Kitobni o'qish: «К востоку от Евы», sahifa 2

Я тоже что-то говорил, но больше смотрел и слушал. Мне нравилось переживать странную, прежде незнакомую близость. В тот момент, хоть обстановка и располагала, я не думал ни о поцелуях, ни о чем-то таком. Подобные мысли пришли позже, на следующее утро. Но когда мы, прижавшись друг к другу плечами, смотрели на серебристую гладь воды, я испытывал лишь окрыленное удивление от того, что способен на подобные переживания.

– Поможешь немного с комнатой? – попросила Ева, выдергивая меня из приятных воспоминаний в не менее приятное настоящее.

– Конечно! – Я с готовностью вскочил. – Что делать?

Я передвигал кресло, письменный стол и единственный шкаф, меняя их местами, раз десять, а Ева пыталась понять, в каком положении они смотрятся менее ужасно, а когда определилась, попросила аккуратно снять со стены ковер, чтобы потом его можно было повесить обратно. Разрешения на самодеятельность хозяин ей не давал, но она была уверена, что тот не узнает, потому что не приезжал в эту квартиру тысячу лет.

Ковер оказался тяжеленный и висел на тугих веревочных петлях, надетых на вкрученные в бетон небольшие шурупы, и, чтобы снять его со стены, потребовалось немало попотеть. Около двадцати минут я, подобно эквилибристу, балансировал на стуле, весь взмок, стер о шурупы пальцы и потянул шею, но всякий раз, опуская взгляд на Еву и видя, как она радуется каждой освобожденной петле, преисполнялся чувством необыкновенной важности и забывал о всех неудобствах.

Наконец ковер свалился на пол, а я, обессилев, упал сверху:

– Все. Перерыв.

– Забавно. – Ева села рядом по-турецки. – Я только и делаю, что переезжаю из квартиры в квартиру и только сейчас впервые подумала, что было бы здорово иметь свою, где можно делать что хочешь и как хочешь.

– Ты про перестановку и ремонт?

– Я про все. Знаешь, что такое чувство дома?

– Уют? Комфорт?

– Спокойствие. Когда ты знаешь, где ты будешь завтра и с кем, и тебя это не удручает, а выбрасывает такую порцию дофамина, что больше ни о чем и думать не хочется.

– Дофамина. – Я усмехнулся. – Ты тоже одна из этих? Дофаминозависимых?

– Все люди в той или иной степени в нем нуждаются. Когда организму его не хватает, человеку просто не хочется жить. Он видит мир в серых красках и ничему не радуется. А дофамин – это предвкушение счастья, без него люди сходят с ума.

– Актеров в лагере тоже зомбировали дофаминовой теорией? – Я не мог отвести от нее глаз, и слово «счастье» из ее уст прозвучало вдруг так, словно она сама была им.

– Не знаю, я приехала уже подготовленной.

– Расскажи еще про дофамин.

– Хватит! – Ева шутливо шлепнула меня по руке. – Я знаю, что тебе все это не нравится.

– Мне нравится тебя слушать.

– Я бы много что могла рассказать, но точно не сейчас.

– Почему?

– Потому. – Она по-детски показала язык и, встав на четвереньки, подобралась к заваленной всяческим барахлом этажерке. Вытащила с нижней полки старый кассетник и протянула мне: – Вот это древность! Умеешь им пользоваться?

– Не пробовал, но думаю, что смогу. – Я сел и взял у нее магнитофон. – Здесь все как в плеере. Треугольник – плей, квадратик – стоп, кружок – запись, стрелочки – перемотка.

– Ой, а включи его, пожалуйста.

– Тогда давай искать кассеты.

И мы полезли изучать содержимое этажерки, письменного стола и ящиков в низенькой тумбочке. Отвлеклись на коллекцию значков и марок, стопку старых журналов и прочие раритетные штучки, а когда все же нашли пару кассет, обнаружилось, что у магнитофона нет ни шнура, ни батареек.

Но во мне уже загорелся азарт археолога, так что я предложил вскрыть запертую комнату и поискать шнур там. Ева запротестовала, а я нарочно, чтобы подразнить ее, сходил за отверткой и сделал вид, будто пытаюсь взломать замок запертой комнаты. Она принялась оттаскивать меня, отнимать отвертку и выкручивать мне руки. Естественно, воспользовавшись моментом, я обнял ее и снова потянулся за поцелуем, но она увернулась:

– Не нужно.

