Kitobni o'qish: «Требуются отдыхающие»

Люська

Люська Закревская лежала на операционном столе, как бабочка пришпиленная булавкой, и думала, что она непроходимый придурок! Хотя придурок – это уж очень ласково сказано. Идиотка! Вот, кто она такая. Настоящая круглая идиотка. Люся Закревская пошла к Айболитам и заплатила им кучу денег, чтобы они резали ее своими ножичками под общим наркозом, то есть в бессознательном состоянии! И не потому, что у нее жопа отваливается, ноги не ходят и сердце не работает, а для того, чтобы Люся Закревская стала просто помоложе. Минимум на десять лет, как у докторишек в рекламе написано. Будто она и так моложе своих лет не выглядит. Ну, не на десять лет, конечно, но лет на пять-то уж наверняка.

«Кто его там знает, что со мной в этом самом наркозе случиться? Вдруг еще помру ненароком?» – от таких мыслей Люське стало нестерпимо страшно, захотелось плюнуть на все и убежать.

Если б не воспитание, давно уже дала бы деру. А так из-за дурацких условностей, вбитых в ее сознание еще в далеком детстве, даже дала себя на этот холодный стол выгрузить, да еще привязать! Ага! Люся Закревская – девочка из хорошей интеллигентной семьи. А девочкам из хорошей интеллигентной семьи не пристало убегать в последний момент, хотя бы и из-под скальпеля. Приличные люди так себя не ведут. Приличные люди уж если приняли решение, договор подписали, то выполняют его условия, хоть умри. И вот лежит теперь Людмила Владимировна Закревская совершенно беззащитная, приличия соблюдает, а дураки эти, ну, которые в руководстве, вместо того, чтобы нано- технологиями медицину усиливать, занимаются черт знает чем! Сколково какое-то, видите ли, строят! Лишь бы денег побольше в землю закопать! Во всем мире наука без техноградов развивается, и – ничего себе, а нашим надо всех умников в одно место согнать, чтоб им там думать лучше было. И о чем только эти умники думают? Давно бы уже им надо было придумать таблетку от старости. Съел – и опять здоровый красавчик! Правда, Айболиты тогда все разом разорятся, и лекарственники, в смысле аптечники, по миру пойдут. Вот уж кто настоящие враги народа! Наверное, это они правительству нашему палки в колеса вставляют, не иначе. Аптечное лобби и заговор докторишек! Эти, похоже, даже почище нефтяников будут. Вон, электрические автомобили уже даже опытными образцами изготавливаются, а таблетки от старости ни фига, только в сладких мечтах. По всему выходит, что медицина за последние сто лет никуда не продвинулась, чуть что отрезают к чертям все лишнее. Неужели в организме так много лишнего, что хирургами практически все больницы забиты, под завязку. И все равно не хватает их, хирургов этих. Вон медицинские институты хирургов выпускают в огромных количествах и таких, и этаких, на любой вкус….

Додумать эти интересные мысли Люське не удалось, ей дали наркоз и Люська увидела бога. Вернее не увидела, а почувствовала, и в голове у нее появилось твердое знание, что вот он пришел с ней поговорить. При этом Люська также откуда-то узнала, что говорить с ним на русском или английском и даже на китайском – совершенно бесполезно. Бог понимал мысли и мыслями же Люське отвечал. Это Люську очень даже устраивало, так как языками она категорически не владела, а вот вопросов к богу у Люськи была целая куча. Бог был светлым и очень добрым – это Люська тоже почувствовала. Из обмена мыслями с ним Люська поняла, что все люди в сущности своей прекрасны, как ангелы, но проблема в том, что прекрасная богоподобная душа вынуждена жить в теле обезьянообразного существа.

И эта чертова обезьяна, которая согласно теории Дарвина эволюционировала из амебы, вечно выскакивает в самый неподходящий момент и смущает ни в чем не повинную ангельскую душу. У нее, видете ли, собственный опыт выживания имеется, скрытый где-то в спинном мозге! Люська, конечно, догадывалась, что бог создал небо и землю вовсе не за три дня, но в то, что люди произошли от обезьяны, ей никак верить не хотелось. Все-таки была большая надежда на таинственных космонавтов, путешествующих от звезды к звезде, но из беседы с богом следовало, что Люськина пра- пра- пра- ….бабка скакала с ветки на ветку и размахивала хвостом. Бог объяснил, что глупости люди вытворяют от того, что они с этой своей обезьяной управиться не могут. Бог даже показал Люське картины из ее жизни, где она ведет себя, как самая настоящая обезьяна. И даже в тех ситуациях, в которых Люська никогда не подумала бы, что поступает, как примитивная мартышка, с высоты своего общения с богом, она видела, что ее поступками руководит именно животное. Причем животное хитрое, но недалекое.

