Kitobni o'qish: «Война роз. Книга 1. Буревестник»
Пролог
1377 год от Рождества Христова
Под кроватью стояли забытые врачом тазы, полные темной королевской крови. Алиса Перрерс, только что облачившая короля Англии в доспехи, сидела рядом в кресле, тяжело дыша после неимоверных усилий. В воздухе витал запах пота и смерти. Бледный седобородый Эдуард лежал, словно собственное изваяние.
В устремленных на него глазах Алисы стояли слезы. Удар, поразивший Эдуарда, обрушился на него с чистого весеннего неба, невидимый и ужасный, при теплом, ласковом ветерке. Подавшись вперед, она заботливо склонилась над ним и вытерла струйку слюны, вытекавшую из опустившегося уголка рта. Некогда он был очень силен – мужчина из мужчин, который мог сражаться от рассвета до заката. Сверкающие доспехи были покрыты отметинами и шрамами, как и тело их владельца. Под собой они скрывали увядшие мышцы и изношенные кости.
Она ждала, когда он откроет глаза, не уверенная в том, что у него сохранилась способность мыслить. Порой сознание возвращалось к нему, но с течением дней эти периоды случались все реже и длились все меньше. На рассвете он проснулся и попросил шепотом, чтобы на него надели доспехи. Врач вскочил с кресла и принес один из своих отвратительных настоев. Эдуард, слабый, как ребенок, пытался отвести в сторону сосуд с неприятно пахнущим лекарством, который совали ему в рот. Увидев эту картину, Алиса преисполнилась решимости и, не обращая внимания на протесты и угрозы, выгнала врача из королевских покоев, охаживая его своим фартуком, после чего закрыла за ним дверь.
Приподняв голову, Эдуард наблюдал за тем, как она снимает с вешалки кольчугу. На его лице промелькнула улыбка, затем голубые глаза закрылись, и он откинулся назад на подушки. На протяжении следующего часа она возилась с кожаными ремнями и металлическими застежками и ворочала обессиленное, беспомощное тело старика, вытирая ладонью испарину с раскрасневшегося лица. Ее брат был рыцарем, так что ей и прежде доводилось снаряжать мужчину на войну.
К тому моменту, когда она, натянув ему на руки перчатки, устало опустилась в кресло, сознание едва брезжило в нем, и Эдуард лишь тихо стонал. Его пальцы судорожно сжимали мятое одеяло, и тут Алиса поняла, чего он хочет. Она поднялась, взяла обеими руками большой меч, стоявший прислоненным к стене, и положила его рядом с ним на кровать так, чтобы он мог взяться за рукоятку. Когда-то Эдуард с легкостью потрясал им над головой, будто он был невесомым. Она смахнула с лица горючие слезы, когда его ладонь судорожно вцепилась в рукоятку. В тишине комнаты отчетливо послышался скрип перчатки.
Она удовлетворенно кивнула. Дело было сделано. Теперь он выглядел подобающим образом, как настоящий король. Достав из кармана гребень, Алиса принялась расчесывать его растрепанные волосы и свалявшуюся бороду. Ждать оставалось недолго. Одна сторона его лица опала, словно потек растаявший воск. Дыхание постепенно становилось хриплым и прерывистым.
В свои двадцать восемь она была почти на сорок лет моложе короля, но до того, как его одолела болезнь, он оставался энергичным и сильным, словно время не властвовало над ним и ему предстояло жить вечно. Он правил всю свою жизнь, и никто из тех, кого она знала, не помнил ни его отца, ни великого Молота Шотландцев, правившего до того. Династия Плантагенетов оставила неизгладимый след в истории Англии и разорвала Францию на части в битвах, где, как всем казалось, не было шансов на победу.
Гребень цеплялся за спутанные пряди бороды. Изможденный болезнью король открыл глаза. Алиса съежилась под его свирепым взглядом, столь долгое время вызывавшим трепет в ее душе.
– Я здесь, Эдуард, – произнесла она полушепотом. – Я с тобой. Ты не один.
Его лицо исказила гримаса. Свободной левой рукой он схватил ее руку с зажатым в ней гребнем и привлек к себе. Каждый вдох давался ему с трудом. Когда он заговорил, его лицо побагровело от напряжения. Алиса наклонилась, чтобы лучше расслышать слова короля.
