Kitobni o'qish: «Нарцисс без маски»

Вступление

О чём эта книга:

О «фоновой поломке», стойком ощущении собственной неправильности и путях её распознавания.

О депрессии, тревоге, РПП, стыде и механизмах ухода (еда, игры, избегание людей).

О школьном буллинге и его отголосках во взрослой жизни.

О внутреннем критике, обесценивании и погоне за идеальностью.

О семейных сценариях: контролирующей «любви», поздней сепарации и попытках восстановить контакт с отцом.

Об уязвимом нарциссизме как способе самосохранения, а не ярлыке.

О боли, горе и вине, о том, как с ними быть.

О возвращении чувств через простые практики: плач, тишину, прогулки, игрушку «якорь», честные разговоры.

О терапии, спорте, еде и других способах справляться: что помогло, а что нет.

О границах, внутренней опоре и выборе жить без маски.

Здесь нет инструкций «как надо». Это личный опыт и честный рассказ.

Я расскажу о собственных переживаниях, о том, что терзало меня всю жизнь. А что-то до сих пор продолжает терзать. Я всё ещё ищу ответы. Эта книга не про успех. Не про советы, не про путь миллионера и не про инструкцию, как построить свою судьбу.

Возможно, некоторые мои выводы или откровения окажутся вам близки. Я буду максимально честен, в первую очередь перед самим собой.

Собственно, книга о моём опыте. Может быть, он покажется вам знакомым, и мы вместе подойдём к каким-то решениям. У каждого своим путём. Я откровенно и без прикрас расскажу о своих страхах, комплексах и попытках справиться с ними: секс, лишний вес, боязнь людей, коммуникации, десять лет депрессии. Это лишь часть моей истории.

Меня зовут Илья. Приятно познакомиться. На момент написания мне тридцать. За спиной годы в Китае, лишний вес, срывы, выгорание, обучение, своё дело и очень много попыток «быть лучше».

Если после прочтения вы захотите поделиться мыслями, буду признателен за любую обратную связь. Это мой первый писательский опыт. И я искренне надеюсь, что эта книга найдёт отклик в вашей душе.

Эта книга писалась в разное время. Первые главы из боли и тумана. Последние из тишины, в которой начала звучать правда. Если вам покажется, что стиль вдруг меняется, это не редактура. Это взросление.

Часть 1. 2023–2024 годы

Главы 1–14.

Это текст мужчины, который ещё не знал, как говорить.

Он пытался быть сильным, быть хорошим, быть «собранным».

Здесь есть поиск, страхи, стремление всё объяснить.

Но в этом искреннем беспорядке уже жил я настоящий.

Глава 1. Начало

Детство и школьные годы

Мои родители развелись, когда мне был всего один год. Как это часто бывает, я остался жить с мамой. Отец изредка появлялся, но не участвовал ни в воспитании, ни в жизни. Был, но будто бы на фоне. Мама же была сильной, с жёстким характером, всегда точно знала, что и как нужно делать. Классическая история про «отцов и детей» в моём случае стала историей «матери и сына».

Не могу сказать, что моё детство было ужасным. Да, может быть, мы и были бедны в самом раннем возрасте, но в целом жизнь была нормальной, просто с вызовами. Особенно в школе.

Моё появление на свет вообще было под вопросом: родился на восьмом месяце, весил 1 кг 400 г, и врачи говорили маме, что я не выживу. Но, видимо, я не собирался сдаваться. Через пару дней меня отдали маме со словами: «Заберите его, он съел всё, что у нас было!».

Я быстро набрал вес, даже больше, чем было нужно.

Когда я был совсем маленьким, я обожал ползать по дому с отвёрткой и разбирать всё, что видел: розетки, утюги, мебель… Позже я начал разбирать и самого себя, уже с психоаналитиком. Но это отступление.

У кого-то детский сад: веселье, друзья, игрушки. Для меня это было первое столкновение с жёстким социумом. Я с ранних лет был уверен: мои чувства только мои. Никто не поможет. Говорить бессмысленно. Там был один мальчик, который позже станет одной из причин моей десятилетней депрессии. Он издевался надо мной. Помню, как меня однажды поставили в угол. Он подошёл ко мне с ремнём и начал бить. С ним были другие дети.

Я не жаловался. Никому. Ни воспитателям, ни родителям. Когда я позже спрашивал у мамы про тот период, она вспоминала только одно: «У тебя была истерика каждый раз, когда надо было идти в сад».

