Kitobni o'qish: «Я (почти) в порядке», sahifa 2

– Ты мне не безразличен. Я не хочу, чтобы ты умер. Я… так рада, что ты не прыгнул.

Он снял со стаканчика крышку, подул на кофе. Отпил, поставил стаканчик, взглянул на нее.

– Ну от тебя было столько шума, я, черт возьми, думать не мог.

Это было так неожиданно, что Талли залилась румянцем и рассмеялась, закрыв лицо руками. Вуаля! Она знала, что препятствия на пути к самоубийству иногда и есть то, что отделяет жизнь от смерти. Она читала о том, как резко упал уровень самоубийств в Великобритании в результате простой замены в домашних плитах коксового газа на природный, так как нередко самоубийство сводится к вопросу доступности. Она порадовалась, что «шумела», черт возьми, не зря – сработало. Она припомнила свой благонамеренный, но задуманный наспех сеанс терапии, затрапезные методы спасения и чуть не поперхнулась.

– Осторожнее, а то все расплескаешь, – сказал он. Почувствовав, что успокоилась, она сквозь растопыренные пальцы посмотрела на него – он как ни в чем не бывало пил кофе, будто ничего не говорил.

– Не собираюсь извиняться за то, что тебя остановила, – отсмеявшись, сказала Талли.

– Я извинений не прошу.

– Вот и хорошо.

– Что ты теперь будешь делать? – чуть помолчав, спросил он и, тяжело вздохнув, всем весом привалился к находившейся сбоку стене. «Случайный самоубийца». Незнакомец, чужой человек. Все в нем почему-то казалось одновременно и новым, и знакомым, если сопоставлять с мужчинами в ее жизни. У Моста были небольшие уши, как у отца и ее университетского парня, Нико. Все трое – Мост, Джоэл и Нико – имели красивые руки. Мост больше других походил на сказочного дровосека из дремучих лесов, который заблудился и оказался в большом городе. А низким бархатистым тембром голоса он напоминал ей брата.

– Что мы будем делать? – переспросила она. Кораблик беспокойства уплывал все дальше и дальше. Счастливого пути. Его не увидишь, сколько ни прищуривайся.

* * *

Они ехали к ней домой. В машине он больше молчал, лишь отвечал на ее вопросы.

– Итак, у тебя есть дом, квартира?

– Был. Больше нет, если честно, – сказал он.

– И тебе негде жить?

– Я этого не говорил. Только сказал, что у меня нет ни дома, ни квартиры.

– А машина есть?

– Не здесь. Не в этом городе, – сказал он.

– Как же ты передвигаешься?

– Нормально передвигаюсь. – Он сидел и смотрел на нее, держа на коленях рюкзак. Придерживал его сверху. Страх живо вернулся к Талли, когда она взглянула на тот рюкзак. Вот где у него могут лежать орудия пыток: веревки, пистолет, ножи. Knives Out. Для кофейни слишком уж леденящая кровь песенка. Припев все еще крутился у Талли в голове.

На улице совсем стемнело и все еще шел дождь, хотя и не такой сильный, как раньше. В субботу Хеллоуин. Что она себе думает? В закрытой машине, на пассажирском сиденье незнакомец, она везет его к себе? Идеальная завязка для фильма ужасов ей удалась, а когда они доберутся до дома, он вытащит из рюкзака то, что бы там у него ни лежало, прибьет ее и спрячет где-нибудь так, чтобы никто никогда не нашел. Родители и брат будут по телевизору умолять ее вернуться. Пройдут годы, и брат напишет об этом книгу. Она станет бестселлером, кто-то приобретет права на экранизацию. Какой-нибудь парнишка из этих тинейджерских фильмов о вампирах сыграет Моста. И получит «Оскар». Брат станет очень востребованным сценаристом и уйдет из семьи, начав встречаться с молоденькой актрисой из того же фильма о вампирах.

Все это должно было помешать ей привезти Моста к себе домой, но не помешало. Она никогда не совершала таких поступков и теперь погрузилась в эту энергию хаоса, с нетерпением ожидая, что ждет по ту сторону. Мир разевал свою широкую пасть! Происходило что-то совершенно ей неподконтрольное. Талли выдали ключ от клетки со львом, она была внутри и трепала хищника по загривку. Глядя прямо в его светлые янтарные глаза.