– Где мои сыновья? – спросил он. Его голова на мгновение оторвалась от подушки и тут же упала назад. Трясущиеся пальцы правой руки сжимали рукоятку меча, ища в этом успокоения.
– Они скоро прибудут, Эдуард. Я послала гонцов к Джону, чтобы он вернулся с охоты. Эдмунд и Томас тоже уже в пути. – Едва произнеся эти слова, она услышала звук шагов и приглушенные мужские голоса. Алиса хорошо знала его сыновей и поняла, что их разговор подошел к концу. – Они отошлют меня, любовь моя, но я буду поблизости.
Фаворитка поцеловала короля в губы и ощутила неестественный жар его прерывистого дыхания. Откинувшись на спинку кресла, она различила резкий голос Эдмунда, рассказывавшего двум своим спутникам о пари, которое он заключил. Как бы ей хотелось, чтобы среди них был старший брат, но Черный Принц умер годом ранее, так и не унаследовав королевство отца. Потеря наследника стала первым ударом для Эдуарда, за которым последовали и другие. Отец не должен переживать своих сыновей, подумалось ей. Это слишком жестокая участь – как для короля, так и для простого человека.
Дверь открылась с таким грохотом, что Алиса даже вздрогнула. Каждый из трех вошедших мужчин по-своему походил на отца. Как и прадед, носивший прозвище Длинноногий, они были среди самых высоких людей, каких ей когда-либо доводилось видеть, и сразу заполнили собой комнату.
Стройный и черноволосый Эдмунд Йорк, никогда не жаловавший фавориток отца, нахмурился, увидев женщину, сидевшую рядом с Эдуардом. Алиса поднялась с кресла и отошла в сторону. Стоявший рядом с ним Джон Гонт имел такую же бороду, как у отца. Правда, она была густа, черна и пострижена острым клином, полностью скрывавшим горло. Они вошли первыми и приблизились к кровати Эдуарда, который опять закрыл глаза.
Алиса, стоявшая в стороне с опущенной головой, испытывала душевный трепет. Пользуясь покровительством короля, она скопила немалое состояние, но ей было хорошо известно, что любой из присутствовавших в комнате мужчин может в любой момент, когда ему взбредет в голову, распорядиться о конфискации всего ее имущества и земель. Герцогский титул был все еще нов, и пока никто не пытался оспорить их власть. Среди графов и баронов они были почти полноправными королями и равными себе считали лишь тех, кто сейчас находился вместе с ними в этой комнате.
Двое из пяти герцогов, получивших титул от Эдуарда, отсутствовали. Лайонел, герцог Кларенс, умер восемью годами ранее, оставив после себя лишь дочь. Сыну Черного Принца было всего десять лет. Ричард унаследовал от своего отца герцогство Корнуоллское – точно так же, как должен был унаследовать само королевство. Алиса встречалась с обоими детьми и питала надежду, что Ричарду удастся выжить, преодолев соперничество своих могущественных дядьев, и стать королем. Однако, говоря откровенно, она не поставила бы на него ни пенни.
Самым молодым из сыновей Эдуарда был Томас, герцог Глостер. Возможно, потому, что они были наиболее близки по возрасту, он всегда относился к ней доброжелательно. Он единственный сейчас удостоил Алису вниманием.
– Я знаю, вы служили утешением моему отцу, леди Перрерс, – сказал Томас. – Но теперь настало время для его общения с семьей.
Алиса заморгала и покорно кивнула, но, прежде чем она успела двинуться с места, заговорил Эдмунд Йорк.
– Он хочет сказать, что вам, девушка, следует убраться, – произнес он, не отрывая взгляда от отца. – Вон отсюда.
Алиса быстро вышла из комнаты, смахнув с лица слезы. На пороге она оглянулась и бросила взгляд на троих сыновей, стоявших над умирающим королем. Закрыв дверь, она разрыдалась и направилась во дворец Шин.
