Kitobni o'qish: «Приключения Шоубиза»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Глава 1. Обо мне и не только

Я – «Шоубиз». Это мое «погоняло». Если перевести на нормальный человеческий язык – прозвище. Но нормального там, где я работаю, мало. Вернее, его там совсем нет. И поэтому «погоняло» – привычнее. Словечко, конечно, с душком, из криминального мира. Но на такие пустяки давно уже никто не обращает внимания – здесь есть деньги, и поэтому тут все сплошь криминальное. Специфика работы!

Я работаю в шоу-бизнесе с детства, с пятого класса, с того самого момента, когда меня на совете пионерского отряда единогласно выдвинули в культмассовый сектор. Тогда было модно занимать детей чем-нибудь полезным для общества. Нас всех поголовно разделили на «сектора», чтобы мы занимались делом и не болтались по улицам после уроков. Пятерых девчонок выдвинули в санитарное звено, и они гордо носили дурацкие белые шапочки с красными крестиками на лбу. Моего соседа по парте выбрали старостой, и я его сразу же люто возненавидел. Я вообще с детства недолюбливал любое начальство. Кого-то назначили помогать двоечникам. А мне повезло – на меня возложили ответственность за культуру нашего класса. Это было что-то вроде общественной нагрузки, и я не возражал. Я же не знал тогда, что это и есть «шоу-бизнес»!

Вот тогда-то я впервые и занялся организацией концертов. Разных: и к Первому Мая, и к 7 ноября, и даже ко Дню Космонавтики.

К очередному празднику я собирал школьные таланты, сгонял их за кулисы актового зала и начинал священнодействовать. Артисты, запуганные нашей бальзаковского возраста пионервожатой, смиренно толпились за сценой, кротко вздыхая и безропотно исполняя любое мое желание. Пионервожатая периодически возникала из ниоткуда, стремительно совершала облет сцены, окидывая всех взглядом гордой, но потрепанной жизнью орлицы, и снова куда-то исчезала, унося с собой ощущение ужаса, вызванного ее появлением.

Я же чувствовал себя восточным набобом, наслаждаясь неожиданно свалившейся на меня безграничной властью и полной свободой творчества. Я неторопливо, смакуя, словно маститый режиссер, отсматривал и перетасовывал концертные номера, выстраивал их на разные лады, шлифуя и располагая в наиболее выигрышном порядке, пока не получалось, по моему мнению, зрелищно и без единой зацепки и недосказанности. Концерт должен был катиться гладко, без остановок и шероховатостей, словно колеса локомотива по ровным рельсам. Это было похоже на решение детской головоломки, и мне очень нравилось это занятие. В концерт нужно было впихнуть певцов, танцоров, гимнастку, фокусника, дрессировщика домашней крысы и еще неизвестно кого – в общем, все, что подвернется под руку. Я старался, чтобы было красиво и стройно. А если повезет – даже грандиозно! Я называл это «собрать винегрет». У меня здорово получалось. Я всегда точно знал, кого за кем нужно поставить, чтобы получился классный концерт. Не хуже, чем по телевизору.

С тех пор прошло много лет. Вы не поверите, но сейчас я занимаюсь тем же самым. Только в моей взрослой жизни такие концерты называются «сборная солянка». Странно, почему такие кухонные термины? Может, оттого, что это кормит?

Меня иногда громко именуют продюсером. Но это не так. Продюсер – это тот, кто делает звезд. Он их либо находит, либо они приходят к нему сами с чемоданом денег. А лучше с двумя. И тогда в скором времени из простого человека вдруг нежданно-негаданно получается новая звезда.

У продюсера много головных болей, связанных с его подопечными. Я же выбираю себе из всего имеющегося ассортимента головных болей только некоторые, по своему вкусу.

