Kitobni o'qish: «Всё зеленое»
© Ида Мартин, 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
* * *
Ида Мартин – писатель, копирайтер, журналист. Автор романов «Дети Шини», «То, что делает меня», «Время. Ветер. Вода», «Твой последний шазам», лауреат премии «Рукопись года».
* * *
Эта страница зеленого цвета,
Значит, на ней постоянное лето.
Если бы здесь уместиться я мог,
Я бы на этой странице прилег.
C. Маршак
Глава 1
Тоня
Мы шли по узкому загородному шоссе. Я, Кролик и Волк. Было раннее утро. На первый рейсовый автобус мы опоздали, а ждать следующего предстояло два часа. Проносящиеся мимо машины порой приветственно сигналили, однако подбирать троицу ненормальных никто не торопился.
Кролик крепко держал меня за левую руку, Волк за правую, и стоило им услышать звук приближающейся машины, как они растягивали меня поперек дороги, будто заградительную ленту. А когда машина подъезжала ближе, дружно шарахались в сторону.
Я не сопротивлялась. Было смешно.
Солнце еще не прогрело воздух, но от асфальта поднималось приятное вчерашнее тепло, и, несмотря на тяжелую бессонную ночь, я чувствовала себя на удивление бодро.
До железнодорожной станции оставалось еще километра три, только возвращаться в Москву я не торопилась. Я вообще никуда не торопилась. Хоть весь день так шагай. Главное, что мы просто свалили из этой деревни. Живые, непобежденные и привязанные друг к другу сильнее, чем когда-либо прежде. С Кроликом, разумеется. Волку же просто было с нами по пути.
– Жаль, яблок не набрали, – приглушенно сказал Волк. – По правде говоря, я так и не понял, из-за чего весь этот кипеж. Вчера все тихо и мирно было. А сегодня прям паника.
– Просто. Не хотел там оставаться, – Кролик по-детски беззаботно покачал сцепленными в замок руками. – И больше никогда туда не вернусь.
– Никогда-никогда? – недоверчиво спросил Волк и принялся нарочно размахивать нашими с ним руками в другую сторону. – Совсем-совсем?
– Надеюсь, – неопределенно ответил Кролик. – Я отдал Миле дом. И если бы еще хоть немного там пробыл, то обязательно пожалел бы.
– Ого! – удивился Волк.
– Поэтому и не брал ничего оттуда, чтобы не вспоминать. В карете прошлого далеко не уедешь.
– Но кое-что ты все же взял, – Волк повернул в его сторону морду: – Я видел.
Кролик тоже посмотрел на него.
– Хорошо. Молчу, – пожал плечами Волк. – Я же не знал, что это секрет.
Я насторожилась:
– Что ты взял?
Кролик выпустил мою руку и поправил лямку рюкзака:
– Ничего особенного. Бесполезное старье.
– Так, – я пихнула его в бок: – Говори быстро!
– Давай потом?
Быстро схватившись за рюкзак, я потянула его на себя. Вещей в нем особо не было, но зато явно прощупывалось что-то узкое, твердое и тяжелое.
– Это что?
Сквозь белые кроличьи резиновые уши просвечивалось солнце, и от этого казалось, что они светятся. Послышался тяжелый вздох. Кролик опустил рюкзак на землю, растянул завязки и вытащил оттуда завернутый в черную толстовку предмет. Обхватил его ладонями и стянул ткань вниз.
Сначала моим глазам предстала перемотанная синей изолентой деревянная рукоятка, а за ней – черный короткий металлический ствол.
– Дедов обрез, – беспечным тоном пояснил Кролик.
– Ты же сам клялся, что ничего забирать не будешь.
– Это не воспоминание. Это просто полезная вещь. Где я еще такое найду?
– С ума сошел? Чтобы носить оружие, нужно разрешение.
– Это статья, – подтвердил Волк, протягивая руку к обрезу, но Кролик, быстро схватив рюкзак, отошел в сторону:
– Мне ничего не будет. У меня справка из психдиспансера.
– Зашибись, – Волк громко хохотнул: – Псих с обрезом.
Белые цифры 88 на его синей, напоминающей футбольную форму футболке тоже светились на солнце.
– Зачем он тебе? – спросила я.
– Затем, что даже у меня терпение не бесконечное.
– Кость, ну хватит. Разгуливать по Москве с этой штукой – полная дичь.
