Kitobni o'qish: «Философия преступления и наказания»

Редакционная коллегия

Ю.В. Голик (отв. ред.), М.Т. Агаммедов, Н.А. Винниченко, И.Х. Дамения, И.Э. Звечаровский, А.В. Земскова, А.В. Коновалов, С.Ф. Милюков, А.В. Сальников, А.В. Федоров, А.А. Эксархопуло

Рецензенты:

С.Я. Гусейнов, доктор философских наук, член-корреспондент Академии административных наук РФ

Ф.М. Джавадов, доктор юридических наук, профессор

А.В. Сальников, кандидат юридических наук, заслуженный работник прокуратуры РФ

Введение

 
«О народ! Обсуди предметы
И ты постигнешь истину!»
 

Коран. Сура 2

I. Работая над проблемой наказания достаточно долго, я понял, что никакие знания ни о каком предмете не могут быть полностью исчерпывающими. Ни одну из реалий природного, социального или духовного мира человек не в состоянии изучить до конца. Однако он всегда стремится познать истину. А это, как известно, возможно только в результате глубокого и длительного исследования того или иного предмета.

Вникая все глубже в суть проблемы наказания, я убедился в ограниченности только юридического подхода к познанию этого сложного феномена и необходимости выйти за рамки уголовно-правового и криминологического изучения.

Понял я также, что без философского осмысления понятия преступления и его причины мы не в состоянии постичь философский смысл понятия и сущности наказания, ибо, только понимая, что такое преступление, возможно тот или иной акт поведения человека отнести к этому понятию, а потому и реакцию, вызванную им, назвать наказанием.

Исходя именно из этих принципиальных положений, я решил рассмотреть наказание во взаимосвязи с понятием преступления и его причины не только с юридических, но и с философских позиций. В результате этого мне пришлось отойти от некоторых ранее высказанных мною суждений по рассматриваемой проблеме.

Но я успокаивал себя, ссылаясь на слова американского философа, поэта и публициста Джеймса Расселла Лоуэлла: «Только глупцы и покойники никогда не меняют своих мнений».

У меня нет абсолютной уверенности в том, что я найду истину, ибо интересующие меня проблемы затрагивают те области научного знания, где по-прежнему не утихают споры. Я лишь пытаюсь все новыми и новыми аргументами проверить собственное убеждение. Смогу ли я это сделать? «Дерзновение в поисках истины, вера в могущество разума, – писал Г. Гегель, – есть первое условие философских занятий. Человек должен уважать самого себя и признать себя достойным наивысочайшего. Какого бы высокого мнения мы ни были о величии и могуществе духа, оно все же будет недостаточно высоким. Скрытая сущность Вселенной не обладает в себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление дерзновению познания; она должна перед ним открыться, развернуть перед его глазами богатства и глубины своей природы и дать ему наслаждаться ими»¹.

Поначалу философия преступления и наказания как предмет исследования казалась совершенно непонятной и требующей предварительного знакомства со множеством философских определений и понятий, что меня даже немного устрашило и чуть ли не отвратило. Однако я всегда помнил, что познание – процесс продвижения разума от незнания к знанию, от непонимания к пониманию, от тайны к истине. Как справедливо отмечает Д.А. Керимов, «познание так же бесконечно, как бесконечен мир, жизнь, бытие, в том числе и бытие права»².

В то же время я четко осознавал, что этот путь познания предполагает преодоление множества препятствий и затруднений. Было очевидным, что без славной работы наших предшественников мы сами не сможем пойти дальше; это и есть всемирный закон эволюции, согласно которому настоящее является сыном прошлого и отцом будущего (Г. Лейбниц).

В мире, в нашей жизни, нет ничего того, о чем уже не было бы сказано раньше, или, как говорят в таких случаях: все новое – это хорошо забытое старое. Ни один комментарий, ни один, даже самый добросовестный и квалифицированный, пересказ не вызывает тех впечатлений, которые могут быть получены при непосредственном знакомстве с трудами выдающихся мыслителей прошлого, не выразит подлинный смысл некогда высказанных идей. В этом я глубоко убедился, изучая историю философии, религии, права и других наук о преступлении и наказании.