Мост

(Едем сквозь дождь. В салоне у нее чисто, радио выключено. Машин немного, но Талли, даже когда зеленый, смотрит налево и направо.)

– Так… а хобби у тебя есть? – спросила она.

– Это уже смахивает на светскую беседу.

– И то правда. Хорошо, давай о важном… после развода мне было очень грустно и я не знала, что делать. Мой мир рухнул, было такое ощущение, что и меня из него просто вымарали. Не могла ни на чем сосредоточиться.

– А теперь тебе лучше?

– В целом да.

(Красная пожарная машина пронзительно воет, нарушая спокойствие. Талли останавливается у обочины. Ее рука замерла на переключателе скоростей. Она еще раз бросает взгляд в зеркало заднего вида, наклоняясь ближе к бушующему урагану на пассажирском сиденье.)

Талли

Когда строился дом Талли, район Фокс-Коммонс⁷ был совсем новым. Это был населенный пункт многоцелевого использования, непохожий на другие районы Луисвилла. Большинство жителей, вернувшись с работы, пересаживались со своих дорогих автомобилей на машинки для гольфа, на которых возили детей на пришкольные игровые площадки, на закатные прогулки, к фонтану на площади, к арене, с которой открывался вид на озеро для рыбалки. Здесь был общественный бассейн, несколько теннисных кортов, две художественные галереи и здание, где были только врачебные кабинеты: там принимали дерматологи, неврологи, аллергологи, педиатры, терапевты, пластические хирурги. Жители могли выбирать между ресторанами высокой кухни с обилием уличных сидячих мест – среди них любимая траттория Талли – тайская лапша, суши, пицца – и американское бистро с лучшими в городе гамбургерами. Была здесь кондитерская в пастельных тонах, где из местного молока делали джелато, и ирландский паб, освещенный таким количеством лаймово-зеленых лампочек, что каждый входящий превращался в зеленокожую Эльфабу из мюзикла «Злая»⁸. Были разработаны планы двух гостиниц: гигантского отеля и бутик-отеля. Недавно парой комично больших ножниц перерезали ленту на торжественной церемонии открытия многоквартирных домов, стоявших шестью аккуратными бежевыми рядами. Лионел был одним из инвесторов и вместе с женой Зорой присутствовал на церемонии, а потом они заехали к Талли выпить мелкосерийного бурбона и отведать домашнего пирога с вареньем по рецепту из Кентукки.

На ступенях, ведущих к крыльцу из белого кирпича, были расставлены тыквы – оранжевые и несколько подсиненных, как обезжиренное молоко. На широкой входной двери желтого цвета висел пышный венок из оранжевых, красных, желтых и коричневых листьев. На одном из плетеных стульев лежала подушка, обтянутая полотном в горошек со словом «ФОКУС». На другом – подушка со словом «ПОКУС». На дверном коврике черным по жесткой щетине соломенного цвета красовалось размашистое «ПРИВЕТ».

– Э-э, могу ужин приготовить. Ты голоден? – когда они оказались внутри, спросила она.

Порядок в доме был идеальный, потому что накануне она вытерла везде пыль, подмела полы, выбила на улице ковры. Может, это гормоны? Перименопауза? Ей хотелось свить гнездо, и она решила привезти домой Моста, будто кота-спасеныша.

Обычно ее две кошки с новыми людьми были пугливы, но Мост вызвал у них любопытство, и они с поднятыми закрученными хвостами лениво прогуливались по гостиной.

– Мармеладного котика зовут Джим, а черную кошечку – Пэм, – объяснила она.

– Как в «Офисе»?⁹

– Именно.

За то короткое время, что они провели вместе, у них уже вошло в привычку перебрасываться вопросами и ответами, как в пинг-понге. Она что-то спросит, он никак не отреагирует, но ответит три вопроса спустя, причем оба будут прекрасно помнить, на чем они остановились. Он легко вызывал симпатию. Рюкзак он положил себе в ноги, куртку снял. Талли взяла ее и повесила на крючок в прачечной, чтобы стекала.

– Могу помочь с ужином. Я бы поел, – садясь на диван, сказал он.

– Отлично! Так мы и сделаем. – Она прошла к себе в спальню и принесла оттуда сухую одежду. – Надень вот это, – предложила она, протягивая ему вещи. – А я пойду к себе и тоже переоденусь. Потом займемся ужином.