И поэтому я звезд не делаю, мои обязанности намного скромнее продюсерских – я их «катаю», то есть, по их просьбе вожу на гастроли, устраиваю для них всякие шабашки, корпоративы, междусобойчики и прочую ежедневную эстрадную мишуру. По случаю, когда попросят – я делаю выстройки концертных программ, то есть, режиссирую их, пишу сценарии, монологи и прочую эстрадную текучку, иногда я даже конферирую свои и чужие концерты. За это тоже неплохо платят, но чаще я просто концертный директор.

Однажды меня назвали «музыкальным директором». Я тоже не возражал. Некоторым больше нравится называть меня арт-директором, но принципиальной разницы я не вижу, поскольку не знаю, чем именно различаются функциональные обязанности этих профессий. Подозреваю, что этого не знает никто. Только арт-директор звучит покрасивее. Вот и вся разница.

И вообще, я – вольный стрелок и очень дорожу своей свободой. Во всех доступных мне смыслах.

У меня много забот. Одна из них – звездные райдеры. Это списки их прихотей, без которых звезды ни за что не соглашаются оторвать от диванов свои звездные попки.

Например, в райдер может входить следующее пожелание: «А у моего мопсика будет отдельный туалетик с розовым унитазиком? Нет? Фи-и-и! Тогда я выступать в концерте отказываюсь!!!»

Или: «А в холодильник обязательно положите ровно один килограмм нежно-фиолетового льда. Смотрите, не перепутайте – ровно один килограмм – я взвешу. По фэн-шую мне больше нельзя. Обожаю коктейли со льдом! Да, и не забудьте порезать лед ромбиками, так он вкуснее».

Вы думаете, это шуточки? Вы сильно ошибаетесь! Моя задача – как можно быстрее оборудовать розовый унитазик для мерзкого избалованного пса, которого я уже тихо ненавижу, даже не увидев его ни разу в своей жизни. После этого надо где-то добыть пищевой краситель и срочно покрасить лед в фиолетовый цвет – в соответствии с пожеланиями очередной гастролирующей звезды.

Но я люблю свою работу, и обычно все заканчивается хорошо.

В общем, я – разновидность коммивояжера, и мой товар – звезды.

Сейчас я торчу за кулисами среднестатистического ДК образца позднего соцреализма и жду артиста. Все уже на месте, а эта сволочь, пользуясь своим звездным статусом, капризничает.

Звезды все капризничают, но среди них есть вменяемые, полувменяемые и невменяемые вовсе. Вменяемые звезды очень похожи на обыкновенных граждан, и от них обычно не бывает никаких неприятностей. Но это большая редкость, скорее, вымирающий вид. Лично мне такие уже давно не встречались.

Полувменяемые – это стандартный вид звезды. Они в обычной жизни стараются вести себя нормально, но получается это не всегда и не у всех. На концертах они иногда капризничают, просят чего-то несбыточного, но хорошо поддаются внушению спокойным ровным голосом, быстро успокаиваются и забывают о своих дурацких просьбах. О них могу сказать только одно – как повезет.

Самый страшный вид звезд – это невменяемые. Они ничего никогда и ни от кого не хотят слушать, поступают только так, как им нравится, не поддаются никаким увещеваниям, и их любимое развлечение – издеваться над организатором концерта, то есть, надо мной. Я бы их всех с удовольствием поубивал – иногда они доводят меня своими идиотскими капризами до точки кипения. Но, к моему большому сожалению, не могу – они мои главные кормильцы.

Я давно заметил странную закономерность: чем стервознее звезда, тем больше ее любит публика. Эта любовь возрастает в геометрической прогрессии, когда звезда совсем сатанеет, становясь не просто стервозной, а превращаясь в настоящее исчадие ада. Вот тогда градус любви к звезде находится в апогее – публика стадами ломится на ее концерты.

Если бы я был физиком, то, вероятно, попытался бы вычислить эту закономерность. Но я не физик, и мне, в общем-то, пополам.