II. В науке уголовного права всегда ставился вопрос: можем ли мы ограничиться только юридическими рамками изучения преступления и наказания? Достигнем ли тогда намеченных целей? Возражая профессору М.В. Духовскому, который одним из первых потребовал расширения рамок науки уголовного права, А.Ф. Кистяковский говорил: «Если автор считает неправильным взгляд на уголовное право как на науку, изучающую только преступление… как отрывочное явление, без изучения его причин. то можно ему задать вопрос: что же автор прикажет пока делать нашей науке, когда нормы жизни общественной, в которых она не госпожа, таковы, что приходится, прежде всего, изучать только преступление и налагаемое за оное наказание»³.

Несомненно, что юридическое изучение преступления и наказания не только важно, но и необходимо. Как подчеркивает М.П. Чубинский, «это должно признать и помнить раз и навсегда при каких бы то ни было реформаторских предложениях»⁴.

Но нам нужны факты психической и физической жизни, лежащие в основе понятия преступления и наказания, а также сведения о нравах, привычках, наклонностях преступника, о приемах и способах преступного деяния. Кроме того, необходимо философское обоснование поведения человека, в том числе и преступника, а также права наказания за преступление и т. д. А этих необходимых и чрезвычайно важных знаний и сведений наука уголовного права не дает. Поэтому, если мы хотим объяснить причину преступного поведения человека, а значит, понять сущность преступления и наказания, следует использовать достижения других наук. В данном случае речь идет об использовании научных методов и средств неправовых наук в целях изучения и объяснения проблем уголовного права – преступления и наказания, а не о включении их в предмет этой науки. В связи с этим представляются неверными высказывания Э. Ферри относительно того, что «вся юстиция будущего будет сосредоточиваться на преступнике как биохимической личности, которая и действует в той или иной социальной среде», поэтому никакие примирительные попытки «не могут пустить корней»; нет среднего пути; необходимые для прогресса науки новые методы «не вяжутся с изучением преступления как абстрактной юридической сущности»⁵.

Между тем современная уголовная юстиция сосредоточивается именно вокруг преступления как юридической и философской сущности, с использованием результатов психологии, психиатрии, генетики, медицины при изучении личности преступника.

Иными словами, в настоящее время проблемы преступления и наказания прочно вошли в число изучаемых, обсуждаемых не только в криминологической и уголовно-правовой науке, но и в философии, социологии, психологии, богословии и т. д.

Подчас очень трудно, а иногда и невозможно, дать определение тому или иному понятию, хотя оно широко употребляется в обычной повседневной практике и считается само собой разумеющимся. Поэтому обычные люди при общении и разговоре о преступлении, преступности и наказании не ставят себе целью проникнуть в сущность и содержание этих понятий. Для них эти слова – простые и обычные, а самое главное – понятные. А это дает им возможность очень хорошо понимать друг друга. Блаженный Августин писал: «Если меня не спрашивают о значении тех или иных понятий, я знаю, о чем идет речь. Если же меня просят объяснить их смысл другим, я не способен это сделать».

Сложность, труднообъяснимость понятий преступления и наказания связана с их философской сущностью. Поэтому, прежде всего, обнаруживается потребность в интегративном и одновременно глубинном философском подходе к этим феноменам, с целью раскрытия их философской сущности, хотя очевидно, что эта задача весьма сложная.

Ю.В. Голик предупреждает: «Тот, кто решит погрузиться в пучину философских проблем права, пойдет по интересному, увлекательному, но и очень “опасному” пути. Дело в том, что философия относится к числу тех наук, в которых ни по одному из вопросов среди исследователей нет единства мнений. Очень часто эти мнения расходятся столь кардинально, что нет даже точек соприкосновения. Споры бесконечны, и длятся они не десятилетиями и даже не столетиями, а тысячелетиями»⁶.