Талли заперла за собой дверь спальни и приложила ухо, прислушалась: что он там делает? Что она ждала услышать? Хоть что-нибудь. Она опустилась на пол и достала из кармана листки. Развернула первый. Написано было обычным мужским почерком: мелкие печатные буквы, почти курсив. Она поискала внизу подпись. Ее не было. Но было обращение, имя.

Кристина.

Моя дорогая светлая Кристина, моя любовь, моя жизнь. Вокруг стемнело, когда ты ушла. Люблю тебя всем сердцем. Без тебя я разбит и пуст. Что еще мне остается делать? Скучаю по тебе. Скучаю по тебе. Скучаю по тебе. Скучаю по тебе. Прости меня за все. Пожалуйста, не злись на меня. Я тебя люблю.

Я тебя люблю

так

сильно

Боже.

Проклятие.

Кристина.

Талли снова приложила ухо к двери, прислушалась. Ничего. Она сложила листок, развернула другой. Подписи нет. Сверху имя.

Бренна, солнышко. Теперь темнота.

Пожалуйста, не злись на меня.

Я люблю тебя

так

сильно

Я

Письмо было не дописано. Она достала мобильник и забила в Гугл «Кристина и Клементина, Кентукки», заранее зная, что ничего полезного без дополнительной информации не найдет. Она забила «Бренна и Клементина, Кентукки», и снова ничего. Попробовала два имени сразу. Бесполезно. Заглянула в список «Особо опасные преступники Клементины», нет ли там похожих на него. Их не было. Она расширила поиск до «Особо опасных преступников Луисвилла», «Особо опасных преступников Кентукки», «Особо опасных преступников Америки». Пролистала, щурясь и пытаясь кого-нибудь узнать. К счастью, не узнала.

У самой Талли не было ярко выраженного присутствия в интернете – лишь редко обновляемая, в основном частная страничка в Фейсбуке¹⁰ и ничего такого, что могло бы привязать ее к ее практике психоаналитика. На веб-сайте практики она значилась как мисс Т. Л. Кларк, как и всегда, до и после развода. Она не взяла фамилии Джоэла, вполне довольствуясь своей собственной. Если Мост попытается навести о ней справки, то ничего не найдет.

Если бы он был ее реальным клиентом, от нее не требовалось бы куда-то заявлять о его попытке самоубийства. Если бы он был ее реальным клиентом, она бы вела записи. Если бы время, что они провели вместе, было частью официального приема:

Имя клиента: Фамилии нет, Мост

Возраст: 31

Мост легко устанавливает зрительный контакт. По природе спокойный? Улыбнулся один раз, возможно, два. Тревожность? Суицидальное мышление. Тип депрессивный. Суицидальная попытка, возможно, первая и, возможно, спонтанная. Мост остроумный и очаровательный. На вид здоров, уравновешен (несмотря на попытку) и вдумчив. Жестикуляция и мимика непринужденные, аппетит нормальный.

Лекарства: антигистаминные препараты.

Бонус: кошкам он нравится.

Препятствия к лечению: не открывает своего имени. Кажется, не считает свою суицидальную попытку чем-то серьезным. Кроме того… согласия на лечение не давал.

Родные/друзья (?): Кристина и/или Бренна?

Цели клиента:??

Талли положила оба листка в верхний ящик, под кружевное черное белье, которое ей не приходило в голову надеть с тех пор, как от нее ушел Джоэл. Она переоделась в рубашку с длинным рукавом с рычащим талисманом ее альма-матер на груди и черные легинсы. Она сходила в туалет, пригладила волосы, нанесла на губы бесцветный блеск и посмотрелась в зеркало. Когда она вошла в гостиную, Мост, переодетый в сухое, сидел на том же месте, будто вещи, которые она ему дала, оказались на нем сами, как по волшебству. Кошки, урча, лежали у него на руках.

– Ну что, поможешь мне на кухне? Ты все ешь? – спросила она. Она проголодалась, он тоже. Просто два человека, которым надо было поесть. Всем надо питаться. Ничего такого, если они поедят вместе. Джоэл почти никогда не готовил и был разборчив в еде, по настроению. Ей вспомнилась его фотография в соцсетях, где он управлялся с грилем и выглядел как дурак.