– Ты с кем-то встречаешься?

– Просто не нужно, и все.

– Я тебе совсем не нравлюсь?

– Не будь ребенком! – неожиданно резко вспыхнула она, отчего-то разнервничавшись. – И оставь эту комнату в покое!

– Ты мне очень нравишься. – Я попробовал взять ее за руку, но Ева тут же упорхнула в комнату и уже оттуда крикнула: – Давай свернем ковер!

И пока мы занимались ковром, а потом и оборвавшимися с петель шторами, я пытался погасить в себе разгорающийся пожар, метался, выбирая между настойчивостью и смирением, потому что Ева, казалось, была соткана из неопределенности.

Но когда я стал собираться домой, она сказала:

– Если хочешь, приходи завтра к четырем. Я в кондитерской работаю, принесу что-нибудь вкусненькое и посвящу его тебе.

– Ты тоже готовишь? – обрадовался я.

– Нет, я всего лишь менеджер по работе с клиентами. Принимаю заказы и проверяю, чтобы их выполнили в срок и довезли до места. Иногда нам разрешают забирать брак или просрочку, которая на самом деле не просрочка.

Но меня уговаривать не стоило. Ради Евы я мог съесть любую просрочку. Я уже чувствовал, что по уши влюбился, хотя она и была на четыре года старше и дала понять, что я для нее маленький. Все это не имело никакого значения. Я всегда был упрямым, с самого рождения. И решил, что буду добиваться ее во что бы то ни стало.

Глава 3

Весь вечер до ужина я слушал Криса Айзека и мучился, но не от его душестрадательной музыки, а из-за того, что протупил и не взял у Евы номер телефона. А мне так хотелось написать ей или позвонить, чтобы просто услышать голос!

Вместо этого пришлось разговаривать с Инной, моей однокурсницей, с которой прошлой весной мы недолгое время встречались.

– Почему ты не приехал получать зачет? – Тон Инны всегда звучал требовательно.

– Не получилось.

– Трудно было написать? – В упреке слышалось скорее беспокойство, чем претензия, но меня это не волновало.

Наши отношения давно зашли в тупик, и я не раз говорил ей об этом, но Инна отказывалась верить. Типа ее внимания добивались все парни, как посмел пренебречь им я?

– Извини. Форс-мажор.

– Надеюсь, без последствий?

– Все в порядке.

– И где ты сейчас?

– Дома.

– Ладно, – после небольшой паузы произнесла она, – будешь должен. Я уговорила препода поставить тебе зачет.

– Спасибо! – Это была отличная новость. – Уже начинаю копить.

– Что копить?

– Как что? Деньги, конечно, чтобы погасить долг.

– Глупый ты, Чёртов.

– Какой есть.

– Завтра придешь?

– Надеюсь.

– Тогда до завтра.

– Пока!

Вечером за ужином отец развлекал нас историями о том, что у них на работе завелся Санта-хакер, рассылавший сотрудникам офиса внутренние письма от имени гендиректора компании, и, угрожая увольнением, требовал выполнять забавные вещи: прийти на работу в нелепой одежде, подарить коллеге подарок, сделать откровенное признание и всякое другое, обыгрываемое как «предновогодние чудеса». И, прежде чем эта шутка вскрылась, несколько человек попались на удочку.

Мама громко хохотала, Митя фантазировал, как было бы здорово разыграть вот так одноклассников, и переживал за судьбу хакера, на которого настоящий гендиректор написал заявление в полицию и которого теперь искали как преступника.

Я же совершенно не мог сосредоточиться на разговоре, перескакивая с одного эпизода сегодняшнего дня на другой.

Вспоминал, как Ева радовалась снятому со стены ковру и как я боролся с ним, скручивая, а через пять минут ковер раскрутился, свалился на штору и оборвал на ней несколько петель. Как я держал Еву на руках, пока она снимала эту шторину, после чего она решила, что я хожу качаться в зал. Как мы смеялись над найденными в письменном столе журналами «Колхозница» и перебирали коллекцию металлических значков времен СССР с олимпийскими мишками и профилями Ленина.

– Эй, ку-ку. – Мама пощелкала у меня перед носом пальцами. – Третий раз спрашиваю, есть будешь?

– Что? – Я рассеянно вскинулся.

– Чего это ты сегодня такой задумчивый? – участливо поинтересовался отец.

– Сессия.