Совершенно справедливое высказывание, но я рекомендую исследователю принять за основу слова русского ученого В.И. Вернадского: «Я вполне сознаю, что могу увлечься ложным, обманчивым, пойти по пути, который заведет меня в дебри; но я не могу не идти по нему, мне ненавистны всякие оковы моей мысли, я не могу и не хочу заставить ее идти по дорожке, практически, важной, по такой, которая не позволит мне хоть несколько более понять те вопросы, которые мучают меня… И это искание, это стремление – есть основа всякой научной деятельности».

Есть много вопросов, которые мыслящие люди задают себе в какой-то момент по какой-либо проблеме и на которые та или иная конкретная наука и практика не могут предложить однозначного ответа. Задача философии как раз и состоит в том, чтобы изучить эти вопросы и, по возможности, объяснить их. Как устроен мир? Развивается ли он? Кто или что определяет эти законы развития? Смертен или бессмертен человек? Как может человек понять свое предназначение? Каковы познавательные возможности человека?

Одним словом, можно с полным правом утверждать, что во всех достижениях человечества присутствует значительный, хотя и косвенный, вклад философии. Философия едина и многообразна, человек не обходится без нее ни в одной из областей своей жизни. «Все… области знания граничат в окружающем нас пространстве с неизвестным. Когда человек входит в пограничные области или заходит за них, он попадает из науки в сферу умозрения. Его умозрительная деятельность – тоже вид изучения, и это, помимо всего прочего, есть философия» (Б. Рассел).

Как известно, философия включает в себя множество предметных областей, в том числе философию права, которая исследует, в самом широком смысле, последствия тех или иных законодательных принципов. Не следует забывать, что вопросы добра и зла, понятие справедливости относятся к философской дисциплине – этике, то есть это этические категории, а не правовые. Значит, понятия «преступление» и «наказание» следует отнести к категориям философским, поскольку право, правовые науки, в частности уголовное право и криминология, не в состоянии ответить на интересующие нас вопросы.

Философия служит научной базой, основой для исследования конкретных проблем других наук, в том числе и правовых. Так, например, понятия возмездия, кары, страдания и т. д. возможно рассматривать только через философию.

Известному правоведу, социальному философу Е.В. Спекторскому принадлежат замечательные слова: «Все три области философии – этика, метафизика и гносеология – теснейшим образом связаны с юриспруденцией. Как сатана объявлял у Данте: “Tu non pensavi ch' io loico fossi!” – “Ты не подозревал, что я логик!”, так и юриспруденция может объявить: “Ты не подозревал, что я философ!” Сознание этого должно возвысить и облагородить ее, должно поставить ее выше тех упреков, которые ей слишком часто приходится слышать, а именно, что она будто бы занимается только рабским буквоедством или пустым и вредным крючкотворством. Но nobesse oblige. Сознание этого также и обязывает. Оно обязывает юриспруденцию относиться с большим вниманием к философии и ее проблемам. Если вообще, как заметил еще Платон, “отсутствие интереса к философии является признаком, скорее, самодовольного невежества, чем превосходства истинного знания, то отсутствие такого интереса у юриста является уже пренебрежением к его собственному профессиональному делу, пренебрежением, тем более непростительным, что результатом его может оказаться гибель юриспруденции от натиска чужеродных учений”»⁷.

Представляется, что это самый глубокий и убедительный ответ представителям позитивизма, которые считают, что наука о праве самодостаточна и не стоит привлекать философию, этику и другие науки для раскрытия и понимания сущности правовых явлений. Лучше, чем Гегель, и не скажешь: «Юриспруденция является частью философии»⁸.

И в самом деле, может ли юриспруденция обойтись без философии в раскрытии сущности понятий и понимании многочисленных правовых проблем? Если исходить из того, что философия пытается ответить на те теоретические вопросы, которые отдельные конкретные науки не в состоянии разрешить, то ответ может быть только отрицательным. В принципе, все науки имеют общее основание и одинаковую цель – изучение природы и раскрытие ее законов для блага человечества. Однако нельзя забывать слова Артхамастра (Древняя Индия, IV в. до н. э.): «Философия всегда считается светильником для всех наук, средством для совершения всякого дела, опорою всех установлений». История свидетельствует, что именно философы во все времена ставили вопросы и пытались на них ответить раньше, чем юристы. И это естественно, ибо сущность философии в размышлениях над всеобщими проблемами «мир – человек». Следовательно, если объектом наказания является человек, который одновременно выступает также в качестве субъекта преступления, то следует признать, что без философии невозможно объяснить сущность и содержание системы «преступление – человек – наказание». В данном случае правовые науки, в частности уголовное право и криминология, бессильны.