«Господи! Неужели это я?» – думала Люська, и ей было нестерпимо стыдно перед собеседником. Бог Люську не ругал, а нежно гладил по голове и улыбался. Вернее, это Люська чувствовала, что он улыбается так по-доброму и по голове ее гладит.

Очнулась Люська в слезах, ее переполняло чувство вселенской любви ко всем окружающим. И к докторам, и к сестрам, и к нянечкам, и к другим пациентам клиники. Она ж теперь понимала, что они никакие не обезьяны, а самые настоящие богоподобные ангелы, вот только забыли об этом. Хотелось ко всем им прикоснуться и рассказать о своей чудесной беседе. Попросить их, чтобы они любили и берегли друг друга. Но больше всех Люська в этот момент захотела увидеть даже не маму с папой и не сына Ваньку, ей просто до физической боли необходимо было увидеть Юру Гвоздева, обнять его и никогда-никогда с ним больше не расставаться. Ведь с Гвоздевым она рассталась, действительно, как обезьяна, причем обезьяна довольно глупая.

Конечно, когда после операции Люська поглядела на себя в зеркало, охота повидаться с Гвоздевым сразу же пропала. Из зеркала на Люську смотрела страшная отекшая рожа в жутких синяках. Люська в зеркале выглядела, как Страшила из сказки про волшебника изумрудного города. Только у Страшилы глаза были круглые, а у Люськи, наоборот, вместо глаз были маленькие щелочки по краям прошитые суровой ниткой, как грубые домотканые порты.

Пришедшая навестить Люську лучшая подруга Аня Панкратьева долго ржала, а потом обозвала увиденное утром в китайской деревне. И, действительно, Люське казалось, что щеки ее вот-вот наползут на глаза и закроют от Люськи весь белый свет. Даже уже после выписки из клиники, когда Люська в черных очках и платочке заправляла свой автомобиль на ближайшей к дому заправке, к ней подошел пожилой охранник и жалостно так сказал:

– Дочка! Бросай ты его к чертовой матери. Не в деньгах счастье, чтобы заради них такое вот терпеть!

Люська поблагодарила дядьку за сочувствие, села в машину, поглядела в зеркальце на свои фиолетовые синяки, матюгнулась и поняла, что на работу пока выходить рано. Зато уже через две недели после операции, Люська Закревская стала выглядеть гораздо лучше, чем она выглядела лет пятнадцать назад, а через месяц желание увидеть Юру Гвоздева охватило ее с новой силой. Вот бы посмотрел на нее сейчас. Прямо картинка из модного журнала какая-то, звезда эстрады, а вовсе не финансовая мегера бальзаковского возраста. Или даже пост- бальзаковского? Кто его теперь знает, в каком возрасте у женщины начинается этот бальзаковский период. На Люськин взгляд, так у нее этот возраст наступил уже очень-очень давно. Пожалуй, еще тогда, когда она развелась со своим первым мужем. То есть, еще в прежней жизни, потому что новая жизнь у Люськи началась исключительно после знакомства с Юрой Гвоздевым.

С Гвоздевым Люська познакомилась совершенно случайно. Вернее знала она Юру давно, видела у себя в офисе, где он бывал по делам своей компании неоднократно, но близко с ним никогда не общалась. Так только «здрасьте» и «до свидания». Той зимой Люське все-таки удалось уговорить Панкратьеву вместе полететь встречать Новый год на берегу океана под пальмой. Уговорилась Панкратьева только потому, что, наконец, рассталась со своим «как бы мужем». Так они с Анькой ласково именовали мужчин, которых в народе называли грубым словом «сожитель». Этот «как бы муж» Панкратьевой был настоящим придурком, впрочем, как и ее предыдущий вполне законный супруг. Ну, не везло им с Анькой ни с законными мужьями, ни с этими «как бы». Причем, придурковатость очередного встреченного подругой мужчины Люська определяла моментально, как говориться, влет, а вот своих встречных поперечных раскусить сразу ей было не по силам. Зато это прекрасно получалось у Панкратьевой. Так они и дружили, рассказывая друг другу, в какое очередное безобразие каждая из них опять вляпалась. При этом в своих периодах гордого одиночества, безо всяких придурков, Люська с Панкратьевой до этого момента никогда не совпадали, поэтому, можно сказать, сам бог велел им в этом одиночестве поехать куда-нибудь вместе.

