе нажили – теперь не будет вам премий и тринадцатой зарплаты, – шутя произнес он. – Разве можно грубить такому красавцу и будущему на чальнику. – Он осмотрел его с ног до головы, затем приблизился и пожал его руку. – Виктор.

– Очень приятно, – Гаджи тоже представился.

Беседу они продолжили в кабинете, где висел портрет «Горцы у Ленина».

– Да, Гаджи, мне тебя тоже жаль, – произнес Виктор, мотая головой. – Я боюсь, ты здесь начнешь карьеру и здесь же закончишь.

– Почему?

Виктор уронил голову и левой рукой зажал виски, затем помял брови.

– Здесь все вверх тормашками, – тяжело произнес он, моргая затуманившимися глазами. – Ты понимаешь русскую поговорку про телегу впереди лошади? Так вот: только в Ахтах, Магарамкенте, Сулейман-Стальском районе запускают двадцать девять крупных и мелких консервных заводов, фруктосушилки, лимонадный цех, молочные заводы и прочее. Это еще не все. В Юждаге с участием ста хозяйств запланировано ввести в эксплуатацию семь животноводческих комплексов по откорму тридцати шести тысяч голов молодняка крупного рогатого скота с таким расчетом, чтобы сдать государству восемь тысяч тонн высококлассной говядины в год. Ты можешь себе представить? Ошеломляющие цифры! – Он вздохнул. – А электрики отстают от плана, – трагически добавил Виктор. – Не успеваем, братец. Горы, скалы, рельеф местности – это тебе не степи российские. Что-то плановики упустили. Многие головы полетят за срыв плана.

– А вы почему уходите? – спросил Гаджи.

– По состоянию здоровья, – грустно сообщил он, – столько усилий и нервов потратил. Результат – вот он, – он постучал себя по сердцу. – Начальник главка, мой однокурсник, и он решил вытащить меня отсюда. Гаджи, запомни: если с первого же дня не наладишь отношения с людьми – ничего не выйдет. Скажу тебе: есть хорошие руководители, на которых можно смело положиться. Это Нурмет Мирзоев, Малик Махмудов, Исаак Ахмедов, директор Ахтынского совхоза Амрах Демиров. Попадаются и недобросовестные люди, например, это твой бригадир монтажной бригады Имран Габулов – здоровый, наглый, с хищным взглядом. Он из тех, кто доброту принимает за слабость. В ярости он выкатывает глаза как бык, вот так, – Виктор опустил голову и исподлобья посмотрел на Гаджи, тот засмеялся. – У него и его друзей дома всегда есть мясо – ломает ноги быкам, списывает и наслаждается жизнью, а на план и твои переживания ему глубоко начихать. Мои советы: на работу не опаздывай никогда, будь всегда подтянутым, будь вежлив, на грубость отвечай большей грубостью – пускай не думают, что ты слаб, а то сядут на шею. Ну, все, удачи тебе, братец. Может, когда-нибудь увидимся. У меня вечером поезд.

Дверь открылась, заглянула секретарша.

– Виктор Иванович, чай будете?

– За два года я привык к дербентскому чаю. Давайте напоследок! – попросил Виктор, – только конфеты давайте местные, пищекомбинатовские – что-то они мне тоже понравились.

Зинаида Ивановна продолжала стоять в дверях.

– Извините, пожалуйста, Гаджи Раджабович, за грубость. Я…

– Ничего, ничего, – Гаджи вежливо улыбнулся. – На работе всякое бывает.

– Зинаида Ивановна, я вам сколько раз говорил: будьте вежливы с людьми, а вы со своим характером нарвались на шефа, – Виктор подмигнул Гаджи, – женщина с железным характером, – добавил он, когда та закрыла дверь, – исполнительная, пунктуальная. Так что, она будет вашей первой помощницей.

Укрощение строптивого

Гаджи, как только приступил к новым обязанностям, с головой ушел в работу. Все новое – коллектив, фронт работы, методы работы. Первые дни проводил совещание за совещанием, чтобы подтолкнуть коллектив на решительные меры для ускорения работ, но все стало еще хуже, чем было.

Несмотря на поздние числа мая, в горах еще было холодно, Шалбуздаг оставался в белом снежном одеяле, откуда дул холодный ветер, заставляя людей одеваться потеплее, чтобы не замерзнуть. Одна линия электропередач шла по отвесной местности, куда монтажники тягали материалы колонной запряженных быков. Странное и жалкое зрелище: быки тужились с пеной у рта под непрестанные шлепанья кнутов их гонщиков. Иногда от нагрузки быки садились на колени и больше не вставали.