– Мне нравится готовить, и ем я все, – сказал Мост, осторожно беря каждую кошку и по очереди укладывая на диван. Талли нагнулась, чтобы поднять мокрую одежду, аккуратно сложенную у его ног. – Не трудись…

– Ни слова больше. Я все постираю, и точка, – сказала она, забирая вещи. Она пошла в прачечную и запустила стирку. – И даже несмотря на то, что нам сейчас предстоит делить хлеб, ты не скажешь мне, как тебя зовут? – спросила она, снова оказавшись перед ним. Далась ему эта загадочность. Интересно, как долго он протянет.

– Меня зовут Эмметт, – сказал он. Легко сказал, как будто ей только и нужно было, что попросить по-доброму еще один раз.

Имя клиента: Фамилии нет, Эмметт.

– Ладно, Эмметт. Пошли на кухню.

Эмметт

Эмметт мог пойти на мост и после ужина. Раньше он задумывался, прекратятся ли когда-нибудь его страдания, но они не прекращались – значит, мост его последняя надежда? Его единственная надежда? Смерть и надежда, крепко сцепившись, вели борьбу. Оставалось ли ему еще что-то, помимо моста?

Когда в кафе он пошел в туалет, он незаметно выглянул в зал и видел, как Талли осмотрела его куртку и взяла письма. Решила поиграть в следователя, так как, наверное, запоем смотрела «Закон и порядок: Специальный корпус»¹¹, а кошки устраивались у нее на руках. Наверное, боготворила Оливию Бенсон¹².

Талли выдала ему белую футболку, серые спортивные штаны и фуфайку. Что осталось от бывшего мужа. Он полез в рюкзак, достал таблетки и принял их, запрокинув голову назад и запив пригоршней воды. Смысла принимать лекарство не было, ну и что? Талли ему напомнила, она так хорошо к нему отнеслась.

Перед тем как перелезть через ограду, он, стоя на мосту, сосчитал машины.

(Семь мини-фургонов. Пять грузовых малолитражек. Четыре грузовика. Пятнадцать легковушек. Один мотоцикл, один велосипед. Вдали один человек в капюшоне, уходит прочь. Мост освещен фонарями, один из них мерцает. Одна из машин сигналит. Кто-то в стиле граффити нарисовал на стальной стене неоново-желтый член и приклеил рядом лозунг для бампера «Аборт прерывает стук сердца».)

И вот настало время готовить ужин. Ужин с Талли. С Таллулой Кларк. С незнакомкой. Раньше он не встречал никого с именем Таллула и ждал, что она будет вести себя не так, как люди, с которыми он был знаком, – так оно и было. Она задавала много вопросов и улыбалась ему, как будто он не стоял только что на мосту, желая прыгнуть, желая унять шум, желая как-то со всем этим покончить.

Мост будет его ждать на прежнем месте, с распростертыми объятиями. Резервировать время не надо. Он выбрал этот день по определенной причине, но можно и отложить, даже на завтра. Значения не имеет. Ничего значения не имеет. Он хотел, чтобы имело. Хотел, чтобы все имело значение, но напрасно. Горе распахнуло в его сердце дверь, о которой он не знал, а теперь она захлопнулась у него за спиной. Уже три года, как он на той стороне. Слишком долго. Заперт без пути к бегству, связан по рукам и ногам и пригвожден к месту темнотой, которая не отпускает. Прыжок с моста давал возможность взмыть вверх перед свободным падением. Когда он перелезал через ограду, ему было холодно, мокро и одиноко. Талли явилась с теплом. И теперь именно Талли достала из холодильника баклажан, а из коробки на стойке – горсть помидоров «кампари».

(Зеленый графинчик с оливковым маслом, высокая коричневая перцемолка, белая керамическая солонка с выпуклой надписью SEL заглавными буквами. Темные и светлые деревянные ложки в пузатой банке Мейсона. Вьющееся растение, висящее на потолочном крюке. Небольшая вмятина в полу перед раковиной – маленькое углубление, куда можно засунуть большой палец ноги.)

– Пасту же все любят, правда? Такая еда утешает, – сказала она.

– Я пасту люблю.

– Резать возьмешься?

– У тебя на кухне незнакомый мужчина, и ты хочешь дать ему нож? – спросил он. Не мог не спросить. Что здесь происходило?