Митя недоверчиво хмыкнул.

– Не успеваешь сдать? – забеспокоилась мама. – Нам готовиться к неприятным сюрпризам?

– Четвертый курс. Какие тут могут быть сюрпризы?

– Ла-а-адно. – Отец добродушно потрепал меня по волосам. – Не грусти. Все наладится.

– Кажется, кто-то влюбился, – шутливо подмигнул мне брат.

Внешне мы с ним очень похожи: тот же рост, ширина плеч, каштановый цвет волос, серые глаза, но в остальном между нами ничего общего.

Митя – неунывающий оптимист и увлеченный тусовщик.

Я же по большей части сам по себе. Не то чтобы замкнутый или нелюдимый, но в сторонней поддержке и одобрении не особенно нуждаюсь, а компании люблю изредка и ненадолго.

– Влюбится он, как же! – поморщилась мама. – У нашего одежного шкафа больше чувств, чем у твоего брата.

– А что с нашим шкафом? – усмехнулся отец.

– Лучше бы спросил, что с нашим сыном.

– А с сыном что?

– Он расстался с Инной, – трагически объявила мама.

Отец украдкой бросил на меня ироничный взгляд и с театральной строгостью нахмурился:

– Как ты посмел так поступить?!

Громко хохотнув, Митя поддержал отца:

– Да, отвечай немедленно, чем она тебе не угодила?!

– Я расстался с ней в мае. А сейчас декабрь! – фыркнул я.

Мама с осуждением покачала головой:

– Я знаю, что это проблема вашего поколения. Неумение любить. Вы расчетливые и эгоистичные, но прикрываете это великими теориями об эмоциональной независимости, самодостаточности и персональных границах.

– Неправда, – парировал Митя, – я вот ничем не прикрываюсь.

– Ты? – Мама посмотрела на него с укоризной. – Ты просто спекулируешь своими внешними данными и используешь симпатию девочек в личных целях, а это тоже эгоизм! Не понимаю. С детских лет твержу вам о ценности любви как неотъемлемой части человеческой жизни на всем ее пути, и вот что в итоге получилось.

– Ну вот чего ты завела? – Отец накрыл ее руку ладонью. – Будь я на их месте, тоже не торопился бы примерять на себя столь ответственный груз.

Отодвинув от себя тарелку, я поднялся:

– Кто хочет, может доесть.

– Яник! – Мама тоже вскочила и обняла меня за плечи. – Ну ты чего? Я же просто рассуждаю. Конечно, только тебе выбирать. Я ведь просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо. И чтобы все были счастливы.

– Знаю, мам. – Я поцеловал ее в щеку. – Все обязательно будет хорошо. И у меня, и у нас всех. А сейчас я просто не голоден.

Мама обожала всевозможные любовные истории. У нас весь дом был завален ее маленькими белыми книжечками в мягкой обложке – любовными романами. Инну она знала лишь по фотографиям, но называла «куколкой» и радовалась, что и у старшего сына наконец наладились «отношения». Однако отношения эти длились от силы четыре месяца, а вспоминала она о них уже больше полугода.

На следующее утро я проснулся в отличном настроении. Только собирался в колледж дольше обычного. Не мог выбрать, какой свитер лучше надеть, и так тщательно брился, что на нижней стороне подбородка и немного на шее высыпало раздражение, покрасневшее еще больше после того, как я помазал его маминым смягчающим кремом. Попытался стереть крем полотенцем, но сделал только хуже, натер кожу так, что она стала малиновой. В итоге замотался шарфом, очень надеясь, что к вечеру все пройдет.

– Ты сегодня странный, – заметила Инна после второй пары.

– И в чем же странность?

– Выглядишь таким довольным, как будто всю сессию уже закрыл.

Инна была натуральной блондинкой с тонкими чертами лица и белозубой улыбкой, которую она носила как маску, потому что без улыбки лицо ее выглядело злым.

– А, нет, конечно. Просто… Настроение хорошее.

– Что у тебя за секрет? – Она подошла вплотную и подняла голову, будто в ожидании поцелуя.

– Нет никаких секретов. – Я улыбался, но слегка отодвинулся.

– Я тебя уже хорошо изучила, Чёртов. – Инна твердо смотрела в глаза. – Давай колись, что у тебя там приключилось, из-за чего ты пропустил зачет.

Я вдохнул поглубже:

– Да ничего не приключилось, не выдумывай. Скоро Новый год. Атмосфера такая. Праздничная.