Когда они покупали путевки под пальму, Панкратьева потребовала организовать ей под этой пальмой еще и папуаса, чтобы Новый год был по-настоящему веселый. В этом Люська была с подругой абсолютно согласна. Ну, какой Новый год без папуаса?! Мужики, хоть, и все подряд сволочи, но без них все-таки как-то скучновато.

Пока они летели в чартере, организованном Люськиной транспортной компанией, она присматривалась к пассажирам в поисках подходящих папуасов. Экипаж Люська отмела сразу, так как знала пилотов, как облупленных. Все были женаты, но, несмотря на это, никогда не упускали случая покобелировать на стороне. Такие друзья им с Панкратьевой были не нужны. Остальные папуасы следовали к месту отдыха в сопровождении собственных самоваров. И это было естественно. Небось, Новый год люди летят встречать. А Новый год, как известно, семейный праздник. Люська поскучнела и начала философствовать.

– Нет, Ань, ну скажи, почему все мужики кобелюки?

– С чего это ты взяла? – удивилась Панкратьева, отрываясь от дамского журнальчика.

– Ну, вот смотри. Летит полный самолет народа. Экипаж даже рассматривать не будем, с ними давно все ясно. Но остальные! Все со своими бабцами. И надо сказать, бабцы эти вовсе на жаб не похожи. Некоторые так и вообще очень даже ничего.

– Ну?

– Ладно бы еще напились в полете, так они еще до посадки в самолет на нас с тобой глазенками своими шаловливыми зыркали. А ты вот недавно в сортир пошла, так я специально посмотрела! Сидят, и при живых бабцах, глядя на тебя, слюну пускают, чисто сенбернары.

– Но из этого совсем не следует, что они кобелюки! Увидели красоту невозможную и восхитились. Чего тут особенного? Я вот, например, тоже, если женщину красивую вижу, то завсегда ей радуюсь. Вот тебе, например!

– Ага, и слюни развешиваешь?

– Слушай, ну где ты слюни-то разглядела? Не выдумывай!

Панкратьева опять погрузилась в журнал. Люська помолчала секунды три, а потом не выдержала.

– Ань! А у тебя был когда-нибудь роман с женатым кобелюкой?

– С кобелюкой? – Панкратьева задумалась. – Хотя, кто его знает, если он женат и у него роман, выходит, что точно кобелюка. Тогда был.

– Вот!!!

– Что вот? Бывает же, наверное, что женатый человек встречает кого-то и влюбляется?

– Ну да! Влюбляется. Только при этом с женой своей законной не разводится, а знаешь почему? – у Люськи давно уже была на этот счет своя теория.

– Из-за денег и совместно нажитого имущества?

– Хрен там! Потому что жену свою он тоже любит. Но по-своему. И любовницу по-своему. Он так по-своему целый гарем любить может. А я вот уже хочу, чтобы меня кто-нибудь не по-своему полюбил, а по-настоящему!

Люська мечтательно закатила глаза и представила такую чудесную картину. Она – во всем белом, а рядом с ней прекрасный такой принц. Нет, не принц, царь. Стоит перед ней на одном колене, а в руках букет красных роз и коробка с кольцом. Говорит: «Выходите за меня замуж, прекрасная красавица! Будем жить долго и счастливо».

«Вот это правильно», – мысленно согласилась Люська со своим коленопреклоненным царем. Если уж любовь настоящая, то надо жениться, безо всяких там «как бы». Это раньше она ни в каких таких принцев, и тем более, царей ни фига не верила, а с возрастом Люське почему-то вдруг захотелось романтики. Или не вдруг? Наверное, люди просто без романтики устают очень. Вот и Люська в свои тридцать семь лет уже без романтики жить больше не хотела.

– Хочешь, значит так и будет! Вот прилетим, папуасов встретим, и будет нам любовь большая и чистая, – раздраженно вклинилась в ее прекрасные мысли Панкратьева. Люське захотелось рассказать ей про царя с кольцом, но Анька, похоже, совершенно не желала дальше развивать эту тему.