– Я считываю твою энергетику с той минуты, как остановила машину, и пока до конца не могу убедить себя, что в тебе энергия насилия. Пытаюсь ее почувствовать, но не могу. Пыталась силой себя заставить ощутить ее, но не могу. Ты представляешься мне котенком, вот честно, – призналась она.

Кристина говорила то же самое. Не про котенка – он пока не знал, как относиться к этой части, – а про то, что у него был кроткий нрав. И он полагал, что она из-за этого в нем разочаровалась. Из-за мрачных позывных альфа-самца, которых он не передавал, хотя должен был. Как будто он представлял собой какой-то феномен, который не фиксировался погодным радаром и сбивал ее с толку. Замечания такого рода, исходящие от женщин, казались ему критическими, зато хиппи-замечание Талли про энергетику его заинтриговало.

– Считываешь мою энергетику? – переспросил он.

Она указала на нож, он взял его и принялся резать лук, а она тем временем налила в большую кастрюлю воды, посолила ее и полезла в шкаф за коробкой макарон ригатони.

– Это у меня дар такой. Люди с энергией насилия выделяют некую темно-зеленую дымку. Горькую на вкус. Я это чувствую. А у тебя куртка и рюкзак… темно-зеленые, но они не совпадают с твоей энергией. Энергия у тебя как… лиловая пуховка для пудры, – стоя в позе фламинго и опираясь на кухонную стойку, заключила она.

– И этот энергетический радар такой мощный… что ты спокойно даешь нож человеку с суицидальными мыслями.

– Очевидно, да.

Они молча смотрели друг на друга. От лука у нее защипало глаза. Она достала из ящика чайную свечку, зажгла ее, поставила для него на стойку.

(Широкий ящик, в котором лежат чайные свечи и ручки, карандаши, катушка золотых ниток с торчащей из нее иглой, рулон липкой ленты, колода карт, аккуратная стопка ярких клейких закладок. Цвет кухонной стойки зеленовато-бежевый. В углу, у стены за раковиной цвета тумана: хрустальная чаша с мелочью, желтые серьги и две закрытые английские булавки.)

– Свечка без аромата. Глазам будет легче. Вообще-то надо было ее зажечь до того, как ты начал резать, но какая, к черту, разница? – сказала она и рассмеялась.

– А что, создает настроение, – сказал Эмметт. Взглянув на пламя, он продолжал резать.

– Зачту себе как маленькое достижение!

– Итак… лиловая пуховка, – сказал он и кивнул.

– Точно говорю, – подтвердила она.

– Какого цвета энергия бывшего мужа?

– Малинового.

– Малинового, – повторил он.

Он бы сказал, что хочет после ужина прогуляться, проветриться. Он мог бы пойти на мост и спрыгнуть ночью. Так у человека, умеющего считывать цвета энергии, было бы меньше шансов увидеть его и остановить. Последняя трапеза: ригатони алла норма¹³. Он сдвинул лук на одну сторону разделочной доски и вымыл баклажан под струей воды. Порезал его.

– Ты хорошо управляешься с ножом, – сказала она. – Мне ни разу в жизни не удалось порезать лук так быстро и так красиво.

– Не возражаешь, если я выпью бокал вина? – попросил он.

– Ну… тебе, наверное, не стоит – ведь ты до этого не очень хорошо себя чувствовал.

– Спасибо за заботу. Я ее очень ценю. Но думаю, это поможет мне расслабиться, честно.

– А у тебя никогда не было проблем с алкоголем? Прости, но считаю своим долгом спросить.

– Понимаю. Нет, не было. Даю слово.

– Ну, наверное, можно понемножку, – сказала она, доставая бутылку красного.

– Как долго вы были женаты? – спросил он.

– Почти десять с половиной лет.

– А сколько в разводе?

– Почти год.

Эмметт поблагодарил ее, когда она разлила вино в два бокала и поставила один перед ним. Из шкафа у плиты она достала большую сковороду и включила конфорку, соседнюю с кастрюлей воды для пасты. Он продолжал резать, она налила в сковороду оливкового масла. Он прервался, глотнул вина. Вина он давно не пил, и оно будто лентой скользило в рот, в горло и дальше.

– Вы с мужем жили в этом доме? – спросил он.