Также звезды бывают крупными и мелкими. Крупные обычно талантливы. Хотя встречаются и исключения. Мелкие – это те, которые еще только рвутся в крупные. Но пока не хватает денег. Попадаются и совсем бездарности, и таких – большинство.

Но всех их – стервозных и не очень, мелких и крупных, – любит зритель, который с удовольствием платит деньги за своих любимчиков. А зритель для шоу-бизнеса – это и есть господь бог. Все здесь – только для него, и чего бы он не пожелал, это тут же будет исполнено!

Итак, я переминаюсь с ноги на ногу за кулисами ДК – ДК так себе, средней руки – и нервно смотрю на часы. Стрелка делает оборот за оборотом, но ничего не происходит, и я гвоздем торчу здесь уже целый час. Все понятно – «саунд-чек» летит к черту, и распеваться и настраивать аппаратуру сегодня никто не будет. Значит, звезда намерена поразить своих фанатов первоклассной «фанерой».

Вы не подумайте, что я сейчас разговариваю на языке давно вымерших индейских племен. Совсем нет. «Фанера» – это плюсовая фонограмма. Это когда и музыка и голос заранее записаны на диск, и артист просто открывает рот, имитируя на сцене бурную певческую деятельность. Всю эту шарашку зритель слушает в зрительном зале точно так же, как мог бы слушать, не выходя из своей квартиры, например, свежекупленный музыкальный альбом, вставив его в магнитофон.

Артисты часто поют под «фанеру» по разным причинам. Иногда артист просто не в голосе, иногда сама площадка – например, стадион – просто не может быть озвучена из-за грандиозности своих размеров. Если, конечно, на стадионе случайно не завалялась сотня-другая приличных музыкальных колонок, а без этой кучи аппаратуры голос артиста будет звучать как одинокий уносимый ветром стон, сколько бы артист не надрывался в микрофон. А зритель будет недоумевать – куда же подевалась знаменитая мощь и богатство привычного голоса? Поверьте, уж я-то знаю!

Иногда все же на концерте исполнитель поет сам, и тогда это настоящий живой звук. Это случается, если все сошлось: артист в порядке, аппаратура не подвела, и вообще всем просто охота поработать!

Но это бывает редко, потому что под «фанеру» петь не просто удобнее. «Фанеру» легче записывать телевизионщикам, и это они виноваты, что вся эстрада теперь без зазрения совести гонит эту самую «фанеру». Телевизионщиков, конечно, жалко – на них всех собак повесили, а им работать надо. Артисты же народ ленивый и избалованный, и им иногда просто неохота лишний раз самостоятельно рот открыть. Вот и привыкли. Некоторые так насобачились, что отличить «фанеру» от живого звука может только специалист.

«Саундчек» – это время перед концертом, когда в зале еще нет публики, а артист может спокойно попробовать аппаратуру и настроить звук. Вы даже не представляете, насколько это важно! Ведь главный признак артиста – это то, как он звучит. Зритель часто узнает своего артиста только по этому признаку. А чтобы этот признак соблюсти, есть в зале человек, от которого на концерте зависит всё. Или почти всё. Этот человек – звукооператор.

Звукооператоры – отдельное племя, и оно живет вне нашей цивилизации. Среди них есть «прекрасные уши», а есть «Пьеры Безуховы» – это те, кто делает вместо музыки «ведро». «Ведро» – это мой личный термин, так я называю некачественный звук. Чтобы сделать «ведро», совсем не обязательно быть плохим звукооператором. «Ведро» – это иногда главное развлечение на концерте вполне хорошего «звукача». Почему они так развлекаются, известно только одному господу богу.

Если же у артиста заведомо плохие отношения со звукооператором, то тот обязательно подложит всем нам жирную свинью, накрутив артисту на пульте «ведро». Сделать это при помощи современной аппаратуры для хорошего звукооператора – плевое дело! Такая ситуация на концерте для артиста – страшный сон! Из усилителей летит к зрителю черт знает что вместо музыки. А артисту – хоть плачь! Не узнаёт артист свой голос, и бороться ему с микрофоном весь концерт, как пить дать! И не факт, что сможет побороть. И где здесь тогда искусство?