Оставшись одни, братья долго хранили молчание. Отец был для них единственной опорой в этом неспокойном, полном опасностей мире. Он просидел на престоле пятьдесят лет, и во времена его правления Англия превратилась в могучее и богатое королевство. Они не могли представить свое будущее без него.
– Может быть, нужно позвать священника? – неожиданно выпалил Эдмунд. – Недопустимо, чтобы отец провел последние минуты своей жизни в обществе шлюхи.
Он не заметил гримасы, мелькнувшей на лице его брата Джона. Эдмунд имел обыкновение выкрикивать слова, не умея или не желая говорить спокойно.
– Его можно будет позвать для совершения последних обрядов, – сказал Джон подчеркнуто спокойным тоном. – Он сейчас молится в маленькой комнате, мимо которой мы только что прошли.
Снова воцарилось молчание. Эдмунд переступил с ноги на ногу и вздохнул, наблюдая за тем, как вздымается и опадает грудь отца, и прислушиваясь к издаваемым им глухим хрипам.
– Я не вижу… – начал было он.
– Тише, брат, – мягко перебил его Джон. – Пожалуйста, тише. Он попросил надеть на себя доспехи и вложить в руку меч. Теперь уже скоро.
Джон в раздражении закрыл на мгновение глаза, в то время как его младший брат огляделся, отыскал глазами кресло, со скрежетом подвинул его ближе к отцовской кровати и расположился в нем.
– В ногах правды нет, не так ли? – произнес он с самодовольным видом.
Положив руки на колени, Эдмунд бросил взгляд на отца. Когда он заговорил вновь, его голос утратил обычную пронзительность.
– Я никак не могу поверить в это. Он всегда был таким крепким.
Джон Гонт положил руку на плечо Эдмунда:
– Понимаю, брат. Я тоже его очень люблю.
Томас хмуро взглянул на них.
– Вы хотите, чтобы он испустил дух, слушая вашу пустую болтовню? – бросил он им резким тоном. – Молчите или молитесь. Либо одно, либо другое.
Джон кивнул и сжал плечо Эдмунда, почувствовав, что тот готов тут же возразить. К его облегчению, Эдмунд передумал и заговорил, чуть помедлив:
– Послушай, Джон, неужели ты никогда не думал о том, что между тобой и короной стоит всего лишь десятилетний ребенок? Если бы не милый мальчик Ричард, завтра ты стал бы королем.
Эта тирада вызвала гнев у остальных двух братьев, и они велели Эдмунду умолкнуть. Тот пожал плечами и стряхнул с себя руку Джона.
– Только не говори, что ты не думал об этом. Понятно, что дома Йорков и Глостеров не могут рассчитывать на престол, но ты, Джон? Ты находишься в шаге от того, чтобы стать помазанником Божьим. На твоем месте я поразмыслил бы над этим.
– Им должен был стать Эдуард, – возразил Томас. – Или Лайонел, если бы он тоже не умер. В настоящее время единственным законным наследником является сын Эдуарда Ричард, и больше не может быть никаких разговоров об этом. Господи, я не понимаю, Эдмунд, как ты можешь говорить такое, когда наш отец лежит на смертном одре? Что значит «в шаге от того, чтобы стать помазанником Божьим»? Угомонись, братец. Я больше не желаю тебя слушать. Существует закон о престолонаследии, и он определяет, кто должен стать королем.
Старый король открыл глаза и повернул голову. Братья заметили это движение, и язвительный ответ так и не сорвался с губ Эдмунда. Они одновременно склонились над стариком. Его лицо скривилось в улыбке, обнажившей желтые зубы.
– Приехали посмотреть, как я умираю? – спросил Эдуард.
Братья улыбнулись, радуясь этому проблеску жизни, и Джон почувствовал, как глаза наполнились слезами, затуманившими ему взор.
– Я спал, ребята. Мне снилось, будто я еду на лошади по зеленому полю.
Он говорил так тихо, что они едва слышали его. И тем не менее, глядя ему в глаза, они видели того самого человека, которого знали прежде. Он пристально смотрел на них.
– Где Эдуард? – спросил король. – Почему его нет с вами?
Джон вытер слезы:
– Он умер, отец. В прошлом году. Королем станет его сын Ричард.
– Ах, какая жалость! Я видел, как он сражался во Франции. Вы знаете?