– Да. Но он мой. До мужа я жила здесь одна. Он переехал сюда, когда мы поженились… и потом переехал отсюда.

– Вполне обычное дело, – заметил он.

– Наверное, надо посолить баклажан, чтобы снять горечь, – предложила она.

– Не надо. Баклажан очень редко так уж сильно горчит, чтобы нужно было солью обрабатывать.

– Договорились. Поверю тебе на слово.

– Тебе нравится жить одной? Страшно не бывает? – закончив резать, спросил он.

(У плиты набор ножей с подставкой. Одно широкое окно с белыми занавесками в кухне, другое – на двери, ведущей на веранду. Сквозь него пробивается горящий там свет. Большое арочное окно в гостиной, сквозь него светит уличный фонарь.)

Сковорода с оливковым маслом нагрелась в ожидании. Он ножом сбросил в нее нарезанный кубиками баклажан и лук. Они забурлили, зашипели.

– О’кей, теперь помидоры, – сказала она, протягивая руку за ножом. Он развернул его ручкой в ее сторону и неторопливо передал ей. – У меня есть пистолет. И система безопасности, – добавила она.

– И эти две свирепые воинственные кошки, – сказал он, глядя, как те трутся о его ноги. Он старался много не двигаться, чтобы не испугать их. Пил вино, опершись о стойку.

Встретившись с Талли взглядом, он думал, что может к утру умереть, если захочет. Интересно, ей это заметно?

Это будет нетрудно.

Один.

Два.

Три.

– Вот именно, – согласилась она и, пока он следил за плитой, начала резать помидоры. Он увеличил огонь под кастрюлей с водой, добавил много морской соли, накрыл крышкой.

– Женщине неплохо иметь пистолет, – заметил он. – И теперь я должен спросить тебя: ты несешь энергию насилия? Можешь свою энергию считывать? Я в этом не разбираюсь.

– Про это придется спросить бывшего мужа, – сказала она.

– А-а.

– Некоторых мужчин я боюсь, но не тебя.

– Потому что я лиловый пуховый котенок, – заключил он.

Она указала на него ножом.

– Эмметт как там тебя. Как твоя фамилия?

– Просто Эмметт. Как Боно¹⁴.

– О’кей.

– Ты отнеслась ко мне очень по-доброму. Немногие поступили бы так же, как ты. Я это понимаю, – сказал он.

Овощи продолжали шипеть, тем временем закипела вода для пасты. Он открыл коробку с ригатони и со стуком засыпал их в воду. Талли уже порезала помидоры и пила свое красное вино, глядя на него так, будто и вправду могла считывать его цвета. Его мысли.

* * *

Они съели свой ужин с пармезаном и моцареллой, запивая вином, и, покончив с едой, уселись на диван. Он с одного края, она – с другого. Она подобрала под себя ноги и включила телевизор, найдя канал, транслировавший Мировую серию по бейсболу. Его успокаивало то, что вопросы не переводились. И их беседа уже не напоминала светскую.

Какой у тебя любимый фильм? Есть ли у тебя любимое место из тех, где ты бывал? А любимая книга? Какая еще музыка тебе нравится? Если ты не говоришь мне свою фамилию, то хотя бы скажи второе имя?

Ее второе имя было Ли. Таллула Ли Кларк. ТЛК¹⁵. Он сказал, что его второе имя Аарон, а любимые фильмы «Назад в будущее» и «Пустоши», но не сказал, как сильно Сисси Спейсек напоминала ему маму. Его любимым местом, помимо Кентукки, был Париж. Слишком много любимых книг, чтобы выбрать самую любимую. Помимо Radiohead, ему нравилась и другая музыка. Фрэнк Оушен, Стерджилл Симпсон, Соланж, Джон Прайн, OutKast, Alabama Shakes, A Tribe Called Quest, The Roots, Free.

Музыку Эмметт теперь слушал редко. Уже год как не читал книг. Не помнил, когда в последний раз смотрел кино.

– Твоя очередь, – сказал Эмметт. Она убавила громкость телевизора, но он все равно слышал приглушенную речь. В крови играло вино – вымарывая память, оно давало облегчение, как будто можно улететь, как воздушный шарик. Можно было чуть ли не принять это за ощущение счастья.