– Обязательно! Только папуасы эти, явно, не нашим самолетом летят, – после такого резонного замечания Люське все-таки пришлось заткнуться.

Еще бы! Панкратьева нашла в журнале какую-то статью о значении мужских задниц и откровенно злилась, что Люська отвлекает ее от такого важного чтения. Конечно, как свою половину найти, не подковавшись, как следует, насчет размера ее задницы! Вот Люську почему-то мужские задницы ни капельки не волновали. Или волновали? Просто она над этим никогда не задумывалась. Ей хотелось, чтобы мужчина ее мечты, тот самый царь с кольцом и букетом, понимал Люську с полуслова, и чтоб с ним было весело, и чтобы на все Люськины страхи, «ахи» и «охи» он всегда спокойно говорил: «Решим проблемы!», и потом делал бы самое главное, а именно – эти проблемы решал. А уж какого там размера этот прекрасный царь будет – дело десятое. Хотя, если он будет, как мальчик с пальчик, это Люське тоже вряд ли понравится. Или, если задница у него будет, как у слона? Такие, правда, Люське никогда еще не попадались. Может, в этом как раз вся проблема и есть? Может, если б встретился Люське на жизненном пути мужик со здоровенной задницей, то была бы она сейчас замужем и счастливая летела бы встречать Новый год не с Панкратьевой, а с любящим мужем. Люська представила на месте Панкратьевой мужчину с огромной задницей и тихонечко захихикала, чем вызвала недовольный взгляд Панкратьевой поверх журнала.

В первый же день каникул, когда они во всем своем великолепии выкатились на роскошный океанский пляж, Люська, уже смирившаяся было с отсутствием нормальных папуасов, вдруг увидела Юру Гвоздева. Гвоздев тоже заметил Люську и радостно прибежал здороваться. Юра был чем-то похож на Люськиного сына Ваньку, и не только необъятными труселями в цветочек, как у волка из мультфильма «Ну, погоди!». Кстати, никакой такой здоровенной задницы в этих труселях даже в помине не было. Юра был худой, длинный, весь какой-то нескладный с прической домиком. Ванька в свое время долго добивался у Люськи, чтобы его подстригли таким домиком. Оказалось, что это невозможно модная прическа, как у сына Панкратьевой Федора и футболиста Дэвида Бэкхема. Люське, однако, эта стрижка напоминала прическу Пиноккио из старой детской книжки. Хотя, кто его знает, может быть во времена Пиноккио это как раз и была самая модная стрижка. Мода ведь все время по кругу ходит. Кто-то может подумать, что Пиноккио персонаж сказочный и мода к нему никакого отношения не имеет, а вот и неправда. Пиноккио изначально был хулиганом, а хулиган должен иметь самую модную прическу, вот художник ее и нарисовал. Это уже потом Бэкхэм вспомнил, как его детский идеал в книжке был подстрижен, пошел и сделал себе такую же стрижку. Ведь все футболисты тоже, наверняка, хулиганы.

Гвоздев познакомил Люську и Панкратьеву со своим лучшим другом и коллегой по работе Виктором Ивановичем Тимониным. Тимонин лежал под зонтом и явно ни с кем знакомиться не собирался. Однако, увидев Панкратьеву, в лице переменился, начал щелкать пятками, чуть не упал, снес пляжный зонтик, и тут всем стало ясно, что у Панкратьевой с этим самым Тимониным назревает серьезный роман. При этом все остальные пляжные персонажи должны отойти на задний план и создавать условия для развития этого большого и чистого чувства. Собственно, вот это Люська с Юрой Гвоздевым и сделали – отошли на задний план. Детская составляющая их делегации, а именно Ванька и сын Панкратьевой Федор, особо их не обременяли, и Люська с Юрой в основном общались друг с другом.