– Я знаю, отец, – ответил Джон.
– Французские рыцари с криками бросились в атаку в том самом месте, где стоял Эдуард, пытаясь смять его. С ним было всего несколько человек. Бароны спрашивали меня, не хочу ли я послать рыцарей на подмогу ему, моему первенцу. Ему тогда было шестнадцать лет. Знаете, что я ответил им?
– Вы ответили «нет», отец, – прошептал Джон.
Старик разразился хриплым смехом:
– Я сказал «нет». Я сказал, что он должен заслужить свои шпоры. – Он устремил взгляд вверх, словно погрузившись в воспоминания. – И он выстоял! Он проложил себе путь мечом и пробился ко мне. Тогда я понял, что он будет королем. Я понял это. Он приедет?
– Он не приедет, отец. Его нет в живых. Королем будет его сын.
– Мне очень жаль. Я любил его, этого мальчика, этого храброго мальчика. Я любил его.
Дыхание короля быстро слабело и наконец прекратилось вовсе. В комнате воцарилась зловещая тишина, которую спустя некоторое время нарушили с трудом сдерживаемые рыдания Джона. Король Эдуард III умер, и осознание этого легло тяжким бременем на плечи братьев.
– Позовите священника, – сказал Джон. Он закрыл отцу глаза, в которых уже не было обычных огоньков.
Один за другим трое братьев склонились, чтобы поцеловать отца в лоб, в последний раз прикоснуться к его плоти. Когда явился священник, они вышли из комнаты – навстречу июньскому солнцу и своему будущему.
Часть первая
1443 год от Рождества Христова. Спустя шестьдесят шесть лет после смерти Эдуарда III
Горе тебе, земля, когда царь твой отрок…
Екклезиаст
Глава 1
Тот месяц выдался в Англии студеным. Петлявшие среди деревьев тропинки светились в темноте белизной покрывавшего их льда. Часовые, несшие караул на парапетных стенах с бойницами, ежились и тряслись от холода. В самых верхних помещениях среди камней свистел и стонал ветер. Судя по тому, какое тепло давал горевший в зале очаг, он мог вполне быть нарисован на стене.
– Я помню принца Хэла1, Уильям! Я помню Льва! Еще каких-нибудь десять лет, и вся остальная Франция лежала бы у его ног. Генрих Монмут был моим королем, и никто иной. Видит Бог, я последую за его сыном2, но этот мальчик не выдерживает никакого сравнения с отцом. Тебе известно это. Вместо английского Льва нас ведет за собой с молитвой белокурый агнец. Господи, это вызывает у меня слезы.
– Дерри, прошу тебя! Ты увлекаешься. И я не желаю слушать твое богохульство. Я не допускаю этого среди моих людей и надеюсь, что ты будешь более воздержан.
Тот из мужчин, что был младше, остановился и поднял голову. Его глаза сверкнули холодным блеском. Сделав два быстрых шага, он вплотную приблизился к собеседнику и застыл на месте, слегка согнув руки в локтях. Он был на голову ниже лорда Саффолка, но отличался мощным телосложением. Чувствовалось, что кипевшие в нем ярость и сила готовы вырваться наружу.
– Клянусь, мне никогда не хотелось так ударить тебя, Уильям, как сейчас, – сказал он. – Те, что слышат нас, это мои люди. Уж не думаешь ли ты, будто я пытаюсь заманить тебя в ловушку? Пускай слушают. Им прекрасно известно, что я сделаю с ними, повтори они хоть слово.
Он слегка ткнул тяжелым кулаком Саффолку в плечо и, увидев, что тот насупился, весело рассмеялся:
– Богохульство? Всю свою жизнь ты был солдатом, Уильям, а рассуждаешь, как мягкотелый поп. Я мог бы положить тебя на лопатки, Уильям. В этом заключается разница между нами. Ты неплохо сражаешься, когда тебе приказывают, а я сражаюсь потому, что мне это нравится. Именно поэтому мне сопутствует удача, Уильям. Именно поэтому я нахожу самое подходящее место и вонзаю в него нож. Нам не нужны благочестивые джентльмены, Уильям, для такого дела. Нам нужен человек, подобный мне. Человек, способный распознавать слабость и не боящийся выжигать ее каленым железом.