А «звукачи» – пакостники такие – даже иногда спорят между собой на деньги, поборет артист микрофон или нет. Спокойненько так заключают пари и ждут, чем все закончится.

И зритель всё это будет слушать, весь концерт ломая голову, почему это сегодня «Бэкстрит бойз» звучат как ансамбль «Пьяные коты» из города Нижнеплюйска?

Заботливый продюсер или директор придет на помощь артисту и быстро разберется с таким «звукачом». А чего с ним долго разбираться, дать ему немного денег, и он будет как шелковый! Можно, конечно, не давать денег, а дать в глаз. Но это не наши методы.

Есть среди «звукачей» и настоящие волшебники. Эти накручивают свой огромный, размером с легковой автомобиль, пульт с такой точностью, что голос у артиста словно бы начинает жить самостоятельной жизнью, отдельно от него. И порхают тогда нотки по залу, как маленькие птички-колибри. Я тысячу раз это видел собственными глазами! Вот что такое хороший звукооператор.

Мое ожидание переваливает уже за полтора часа.

Вот сволочь!

Мне на сегодня достался самый паршивый «звездный вариант» – номер три, полный «невменяшка», и я пью валидол. Через полчаса от валидола у меня разболелась голова. Я опытный «шоубиз», у меня всегда с собой аптечка. Там таблетки на все случаи жизни. Я выуживаю из аптечки цитрамон – от головы – и иду в сторону гримерок в поисках стакана воды.

За кулисами, на полу, уютно расположившись между сваленными в кучу гитарными кофрами и двумя зачехленными концертными роялями, репетирует рок-группа. Так, не в полную силу, потихоньку бренчат струнами. Они до этого репетировали на сцене, но скоро начнется концерт, и рокеров со сцены согнали. Рокеры в этом концерте не запланированы, но уходить им из ДК неохота, а может, некуда. Вот и сидят они на полу, привалившись к рояльным ножкам, и потихоньку наигрывают какую-то лабуду. Я подхожу к ним с вопросом, нет ли у них стакана воды.

– Не-а, чувак, нету. Есть стакан коньяку. Можем предложить.

Я соглашаюсь и запиваю цитрамон двумя глотками коньяка. Больше нельзя – мне еще работать!

Прошло уже около двух часов. До концерта каких-то сорок минут, а грёбаная звезда все не едет.

Через десять минут коньяк вступает в реакцию с цитрамоном, и мне становится поровну весь мир. Вместе со звездой. Голова, наконец, перестает раскалываться от неминуемого нервного стресса, и я прихожу к благодушному заключению, что и фиг с ним. Не приедет – ему же хуже. Обойдемся! И сэкономим! Тем более, что его гонорар в белом конверте мирно лежит у меня в кармане. А зритель? А что зритель. Он, как и положено дисциплинированному богу, уже давно привык, что его периодически «кидают», и если на афише значится имя какой-нибудь знаменитости, то совсем не обязательно вам эту знаменитость покажут. По разным, иногда совершенно не зависящим ни от чего причинам.

Случаи бывают разные. Часто звезда и рада бы на эту сцену выйти, но пока она до нее доберется, неизвестно, что может с ней, со звездой, приключиться. Например, может случайно «нализаться» в лимузине. А что, вполне рядовой случай. В пробке-то скучно стоять, вот и займет себя человек на досуге небольшой бутылочкой коньячка, не книжки же ему читать, в самом деле!

Вдруг раздается телефонный звонок. Мой цитрамон, смешанный с коньяком и валидолом дал неплохой результат. У меня прекрасное настроение и я бодрым голосом ору в телефон:

– Алле! Что? Не слышу! А, это ты. Привет. Где тебя носит? Опаздываешь? Я заметил. Уважительная причина? Это какая же? Будильник не зазвонил? Ага. Ты еще скажи, что троллейбус сломался. Какой троллейбус? Синенький такой. Ладно. Жду. Давай.