Да, у неё, наверное, не было другого выхода. Но если ваш ребёнок в слезах просит не ходить в сад или школу, обратите внимание. Возможно, он просто такой же молчун, как и я.

Потом началась школа. И, как назло, я попал в один класс с тем самым мальчиком. Он продолжил свои издёвки. Несмотря на мой рост и телосложение (сейчас я 183 см и 92 кг), в детстве я не мог дать отпор. У меня мягкий характер. Я не злился, даже в драках. Но после каждой из них ненавидел себя. А драки были часто. И всегда публично. Толпа, свидетели, улюлюканье – ведь толпе всегда подавай хлеба и зрелищ.

Я почти не помню первые семь лет школы. Зато восьмой и девятый как будто выгравированы в памяти. Практически каждый день нападки, оскорбления, обзывания. Тот парень собирал компанию, чтобы унижать. Один из «эпизодов» моей счастливой жизни в школе: они шли за мной от школы до дома, пинали по спине. Человек пять-шесть. Я потерял по дороге кроссовок. Пришёл домой, а моя самооценка проваливалась всё ниже, а ненависть к себе только росла.

Иногда я давал отпор, наносил удар первым или отвечал на удар, а после школы всё равно получал по голове. Так продолжалось довольно долго.

Но, повторюсь, все свои переживания, обиды и страхи я держал в себе. Только спустя десять лет я впервые задал себе вопрос: почему я тогда не мог просто сказать маме или родным: «Давайте сменим школу. Я больше не могу там находиться»? Ответ оказался простым: либо они не вызывали у меня доверия, либо я сам не умел доверять.

Итак, если тебе сейчас пятнадцать и у тебя проблемы в школе, попробуй поговорить с родителями. Да, тебе страшно. Ты взрослый/взрослая, тебе кажется, что справишься сам(а). Но поверь: сменить класс или школу, пойти в спортивную секцию намного легче, чем потом десять лет быть в депрессии и платить психологам. Поверь мне на слово. Хоть мы и не знакомы лично. А если сомневаешься, просто перечитай, к чему привело моё молчание.

И сам реши: точно ли оно того стоило?

Последствия

Каждый день после школы я возвращался домой, и моим любимым занятием были компьютерные игры и еда.

Я набирал лишний вес, не общался с девушками, у меня не было друзей, не было половой жизни, не было интересов. Я максимально погружался в виртуальный мир. Сейчас я понимаю: игры были способом уйти от реальности.

Каждый вечер, ложась в кровать, я мечтал не проснуться. Я желал смерти себе и тем, кто издевался надо мной. Это началось в 14–15 лет. Я не мог уснуть, ложился поздно. Еда стала утешением, а игры – способом почувствовать хоть какую-то свободу. Хоть какие-то «достижения». Пусть и не в реальной жизни. Но утром всё начиналось заново.

Я вставал, собирался и шёл в школу. По дороге думал: будет ли сегодня драка? Будет ли кто-то снова унижать меня – из учеников или из учителей?

Помню учительницу биологии. Периодически она отпускала язвительные, унизительные комментарии в мой адрес. Видимо, для кого-то вытереть ноги о подростка – это признак взрослости. Хотя, насколько помню, повода я ей не давал, всегда был вежлив с учителями.

Если подытожить, последствия моего молчания в детском саду и школе – это:

• начало настоящего невроза (или депрессии);

• расстройство пищевого поведения;

• зависимость от компьютерных игр;

• суицидальные мысли.

Они раскачивали моё и без того шаткое состояние. Нет, я не планировал умирать. Но эти мысли выжигали душу и мою «кукушку». Надеюсь, тебе не придётся проходить через это на своей шкуре.

Если ты подросток и какой-то учитель тебя унижает, поговори с родными. Узнай, в чём причина. Никто на планете Земля, даже твои родители, не имеет права тебя оскорблять, подавлять, унижать. Это не норма. Не позволяй никому ставить себя выше тебя.

Лицей

После девятого класса я перевёлся, если не ошибаюсь, по инициативе мамы, в Евро-Азиатский лицей. Она тогда работала на двух, а иногда и на трёх работах и смогла реализовать эту идею.

Фишкой лицея были иностранные языки. Английский был обязательным, а второй можно было выбрать. Я подумал: с одной стороны, китайский – единственный язык, который может действительно пригодиться; с другой – выберу его просто по приколу. Остальные варианты не цепляли. Так в моей жизни появился китайский язык. Забегая вперёд, именно благодаря этому решению я позже уеду в Китай на семь лет.