Галопом на лошади прискакал бригадир Имран. Его нижняя губа подрагивала, и было видно, что он хочет сказать коллективу нечто важное, как всегда создавая вокруг себя суету.

– Друзья, я вас всех поздравляю, – сказал он празднично. Первым импульсом у всех в голове было недоумение: все майские праздники позади, и с чем он поздравляет. – Самойлов, этот тиран, уволился, – он замолк в ожидании реакции рабочих. – Вы, что, не рады?

– Имран, ты о чем? – спросил подчиненный, выпрямляясь и стаскивая с рук варежки.

Имран перевел взгляд на него.

– Объявляю завтрашний день выходным, и больше нас никто не будет подгонять.

Рабочие переглянулись, и только сейчас до них стал доходить смысл сказанного.

– А кто же начальник?

– Я, – гордо произнес Имран, – будем работать, как я хочу.

– А в городе вместо Самойлова кто? – переспросил рабочий.

– Какой-то пацан из Кураха, – зло процедил Имран сквозь зубы.

– Я догадываюсь, кто это, – сказал один рабочий, родом из Кураха. – Это мой одноклассник, Гаджи, инженер из «Дагэнерго» – внук Гаджалима.

– Какая разница, чей он внук, – опять вмешался Имран. – Мурад, ломай ногу красному быку, – повелел он опытному забойщику, – забей и состав акт. Мясо раздели всем поровну – делиться ни с кем больше не будем.

Однозубый стал хихикать и, поддев бок соседа, который поправлял уздечку на быке, тихо произнес:

– Имран рано радуется. Этот «пацан» Гаджи не из робкого десятка, и он еще покажет себя – я его хорошо знаю.

– Что ты там шушукаешься, Расим? – спросил Имран.

– Да я так, говорю, что рано радуешься, – сказал Расим.

– Почему? – с удивлением спросил Имран, корча рожицу.

– Увидишь.

– Да я его порву! – громко сказал Имран, показывая сжатый кулак, похожий на кувалду. – Объявляю выходной – бросайте все! Расим, не бойся, «бери шинель, пошли домой».

Все были довольные и долго смеялись. Они, уложив столбы возле ям, вернулись домой на «праздник».

Это случилось на второй день работы Гаджи в качестве начальника. Зинаида Ивановна утром занесла к нему на подпись кучу бумаг, и среди них оказался тот злополучный акт о списании быка. Гаджи вздрогнул, вспомнив слова Самойлова и представив на секунду наглую рожу бригадира Имрана, который к тому же еще самостоятельно сорвал работу на один день. Он приказал секретарше вызвать на «ковер» бригадира – любителя мяса.

– Когда? – спросила Зинаида Ивановна.

– Завтра же, – решительно произнес Гаджи, – я не собираюсь откладывать это в долгий ящик. Надо менять психологию коллектива. И лучше это начинать с Имрана. Случай, как нельзя, подходящий.

Секретарша стояла в нерешительности.

– Вам что-то непонятно, Зинаида Ивановна? – спросил Гаджи.

– Я не хочу, чтобы вы конфликтовали с ним, – тихо проговорила Зинаида. – Это страшный и мстительный человек. Это он довел Виктора Ивановича до инфаркта. Он жаждал занять его место.

* * *

Гаджи понимал, что так или иначе конфликта не избежать. Хотя у него не было опыта работы с людьми, он отчетливо понимал, что тут быка надо взять за рога или на «грубость отвечать большей грубостью», иначе зачем сидеть в кресле начальника, если не хватает духу быть им по-настоящему.

Имран прямо с утра зашел в кабинет начальника с чувством превосходства: грубо поздоровался, резко отодвинул стул и грузно опустился на него.

– Чего вызывал? – спросил он, глядя исподлобья. Гаджи вспомнил слова Самойлова: «как бык на красную тряпку».

Гаджи медлил с ответом. Имран опустил свои ручищи на стол. – Вопросы к вам появились, – произнес Гаджи ровным голосом, глядя ему в глаза. – По какому праву вчера вы сорвали работу бригады? Вы же прекрасно знаете, что идет отставание от графика.

– Меня это не волнует, начальник, – с возмущением выдавил Имран. – Моя бригада – лучшая среди всех.

– Ладно, – кивнул Гаджи. – А это что? – он вытащил из стола листок бумаги и толкнул его по столу к Имрану.

