Kitobni o'qish: «Чумная крыса», sahifa 2
Он кивает, слишком поспешно и, в общем-то, обреченно. Что бы там ни было, первое бревно в погребальный костер он подкинул своими руками.
– Хорошо, – Сприн продолжает запись, возвращаясь к допросу. – Сколько приемов тиморакса вы пропустили за неделю до двенадцатого октября?
– Два, может три.
Его голос стал более хриплым. Или это только кажется?
– И в этот день тоже?
– Всего два или три, в том числе и в этот день. Не могу сказать точнее.
– Вы проигнорировали оповещение и покинули квартиру. Что было дальше?
Дальше он выбрал из списка маршрутов, сохраненных в памяти автомобиля, тот, которым пользовался почти каждый день, и отправился в офис. На экране навигатора отражался пройденный путь, впереди и сзади тянулась вереница пыльных машин. Человечество победило страх, заковало в кандалы агрессию и зависть, но так и не решило окончательно проблему с пробками в часы пик.
Многоуровневый мегаполис был разделен не только на кварталы. В нем одновременно функционировала вертикальная структура подчиненности. Простая и действенная внутренняя геополитика вынуждала жителей средних уровней стремиться переехать выше, как говорили «поближе к облакам». Работай продуктивно, ставь цель и достигай ее. Заполучить жилье в верхнем уровне, а вместе с ним штамп в паспорте ближайших родственников, чтобы им не пришлось проходить весь путь с начала – цель, достойная уважения в обществе.
Эдвард Поуп был из семьи среднего уровня, он еще помнил, скольких трудов ему стоило повышение и перевод, гарантия обеспеченного будущего. И продолжал трудиться винтиком в колесе крупного финансового холдинга не зная устали и сна. Первые годы мужчина старался связываться с родителями, отправлял им видео-послания, обещая навестить, когда удастся выкроить пару свободных деньков. Потом обзавелся компанией приятелей, в чьем кругу стал проводить свободное время, таскаясь по барам, ресторанам и борделям верхнего города. Он вдруг открыл мир, полный соблазнов, которые прежде мог лишь планировать в необозримом будущем. Среди парней, выросших во вторых, третьих поколениях богачей, было не принято говорить о жителях второго уровня. Само собой не существовало никаких запретов на контакты с оставшимися там родственниками. «Дубли», как их звали в тусовке, встречались на каждом углу – разносчики пиццы, официанты, уборщики, метрдотели, улыбчивые девушки на кассах супермаркетов и алкогольных маркетов, где Поуп и прочие закупались литрами, готовясь к бурным выходным. Каждый новый день толпы «дублей» прибывали на свои рабочие места, чтобы обслуживать и угождать более удачливым, работящим и успешным согражданам.
Весь город был пронизан вертикальными и горизонтальными лифтами, лестницами, воздушными паромами, переправлявшими людей с помощью старинной техники, приводимой в действие безупречной программой. Скоростные автомагистрали и железнодорожные ветки, парящие в воздухе, буквально опутывали его, словно гигантская непробиваемая паутина, артерия, ежечасно перекачивающая миллионы жителей из одного конца города в другой, с севера на юг, с востока на запад, снизу вверх.
Укачиваемый ползущим автомобилем в череде подобных, Поуп задумался о том, как часто использовался маршрут сверху вниз и так же легко нашел ответ на свой вопрос. Маршрут использовался в нескольких случаях. Некоторым новоприбывшим не удавалось задержаться в верхнем уровне, причины назывались разные, но так или иначе неудачник мог легко слететь по карьерной лестнице вниз, и не только в фигуральном, но и в буквальном смысле. И если выходцы из середины считались рабочим классом, то обитатели низов были неистребимым напоминанием о том, что идеальная система далеко не так действенна, как на агит-плакатах прошлого.
Светлое будущее без проявлений пагубных чувств, а впоследствии – искоренение самих причин. Перерождение человека разумного в человека рационального.
«А ты проголосовал за Реформацию?» «Не жди завтра, откажись от эмоциональной петли сегодня!» «Твое будущее – в твоих руках. Действуй!»
Нет межрасовым предрассудкам и половой дискриминации. Нет удушающим объятьям отказа от вожделенного партнера. Нет преступлениям на почве ненависти и ревности. Нет убийствам в состоянии аффекта. Нет насилию в семьях и на улицах. Общество, свободное от оков чувств, способно сосредоточить свой потенциал на иных вещах, нежели поиски лучшей клиники по увеличению пениса, дабы избавить его владельца от чувства неполноценности. Всеобщее равенство, предполагавшее сотрудничество всех слоев населения во имя высших целей. Таким идеалам мог позавидовать коммунизм. А что вышло на деле?
В какой-то степени марш-бросок по борьбе с чувственностью дал превосходные результаты. За полтора столетия, прошедших со времени первой, предварительной Реформации, уровень преступности снизился до рекордного за долгую историю процента, медицина и технологии развивались небывалыми скачками, оставляя далеко позади иные страны. Уже спустя два десятилетия был созван референдум о создании Соединенных Штатов Северной Америки, согласно которого территории Канады и Мексики добровольно, путем всеобщего голосования стали его частью. Отказ от рудимента человечества в виде эмоций приносил небывалые плоды, но еще оставалось место для пережитков прошлого. Затем пришла вторая Реформация, а вместе с ней – принятие закона и создание особого отдела полиции, призванного держать под контролем граждан, проявлявших подобные признаки и применять к ним соответствующие меры наказания.