Раз уж речь зашла про языки, моя мама всегда мечтала выучить английский. То ли не получалось, то ли не хватало времени или сил. В итоге миссия по его изучению легла на меня.

Со мной делали всё, чтобы я его выучил: меня отправляли к репетиторам, заставляли учить, «мягко» говоря, ругали. Это стало главной задачей, но, признаться честно, я никогда не хотел его учить.

Хотя сейчас благодарен, что знаю язык, он пригодился.

Но суть в другом: спустя примерно десять лет мама призналась – английский хотела выучить она, не я. И просто вложила в меня своё желание. Так взрослые часто через детей воплощают свои нереализованные мечты. Я не психолог, оценок давать не буду, просто факт.

Теперь к интересному. В лицее была совсем другая «публика». Много детей из обеспеченных семей. Люди были спокойнее, в разы адекватнее, чем в моей школе. Но всё это уже не имело значения: внутри меня бушевал хаос. Я окончательно замкнулся.

Даже в новой обстановке, среди новых людей, я продолжал ненавидеть себя. За внешность. За лишний вес. За то, как выгляжу. За то, что боюсь заговорить с кем-то. В голове круглосуточно работала лавка самокритики. А внутренний критик только и делал, что выбирал оттуда формулировки покруче: «Ты ужасен. Ты урод. Ты придурок». И с матами, конечно. Это стала моя ежедневная мантра.

Я боялся ошибиться. Боялся сказать своё мнение. Считал, что нужно соглашаться с людьми, чтобы не вызвать конфликт. Всё, что бы я ни сделал или ни сказал, внутри всегда звучал приговор. Поэтому я мечтал только об одном: дожить до конца дня, вернуться домой, включить компьютер, наесться и исчезнуть.

Позже к этому добавились порнография и очень частая мастурбация. Возможно, это был способ избегать женского пола или хотя бы хоть как-то снимать стресс.

Мама

Интересно: если бы кто-то из моей семьи услышал, что я хочу написать стихотворение или книгу, скорее всего, меня бы не поддержали. Не хочу сказать, что моя семья плохая. Видимо, их «так воспитали». У нас не принято проявлять эмоции, обниматься, говорить комплименты или слова поддержки. А вот накидать по голове или раскритиковать – пожалуйста. Тут у нас целая лавочка, выбирай, с чего начать.

Наши с мамой отношения всегда были непростыми. Мы много ругались. Особенно в подростковом возрасте: тогда она практически всё время работала. Нет, чёртовски много работала, чтобы обеспечить нас. Без поддержки, сама. Это выработало в ней железный характер, внутреннюю силу.

А вот у меня дела шли похуже. Я уже тогда начал обесценивать себя, сомневаться в каждом своём шаге. А дома дополнительное давление: «ты должен это», «ты обязан то». Именно это постепенно отучило меня слушать себя. Я всё больше полагался на мнение мамы. Бежал к ней за советом, потому что боялся ошибиться. Поэтому сепарация у меня произошла куда позже, чем у «нормальных детей».

Мама ставила во главу угла одно: деньги, выживание, стабильность. А эмоции, похвала, признание были под запретом. Тут никто не виноват. Я просто делюсь последствиями, вдруг это кому-то откликнется.

Если коротко: мама занималась гиперопекой, а я выбрал путь несамостоятельного парня. Я сомневался вообще в любом выборе. Даже футболку боялся купить: «а вдруг не ту?» Тема «правильно–неправильно» стала моим внутренним камертоном.

Кстати, интересный момент: я узнал это от психоаналитика. Когда родители игнорируют желания ребёнка, его мнение, его мечты, ребёнок вырастает, не слыша себя. Он не понимает, чего хочет, не чувствует, куда ему идти. Теряется внутренний голос. Это и мой случай. Мне тридцать, и я до сих пор учусь слушать себя, осознавать свои желания. Возможно, именно поэтому вы сейчас читаете эти строки: я начал хоть немного доверять внутреннему импульсу, своему позыву. Хоть чуть-чуть.

Мой отец почти не участвовал в нашей жизни. А если и пытался, мама тут же включалась и начинала жёстко критиковать. Иногда она нападала на меня за то, что я продолжаю общаться с ним. Иногда на него. Любая его попытка стать хоть как-то ближе, хоть чуть-чуть участвовать в жизни рубилась на корню. Я понимаю, он не особо стремился. Но всё же. Он хотел попытаться стать отцом, в той или иной мере.