– Только не нужно держать меня за дуру. От тебя пахнет Пако Рабаном. Ты с кем-то встречаешься?

Ее настойчивость раздражала.

– Я тебе очень благодарен за зачет, но хочу напомнить, что мы больше не встречаемся. Какая разница, чем я надушился?

– Пако Рабаном ты пользуешься по праздникам. Она из колледжа? Я ее знаю?

– Нет, – отрезал я. – Не знаешь.

– А свитер красивый, – одобрила Инна. – Что неудивительно, ведь это я тебе его подарила.

Вот с этим вышел явный прокол: я совсем забыл, что свитер – подарок Инны на двадцать третье февраля, как раз перед тем, как мы начали встречаться.

– Так я его и надел специально, чтобы тебе приятное сделать. Как благодарность за зачет.

– Знаешь, Ян, – она хоть и не была особо проницательной, но на мою отмазку не купилась, – говорят, что существует три вида парней: умный урод, веселый дебил и красивый козел. Так вот ты – последний вариант.

Она демонстративно ушла, вероятно, считая, что я должен испытывать раскаяние и угрызения совести, но ничего подобного я не испытывал.

Я решил подарить Еве цветы. Точнее, цветок. Розу. Заявиться с букетом было бы чересчур пафосно и нелепо, с учетом того, что я не до конца понимал, как она ко мне относится, а навязчивость могла ее отпугнуть. Но одна роза – это просто маленький знак внимания, который запросто можно расценить как дружескую симпатию.

Зимой донести цветок через пару кварталов не заморозив, целая проблема. Под курткой можно помять, в газете – ненадежно. Пришлось сначала завернуть розу в газету, которую я раздобыл возле почтовых ящиков, и уже потом сунуть ее за пазуху.

Вышел я немного раньше времени, и торопиться не стоило, но было холодно, поэтому я все равно почти бежал, переживая не за себя, а за сохранность цветка.

Снега навалило столько, что ноги заплетались, я пропотел и одновременно продрог. Брюки промокли от снега, пряди волос, торчащие из‑под капюшона, заледенели. И я уже мечтал лишь о горячем чае, как непроизвольно замедлился, заметив в тусклом освещении фонаря перед подъездом Еву с непокрытой головой и в дубленке нараспашку, а перед ней человека в черном. Судя по телосложению и спортивному крою куртки с глубоким капюшоном, почти полностью закрывающим его лицо, человек этот был довольно молодой. Он стоял очень близко к Еве, и позу его можно было назвать угрожающей.

Почувствовав неладное, я бросился к ним. Ева заметила меня первой и взмахнула рукой, показывая, чтобы я не подходил. Парень обернулся. На нем была черная маска – из тех, что носят, защищаясь от инфекции.

В ту же секунду он подхватил Еву на руки и, перекинув через плечо, понес в сторону припаркованной неподалеку машины. Ева взвизгнула и принялась вырываться.

– Эй, – заорал я, подбегая к ним. – А ну, отпусти ее!

– Все нормально. Это наши семейные дела, – глухо проговорил парень, опуская Еву на землю.

В ее глазах читался испуг, но она предупреждающе выставила перед собой руку:

– Ян, пожалуйста, не вмешивайся.

Только как я мог не вмешаться? Схватил ее за руку, потянул на себя и в ту же секунду получил крепкий удар в нос. Из глаз брызнули слезы.

– Иди домой, я тебе потом позвоню, – торопливо проговорила Ева, высвобождая руку.

– Какое «домой»? – Кажется, я кричал, морозный воздух обжигал горло. – Что происходит?

Парень снова попытался достать меня кулаком, но Ева его остановила.

– Прошу тебя! – произнесла она с какой-то особенной многозначительностью. – Остынь и не лезь.

Она сама села к нему в машину на заднее сиденье, и они медленно покатили по двору. Я сразу посмотрел на номер, но он оказался так сильно измазан грязью, что разобрать цифры не получилось. А потом опустил взгляд и под ногами, на том месте, где стояла Ева, заметил на снегу что‑то темное. Наклонился и поднял уже слегка припорошенную снегом связку ключей.

Глава 4

Дома еще никого не было. Я сразу забрался в горячую ванну и долго лежал в ней, согреваясь и не переставая думать о том, что случилось. А когда вышел, брат уже вернулся из школы. Музыка орала на всю квартиру, сквозь нее надрывно пищала микроволновка, пахло чесноком и специями.