И. Кант писал, что «философия есть в действительности не что иное как “практическое человекознание”»⁹.

Философия обращает внимание на преступление и наказание и на их сущность с точки зрения их места и роли в общесоциальном механизме, оправдания или осуждения их юридической природы с позиций этических норм, духовно-нравственных ценностей¹⁰. Поэтому, для того чтобы учение о преступлении и наказании было методологически правильно построено и давало максимальный эффект для общества, оно должно быть ориентировано не только на юридические дисциплины, но, прежде всего, на философию, и только при посредстве нее на всю сумму гуманитарных наук, объединенных при помощи философии в цельную систему научного познания.

Порой, не понимая друг друга, философы и юристы выступают со взаимными обвинениями. Философы полагают, что юристы не в состоянии высказывать независимое, свободное мнение, поскольку они подчиняются требованиям формальных законов. Юристы же считают, что философы говорят много прекрасных, но весьма далеких от практической пользы вещей.

Справедливости ради следует подчеркнуть, что философия порой пытается объяснить многие явления слишком сложными понятиями и категориями, не совсем доступными для юриспруденции. А это создает определенные проблемы для практического их применения. На самом деле, не столько сложна сама философия, сколько сложен язык, которым она излагается. Парадокс заключается также в том, что чем непонятнее, сложнее, запутаннее философская мысль, тем гениальнее считается философ.

Уверен, что каждый, кто осмелится взяться за исследование такой нелегкой и неблагодарной проблемы, как преступление и наказание, обязан тщательно и внимательно ознакомиться с трудами не только выдающихся юристов, но и известных философов, психологов, социологов, писателей, исследования которых имеют отношение к этим институтам уголовного права. При этом, естественно, нельзя забывать, что в системе юридических наук философия права является фундаментальной наукой, а в сравнении с ней отраслевые науки носят преимущественно прикладное значение. От их единства и взаимопроникновения зависит успех развития, как первых, так и вторых.

А. Вебер подчеркивал, что «философия родилась в тот самый день, когда мысль отказалась объяснить природу посредством фантастических существ, перешедших в область басни, а вместо того стала объединять все субстанции или вечной силой и вечным разумом, или же, говоря ее собственным языком, основными началами и причинами»¹¹. Из этого следует, что всякая философия какого-либо явления есть исследование причин возникновения этого явления, условий его существования и видоизменений. Поэтому философия преступления и наказания, видимо, родилась тогда, когда человек начал задумываться о своем поведении, которое причиняет определенный вред другим людям, сообществу, а также о том, как предотвратить такого рода явления.

Как подчеркивали еще древние философы, только через философские категории мы в состоянии познать истину о понятии и сущности преступления и наказания, и именно эти категории являются методологически универсальными средствами, инструментами, методами познания природы общества.

Исходя из этих положений, я попытаюсь ответить на те вопросы, которые имеют философскую сущность: что такое преступление вне уголовного закона? Где находятся причины и истоки поведения человека, преступного в частности? В чем заключается сущность наказания? откуда оно появилось? За что и зачем наказывать? кого и как наказывать? кому принадлежит право наказания и кто это право дал? нужно ли вообще наказание обществу и каково его будущее?

Глава I
Преступление

Понятие и сущность. Причины и истоки. Личность преступника. Будущее преступности

§ 1. Понятие и сущность преступления

I. Необходимым шагом к научному познанию понятия «преступление» должно стать отчетливое установление предмета, обозначаемого словом «преступление». Иначе говоря, необходимо, прежде всего, осознать то, что мы привыкли представлять, употребляя слово «преступление». Для этого недостаточно только изучения и описания преступления как категории юридической. Следует попытаться объяснить преступление как явление, как понятие философское.