Оказалось, что Юра младше Люськи на семь лет, но при этом, несомненно, является самым умным парнем из тех, кого она встречала в своей жизни. Люська буквально смотрела ему в рот. Такого она от себя никак не ожидала. Этого просто быть не могло, чтобы Люське Закревской стало нечего сказать! Она даже никак его не подкалывала и не надсмехалась над ним, как обычно она это делала при знакомстве с очередным мужчиной. А когда Юра появился в ресторане на праздничном ужине по поводу Нового года, Люська и вовсе обалдела. Гвоздев был одет не просто модно, он был по-настоящему стилен, и все дамочки, включая официанток, посворачивали себе шеи. Удивительно, как одежда все-таки меняет человека. Вся Юрина нескладность, отмеченная Люськой на пляже, разом куда-то подевалась и прическа эта хулиганская из детской сказки, почему-то оказалась идеально ему подходящей. Хоть сейчас на обложку модного журнала! Люська сразу вспомнила своего бывшего «как бы мужа» Ашота. Тот на пляже всегда выглядел красавчиком, но стоило ему надеть костюм, как всем становилось сразу понятно, что коровам седла ни к чему. А еще коровам совершенно не шли галстуки, они постоянно съезжали куда-то на бок и все время пачкались. Юра был совершенно другой. Было видно, что это человек умственного труда, причем труда довольно успешного и высокооплачиваемого.

Люська, конечно, на этом ужине и сама в грязь лицом не ударила. Это было видно по Юриным глазам. Юра смотрел на Люську с каким-то странным неведомым ей доселе обожанием. Так на Люську еще не смотрел никто. Никогда! Люська впервые почувствовала себя слабой, она вдруг вспомнила разговоры про широкую мужскую спину, за которую всегда хотели спрятаться от жизненных неурядиц все ее многочисленные приятельницы.

Через полгода Гвоздев переехал к Люське и, чего там говорить, первое время жили они вместе просто отлично. Юра предлагал Люське пожениться и разменять их квартиры на одну большую в центре города. Люська все Юрины предложения всегда выслушивала внимательно, потом целовала его в нос и говорила, что из родного Купчино не уедет никогда. И не только в центр города, но даже и в центр мира – город Нью-Йорк. Выходить замуж Люська больше не хотела, аргументируя это тем, что и она, и Юра там уже побывали, но ничего хорошего из этого не вышло. На самом деле уж больно как-то по-будничному звал он ее замуж. На одно колено не вставал, букет и кольцо не дарил. Нет, конечно, Юра за все время совместного их проживания дарил ей и цветы, и кольца, и разные бриллиантовые бацацыры, но вот, когда замуж звал, почему-то никак не соответствовал Люськиной мечте о царе.

Надо сказать, что с Юрой Люське было по-настоящему весело, и он понимал ее, как никто другой. Даже, когда Люська по своей старой дурацкой привычке, напившись, кидалась танцевать на столе, Юра всегда танцевал там вместе с ней.

Гвоздев профессионально занимался маркетингом и вечно был переполнен какими-то идеями. Он рассказывал Люське, например, что в этом году просто необходимо открывать кофейни, а вот в следующем надо срочно организовывать золотые магазины. Люська смеялась, а потом удивлялась, как сбывались прогнозы Гвоздева. Он всегда опережал отечественный бизнес на год-другой. Гвоздев, как и сама Люська, прекрасно налаживал отношения с людьми и тоже никак не мог усидеть на месте. Ему всегда надо было куда-то бежать, что-то делать. Он на своем мотоцикле носился по городу со страшной скоростью. К этой скорости он приучил и Люську, купив ей такой же мотоцикл, как у себя, и они гонялись на этих мотоциклах по кольцевой дороге, вызывая опасения Панкратьевой и ее супруга. Ведь Панкратьева все-таки вышла за Тимонина замуж. Но так это же совсем другое дело! Тимонин еще, когда на пляже пятками щелкал, всем сразу было понятно, чем дело кончится. Так он вокруг Панкратьевой подпрыгивал, что Люська прямо представляла, как он на одном колене стоит с кольцом и букетом. Опять же корона царская на голове у Тимонина, можно сказать, сразу была видна. Ну, если зажмуриться, как следует, конечно.

Может быть, со временем отношение Люськи к замужеству и изменилось бы. Может, и разглядела бы она, в конце концов, на голове у Юры Гвоздева какую-никакую корону, как у Тимонина, но кроме всего прочего Люськину дурную голову терзали еще и комплексы насчет Юриного возраста. Ее волновал не столько его возраст, сколько отсутствие у Юры детей. Она понимала, что рано или поздно Юра захочет иметь ребенка, а она уже для этого дела старовата. Конечно, певица Мадонна родила ребенка на пятом десятке, но Люська-то, хоть и выглядит не хуже, но условия у нас для родов совсем не такие, как у капиталистов со стажем. Так потом ведь и растить ребенка надо, а Люська уже понимала, что ей и с единственным Ванькой управляться становится тяжеловато. Хорошо, папа с мамой помогают.