– Ты чего это тут? – Увидев меня, Митя приглушил музыку. – Говорил же, что уйдешь.

– Я чему‑то помешал?

– Нет, но… – Он замялся.

– Ждешь гостей?

– Нет!

Чересчур поспешный ответ означал, что я угадал.

– Зови кого хочешь, мне все равно. И достань уже курицу из микроволновки!

– Посидишь тогда в гостиной или на кухне? – осторожно попросил он.

– Угу. – Взяв со стола ноутбук, я осмотрелся, прикидывая, что может еще понадобиться, заметил все еще завернутую в газету, но изрядно помятую розу и передал Мите: – На вот, гостям подаришь.

– Все хорошо? – Не глядя приняв сверток, он с беспокойством заглянул мне в лицо. – Ты не заболел?

– Пока не знаю. Просто замерз.

– У тебя вид, будто с тебя требуют миллион, а ты не знаешь, где его взять.

– Да дурацкая ситуация сейчас произошла.

– Ну… – Митя замер в ожидании продолжения. – И?

Я тяжело вздохнул:

– Пришел к знакомой девчонке, а ее у меня на глазах схватил какой-то тип, посадил в машину и увез.

Рот брата приоткрылся.

– А ты чего?

– Я ничего. Рыпнулся, получил в нос и смотрел, как они уезжают.

– Жестко. – Брат выглядел озадаченным.

– Ладно. Не совсем так. Она сказала, что все нормально и чтобы я не лез, но я видел, что не нормально.

– А, – Митя отмер, – тогда ладно. Все понятно. Любовные разборки. Какой-нибудь ее бывший чел, и она с ним так мирится. У меня похожая история была. Она нарочно со мной флиртовала, чтобы он ревновал и пришел извиняться. Ну он и пришел, только сначала на меня наехал. Девчонки так любят подставлять.

Звучало правдоподобно. Я хотел еще рассказать ему про ключи, но раздался заунывный сигнал домофона, и Митя отправился встречать своих «гостей».

С другой стороны, бывшие не надевают скрывающую лицо маску и не залепляют номера машины грязью.

Но Ева была такой девушкой, что наверняка нравилась многим парням, и большинство из них были ее возраста, а то и старше. Для чего ей тогда, спрашивается, приглашать на чай малолетнего меня, принимать комплименты и подпитывать надеждой?

Однако эти мысли я тут же отмел. К Еве они не имели отношения, хотя и казались разумными. Я четыре года проучился в кулинарном колледже и неплохо разбирался в психологии девчонок. Да и надеждой, по правде говоря, я подпитывался сам. Ева ничего нарочно не делала. Потому-то я на нее так и запал, что видел в ее глазах искренность.

– В детстве я мечтала оказаться вот так ночью в лесу, – сказала она, когда после купания мы сидели на берегу озера и ждали рассвет. – Считала, что во мне течет кровь оборотней, и верила, что полнолуние придает мне сил. Думала, стоит попасть в лес, как откроется мое истинное предназначение.

– Стать волчицей и носиться по лесу со своей стаей?

– Нет. За мной должен был прийти оборотень-медведь и забрать в свой прекрасный замок.

Есть такая норвежская сказка «На восток от солнца, на запад от луны», я ее в детстве очень любила. Там девушку отдают в жены белому медведю. По типу нашего «Аленького цветочка», только немного по-другому. Днем он был белым медведем, а ночью приходил к ней в человеческом облике. Но как он выглядит, она не знала, ей запрещено было зажигать свечи. Ну, то есть видеть она не видела, но понимала, что это человек. – Ева лукаво улыбнулась. – А потом ей все-таки стало очень любопытно, и, когда медведь заснул, она зажгла свечку, и, естественно, он оказался прекрасным принцем. Таким красивым, что девушка, залюбовавшись им, не заметила, как воск со свечи потек и капнул на его обнаженное тело… Из‑за этого нарушилось проклятие троллихи, и та забрала принца в свой замок, куда не было дороги. И тогда девушка отправилась его искать. Долго искала, там много всего, но все, конечно же, закончилось хорошо. Это очень романтичная сказка.

Но полнолуние было три дня назад, а за мной никто не пришел. – Ева хитро посмотрела на меня. – А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что я выросла и перестала в это верить, а волшебство происходит только с теми, кто в него верит.