Лорд Саффолк нахмурился и тяжело вздохнул. Когда начальник тайной службы короля был в ударе, он нередко перемежал самые грубые оскорбления самыми лестными комплиментами. Если человек позволяет себе обижаться, подумал Саффолк, он никогда ничего не добьется. Он подозревал, что Деррихью Брюеру хорошо известны пределы его терпения.
– Возможно, «джентльмен» нам и не нужен, но нам точно нужен лорд, способный вести переговоры с французами. Ты писал мне об этом, помнишь? Я оставил свои дела в Орлеане и пересек пролив, чтобы выслушать тебя. Поэтому я был бы благодарен тебе, если бы ты поделился своими планами. В противном случае мне не остается ничего иного, кроме как вернуться на побережье.
– Ну конечно. Я отвечу моему замечательному благородному другу на его вопросы, дабы он мог стяжать себе всю славу. Чтобы потом сказали: этот Уильям Поль, этот граф Саффолк, парень что надо. А о Дерри Брюере никто и не вспомнит.
– Уильям де ла Поль, Дерри, как тебе должно быть хорошо известно.
В ответ Дерри прорычал, стиснув зубы:
– Еще бы! Ты считаешь, сейчас подходящее время для того, чтобы носить звучное имя на французский манер? Я думал, ты умнее. Понимаешь, Уильям, я сделаю это, так или иначе, поскольку мне небезразлично, что станет с этим маленьким агнцем, который правит нами. И я не желаю видеть, как мою страну раздирают на части тупицы и самоуверенные ублюдки. У меня есть одна идея, которая вряд ли тебе понравится. Мне просто нужно удостовериться, что ты понимаешь, каковы ставки в этой игре.
– Я понимаю, – сказал Саффолк.
В его серых глазах появился жесткий, холодный блеск.
Дерри мрачно усмехнулся, обнажив зубы, белее которых Саффолку, насколько он помнил, прежде не доводилось видеть у взрослых людей.
– Нет, не понимаешь, – возразил он. – Вся страна ждет, когда юный Генрих станет хотя бы наполовину таким же, каким был его отец, чтобы завершить славную работу, в результате которой завоевано пол-Франции, а их драгоценный принц-дофин бежал, словно маленькая девочка. Они ждут, Уильям. Королю двадцать два года, и в этом возрасте его отец был достойным воином. Ты помнишь? Старик Генрих вырывал у них легкие и наматывал на руки, словно перчатки, чтобы согреть их. Агнец этого никогда не сделает. Агнец не умеет вести людей за собой и не умеет сражаться. У него даже не растет борода, Уильям! Когда они поймут, что из него никогда ничего не получится, нам конец, ты понимаешь? Когда французы перестанут трястись от страха перед королем Генрихом, кровавым английским Львом, все будет кончено. Наше дело будет проиграно. Через год или два французская армия, словно рой ос, займет Лондон. Пройдет волна грабежей и насилия, а потом мы будем снимать шляпы и кланяться, едва заслышав французскую речь. Ты желаешь такой судьбы для своих дочерей, Уильям? Для своих сыновей? Таковы ставки, Уильям Английский Поль.
– Тогда скажи мне, каким образом мы сможем склонить их к перемирию, – медленно произнес Саффолк, чеканя каждое слово.
Уильяму Полю минуло сорок шесть лет. Это был крупный мужчина с копной пепельных с проседью волос, ниспадавших почти до плеч. Под бременем прожитых лет он ощущал себя рядом с Дерри стариком. У него почти ежедневно ныло плечо, одна нога была настолько сильно рассечена несколько лет назад, что ее мышцы так до конца и не зажили. Он хромал в зимнее время, и сейчас, стоя в холодной комнате, чувствовал, как от пальцев поднимается вверх боль. Его терпение подходило к концу.
