Kitobni o'qish: «Национальный вопрос», sahifa 2
И в нашем с папой жилище за перекосившимися, потрескавшимися обоями, покрытыми пылью, виднелась старая дверь с трещинами и выемками от замков.
Я и прежде слышал разговоры, звуки фортепиано, фразы на иностранных языках. За забитой дверью находилось помещение, в котором дети кардиолога из соседней квартиры делали уроки.
Я понял, что с моим одноклассником разговаривал его отец. Сеньку, беззлобного, очень старательного, ребята любили. У нас с ним не было общих приятелей или интересов. Никаких эмоций он во мне не вызывал, кроме сочувствия мальчишке, которому приходилось часами высекать пальцами звуки из «скользкого» инструмента.
«Ты просто обязан учиться лучше всех в классе», – продолжилась тирада.
«Сенька должен быть умнее меня из-за того, что у него другая национальность?» – обиделся я, поднялся с дивана и хотел приняться за уроки. Выяснилось, что домашние задания не записаны в дневник, а дверь в коридор, где на стене висел телефон, закрыта. Мобильники еще не были в ходу.
До этого дня национальный вопрос никого не волновал в нашем классе, но одно исключение было: признанную звезду пятого «Б» звали Маша Манукян. Её папа, армянин, служил начальником милиции, его никто не видел в школе, и представлялся он ребятам свирепым кавказским Бармалеем в милицейской фуражке, а маму, блондинку с большими круглыми светлыми глазами, похожую на девушку с рекламы финского сыра, мы встречали часто. От неё Маша унаследовала нежные черты лица, а от отца – тёмные глаза, в длинных загибающихся ресницах, и жёсткие блестящие волосы. Должность папаши не позволяла вольностей или заигрываний с девочкой. Мальчишки, только, украдкой смотрели в сторону красавицы.
Теперь в моей голове к армянско-милицейской теме добавилась еврейская.
Когда мы с Сенькой встретились в проходе между партами, я, на всякий случай, дал ему под дых, не сильно, не как во дворе, когда дрался с достойным противником, он был на голову ниже и худее. Схватившись от боли или неожиданности за живот, Сеня резко наклонился вперёд и носом ударился о край парты, пошла кровь.
«В лицо не бил! Скажи им!» – нагло заявил я, когда медсестра выводила его из класса, держа около носа платок, наливавшийся красным.
«Я сам ударился», – подтвердил Семён.
Мне стало тошно, так поступать по понятиям компании, с которой тусовался, было «западло».
Вечером плохое настроение относительно собственной личности усугубил вчерашний голос за стенкой, который включился, как любопытная аудио передача.
«Ты должен уметь договариваться с людьми, мне всё равно, как этого добьёшься, но твоя задача не ссориться, не драться, а договориться».
Я сообразил, что речь шла о разбитом носе.
«Он, итак, ни с кем не ссорился, пока вы не выступили вчера с поучениями», – хотелось крикнуть в защиту Сеньки.
Однако, спокойная манера излагать мысли, уважение говорящим себя и своего сына заставило задуматься о том, что бывает другая жизнь, отличная от нашей с папой, и отношения – другие.
На следующий день в школе я пробубнил что-то про дурацкую шутку и предложил Сене влезть по лесам, их установили в соседнем переулке для ремонта фасада здания городской бани. В окно на третьем этаже можно подсмотреть, как моются женщины. Путь этот открыл парень старше нас по прозвищу Мартын, мой дворовый товарищ по сомнительным играм.
Сеня с радостью согласился, в тот день у него не было музыкальной школы.
Лазил он по лесам не так ловко, как мы, оглядывался по сторонам, смотрел не нарушает ли каких-нибудь правил. Я даже боялся, что свалится вниз.
Через запотевшее стекло мы увидели в душевых кабинах тёток, в основном, пожилых и некрасивых, но одна девочка с тёмными волосами заставила меня помечтать о Маше Манукян. Вдруг, появилась голая мокрая старуха с тазом и плеснула в нашу сторону мыльной пеной. Мы убежали.
– Тебе понравилось?
– Дааа, – ответил Сеня с придыханием, как человек, «познавший» жизнь с неведомой ему стороны.
Вечером я прислушивался, как они с отцом разбирали задачку по математике, решение которой для меня не представило трудностей.
«Посмотрим, кто из нас будет первым», – сказал себе.