Более того, я стал участником игры под названием «кого ты любишь больше?»

Один родитель говорил:

– Он плохой человек. Его любить не надо. Будешь плохо себя вести, отправлю к нему жить.

Второй родитель утверждал:

– Да она сумасшедшая. Забудь о ней. Люби меня, я же твой отец, понимаешь?

Понимаю, папа (или мама).

Но почему нельзя любить обоих?

И ещё раз. Это важно: если родители постоянно делают всё через силу, игнорируют твои желания, мечты, чувства, на выходе получается взрослый человек, у которого просто нет слуха к себе. Я сам задал себе вопрос «чего я хочу?» уже тысячи раз. И чаще всего шёл от обратного: что мне точно не нравится? Так и разбирал по кусочкам, что, может быть, моё.

Было бы круто, если бы родители с самого детства не делали из детей послушных исполнителей. А потом, в восемнадцать, не говорили: «Всё. Ты свободен. Иди, живи как хочешь». Вам не кажется это странным? Может, лучше давать свободу выбора с самого начала? Просто вопросы вслух.

Отец

Когда я приезжал к отцу, он иногда оставлял меня одного дома и уезжал к друзьям, выпивать или к проституткам. Так он, видимо, проявлял свою «любовь». Тогда я злился на него за это. Долгое время обида накапливалась не только за поступки, но и за общее ощущение, что он просто был «не с нами».

Я действительно верил: когда мне было по-настоящему плохо, когда я нуждался в защите и поддержке, ни его, ни мамы рядом не было. Когда меня унижали и били в школе, когда я лежал в кровати и мечтал не проснуться, когда я ненавидел себя каждую секунду, я думал, что они должны почувствовать, увидеть, понять. Но они будто не замечали.

И здесь важно признаться себе в одной очень неприятной вещи: они действительно могли не знать. Я ведь молчал. Я не рассказывал о проблемах в детском саду, в школе, о своей ненависти к себе и к жизни. А потом обижался на родителей за то, что они не спасли меня. Внутри был запрос на то, чтобы они что-то поняли сами, без слов, но я не давал им даже шанса.

Примерно с двадцати до двадцати восьми лет я почти не общался с отцом. Я как будто внутренне вычеркнул его: раз тебя не было в моей жизни, значит, и сейчас не нужно. Я поставил точку. Но однажды, когда мне было двадцать восемь, в процессе работы с психологом я выполнил простое упражнение, и оно стало поворотным моментом.

Диалог был примерно такой:

– Психолог: Когда впервые появилось это тяжёлое состояние?

– Я: В пятнадцать лет.

– П: Что ты чувствовал сначала?

– Я: Агрессию.

– П: А потом?

– Я: Усталость, потом грусть и печаль.

– П: А чего тебе тогда не хватало?

– Я: Общения, поддержки.

– П: Чьей именно?

И в этот момент я буквально застыл. В теле мощный импульс, будто разряд. А в голове возник чёткий, однозначный крик: отца. Мне не хватало отца. Я вначале не мог даже произнести это вслух. Это стало большой неожиданностью для меня.

Тогда я осознал: я был на него в обиде не потому, что он что-то сделал, а потому, что его просто не было, а я даже не дал ему возможности быть. Он мог быть рядом, мог попробовать, но всё это рубилось на корню, в том числе и со стороны мамы. Любая его попытка сблизиться, проявить себя как родителя, немедленно наталкивалась на стену: критику, упрёки, обвинения – либо в его сторону, либо в мою, если я поддерживал контакт. В результате я сам внутренне закрылся от него.

Позже я всё-таки решился. Мы поговорили. Он извинился. Я рассказал, что чувствовал. Мы не стали друзьями, у нас не появилась магическая близость. Но появилась связь. Простое человеческое общение. Спокойствие. Ниточка. Это было уже не молчание.

Я не хочу давать советов, но сделаю маленькое отступление. Если ты сейчас злишься на кого-то за то, что он не поддержал тебя, не помог, не понял, задай себе вопрос: знал ли он об этом? Люди не читают мысли. Даже близкие. Даже родители. Да, говорить страшно. Но если всё держать внутри, оно начнёт тебя разрушать. Я знаю это слишком хорошо.