Старое правовое, формальное и привычное значение понятия преступления не дает нам возможности познать его истинное содержание и сущность, а значит, и ясный смысл наказания, его социальное назначение. Главный недостаток значительного числа определений, на наш взгляд, заключается в том, что вместо анализа действительных причинных взаимоотношений, существующих в реальной действительности, догматика уголовного права весьма усиленно занималась и занимается анализом перечисленных в Уголовном кодексе преступных деяний, игнорируя аналогичные явления, данные вне Кодекса.

Как справедливо отмечает Е.Б. Кургузкина, «постижение подлинного понятия преступления не может в полной мере лежать в рамках юридической науки и должно выходить за ее пределы»¹². Это утверждение полностью вытекает из высказывания Гегеля о том, что юридическая наука как наука о позитивном праве занимается не смыслом права и, соответственно, не смыслом преступного, а тем, что в данном месте и в данное время соответствующим властно-авторитетным образом установлено (позитивировано) как закон. Следовательно, уголовное право как юридическая наука в своем подходе к пониманию преступного исходит не из разума, а из авторитета, то есть властного установления¹³.

С практической точки зрения, можно поставить вопрос: что должно считаться преступлением? Ответ простой: преступление есть деяние наказуемое. Именно так понимает преступление наука уголовного права. Ну а если более конкретно, то догматика уголовного права традиционно дает следующее определение понятию преступления: «Преступное деяние есть деяние, нарушающее нормы правопорядка».

Когда-то Апостол Павел произнес: «Где нет закона, нет и преступления» (Рим. 4:15). А уже в ХХ в. Л. Хулсман повторил то же самое в другой формулировке: «Это закон говорит, где есть преступление, это закон создает “преступление”»¹⁴. Однако юридическое, формальное определение понятия «преступление» не дает ответа на следующие теоретические вопросы. Каковы общие свойства деяний, которые в различные времена и у различных народов считались «преступными» и, соответственно, наказывались? Какие деяния являются преступными по своей природе? Можно ли найти хотя бы одно деяние, которое само по себе считалось бы преступлением во всех кодексах? Можно ли выделить те черты, которые являются общими для всех разновидностей преступления у различных социальных типов?

Совершенно справедливо утверждение Э.А. Позднякова о том, что юридический подход к преступлению и его определения формальны и они ни в малейшей степени не удовлетворяют запросов тех, кто желает глубже проникнуть в суть феномена «преступление», раскрыть его глубинные основания и причины¹⁵. Ведь чисто формальный характер понятия «преступление» дает возможность господствующей власти, исходя из различных соображений, в том числе политических, создавать системы, которые требуют этого понятия. В уголовном праве криминализация и декриминализация деяний при всем стремлении к наибольшей объективности все же не может быть свободна от волюнтаристского подхода тех, кто непосредственно занимается законотворчеством. Кроме того, не исключены случаи намеренной криминализации деяний, которые, не являясь общественно опасными, считаются таковыми только для узкого круга власть предержащих в защиту нарушения ими общественных интересов¹⁶. В особенности это характерно для государств с авторитарным, недемократическим режимом управления.

Одним словом, следует согласиться с Ю.В. Голиком в том, что длительные и не поддающиеся учету попытки юристов дать полное и всеобъемлющее понятие преступления до сих пор ни к чему не привели¹⁷.

Не удовлетворившись юридическим определением преступления, некоторые мыслители решили разработать это понятие независимо от уголовных законов. Так, Э. Дюркгейм вслед за своим предшественником Р. Гарофало попытался дать некое социологическое определение преступления, которое бы отличалось от юридического, хотя социальное значение преступления сознавалось еще древними философами. Французский представитель социологической школы Г. Тард считал, что преступление следует объяснять, прежде всего, как явление социальное, а его происхождение – как историческое¹⁸.