Я сняла с него маску, и, пока приглаживала светлую, отросшую до самого носа челку, Волк изловчился и выхватил обрез из рюкзака. Затем тоже снял маску.
– Он хоть стреляет?
– Еще как стреляет, – Амелин попытался отнять ствол, но Лёха быстро отскочил, уронил маску, но не поднял, а рванул в сторону, и они стали гоняться друг за другом.
Зигзагами. От обочины к обочине.
– Совсем сдурели? – закричала я. – А если он выстрелит?!
В утренней тишине мой взволнованный голос прозвучал чересчур громко.
– Не выстрелит, – Амелин наконец отобрал обрез. – Он не заряжен.
– А-ха-ха, – закатился Лёха. – Представляю, к тебе такие хулиганы подходят, а ты им: «Ща, пацаны, пять сек, пушку только заряжу».
– Не. Я их прикладом накрою.
– Ага, – поддакнула я. – А потом справкой из психдиспансера добьешь.
Через час мы с небольшими остановками все же добрались до станции и сели в электричку. К счастью, людей в ней было немного, поэтому продолжение игры в Кролика и Волка выглядело не так позорно.
Все началось с того, что Лёха пристроился к сидевшей напротив нас курносой коротко стриженной девушке и предложил «сфотографироваться с волком недорого».
Девушка смутилась. Лёха заверил, что, если фотка ей не понравится, он вернет половину стоимости. Передал мне телефон, обнял ее и велел снимать.
Девушка покраснела, но, не решаясь пересесть, стала неловко подыгрывать ему. К ним присоединился Кролик, и я какое-то время фотографировала их в разных дурацких видах и позах.
А потом нас увидел проходивший мимо мальчик лет шести и, уцепившись за маму, принялся канючить: «Хочу сфотографироваться с зайчиком». Это громкое, разносящееся на весь вагон нытье длилось минут пять, пока его мама все же не подошла к нам:
– Можно он с вами сфотографируется?
– Можно, – ответила я.
– Это за деньги?
– Нет. Кролик бесплатный, а с Волком сами договаривайтесь.
– Для детей я тоже бесплатный, – с укором произнес Волк.
– Привет, – Кролик протянул ребенку руку: – Ты кто?
– Я Слава.
– А я Кролик.
– А почему не зайчик?
– Потому что зайчики дикие и живут в лесу, а кролики домашние и ручные.
– У тебя есть хозяин? – удивился Слава.
– У меня есть хозяйка, – Кролик кивнул на меня.
– Правда? – ахнул мальчик. – Он ваш?
– Мой.
– А Волк тоже ваш?
– Нет, Волк приблудный.
– Чего это я приблудный? – возмутился Волк. – Я же дикий! Где вы видели ручного Волка?
Кролик усадил Славу к себе на колени, но, вместо того чтобы смотреть в камеру, мальчик попытался ткнуть ему пальцем в глаз. Амелин вовремя отдернулся.
– Ты правда Кролик?
– Конечно.
– Любишь морковку?
– Я люблю яблоки.
– Мам, дай яблоко, – потребовал Слава.
Женщина полезла в сумку.
– Я сейчас не голодный, – признался Кролик.
– Мам, дай яблоко!
– Ты же слышал, Кролик сказал, что он не хочет кушать.
– Дай яблоко… – Мальчик оказался упертый.
Мама со вздохом протянула ему яблоко.
– На. Ешь, – Слава ткнул его в маску: – Я хочу посмотреть.
– Давай мне, – предложил Волк. – Я съем.
– Нет, – отрезал мальчик. – Волки яблоки не едят.
И с еще большей силой стал пихать яблоко в резиновую кроличью морду:
– Ешь!
Осторожно заведя руку ему за спину, Кролик принялся щекотать мальчишку и, пока тот, извиваясь, визгливо хохотал, второй рукой аккуратно забрал яблоко и передал мне.
Перестав дергаться, Славик тут же заметил пропажу:
– А где яблоко?
– Я его съел.
– Как съел?
– Ну ты же хотел, чтобы я его съел?
Мальчик схватил его руку, Кролик показал пустую ладонь, но настырный ребенок полез проверять и вторую руку.
– А ты какие-нибудь стихи про кроликов знаешь? – спросил Амелин.
– Зайку бросила хозяйка… – подсказала мама.
– Под дождем остался зайка… – продолжил мальчик.