– Вообще-то, у вас тут магический лес, забыла? И ты – моя тень.

– Ох, – она тяжело вздохнула, – конечно же, я помню. Просто немного завидую тебе.

Мы сидели, прижавшись друг к другу плечами и коленями.

– Вы все, кто сюда приехал, счастливые, – пояснила она. – Пускай ненадолго, но вам удается сбежать от реальности и снова почувствовать себя теми, чьи желания способны исполняться.

– Но ты ведь тоже играешь.

– Нет. Я тут работаю, и это все меняет.

– А я вообще случайно сюда попал, хотел свалить до того, как вывезут в лес, но не получилось.

– Значит, ты не сильно расстроишься, если не выиграешь?

– Честно? Я даже правила почти не запомнил.

– Интуиция меня не подвела. – Ева повернулась, и ее лицо оказалось так близко, что она почти касалась губами моих губ, отчего сердце взволнованно застучало. – Я сама выбрала стать твоей тенью. Так ведь бывает, что увидел человека и он сразу тебе понравился?

– Бывает, – охотно подтвердил я, хотя сам прежде такого не испытывал.

Я почти никогда не предавался размышлениям о своих переживаниях и не надумывал лишнего, а если вдруг чувствовал себя нехорошо, то старался отвлечься, занявшись делом. В этом смысле готовка очень помогала.

Спагетти карбонара со сливками – любимое блюдо отца. Мелко порубить репчатый лук, раздавить чеснок ножом, тонкими ломтиками нарезать бекон, обжарить бекон с чесноком, потом лук отдельно, приготовить соус: яичные желтки, пармезан, сливки и обжаренный лук. Горячие спагетти альденте сразу же залить соусом и, выложив на сковородку к бекону, дождаться, пока соус загустеет.

Вопрос номер один: что делать с ключами? Без них Ева не сможет попасть домой. Моего номера телефона у нее нет, у меня ее тоже. Можно положить ключи под коврик или оставить соседям, но кто знает, что это за люди?

Вопрос номер два: стоит ли идти в полицию? Что я им скажу? Что Ева просила не вмешиваться, но мне все равно не по себе? Вряд ли для полиции это будет хоть сколько-нибудь весомым аргументом.

И наконец, третий вопрос: как найти кого-то из ее знакомых, чтобы через них выяснить, где может быть Ева, или даже попробовать связаться с ней?

– Какой волшебный запах! – Мама заглянула на кухню.

Я не слышал, как она вернулась с работы.

– Привет! – сказал я.

– В такие моменты я счастлива, что ты выбрал эту профессию.

Раньше поступление в кулинарный колледж мама не одобряла, но к четвертому курсу смирилась, а когда я стал готовить, увидела наконец положительные стороны моего выбора.

– А сколько времени? – неожиданно спохватился я.

– Уже восемь. Папа скоро придет.

Накрыв сковородку крышкой, я снял фартук.

– Слушай. – Идея, пришедшая мне в голову, еще не успела оформиться, но я чувствовал, что именно так и должен поступить. – Мне сейчас нужно уйти. Поужинайте без меня, ладно?

– Как уйти? Куда уйти? – переполошилась мама. – Поздно уже, и мороз дикий.

– Это ненадолго. К девяти вернусь.

– А что случилось?

– Забыл кое‑что отдать знакомой. Это на той стороне шоссе. Сбегаю и вернусь.

– Что передать? Какой знакомой?

– Мам, мне двадцать! – Я повесил фартук ей на руку. – Передаю штурвал тебе.

Это было единственно правильное решение! И как только я сразу не сообразил?

Оставить в двери Евиной квартиры записку с номером своего телефона и объяснением, что ключи у меня.

Оделся я за пять минут, и пятнадцать заняла дорога. В подъезд вошел, воспользовавшись магнитным ключом на связке. Поднялся на этаж и уже стал подыскивать место, куда бы воткнуть записку, как вдруг не удержался: вставил ключ в скважину и отпер дверь.

В квартире горел свет.

– Ева! – на всякий случай позвал я. – Ева.

Но никто не откликнулся.

Немного постояв в нерешительности, я прошел на кухню.

Все говорило о том, что надолго уходить девушка не собиралась и ждала меня. На столе стояли две чашки, а перед тем, как Еве понадобилось спуститься к подъезду, она резала яблоки: их дольки лежали на разделочной доске и уже немного обветрились. К счастью, на плите ничего не готовилось. На пузатой дверце доисторического холодильника «Зил» висел выцветший стикер с номером телефона и надписью «Егор Степанович. Хозяин», но он тут был еще до появления Евы.