– Вот что сказал мне мальчик: «Добейтесь перемирия, Дерри. Добейтесь мира». Добейтесь мира, когда мы могли бы одержать полную победу за одну удачную кампанию. У меня чуть не вывернуло желудок – а его отец, должно быть, перевернулся в гробу. Я провел в архивах больше времени, чем можно требовать от живого человека из плоти и крови. Но я нашел то, что искал, Уильям Поль. Я нашел то, что не смогут отвергнуть французы. Ты отвезешь им это, и они будут не в состоянии воспротивиться. Он получит свое перемирие.
– И ты поделишься со мной этим откровением? – спросил Саффолк, с трудом сдерживая ярость.
Однако торопить Дерри не имело смысла. По всей очевидности, главному шпиону нравилось раззадоривать графа. Саффолк решил не доставлять ему такого удовольствия и постарался ничем не выдать своего нетерпения. Он пересек комнату, налил из кувшина воды в кубок и несколькими быстрыми глотками осушил его.
– Наш Генрих хочет жениться, – сказал в ответ Дерри. – Но скорее замерзнет ад, чем они дадут ему принцессу крови, как отцу. Такие свадьбы выходят им слишком дорого. Во Франции и так уже два монарха, если считать Карла3, которого они считают королем. Он хочет выдать своих дочерей за французов, так что я не доставлю ему удовольствия указать нам на дверь. Но существует другой дом, Уильям, – Анжуйский. Этот герцог имеет подкрепленные документами претензии на Неаполь, Сицилию и Иерусалим. Старик Рене называет себя королем и за последние десять лет разорил собственную семью, пытаясь отстоять свои права. Он выплатил в качестве выкупов больше денег, чем ты или я когда-либо видели, Уильям. И у него есть две дочери. Одна еще не обручена, и ей тринадцать лет.
Саффолк покачал головой, вновь наполняя кубок водой. Он дал клятву не пить ни вина, ни пива, но сейчас охотно нарушил бы ее.
– Я знаю герцога Рене Анжуйского, – сказал он. – Он ненавидит англичан. Его мать дружила с этой девушкой, Жанной д’Арк, – а как ты помнишь, Дерри, мы сожгли ее.
– Да, это так, – согласился Дерри. – Ты был там и видел ее. Эта маленькая сука состояла в союзе с кем-то, пусть даже он и не был самим дьяволом. Нет, ты не понимаешь, Уильям. Рене имеет влияние на своего короля. Этот французский индюк обязан Рене Анжуйскому своей короной, да и вообще всем. Разве не мать Рене дала ему приют, когда он бежал, подобрав платье? Разве не она послала малютку Жанну д’Арк в Орлеан, чтобы та пристыдила их и заставила начать наступление? Эта семья сделала все, чтобы французы удержали в своих руках Францию – или, по крайней мере, ее задницу. Анжу – ключ к замку, Уильям. Французский король женат на сестре Рене, вот так! Эта семья способна оказывать давление на своего крошку-короля – и у них имеется незамужняя дочь. Это влиятельные люди, говорю тебе. Я видел всех их, Уильям, каждого французского «лорда» с тремя свиньями и двумя слугами. Маргарита Анжуйская – настоящая принцесса, ее отец разорился, чтобы доказать это.
Саффолк вздохнул. Было уже поздно, и он сильно устал.
– Дерри, это не выход, даже если твои слова соответствуют истине. Я помню, как он жаловался мне, что английские солдаты насмехались над его рыцарским орденом. И выглядел при этом чрезвычайно оскорбленным.
– Ему просто не нужно было называть его Орденом Рогалика4, как ты думаешь?
– Это название ничуть не более странное, чем Орден Подвязки, разве нет? Как бы то ни было, Дерри, Рене не отдаст нам свою дочь, и уж наверняка не отдаст ее в обмен на перемирие. Он мог бы получить за нее состояние, если все так плохо, как ты говоришь, но перемирие? Они не дураки, Дерри. Мы уже в течение десяти лет не предпринимали кампаний, и с каждым годом нам все труднее удерживать завоеванные земли. Они держат в Англии посла, и, я уверен, он рассказывает им все, что видит здесь.