– Мне нравятся многие фильмы и мюзиклы. Весь Джеймс Бонд. «Поющие под дождем» и «Смешная девчонка»… вся эта классика… Я их миллион раз видела. Когда я была маленькая, смотрела вместе с мамой. Поэтому Калифорния – одно из моих любимых мест… ведь я так люблю старый Голливуд, – сказала она. Она продолжала рассказывать, упомянув, что была официальным членом Северо-американского общества Джейн Остин и что книги Остин были у нее среди любимых. Говорила про сериал «Чужестранка» и про то, что часто слушала простую, спокойную музыку и всякое «старье».

– А еще Sade, Пэтти Гриффин, Арету Франклин, Эллу Фицджеральд, Этти Джеймс, Бена Харпера, Florence and the Machine, One Direction…

– One Direction? Эти… мальчики английские?

– Да, и не вздумай надо мной подтрунивать, потому что у меня есть кружка с Гарри Стайлсом¹⁶, которой я на законных основаниях могу воспользоваться как оружием. Однозначно One Direction, был такой англо-ирландский бой-бэнд, – закатив глаза, сказала она. – И я не собираюсь оправдываться, что люблю солнечную, светлую музыку! В мире предостаточно темноты. Но я уже поняла, что, наверное, мне не стоит признаваться, как я люблю ABBA, по крайней мере, пока.

Эмметт вскинул руки, как бы сдаваясь, и рассмеялся. Нечаянно. Это из-за вина. Фальшивое счастье, подхватив его, поднимало все выше и выше. Он не мог сдержать улыбки, предавая темноту, царившую в душе. Он кивнул, продолжая пить вино. Он поставил себе целью опьянеть как можно сильнее, но чтобы не затошнило и чтобы не вырубиться. Еще пару бокалов, и цель будет достигнута. Ас команды «Янкис»¹⁷ неудачно подал мяч, и «Джайентс»¹⁸ заработали очко. Эмметт пошел в кухню и вернулся с согревшейся бутылкой, перед этим спросив у Талли разрешения. Она, поколебавшись, уступила.

Они продолжали пить вино. Шел дождь. Они все пили. Дождь усилился.

– Какого цвета эта моя энергия сейчас? – поинтересовался он. На слове «энергия» он запнулся, так как его кровь была вином. Комната была вином. Он, Талли и кошки, да и весь дом могли испариться, стать лужицей вина и утечь, ускользнуть в дождевой поток.

– Ой, а он не меняется. Ну обычно так. Ты по-прежнему лиловая пуховка, – сказала она. Он налил еще вина, сначала ей, потом себе.

– Ты ведь скажешь мне, если изменится? Обещаешь сказать? – попросил он.

Он не заигрывал с ней. Умышленно не заигрывал. Ему хотелось думать, что он преодолел сексуальное желание, ведь этот день мог быть его последним. Ему нравилось слушать, как дождь бьет по окнам – вот бы он никогда не кончался. Вода бы все поднималась и поднималась, подхватила бы их и, покачивая, унесла бы прочь. Поверхность Земли покрылась бы водой, и никто бы не возмущался. «Таковы условия нашей новой реальности», – сказали бы мировые лидеры. Или они могли утонуть, и все могли утонуть. И тогда ему не пришлось бы самому принимать решение – дождь бы все решил за него.

– Обещаю, – сказала она.

– Ведь у саморазрушительного суицидального человека вроде меня, – он ткнул себя в грудь, – энергия должна считываться как-то непредсказуемо и неровно. Ведь я – это что-то вроде радиостанции, которая плохо ловится? Не следует ли тебе сейчас сказать, что со мной не так?

«Джайентс» начислили еще очко. Если они вырвутся вперед и выиграют матч, он подождет с возвращением на мост. А если он подождет… и «Джайентс» выиграют Мировую серию… тогда что? Его душа рвалась куда-то, голова гудела, как неоновая вывеска, пока он размышлял над своим прошлым, настоящим и будущем, которого не существовало. Все, что могло бы произойти. Как мог мир измениться в одно мгновение. Он пожил и чертовски устал. Разве он не может устать? После всего пережитого? Как бы то ни было, будущее ждало его, подобно аллигатору, раскрыв пасть и клацая зубами. Ничего не случится, если подождет еще пару дней.

– Не нужно тебе, чтобы я сказала, что с тобой не так. Лучше скажи мне, что не так со мной, – попросила она.