Люська и сама не заметила, как просто зациклилась на идее, что Юре необходимо найти себе нормальную молодую женщину, чтобы организовать семью для рождения детей. Этой своей идеей она, в конце концов, просверлила Гвоздеву мозг. Не было дня, чтобы Люська не упоминала о том, что у Юры впереди вся жизнь, а ее Люськины дни, можно сказать, сочтены.

Однажды Юра собрал свои вещи, чмокнул Люську куда-то в лоб и ушел. Она даже вначале не поняла, что произошло, а потом, когда врубилась, то почувствовала себя очень странно. Ее поведение нельзя было объяснить простой и незамысловатой глупостью. Во всей этой ситуации чувствовалось что-то такое очень болезненное, навроде заболевания мозга на всю голову.

Неделю Люська просидела в прострации, тщетно пытаясь связаться с Гвоздевым по телефону и надеясь, что он одумается и вернется. Потом выпила бутылку водки и заснула на полу в кухне. В таком вот безобразном состоянии Люську и застал папа, привёзший Ваньку с дачи. Он развернулся, увез Ваньку к себе и позвонил Панкратьевой. Та примчалась и первым делом начала поливать Люську из чайника. Люська ругалась матом и пыталась драться, но потом пришла в себя и заскулила, честно рассказав подруге, какая она невозможная дура. Панкратьева в этом вопросе с ней согласилась.

– Люська! Не может для мужчины ребенок значить больше, чем любимая женщина! – ругалась Панкратьева. – Иначе они б никогда детей своих не бросали. А тут и вовсе какие-то странные фантазии по поводу несуществующего ребенка, который ему почему-то нужен! Ты его-то спрашивала, нужен ему ребенок или нет?

– А то не ясно, что он время теряет со старой теткой вместо того, чтобы себе молодую найти и строить с ней полноценную семью!

– С какой такой старой теткой? – не поняла Панкратьева.

– Здравствуйте! С такой, с Закревской Людмилой Владимировной! – обиделась Люська.

– А! Ну, если ты такая старая, то сходи глаз себе на жопу натяни, что ли! Между прочим, хорошее дело, вместо того, чтобы окружающих своими комплексами мучить.

– Ну, глаз-то я, допустим, натяну, куда надо, да рожать от этого лучше не стану!

– А ты сама рожать-то хочешь?

– Нет! Хватит, нарожалась! – Люська вспомнила, как рожала Ваньку и аж вспотела.

– Вот так и скажи, и нечего окружающим мозги пудрить! Себе-то хоть не ври. А то придумала – старая она, а ему дети нужны. Если б они ему нужны были, так они у него уже имелись, или ты б уже нянчила дитю, как миленькая! – Панкратьева от злости даже шваркнула чайником о плиту.

Люська задумалась, а ведь Анька-то, как всегда, права! Выходит, что она сама придумала себе, какую-то несуществующую реальность, сама в ней жила, да еще пыталась и Гвоздева туда перетащить. А все, оказывается, потому, что ей просто не хотелось рожать ребеночка, да плюс к этому комплексы по поводу возраста. Боялась, что рано или поздно Юра ее бросит. Семь лет разницы – это вам не хухры-мухры! Во как! Выходит, она сама боялась таких серьезных отношений с Гвоздевым, что вот взяла и разрушила их. Даже пургу какую-то придумала про то, что Юра на царя не похож. Конечно, не похож, ведь царь в представлении Люськи Закревской должен быть, как минимум, ее ровесником, а еще лучше, чтоб немного постарше был. Для солидности. Странная штука все-таки человеческая психология! Или это не человеческая, а именно женская? Не зря же в народе говорят, что баба дура не потому, что дура, а потому что баба!

Через Тимонина удалось выяснить, что Юра продал свою квартиру, ранее купленную ему хозяином компании, в которой они вместе с Тимониным работали, отдал хозяину все вырученные деньги, несмотря на то, что квартира к тому моменту стоила уже раза в три дороже, и отбыл в неизвестном направлении. Ходили слухи, что он закрепился в Москве, а потом и вовсе переехал то ли в Куала-Лумпур, то ли в Камбоджу. Самое странное во всем этом деле было то, что даже лучший друг Юры Гвоздева Виктор Иванович Тимонин ничего толком в поступке Юры не понял и никаких подробностей не знал.