– Он рассказывает им только то, что я позволяю ему видеть, можешь не беспокоиться об этом. Этот напомаженный мальчик целиком и полностью у меня в руках. Но я еще не сказал тебе, что мы собираемся предложить старому Рене, после чего он будет из кожи лезть, умоляя своего монарха принять наши условия. Он беден как церковная мышь – и отчасти потому, что не получает ренту со своих родовых земель. А почему? Да потому, что мы владеем ими. Ему принадлежат два старых заброшенных замка в лучших сельскохозяйственных угодьях Франции, которые обрабатывают для него добрые англичане и солдаты. Мэн и весь Анжу, Уильям. Это заставит его быть более уступчивым. Это принесет нам перемирие. Десять лет? Мы потребуем двадцать и вдобавок принцессу. А Рене, как я уже сказал, имеет влияние на короля. Пожирателям улиток придется сказать «да».
Саффолк в разочаровании потер рукой глаза. Он явственно ощутил во рту вкус вина, хотя не пил хмельного уже больше года.
– Это безумие. Ты хочешь, чтобы я отдал четверть наших земель во Франции?
– Думаешь, мне это нравится, Уильям? – раздраженно спросил Дерри. – Думаешь, я не потел несколько месяцев, пытаясь найти лучший путь? Король сказал: «Добейтесь перемирия, Дерри», и добиться его можно только таким образом. Поверь мне, если бы существовал другой способ, я бы уже нашел его. Если бы он мог использовать меч своего отца – господи, если бы он мог хотя бы поднять его! – я не завел бы сейчас этот разговор. Мы с тобой опять вступили бы в сражение и под звуки труб опять обратили бы французов в бегство. Но если он не может – а он не может, Уильям, ты его видел, – это единственный путь к миру. Кроме того, мы найдем ему жену, чтобы скрыть все остальное.
– Ты сказал об этом королю? – спросил Саффолк, заранее зная ответ.
– Если бы я сказал, он согласился бы, не так ли? – В голосе Дерри послышалась горечь. – «Вам виднее, Дерри», «Если вы так считаете, Дерри». Тебе известно, что он собой представляет. Я мог добиться от него согласия на что угодно. Беда в том, что этого мог бы добиться от него любой другой. Он слаб, Уильям. Нам остается лишь найти ему жену и ждать сильного сына. – Он заметил выражение сомнения на лице Саффолка и ухмыльнулся. – Вспомни Эдуарда. Молот проклятых шотландцев имел слабого сына, зато какой у него был внук! Хотел бы я видеть такого короля! Нет, я видел такого короля. Я видел Генри, Льва Азенкура, и, возможно, это предел мечтаний для любого мужчины. Но пока мы ждем подходящего монарха, нам необходимо перемирие. Безбородый мальчик больше ни на что не способен.
– Ты видел хотя бы портрет этой принцессы? – спросил Саффолк, глядя в пространство.
Дерри презрительно рассмеялся:
– Маргариты? Ты любишь молоденьких, а? И ведь ты женатый человек, Уильям Поль! Да какая разница, как она выглядит? Ей почти четырнадцать, она девственница, чего еще нужно? Все ее тело может быть покрыто бородавками и родинками, но Генрих скажет: «Если вы считаете, что мне следует жениться на ней, Дерри…» – и дело будет сделано.
Дерри приблизился к Саффолку, отметив про себя, что тот сейчас казался ростом ниже, чем когда входил в комнату.
– Тебя знают во Франции, Уильям. Французы знали твоего отца и брата – и им известно, что твоя семья полностью расплатилась по своим долгам. Они послушают тебя, когда ты предложишь им это. Мы продолжаем владеть севером и всем побережьем. Нам все еще принадлежат Кале, Нормандия, Пикардия, Бретань – и Париж от нас не так далеко. Если бы мы могли удержать все это, а также Мэн и Анжу, я бы поднял знамена и отправился в поход вместе с тобой. Но мы не можем.
– Мне нужно услышать это от короля, прежде чем я поеду обратно, – сказал Саффолк, холодно взглянув на собеседника. В его глазах было нечто такое, что заставило Дерри отвести взгляд в сторону.
– Хорошо, Уильям. Я понимаю. Но ты знаешь… нет, все в порядке. Ты найдешь его в часовне. Возможно, он сейчас молится. Я не знаю. Но ты увидишь, он согласится с моим планом. Он всегда соглашается.