Кошка прыгнула ей на колени и заурчала, когда Талли погладила ее по спине.

– С тобой все в порядке. А, погоди-ка… ты слишком доверчива, – сказал он.

– Это точно, – разводя руками, согласилась она. – Но в целом я не так уж сильно доверяю людям, как может показаться. Что касается тебя, я просто полагаюсь на интуицию, которая после развода стала работать намного лучше. Ей я доверяю больше всего. И если честно… У меня теперь такое правило: не бояться жить свою жизнь.

«Джайентс» снова выиграли очко, выровняв счет. Как и дождь, вот бы эта игра в пользу «Джайентс» никогда не кончалась.

– А бывшего мужа ты когда-нибудь боялась?

– А, старина Джоэл.

– Ты боялась Джоэла?

– Да нет. Насилия он никогда не проявлял, но временами впадал в мрачное настроение. Мне иногда кажется, что это сон, когда говорю об этом, потому что случилось все очень быстро. Я узнала… он переехал к ней… мы развелись. Они поженились, и у них родился ребенок, – сказала она и жестом изобразила, как у нее взрывается голова. – Мы об этом почти не говорили. Так много осталось несказанным, а теперь вроде уже поздно. И зачем? Обескураживает вот что: ты думаешь, что кого-то знаешь, а на самом деле – не знаешь совсем. Может, вообще нисколечко не знаешь… но ты не об этом спросил. Правда, я до сих пор шпионю за ним в соцсетях, – закончила она, и ее последние слова прогремели, будто кто-то гулко протопал влажными ботинками. Она тоже куда-то рвалась, как и он. Они были как соприкоснувшиеся усиками пчелки. Стоял гул.

– Меня нет в соцсетях, – сказал он.

– И правильно. Мне и не нравится особо, но я там, чтобы подглядывать. Джоэл так и не поменял пароль, и я иногда захожу в его аккаунт.

– Что ты видишь?

– Все.

– И какие чувства у тебя это вызывает, когда на все это смотришь?

– Ты спрашиваешь, прямо как я у тебя.

– Это любопытно, когда ты рассказываешь, что шпионишь за бывшим мужем в соцсетях, – поглаживая подбородок, сказал он.

Она улыбнулась и рассказала, что пыталась перестать шпионить за Джоэлом, но он настолько изменился за совсем короткое время, что ей вообще было трудно поверить, что они когда-то были вместе. «Джоэл из Монтаны» – так она его называла и произносила это таким тоном, будто Джоэл был новой особью, которую следовало систематизировать, пометить ярлыком и отслеживать.

– Как он может быть совершенно другим человеком? Отрастил длинные волосы, и теперь у него этот дурацкий хвостик, который я терпеть не могу. Стал отцом, и у них есть лошадь. Раньше он брюзжал по поводу моих кошек, а теперь у него лошадь? – сказала она, повысив голос. Гул.

– Он много потерял, – сказал он. Клише иногда были необходимы – временами больше сказать было просто нечего.

Куда Талли убрала письма? Он бросил взгляд на рюкзак, стоявший на полу у его ног, тронул его пальцем ноги. На нем были чистые сухие носки, которые она ему дала, – белые с тонкой золотой полосой у мыска. Замена питчера. Рекламная пауза.

– Я не единственная, с кем такое случилось… эти вещи происходят каждый день, я знаю. Но мне, наверное, нужно понять, как жить дальше. И я уже почти поняла, – сказала Талли. Она смотрела куда-то вдаль, как будто не вела разговор, а была одна и впала в глубокую задумчивость.

– Что тебе нужно, чтобы жить дальше, не оглядываясь назад?

– Еще немного времени, – сказала она и ненадолго замолчала, – и было бы неплохо, если бы Джоэл признал, что моей вины во всем этом нет и что я не могла бы ничего предпринять, чтобы не дать этому случиться. Мне бы особенно хотелось услышать, что он в конечном итоге ушел не из-за пережитого стресса в связи с процедурами искусственного оплодотворения, – после паузы сказала она и осеклась. Эмметт ничего не говорил, только слушал. – В душе я это знаю и понимаю, что не могу контролировать действия других, но мне было бы приятно от него это услышать. Однако ему я об этом никогда не скажу, так что…