В рамках той же сессии психолог предложил мне одно упражнение. Оно показалось простым, но на деле оказалось очень мощным. Мне нужно было закрыть глаза и представить себя, того самого Илью, которому пятнадцать лет. Зажатого, молчаливого, забитого. Того, кого били в школе, кто не мог никому ничего рассказать, кто не умел защищаться и не хотел драться. Я должен был «встретиться» с этим подростком и начать с ним разговор: взрослый Илья с юным Ильёй.

Мне нужно было объяснить ему, что произойдёт дальше, если он продолжит молчать. Рассказать честно и прямо, к чему приведёт его тишина. Я начал говорить: «Если ты будешь всё держать в себе, если не расскажешь взрослым, что с тобой происходит, то ты пройдёшь через десятилетнюю депрессию. Ты будешь заедать боль, тебя накроют одиночество, апатия и самоненависть. Ты будешь спать по два часа в сутки, бесконечно себя критиковать, терять друзей и ощущение себя».

Этот внутренний диалог стал для меня чем-то большим, чем просто упражнение. Я как будто впервые стал рядом с тем Ильёй, который так давно просил поддержки, но её не получал. Не потому что её не было, а потому что он не мог позволить себе попросить. Я рассказывал ему о последствиях, о том, как он может поступить по-другому, что можно и нужно говорить о своих чувствах. Что можно просить помощи. Что молчание – это ловушка.

После этого моя жизнь не перевернулась за одну ночь, но стало немного легче. Я почувствовал, что внутри, где-то глубоко, этот пятнадцатилетний Илья был услышан. Он получил ответ, которого ждал. Нашёл поддержку, которой когда-то так не хватало. И это дало мне ощущение завершённости, пусть и частичное. Я больше не чувствовал, что всё это было зря.

Китай

Я не берусь ставить себе диагноз. Пусть это будет просто «депрессия» в кавычках. Добавим немного драмы: «Депрессия» звучит гордо. (Шутка.) На самом деле всё началось примерно в пятнадцать лет, а к восемнадцати моё состояние уже стало стабильным, стабильно тяжёлым.

В восемнадцать я уехал учиться в Китай. Семь лет я прожил там и уехал не один. Со мной поехал целый чемодан: неуверенность, страхи, комплексы, заниженная самооценка, боязнь людей, боязнь высказаться. А главное – полное непонимание, как вообще правильно жить. Я считал себя абсолютно «неправильным».

Мой день в Китае выглядел примерно одинаково. Я просыпался, шёл в ванну, смотрел в зеркало и запускал утреннюю мантру: «Жирный. Урод. Ненавижу себя. Слабак. Ничего не стоишь». И это ещё в мягкой формулировке. На самом деле внутри звучали маты и куда более жёсткие выражения.

Затем я шёл в университет, старался не выделяться, ни с кем не вступать в конфликты, со всеми соглашаться. Я не позволял себе иметь мнение. Любая попытка быть собой воспринималась мной как угроза. Ведь если я начну говорить, как думаю, вдруг снова будет конфликт, снова нападение, снова психологическая боль. Школа, дом, детство – всё это научило меня, что за мнение можно получить.

Я себя постоянно критиковал, при этом бесконтрольно ел. Заедал не голод, а стыд, тревогу, одиночество. Играя на PlayStation по десять часов в день, я пытался почувствовать хоть какую-то жизнь, хоть какие-то «достижения». Сам по себе я не вижу в играх ничего плохого, но для меня это был способ сбежать. Сбежать от себя и от мира.

Параллельно я учил китайский язык. Один из самых сложных в мире. И, несмотря на весь этот внутренний ад, я продолжал учиться. Первое время – сутками. Я не хвалил себя ни за что. Сколько бы ни сделал, критик внутри всегда был недоволен. Всё мало. Всё не так.

А у меня не было ни сил, ни внутренней опоры, ни понимания, что делать со всем этим. Созванивался с мамой. Часто. Я был в другой стране, один, мне не хватало общения, тепла, поддержки. Но разговоры с ней редко приносили спокойствие. Как правило, звучало: «Ты должен. Ты обязан. Ты не понимаешь, сколько у тебя возможностей!»

Я не знал, почему мне так плохо. Почему другие люди живут, строят отношения, занимаются спортом, зарабатывают. А я просто хочу исчезнуть. Я ем без остановки. Плохо сплю. Иногда вообще не могу уснуть. Чтобы заснуть, мне нужно было от двух до пяти часов. И не дай бог за окном мяукнет кошка – всё, сон ушёл. Как и ощущение, что я нормальный.