Двое мужчин брели во тьме при свете звезд по замерзшей, хрустящей траве в направлении Виндзорской часовни, посвященной Благословенной Деве, Эдуарду Исповеднику и святому Георгию. Изо рта у них вырывались белые прозрачные облачка. Брюер кивнул часовым, несшим караул у наружных дверей, и вошел в освещенный свечами притвор, где было почти так же холодно, как и на улице.
Сначала помещение часовни показалось Саффолку пустым, но спустя несколько мгновений он заметил людей, стоявших среди статуй. Одетые в темные облачения, они были почти невидимы, пока не пришли в движение. Звуки их шагов по каменным плитам отдавались в тишине гулким эхом, пока они шли навстречу вновь прибывшим. Дерри подождал, когда его узнают, после чего двинулся вдоль нефа, высматривая знакомую фигуру, уединившуюся в молитве.
Голова монарха возвышалась над алтарем из резного позолоченного дерева. Свисавшие с потолка тусклые светильники отбрасывали бронзовые блики на лицо, излучавшее религиозный экстаз. Генрих стоял на коленях, вытянув перед собой сцепленные руки. Его глаза были закрыты. Дерри перевел дух. Некоторое время они с Саффолком стояли и ждали, глядя на залитое золотистым светом лицо короля, резко контрастировавшее с окружающим полумраком. Он напоминал ангела, но у них обоих было тяжело на сердце оттого, что король выглядит столь юным и слабым. Говорили, что его появление на свет стало настоящим испытанием для матери-француженки. Она чудом осталась в живых, а мальчик родился синим и дышал с большим трудом. Спустя девять месяцев умер его отец – глупо, от болезни, после того как выжил во множестве сражений. Некоторые называли благом то, что королю-воину не было суждено увидеть своего сына взрослым.
Брюер и Саффолк обменялись взглядом, поняв друг друга без слов.
– Это может продолжаться часами, – прошептал Дерри своему спутнику на ухо. – Тебе придется прервать его, или мы пробудем здесь до утра.
В ответ Саффолк кашлянул, и произведенный им звук, оказавшийся значительно более громким, нежели он рассчитывал, отозвался эхом в погруженном в тишину помещении часовни. Глаза короля медленно открылись, как будто он возвращался из далекого путешествия. Так же медленно повернув голову, Генрих увидел двух мужчин, стоявших в почтительном ожидании. Несколько раз моргнув, он улыбнулся, осенил себя крестом, пробормотал последние строки молитвы и поднялся на затекшие от многочасового стояния ноги.
Закрыв на засов дверцы своего придела, король спустился по ступенькам и приблизился к ним. В падавшем сверху тусклом свете они отчетливо видели его лицо.
Они одновременно преклонили колени, и Саффолку это далось с немалым трудом. Генрих издал смешок над их склоненными головами.
– Чрезвычайно рад вас видеть, лорд Саффолк. Встаньте же. Каменный пол слишком холоден для пожилых людей. Я слышал, как на холод жаловалась моя горничная, считая, что меня нет поблизости. А она, думаю, моложе вас. Поднимайтесь, поднимайтесь оба, пока не подхватили простуду.
Поднявшись на ноги, Дерри зажег лампу, которую принес с собой. В часовне стало светлее. Король был одет в самые простые одежды из грубой шерсти темного цвета и обут в тупоносые кожаные башмаки, подобно обычному горожанину. Он не носил золотых украшений и мог бы вполне сойти за подмастерье в каком-нибудь ремесле, не требовавшем большой физической силы.
Саффолк пытался отыскать в чертах его лица какое-либо сходство с отцом, но глаза юноши смотрели совершенно бесхитростно, а телосложением он и вовсе не напоминал своих могучих предков. Саффолк не сразу заметил бинты на руках Генриха. Тот перехватил его взгляд и поднял руки, слегка покраснев.
– Следствие упражнений с мечом, лорд Саффолк. Старик Марсден говорит, ладони закалятся и затвердеют, но они все кровоточат и кровоточат. Одно время я думал… – Он осекся, поднес перевязанный палец ко рту и слегка постучал им по губам. – Но вы ведь приехали из Франции не для того, чтобы рассматривать мои руки. Не так ли?