По Гегелю, сущностью преступления является его ничтожность с точки зрения незыблемости права как абсолютной ценности. Такой вывод вытекает из следующего тезиса философа: «Посредством преступления нечто изменяется, и предмет существует в этом изменении, но это существование есть противоположность себя самого и, тем самым, в себе ничтожно; ничтожность состоит в том, что право снято как право. Именно право как абсолютное не может быть снято, следовательно, проявление преступления ничтожно в себе, и эта ничтожность есть сущность преступного действия»¹⁹.

П.А. Сорокин считает, что преступление есть явление чисто психическое, а не внешнее. Он пишет: «Преступным будет и может быть тот или иной акт не сам по себе, а лишь в том случае, когда в психическом переживании кого-нибудь он квалифицируется как преступный»²⁰. При этом преступление П.А. Сорокин понимает как конфликт разнородных шаблонов моделей поведения, существующих в данном обществе²¹.

Ряд авторов рассматривают преступление исключительно с биологической точки зрения: «Преступление есть выражение невозможности для индивида отказаться от гомеофагии (каннибализма, прямых или косвенных посягательств на жизнь): оно заключается в удовлетворении наших инстинктов и стрессов насчет наших ближних, вместо того чтобы искать “удовлетворения наших потребностей во внешнем мире”»²².

Представители утилитаризма исходили из того, что «преступление есть поступок, совершенный членом данной социальной группы и рассматриваемый остальными сочленами в качестве поступка, настолько вредного для группы или предполагающего такую степень антисоциального настроения у исполнителя, что первые, стремясь защитить свое благосостояние, реагируют на него публично, открыто и коллективно»²³.

Исходя из этого, они делают вывод, что преступление есть не только государственное, но и общественное явление. Э. Ферри, не соглашаясь с Л.П. Мануврие²⁴, утверждающим исключительно социальный характер преступления как явления, называет преступление «естественным и социальным явлением», ибо преступление, будучи явлением социальным, в то же время есть проявление биологической стороны индивидов²⁵.

Несовершенство вышеперечисленных, а также многих других определений связано, как видим, с тем, что юридическое определение преступления не дает ответа на следующий вопрос: достаточно ли одного деяния, которое запрещено законом, для установления понятия о преступлении?

Следует отметить, что в последнее время, наряду с юридическим определением понятия «преступление», в научный оборот введен термин «преступление» в криминологическом смысле, под которым предложено понимать виновное деяние, представляющее для общества значительную опасность, безотносительно к признанию его в качестве преступления законом²⁶. Одновременно Д.А. Шестаков предложил выделять и мнимое преступление – деяние, необоснованно запрещенное законом под страхом уголовного наказания.

Какое действие следует считать преступным, а какое – нет, – вопрос, на который не существует однозначного ответа. В соответствии с афинским законодательством Сократ был преступником, однако сейчас мы считаем, что его «преступное деяние» было полезным не только для его родины, но и всего человечества. В Спарте младенцы, родившиеся уродами, истреблялись как неспособные к службе, негодные для государства. У арабов, до Корана, закапывание живыми родившихся девочек не расценивалось как преступление и даже не осуждалось, поскольку для семьи женщины были как бы тяжестью, грузом, не способными выполнять работу. Это было связано также с нехваткой мужского пола, необходимого для ведения боевых действий. Неповинный, честный Аристид был изгнан из Афин только за то, что его соперничество с Фемистоклом вредило борьбе с персами, нарушая единство и согласие партий. А для последователя Зороастра самым тяжким преступлением считалось закапывание в землю мертвых. Вместо этого трупы оставляли собакам или хищным птицам. У греков величайшим преступлением считалось не завернуть мертвого в саван.

Можно привести множество таких примеров из истории любого народа. Прав Г.В. Мальцев, утверждая, что «одно было и остается неизменным: всякое сообщество, древнее или современное, причисляет к категории преступных те поступки своих членов, которые по опыту представляются ему опасными для общего дела, причиняющими вред коллективу и отдельным его членам, несущими угрозу развала социальной организации. Все это ныне резюмируется в понятие общественной опасности преступного деяния»²⁷.