Женщина взглянула в окно, воскликнула:
– Боже мой, Слава, наша станция, – подхватила сына под мышки и утащила на выход, а яблоко осталось у меня.
Только они скрылись, как с соседних кресел к нам перебралась расфуфыренная женщина лет тридцати и тихим, заговорщицким голосом произнесла:
– Ребят, а можно я тоже вас пофотографирую? Мне в Фейсбук пост писать нужно, а в голове ни одной мысли. А так ваши фотографии размещу и подпишу, что в электричках весело ездить. Только сядьте рядом.
– Сто рублей, – нагло заявил Лёха.
Она согласилась.
Я собиралась пересесть, чтобы не портить им кадр. Но женщина попросила остаться. Потому что из-за красных волос я похожа на Красную Шапочку и очень гармонично смотрюсь рядом с Волком.
Над Красной Шапочкой Лёха так долго угорал, что привлек внимание всего вагона.
Возле нас нарисовались три малолетние девчонки в коротких юбках с ярко накрашенными губами. Одна из них прямиком плюхнулась Кролику на коленки, а вторая приткнулась к Волку.
– Можешь отойти? – довольно невежливо сказала мне третья, собираясь фотографировать подруг.
Однако ответить я ничего не успела.
Дико взвыв и прорычав «Вам сколько лет?», Волк принялся судорожно отпихивать девчонок от себя, точно заразу:
– Идите на фиг. Отвалите.
Девчонки сначала возмутились, почему ребенку можно, а им нет, но потом стали хихикать и еще больше насели на Лёху.
В итоге одна дотянулась до ушей Волка и сорвала маску.
Перед ними предстал взмокший, разрумянившийся и симпатичный, как никогда, Лёха. Синие глаза сияли. Щеки пылали. Длинный зарубцевавшийся шрам на левой щеке покраснел и придавал его смазливой физиономии оттенок брутальности.
Девчонки оторопели и смутились. Вредное, хулиганское выражение на их лицах сменилось кокетливыми улыбочками.
– Отдай, – Лёха протянул руку.
Девчонка с маской в руке оживилась и попятилась:
– Это ты свой шрам под ней прячешь?
– Это чтобы ты не ослепла от моей красоты. Быстро отдала!
– Не-а.
Лёха рывком привстал. Девчонки шарахнулись назад, и та, что с маской, перекинула ее своей подруге.
– Вы че, оборзели?
Лёха вскочил и кинулся за ними по проходу. Послышался радостный визг и шум.
Мы с Кроликом поднялись посмотреть. Народ в вагоне со смехом наблюдал за происходящим.
Одна из бывших Лёхиных подружек от обиды написала на него заявление в полицию, обвинив в домогательстве, и, хотя потом очень быстро заявление это забрала, потому что оно было липовое, Лёху все равно долго песочили, угрожали статьей и запретили приближаться к несовершеннолетним девушкам в принципе.
Он загнал одну из них на сиденье, навис и уже собирался отнять маску, как вдруг, резко отшатнувшись, крикнул нам:
– Заберите у нее маску. Мне нельзя, а то посадят.
– Давай я, – отозвался Амелин так, словно, кроме нас, вокруг никого не было. – У меня справка из психдиспансера, мне ничего не будет.
В вагоне повисла тишина. Смех прекратился. Опасаясь, что Амелин подойдет к ней, девчонка сама протянула Лёхе маску.
Больше до Москвы нас никто не беспокоил.
Пока мы шли до электрички, пока ехали на ней, мне казалось, что самое главное – вернуться домой, и тогда все будет хорошо. Но уже в метро, в битком набитом вагоне на Кольцевой, я вдруг осознала, что после трех недель, проведенных вместе в деревне, после всего, что там произошло, пара районов между нами теперь превратятся в огромное расстояние.
– Ты чего? – Амелин заглянул в лицо. – Тебе больно? На ногу кто-то наступил?
Он поискал глазами возможного обидчика.
Мои руки за его спиной еще крепче сжались в замок.
– Давай зайдем, где-нибудь поедим?
– А как же спать?
– Может, не будем спать?
– Как, вообще?
– Ну, пока что.
– А что будем делать?
– Погуляем.
– После бессонной ночи, пяти километров пехом и электрички? Да и мышцы болят, – он распрямил плечи, потягиваясь: – Особенно под ребрами.
– Может, тебе к врачу?
– Да нет. Два-три дня отлежусь, и все. Это же просто растяжение.