Я как в воду глядел! Звезда в «ауте». Несет какой-то бред про будильник и думает, что эта сорокалетняя лапша мирно пристроится у меня на ушах. Ладно. Слава богу, хоть прорезался. В принципе, ничего страшного. Звезда минут через двадцать будет здесь, ее выход в конце программы, а это еще добрых два часа. Успеет проспаться. Так что все в норме, можно начинать. Занавес!

Глава 2. Концерт

Концерт спокойно катится своим чередом уже около часа. Артисты дисциплинированно подъезжают к оговоренному заранее времени и мирно выходят на сцену. Отработав, они так же мирно забирают свой гонорар и укатывают на следующее в их списке мероприятие. А моего «звездуна» по-прежнему как не было, так и нет. Похоже, уже и не будет. Его мобильник последние минут двадцать сообщает мне, что абонент временно недоступен. Видимо, алкоголь сработал как снотворное – в лимузине тепло, вот артиста и «растащило». Скорее всего, мобильник мешал ему спать, и он его просто выключил. А шофер лимузина боится шефа разбудить – звезды, они спросонок буйные, могут ненароком и пришибить. Или уволить. А это еще хуже. Небось, припарковался сейчас где-нибудь неподалеку в закоулке и ждет, пока хозяин проспится.

Я вспоминаю про зрителей, и мне становится немного не по себе. Господи, пронеси! С удовольствием вслух ругаю «звездуна» последними словами и чувствую облегчение. Сволочь! О чем он думает? На афишах его имя набрано буквами размером со среднюю кошку! И ничего уже нельзя поменять!

Я бегаю по тесному закулисью и дико нервничаю. Мне надо чем-то или кем-то заткнуть внезапно образовавшуюся в программе жирную дыру. Чертов «звездун»!

Я грызу ногти и потом принимаюсь обгладывать все, что идет за ногтями. Средненький концерт должен длиться часа два, лучше, три. Народ купил билеты и мечтает о зрелищах. Если зрелище продлится меньше, чем кино про Гарри Поттера, меня никто не поймет. А возвращать деньги очень не хочется. Поэтому я нервничаю. Уже почти все артисты отработали свои треки, а надо продержаться еще хотя бы минут сорок.

Я горестно вздыхаю и прислушиваюсь. На сцене конферансье веселит зрителей какими-то бородатыми анекдотами, и из зала доносятся беспорядочные взрывы хохота. Слава богу! Еще не все потеряно. «Думай, думай», – подстегивает меня нехорошая мысль о возможных неприятностях.

Я затравленно оглядываюсь по сторонам, но никого, кроме потихоньку бренчащих на гитарах рокеров за кулисами нет. Набрав в легкие побольше воздуха я направляюсь к ним.

– Мужики, выручайте. Понимаете, концерт надо бы продолжить, а у меня уже артисты кончаются. – Я по-детски переминаюсь с ноги на ногу, словно хочу в туалет по-маленькому. А мне от всех этих треволнений на нервной почве и вправду туда очень хочется. Но пока некогда – я на работе.

Рокеры не отрываясь от своих гитар неторопливо закуривают длинные вонючие сигары, о чем-то лениво переговариваются и только потом замечают меня. Они смотрят на меня снизу вверх, но мне кажется, что это я сижу на полу, а они возвышаются надо мной как Тибет. В их взглядах я улавливаю сочувствие. Я повторяю свою попытку.