Я прошел в комнату, включил свет и осмотрелся. Вряд ли я искал что‑то конкретное, но надеялся на какую-нибудь подсказку, которая откроется мне при виде ее вещей. Однако ничего нового не увидел. Только утюг на письменном столе и рядом раскрытую косметичку. Я вернулся на кухню, съел дольку яблока, заглянул в холодильник и нашел заварные пирожные. Тот самый брак, о котором говорила Ева.

Убрав яблоки в холодильник, я выключил везде свет. У меня и в мыслях не было скрывать, что я здесь побывал. Воткнул записку в дверную щель и с чувством выполненного долга вернулся домой, как и обещал, к девяти.

У меня есть важный жизненный принцип: никогда не запариваться из-за того, чего я не в состоянии изменить. Погода, политика, общественные настроения, непредвиденные стечения обстоятельств – все это меня совершенно не волнует. Я не стану расстраиваться, если прогноз обещает снежный коллапс или резко скакнули цены на гречку. В этом, конечно, нет ничего приятного, но если я стану из-за такого переживать, то сделаю себе хуже в два раза.

Но если вдруг что-то зависит только от меня – вкус приготовленного блюда, выполнение данного обещания, настроение близких, победа команды, экзамены – да что угодно, – я не успокоюсь, пока не сделаю все как надо.

Три дня подряд я ходил проверять записку. А на четвертый, окончательно разволновавшись, все-таки отправился в полицию.

Нехотя выслушав мой сбивчивый рассказ, дежурный выдал мне чистый лист А4.

– А теперь все то же самое, только в письменном виде. Внизу укажи свои паспортные данные и контактный телефон.

– И все? – Я не понимал, почему он так равнодушен.

– Заявление рассмотрят и передадут по назначению.

– А это долго?

– Сложно сказать, но, скорей всего, в течение недели. Хочешь ускорить процесс, пусть обратятся ее родственники.

– Да я понятия не имею, кто ее родственники. Даже фамилию не знаю.

Полицейский недовольно закатил глаза.

– А мы, по-твоему, волшебники? Пиши заявление, будут приняты надлежащие меры – так быстро, насколько это соответствует ситуации.

Однако чем дольше я сидел над чистым листом, пытаясь описать случившееся, тем отчетливее понимал, что в полиции не станут с этим разбираться. Ева была взрослой самостоятельной девушкой, которая добровольно села в ту машину и которая, вполне возможно, сейчас отлично проводит время на каком-нибудь курорте, совершенно не желая, чтобы ее искали.

Так что из полиции я ушел ни с чем и снова отправился на квартиру к Еве.

Там ничего не изменилось.

Первым делом я поискал ноутбук, но не нашел. У Евы не было ни книг, ни тетрадей, ни ежедневников. Только все самое необходимое: минимум одежды, косметика, фен.

Вероятно, остальное находилось среди вещей, которые она собиралась перевезти, но не успела.

Так что единственное, к чему я смог хоть как‑то привязаться, был телефон Егора Степановича на холодильнике и название кондитерской на коробочке с пирожными, в которой, по моим предположениям, Ева работала.

– Слушаю, – проскрипел в трубку старческий голос.

– Егор Степанович? – уточнил я.

– Говорите!

Я вспомнил, что Ева называла хозяина квартиры «вредным стариком», поэтому не сомневался, что это именно он.

– Я бы хотел снять у вас комнату, – не моргнув и глазом выдал я, не придумав ничего лучше. – Мне сказали, одна свободна.

– Кто сказал? – с подозрением спросил он.

– Не помню, кто именно. Но я очень срочно подыскиваю жилье, поэтому звонил многим друзьям.

– Гражданство РФ? Регистрация есть?

– Я москвич. Студент.

– Семь тысяч в месяц. Показывать ничего не буду.

– Но ведь в этой квартире уже кто‑то живет?

– Допустим, живет.

– Может быть, вы мне дадите телефон этого человека и он сам мне покажет?

– Нет. Никто вам ничего не покажет. Комната заперта, а ключ у меня. И его я отдам только после предъявления паспорта и оплаты. Деньгами. Нормальными. Бумажными.

– Хорошо, – сдался я. – Скажите, куда подъехать.