Из всего этого следует, что «преступление» – это всего лишь понятие, применяемое в определенных социальных ситуациях. Один и тот же по содержанию поступок в различные исторические времена, в разных обществах и в разном социальном контексте может расцениваться как антиобщественный, социально нейтральный или общественно одобряемый. Так, во времена Арабского халифата халиф Умар, руководствуясь заповедью о том, что сомнения смягчают наказания, отменил наказание за воровство в голодный год. Т. Тард отмечает: «Система добродетелей, так же как и система преступления и порока, меняется вместе с ходом истории»²⁸. Существовали народы, у которых кража и грабеж не только не являлись преступлениями, но, напротив, считались добродетелью.

Каждое общество порождает определенное количество определенных же видов преступлений, являющихся следствием его структуры и общего состояния. Понятие преступления связано с господствующими в том или ином обществе идеями, с представлениями о том, что преступно и должно влечь за собой уголовное наказание, а что – нет.

Действительные основания причисления одних деяний к разряду уголовных, а других – к административным или гражданским могут быть найдены только на почве знания о ходе исторического развития того или иного народа. То же самое поведение, которое не одобряется обществом в данное время и в данном месте, может одобряться в другое время и в другом месте. И очень трудно определить, какое поведение – одобряемое, а какое – неодобряемое. Изучение преступления вне времени и пространства, путем вынесения его из той социальной среды, в которой оно существует, невозможно. Поэтому кого считать преступником и когда – также дело времени и исторического периода.

В связи с этим П.А. Сорокин подчеркивал: «Сравнивая конкретные акты, называемые преступными различными кодексами, оказывается, нельзя указать ни одного акта, который бы всеми кодексами считался таковым. Даже такие преступления, как убийство, и то не всегда и везде считаются за преступления»²⁹.

Возникают ситуации, когда состояние общества, общепринятые нормы и ценности почему-либо утрачивают обязательный характер, подавляющим большинством населения ставятся под сомнение их целесообразность и справедливость. Например, спекуляция и обман покупателей в советский период считались преступлениями, хотя население страны понимало бессмысленность и несправедливость установления уголовной ответственности за эти деяния.

Как известно, для многих народов употребление спиртных напитков имеет давнюю традицию, а для некоторых даже является характерной чертой. Установлено также, что определенная часть насильственных преступлений совершается именно в состоянии алкогольного опьянения. Следует иметь в виду и то, что от злоупотребления спиртным ежегодно умирают десятки и даже сотни тысяч людей. Разве в данном случае это явление не наносит вреда самому человеку и всему обществу? Почему же потребление наркотических веществ считается опасным для общества и является преступлением, а злоупотребление спиртными напитками – нет?

В свое время советское уголовное законодательство совершение преступления в состоянии опьянения расценивало даже как смягчающее обстоятельство при назначении наказания. Потом пришлось от этого отказаться. Поэтому в перспективе не исключается, что пьянство, то есть употребление спиртных напитков, может быть рассмотрено как преступление.

В принципе, количество поступков, которые можно определить как преступления, возрастает.

Так, например, законодательство может ввести ответственность за действия женщин, занимающихся проституцией, исходя из того, что их число неуклонно возрастает, хотя это явление (деяние) существовало еще в древности, когда их побивали камнями и когда общественное мнение преследовало их своим негодованием.

Когда-то у народов Кавказа (да и у многих других народов) был обычай похищения девушки. Он не считался преступлением, ибо не преследовалось цели нанесения вреда девушке или ее родственникам. Наоборот, она получала возможность выйти замуж и создать свою семью. С точки зрения морали, можно считать, что этот обычай – порочный, ибо девушка, возможно, не согласна выйти замуж без любви. Однако обычная жизнь кавказцев в те времена была такова, что подавляющая часть девушек выходили замуж, даже не зная, за кого их выдают. Иными словами, обычаи, традиции считали такого рода деяния не преступлением, а совершенно нормальным явлением. Позднее, в период Советской власти, это деяние расценивалось как похищение и считалось преступлением – пережитком прошлого. Итак, нет такого деяния, которое бы во все времена у всех народов считалось преступлением.