– Мужики, выру…

– Да слышали уже, – волосатый рокер в несвежей бандане, завязанной у него на шее, негромко рыкнул в мою сторону. – Ты вообще как себе это представляешь? – он аккуратно выпустил в меня несколько смачных сизых колец, которые нехотя оторвались от сигары и, покружив перед моим носом, уплыли в свободный полет. – Мы же – рокеры. А народ сегодня на «попсу» привалил». – И волосатый сделал лицо, как у папы, который делает ласковое внушение сыну-двоечнику. Но мне нужны были артисты, и я не унимался:

– Какая разница! – воскликнул я и осекся, поняв, что это была моя стратегическая ошибка – рокеры по определению ненавидят «попсу». Волосатик, а за ним и все остальные выразительно переглянулись и, потеряв ко мне всякий интерес, склонились над гитарами. Через минуту они снова ушли в себя, став безучастными ко всему остальному миру. Немного послушав их беспорядочное бренчание и поняв, что этот раунд я проиграл, я поплелся в сторону сцены. Там концерт был в полном разгаре. Теперь по сцене прыгала четверка неопределенного возраста девчонок, объединенных звучным названием «Цветные спички». Возраст их скрывал густой слой косметики. Это были классические «поющие трусы» – их через меня проходит каждый день с десяток. Как ни странно, самые настырные из них обычно выбиваются в люди. Но таких мало, как и в любой другой профессии.

Именно этих «Спичек» мне когда-то навязал один мой приятель, большой любитель женского пола. Видимо, при знакомстве он наобещал девчонкам с три короба, а потом, чтобы не возиться, просто пристроил их ко мне. А мне их всегда жалко – пусть поют. Потом замуж выскочат, будет не до песен. Я нашел «трусам» персонального руководителя и сбагрил девчонок на его попечение. Он был лысый, почти альтруист, и его звали Гоша. Я знал его тысячу лет. Он любил повозиться с начинающими певичками, надеясь, что хоть на этот раз из них выйдет толк. Это был уже седьмой состав «Цветных спичек».

Музыка грохотала, как ночной локомотив на мосту. Я стоял в кулисах, и вдруг мне в голову пришла идея. Я поманил пальцем одну из певичек, и она, заметив мой жест, активно задвигала попкой в мою сторону. Оказавшись недалеко от меня, она, продолжая ритмично двигаться в такт словам и музыке, пропела:

– Что вы хотите?

Со стороны даже не было заметно, что она со мной разговаривает.

– Вы можете еще поработать? – прокричал я, пытаясь переорать музыку. Певичка сделала танцевальное «па» и заскочила в кулисы.

– Нет. У нас больше репертуара нет. У нас всего четыре песенки, – срываясь на ультразвук, пропищала она, стараясь перекрыть своим тщедушным голоском гремящие звуки сцены. Ее испуганные глазки захлопали наклеенными ресницами. Я разочарованно кивнул. Певичка, помедлив еще пару секунд и поняв, что мне от нее больше ничего не нужно, натянула на лицо улыбку до ушей и упорхнула на сцену. Ее отсутствия, похоже, там никто не заметил.

Я снова нервно забегал по крохотному пятачку ДКашного закулисья. Мне ничего не оставалось делать, как обратиться к единственному безотказному средству. Приняв решение, я тяжело вздохнул и снова двинулся в сторону рокеров. Они так же невозмутимо сидели на полу, дергая за струны гитары и не обращая внимания на орущую и грохочущую сцену.

– Я хорошо заплачу, – проорал я волосатому прямо в ухо. Тот поднял на меня невозмутимый взгляд и спокойно спросил:

– Сколько? – я прочел вопрос по его губам.

– Двести, и работаете час, – проорал я в ответ.

– Триста, – показал он три пальца.

– Хорошо, договорились, – кивнул я и полез в карман за авансом. Особо кочевряжиться мне было не с руки. Да и мой бюджет вполне вписывался в новую схему концерта. Я серьезно сэкономил на «звездуне» – его гонорар, который я заблаговременно забрал в дирекции ДК, лежал у меня в кармане, и теперь я мог распоряжаться им на свое усмотрение. Зал сегодня был битком, и мне оставалось только как-то умудриться успокоить зрителей. Конечно, такой наглости, как подмена артиста, они от меня никак не ожидали, и мог разразиться грандиозный скандал. Но надо было любой ценой спасать ситуацию. Если все обойдется, то я еще и заработаю на этом засранце!