– А поехали сразу к тебе?
– У меня там соседи. Забыла?
– Они соседи по квартире, а не по комнате.
– Думаешь, Артём стучится? Это же его квартира. Я там просто сплю. Я тебе говорил.
Но я знала, что Артём уехал и в квартире никого нет.
– Все ясно.
– Можешь прямо сказать, что тебя беспокоит?
Такой серьезный, участливый взгляд черных, как бездонный колодец, глаз.
Когда не требовалось, Амелин понимал все без слов, а теперь тупил, как умственно отсталый.
– Ничего.
– Хорошо. А то мне показалось, что ты расстроена.
На нашей ветке я так крепко заснула, что, когда он меня разбудил и вывел из вагона, долго не могла сообразить, что происходит и как мы там оказались. Ушла, даже с Лёхой не попрощалась.
– Мы хотели поесть, – вспомнила я уже возле своего дома.
– Ты на ногах еле держишься.
– Почему ты за меня это решил?
– Потому что ты спала.
– Все, пока, – я отобрала у него свой рюкзак. – Спасибо, что проводил, несмотря на дикую боль от растяжения. Давай. Увидимся как-нибудь.
– Тоня, ты мне точно не хочешь ничего сказать?
– Что сказать?
– Почему ты злишься, и что тебя беспокоит.
– Знаешь, Амелин, я так устала о чем-то беспокоиться, что уже ничего не хочу.
– Просто скажи как есть. Прямо.
Он вопросительно ждал.
– Раз уж мы договорились говорить все честно и ничего не скрывать, то сейчас самое время.
– Не понимаю, о чем ты.
Теперь это был вопрос принципа. Если для него не важно было оставаться вместе, то и я навязываться не собиралась.
– Точно?
Я прикусила губу.
– Тогда я пошел.
Несколько секунд мы смотрели друг на друга.
Вот что за человек? Совершенно очевидно, что он все понял, но, когда убедился, что и я поняла, что он понял, просто развернулся и спокойно пошел в сторону метро.
На нем была черно-белая полосатая футболка с длинными рукавами и серые линялые джинсы, которые нужно было выбросить сто лет назад, но Амелин лишь любовно порезал их на коленках, превратив в дизайнерский хенд-мейд.
Я дождалась, пока он завернул за угол дома, а потом побежала догонять:
– Ладно. Скажу. – Я ухватила его за рукав. – Мне просто не хотелось расходиться так быстро. Вот и все. Ничего такого, – выдала я на сбивающемся дыхании.
– А почему тебе не хотелось расходиться?
У него еще хватало наглости улыбаться.
– Все. Собрался спать – иди. Не хочу тебя держать.
– Мне кажется или ты не совсем это собиралась сказать? Ты ведь собиралась сказать, что хочешь меня держать? Что ты очень хочешь меня держать. И что не выдержишь без меня и часа? Что готова сама лечить мое растяжение. И тебе нет никакого дела до моих соседей, а спать можно завалиться где угодно, лишь бы не прощаться прямо сейчас. Правда? Ты это хотела сказать?
– Что-то типа того.
– Ну, слава богу, – он с облегчением вздохнул и сгреб меня в охапку. – Как хорошо, что мы решили всё друг другу говорить. Я знаешь как испугался, что ты этого не скажешь? Всю дорогу про это думал. Ведь я же мог тебе надоесть.
– Ты мне не надоел.
– Тогда давай ты пойдешь домой, поспишь, а я пока смотаюсь в одно место, вернусь за тобой, и мы отправимся к Артёму?
– В какое еще место?
– Да так, – он поморщился. – Оплату за квартиру забрать.
Ту квартиру, где они раньше жили, его мать – Мила – уговорила бабушку сдавать. Об этом Амелин узнал лишь за день до появления новых жильцов. Мила сказала, что он может снимать комнату в Москве или, что еще выгоднее, переселиться в деревню к бабушке.
Так что Костику пришлось срочно искать себе какое-то жилье. Он собирался перекантоваться у Артёма всего несколько дней, но тот сам настоял, чтобы он остался. Теперь же, после смерти бабушки, Амелин мог вернуться в оставшуюся ему квартиру, но пока что плата за аренду была единственными деньгами, на которые он мог жить.
– Я поеду с тобой.
– Не нужно. Ты устала и хочешь спать.
– Уже не хочу.
– Это опять на метро.
– Ничего страшного.
– Это одни Милины знакомые.