В кабинете повисла тишина.

– Вы что читать не можете? – спросил Имран, поворачивая жилистую шею. – Это акт.

– Тогда скажите мне, почему таких актов нет у других бригад, – процедил сквозь зубы Гаджи. – Изо дня в день я не намерен терпеть ваши выходки, – его подбородок выдвинулся вперед, что свидетельствовало о его решительности на рискованный шаг.

На скулах Имрана задвигались желваки, руки сомкнулись в кулаки.

– Ты только попробуй, пацан, – протараторил Имран, демонстрируя свое физическое превосходство. – Еще не начал работать, а уже начинаешь наводить свои порядки. Ишь ты, какой смелый. Пацан! – Перед ним в кресле начальника сидел еще необтесанный худощавый парень, которого надо сломать сегодня или никогда, – подумал Имран. Он встал, всплеснув воздух размахом рук. – Ты знаешь, сколько начальников я видел. Но никто из них не смел так со мной разговаривать. Да я тебя порву как тузик тряпку. Ты понял?

Гаджи терял самообладание, и в нем закипела ярость. Он встал, внутренне готовясь к бою, чтобы ответить на любой выпад противника.

Рука Имрана вцепилась в галстук Гаджи и стала притягивать к себе. Под давлением скрепленных рук стеклянный графин с водой свалился и раскололся, ранив руку Гаджи. На шум в кабинет ворвалась Зинаида. Она в руке держала пластмассовую мухобойку. Заступаясь за начальника, она стала что есть силы колотить ею по затылку Имрана. Она сумела разнять их, прежде чем началась настоящая драка. Из запястья Гаджи закапала кровь.

– Негодяй! – зарычала Зинаида. – Ты на кого накинулся. Он тебе в сыновья годится.

Гаджи отряхнулся. Имран продолжал громко осаждать Гаджи, наставив на него дикий взгляд и тряся указательным пальцем. Стены продолжали отражать его режущий слух неприятный одичалый голос: «Да я тебя раздавлю как муху».

Гаджи потихоньку приходил в себя, обретая спокойствие: «Нельзя уподобляться барану».

– Зинаида Ивановна, позвоните в дежурную часть милиции, – повелел Гаджи уравновешенным тоном, – пусть забирают этого дебошира.

Слово «милиция» потрясло Имрана, и он стал умерять свою агрессию, хотя внутренне был убежден, что этот «пацан» не прибегнет к такой мере. После того как секретарша ушла из кабинета, Гаджи в дверях провернул ключ и закрыл их, оставшись там один на один с бунтарем. Имран понял, что его спектакль по устрашению молодого начальника закончился крахом и что теперь начинается обратное. Он внутренне не был готов к такому обороту и пожалел, что не прислушался к словам Расима.

– Ты этого не сделаешь, начальник, – произнес он, выдавливая звук сквозь напрягшиеся голосовые связки. – Ты этого не сделаешь.

– Я это уже сделал, – произнес Гаджи более спокойным и уверенным голосом, чувствуя, что уже психологически сломал грубияна. «Спасибо Зинаиде Ивановне за поддержку, – думал Гаджи. – Тюрьма быстро научит вас уважать людей, которые находятся при исполнении своих служебных обязанностей».

– Вы этого не сделаете, – повторил себе под нос Имран.

Наряд милиции приехал быстро и, выполнив обычные процедуры по задержанию, затолкнул его в служебную машину и увез.

Зинаида Ивановна стояла, прикрыв рот левой рукой, с округлившимися глазами.

– Гаджи Раджабович, – взмолилась она, – а мы правильно сделали? У него ведь десять детей.

– Правильно, правильно, – проговорил Гаджи, – таких людей-вредителей надо ломать на корню, пока они не наломали много дров.

Секретарша, наделенная большим опытом, потихоньку приходила к выводу, что в кресле начальника сидит достойный молодой и многообещающий специалист.

На второй день на приеме начальника сидела целая солидарная делегация рабочих из Ахтов с просьбой помочь освободить их бригадира из-под стражи. Гаджи согласился и забрал свое заявление, тем самым вызвав у рабочих еще большее уважение. Этого хватило Имрану, чтобы он перестал игнорировать руководство. Когда он вернулся на работу с опущенной головой, однозубый рассмеялся:

– Я тебе говорил, Имран, что этот парень не из робкого десятка.

Рабочие бригады монтажников засмеялись. Имран с полу-ехидным, полушутливым выражением на лице произнес:

– А почему ты меня не предупредил, что он псих.