Разыскав за сценой слегка нетрезвого конферансье, я сообщил ему об изменениях в программе. Он тут же протрезвел, и глаза его стали абсолютно круглыми как новогодние елочные шары:

– Рокеры? Да вы что! А где этот, на которого народ пришел?

– Этого не будет, – коротко ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Понял. Не вопрос! – конферансье был опытный. – Как объявлять будем? – живо поинтересовался он.

– Да наплети что-нибудь про лауреатов. Какой там недавно конкурс был в Европе? Я не помню. Я в роке слабоват, – пожаловался я. Конферансье сделал понимающее лицо.

– Не переживай. Чё-нибудь слепим. Великобритания подойдет?

Я кивнул:

– Валяй!

Сцена, наконец, заткнулась. «Трусы», весело вереща, стайкой убежали в гримерку. Зато зал, разогретый «цветными трусами» ожил не на шутку. Свист и крики, доносившиеся оттуда, говорили мне, что публика готова ко встрече с кумиром. Толпа ждала зрелища и жаждала любимых песен. Я поежился и тоскливо посмотрел в сторону рокеров. Что же сейчас будет? Этого не мог предсказать никто.

Рокеры привычно поволокли на сцену свои тяжеленные мониторы. Одновременно с ними на сцену выскочил радостно улыбающийся конферансье и, не обращая никакого внимания на флегматичных рокеров, воскликнул:

– Друзья! Начинаем второе отделение нашего концерта, – я услышал его чрезвычайно профессиональный голос, от которого за версту несло искусственным энтузиазмом. – Сейчас перед вами выступят лауреаты двенадцатого международного ливерпульского фестиваля рок– и поп-коллективов. Встречайте!

Рокеры застыли посреди сцены, словно их остановил стоп-кадр. Они ошалело провожали взглядами резво скачущего подальше от сцены конферансье, не понимая, кого именно сейчас объявил этот веселый румяный человек. Мгновенно сориентировавшись, я подхватил ситуацию. Высунувшись из кулис, я заорал страшным шепотом:

– Это вас объявили, вас! Начинайте! – И активно замахал руками, делая знаки, что, мол, можно приступать к музыке. Рокеры, поняв, что все в порядке, оттаяли и снова как ни в чем не бывало принялись загромождать сцену своей аппаратурой.

В зале воцарилась подозрительная тишина. Видимо, зритель пытался переварить полученную информацию. Кое-кто уже почувствовал подвох, но еще не вполне осознал, где он закопан.

Срочная замена артиста – вещь нетривиальная и не часто встречающаяся. И поэтому требуется некоторое время, чтобы люди поняли, что вместо приятной для слуха незатейливой попсовой мелодии сейчас на их барабанные перепонки обрушится настоящая Ниагара звуков. Такую замену не каждый в состоянии осознать до конца, пока это не произойдет наяву. Тишина в зале становилась назойливой. Это был плохой знак. Рокеры тем временем закончили с аппаратурой и теперь настраивались. Нестройные аккорды вывели публику из ступора.

– Попсу давай! – послышались робкие возгласы с задних рядов. Но рокеры наконец настроились и грянули. Робкие возгласы утонули в грандиозных вибрациях, и зал снова впал в транс. Еще с минуту понаблюдав в щелочку кулис за сценой и залом и на глаз определив, что прямо сейчас революций никто устраивать не собирается, я легко вздохнул и улыбнулся. Фух, кажется пронесло! Моя работа на сегодня окончена, и в принципе, если не сильно придираться, то сойдет. Я не стал больше дожидаться неизвестности и неприятностей и быстрыми шагами пошел прочь от темного пыльного закулисья.