– Ну и что? Что в них такого?
– В общем, было бы лучше, если бы ты осталась.
– Почему? Что с этими знакомыми не так?
Он помялся, вздохнул и, сообразив, что теперь я уже от него не отстану, согласился.
Мы пошли обратно к метро.
Я все ждала, что он пояснит что-то насчет этих загадочных знакомых, но, проходя мимо автобусной остановки, он вдруг притормозил:
– Смотри.
На остановке под стеклянным козырьком навеса, подтянув под себя ноги и закрывшись локтями, сидел кто-то маленький, сжавшийся и дрожащий.
Вначале я подумала, что это девушка, но, когда мы подошли, стало ясно, что мальчишка.
– Ты чего? – Амелин осторожно потрогал его за плечо.
– Ничего, – мальчишка шмыгнул носом.
– А чего ревешь?
– Я не реву.
– Н-да, конечно, – согласился Амелин совершенно серьезно. – Тебя кто-то обидел?
– Или, может, ты потерялся? – предположила я.
– Я тут всю жизнь живу. Вон там… – Мальчишка махнул рукой.
– Тогда иди домой, – сказал Костик. – Менты увидят – к себе увезут, а мать твою оштрафуют.
– Не хочу домой. Лучше пусть у меня вообще дома не будет, – голос мальчика дрогнул, едва сдерживая рыдания.
Амелин присел рядом с ним на корточки:
– Что случилось?
Мальчик покосился на него и вдруг разрыдался, пряча лицо в ладонях:
– Я не хочу. Не хочу. Не хочу.
Мы переглянулись.
– Тебя дома обижают? – спросила я.
Он утерся рукавом, но ничего не ответил.
Амелин сунулся в рюкзак, достал оттуда маску и, надев ее, подсел к нему:
– Здоров, – протянул руку. – Я Кролик. А ты кто?
– Никто, – буркнул мальчик.
Кролик притворно отшатнулся и потрогал его пальцем:
– А кто тогда с нами разговаривает?
– Я не маленький, – фыркнул мальчишка. – Я случайно заплакал.
Я достала оставшееся с электрички яблоко и протянула ему:
– Хочешь?
Он кивнул и взял яблоко.
– Стой, – Кролик придержал его за локоть. – Ты что, не знаешь, что яблоки у женщин брать нельзя? А еще говоришь, что не маленький.
– Почему? – Мальчик подозрительно покосился на меня.
– Потому что они делают тебя слабым и глупым, а потом подчиняют себе. Это темная магия.
– Не болтай ерунды! – Я строго посмотрела на него. – Нормальное яблоко.
– Я знаю, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми, а про яблоки ничего не знаю.
– Вот и ешь спокойно, – погладив его по плечу, я тайком показала Амелину кулак.
– Один раз у меня тоже такое было, – Кролик доверительно приблизился к мальчику. – Я ушел из дома и решил, что больше никогда туда не вернусь. Поехал на вокзал, сел и стал ждать, что меня кто-нибудь заберет. Нет, не Питер Пэн и не Мэри Поппинс. Я был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что чудес не бывает. А если и плакал, то не специально.
Амелин стянул маску:
– Сначала я надеялся, что это будет одинокая пожилая женщина. Тихая и заботливая. Она попросит помочь ей с багажом, а когда дотащу ее чемоданы до дома, напоит меня травяным отваром, от которого я усну и превращусь в белку или кролика и стану жить у нее в слепом безвременье вместе с другими такими же мальчиками.
Потом хотел, чтобы меня забрала молодая прекрасная вампирша, но не съела, а сделала чудесным бессмертным ребенком. После решил познакомиться с каким-нибудь Ловким Плутом и стать профессиональным карманником, членом банды разбойников. Но никого подходящего не встретил, хотя был согласен и на маньяка, и на торговца людьми. Даже на Пеннивайза1.
Широко распахнув глаза, мальчик заслушался. Амелин умел рассказывать эти байки чересчур достоверно.
– Мне было все равно куда, главное, подальше. Хотел уйти с продавцом смеха или обменять молодость на еду и крышу над головой. Но я был тем, которого даже забирать никто не хотел… Никем. Жалким пустым местом. Впрочем… Два раза меня все же забрали, – он выдержал театральную паузу. – В полицию. Один раз увезли, проверили по базе, что не в розыске, и выставили на улицу, а второй – обвинили в краже, побили и вернули туда, откуда я так хотел свалить. Но самое лучшее знаешь что? Попасть в больницу. Там хорошо. Лежи себе и лежи. Хочешь – просто в потолок смотри, хочешь – стихи читай… И обед всегда по расписанию. Суп, пюре и компот.
– Какие еще стихи? – Мальчик, казалось, был зачарован.
– Да любые. Какие нравятся. Блока или Уитмена.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.2
– А давай вы меня заберете? – неожиданно попросил мальчик.
– А давай, – все еще находясь под воздействием собственных слов, Амелин протянул ему ладонь.
– Хватит, – я решительно шлепнула его по раскрытой руке: – Прекрати морочить ребенку голову. – Тебя родители обижают? – спросила я мальчика прямо.
– Отчим – тварь, а мать всегда за него. Бьет ни за что. Орет, кричит, оскорбляет, что я, типа, щенок и ничего в жизни не добьюсь.
– Хочешь, мы сходим с тобой в полицию? – предложила я. – И ты все там расскажешь?
Амелин неодобрительно покосился на меня.
– Нет! Вы что! – громко воскликнул мальчик. – Только не в полицию. Отчим сам полицейский. Он там всех знает.
– У меня отчима не было, но после того, как соседи полицию вызывали, всегда бывало хуже, – сказал Амелин.
– Это точно. У нас соседи тоже вызывали, пока не узнали, что Леня мент.
– Идем с нами, – Костик поднялся. – Я тебя научу, как не плакать.
– Правда? – Мальчик обрадовался. – А вы вампиры или маньяки?
– Мы оборотни, – Амелин помахал маской. – Хочешь примкнуть к нашей стае?
Пришлось оттащить его в сторону силой.
– Зачем ты это говоришь?! Зачем обнадеживаешь? Мы же не можем взять его с собой.
– Почему не можем? – Костик захлопал глазами. – Честное слово, я всю жизнь мечтал, чтобы меня кто-нибудь забрал… Но никто не хотел…
– А знаешь почему? Потому что нельзя просто так детей забирать с улицы!
– Никто не хотел, потому что люди равнодушные и злые. Пока не появилась ты. – Теплая, обезоруживающая улыбка должна была заставить меня смягчиться, но у него ничего не вышло.
– Ты понятия не имеешь, кто он такой и что на самом деле с ним случилось. Может, он специально тут сидит, чтобы втираться в доверие к жалостливым прохожим.
– Зачем? – искренне удивился Амелин.
– Чтобы развести как-нибудь и кинуть потом.
– На что кинуть?
– Не знаю! На деньги… Вот приводишь ты его к себе, а потом он тебя или обкрадывает, или шантажирует.
– Чем шантажирует?
– Чем угодно. Скажет, что ты домогался до него, и все… Ты попал. Сейчас знаешь какие дети?
– Тоня, – Амелин взял меня за руку, – это просто несчастный одинокий мальчик, которому очень плохо. Поверь, я точно знаю.
– Оставь ему свой номер. Пусть звонит в случае чего. У тебя же есть какая-то знакомая из службы опеки.
– Это так не работает.
– Вот именно. Мы ничего не знаем ни про него, ни про его семью. Может, он все наврал и его никто и пальцем не тронул, а он сам ударился или с другими мальчишками подрался и теперь просто сидит и сочиняет все. А дома его ждут нормальные мама, папа и бабушка.
– Какая же ты подозрительная! И недоверчивая. Это всего лишь мальчик.
Я решительно освободила руку и вернулась к парнишке.
– Вы передумали меня брать?
– Я и не собиралась.
Зачем-то вернув мне яблоко, он бросил в сторону Амелина молящий взгляд:
– А Костя?
– Запиши его телефон и, если прямо совсем плохо будет – звони. Ну или пиши. Только не ввязывайся ни во что и ни с кем не ходи!
Продиктовав мальчику номер и спешно подхватив Амелина, я потянула его к метро.
– У тебя такое лицо, как будто тебе родители игрушку не купили.
– Мне родители ничего не покупали. У меня и родителей толком не было. Только это не игрушки, Тоня, – это чья-то жизнь. И самое страшное в ней знаешь что? Вовсе не побег. Самое страшное – безысходность. Когда понимаешь, что никуда ты не убежишь. И что так будет всегда, а ждать, пока вырастешь, уже нет никаких сил.
Больше за всю дорогу он не проронил ни слова.