Грубый толчок вырвал его из размышлений. Что-то с силой ударило о капот, словно тяжелый мешок со строительным мусором, сорвавшийся с лесов прямо на автомобильную трассу. Поуп инстинктивно поднял голову, чтобы узнать, что стряслось. Он был пристегнут ремнем безопасности, здоровью ничто не угрожало и все же…
Все же в тот миг нечто шевельнулось внутри, неприятно, словно некий незримый червь.
Это оказался не мешок. С тросов и перекладин, нависавших над потоком машин, свалился ремонтник в серо-оранжевой форме и каске. Он лежал, нелепо раскидав руки и ноги, остекленевшие глаза на голове, свернутой под неестественным углом, глядели прямо на Поупа, а изо рта вытекала, быстро образуя пятно, темная кровь. Темнее, чем Поуп мог себе представить.
Желудок непроизвольно сжался, стремясь вытолкнуть утренний кофе и завтрак. Машины впереди двигались тем же темпом. Мужчина вынужден был ткнуть пальцем во встроенный коммуникатор и вызвать полицию, скорую и страхового агента. Дожидаясь их прибытия, он опустил стекло и, наполовину высунувшись из окна, оценил высоту, с которой упал человек, обвешанный крючьями и инструментами, как «смертник бомбами». Довольно высоко, чтобы оставить вмятины на капоте. Позади вызванная несчастным случаем разрасталась пробка.
Службы прибыли на место происшествия через пятнадцать-двадцать минут. Еще какое-то время ушло на составление протокола и снятие показаний очевидцев, то есть Эдварда Поупа и тех автомобилистов, что не сумели покинуть трассу раньше него. Таких нашлось немного, большинство перестроилось в другой ряд и благополучно покинуло этот участок дороги. После того, как все необходимые процедуры были соблюдены, труп ремонтника погрузили в больничный фургон, больше похожий на белоснежный катафалк, а Поупа отпустили, предварительно заверив, что свяжутся с ним при необходимости.
Без вмятин, как он и полагал, не обошлось. Страховой агент, заполнявший форму, пока мужчина общался с полисменом, сунул ему под нос планшет и ручку. Получив его подпись, он так же пообещал позвонить и отбыл вместе с остальными.
Дальнейший путь к офису в самом сердце мегаполиса обошелся без сюрпризов. В кабинете его уже ждал горячий кофе с брюссельскими вафлями и улыбчивая индианка Джанис. Она подменяла Эванжелину на время отпуска и старалась угодить боссу, во всем ей подражая. Почти во всем.
– На вашу машину упал человек и свернул себе шею. Что вы испытали при этом?
Мелоди Сприн подкуривала новую сигарету, по-прежнему не пытаясь очистить заполненную доверху пепельницу. «Что вы испытали» – сказала она, хотя с тем же успехом могла использовать фразу «Что вы почувствовали». Это был вопрос с подвохом, на который вряд ли имелся правильный ответ.
– На моей машине остались вмятины и царапины. Я опоздал на работу, – произнес мужчина, нахмурившись. – Дискомфорт, вот что я испытал. Необходимость отойти от привычного распорядка дня, потерять ценное время, рискуя упустить прибыльные контракты.
Сколько ей лет? Двадцать шесть? Тридцать? Еще достаточно хороша, уверена в себе и опытна, чтобы вести подобные дела в одиночку. Капитан полиции, уже не девочка на побегушках. Почему вообще полиция, отдел эмоциональных преступлений? Поуп невольно задавался этими вопросами, катая на языке певучее имя дознавателя, так диссонирующее с ее родом деятельности.
– Вам выплатили страховку? – точеные скулы и пухлые губы вновь скрылись от него за пеленой дыма.
– Да.
– Достаточно, чтобы сгладить дискомфорт?
– Да, вполне.
– Скажите, мистер Поуп, – Мелоди сделала паузу, переворачивая страницу его дела. – Вам приходилось задумываться о том, что семье этого человека так же была выплачена страховка, посмертная, полагающаяся членам семьи погибшего?
Он не задумывался, точно знал. После его кивка, она продолжила:
– Как думаете, их удовлетворила сумма, полученная за его гибель?
В горле будто назло опять пересохло. Капитан спрашивала, способны ли деньги компенсировать смерть члена семьи.
– Не могу судить, не имея представления об их финансовом положении. Возможно да, если он ремонтировал мосты.
– Его семья живет в среднем уровне. Сумма страховки с учетом повышающих коэффициентов для данной категории лиц – не менее десятикратного годового заработка умершего, – отрапортовала Сприн, наблюдая за его реакцией. – Не так плохо, верно?
– Вполне, – неохотно согласился Поуп.
Потеря близкого человека подобна ампутации ноги или руки. Ты так привык к тому, что она есть, рассчитываешь на ее опору и поддержку в нужный момент, на самые простые действия, будь то улыбка на лице, семейный ужин или добротный секс. Это так странно и неправильно, когда всех этих вещей, из которых складывалась прежняя жизнь, до смерти, вдруг не находится на своих местах. Вместо них пустота и нет ни малейшего понятия, чем ее заполнить, потому заполняешь, чем придется. Работа и выпивка – с утра одно, вечером другое и так день за днем до тех пор, пока пустота не перестанет ощущаться пустотой, а на ее место не придут новые привычки, занятия и люди.
– Ваша покойная супруга умерла при схожих обстоятельствах, – все тем же бесцветным голосом продолжала Сприн. – Испытывали ли вы желание поставить себя на место родственников погибшего?
– Я не понимаю, как это связано.
Конечно же, это было в его досье. У них, должно быть, вся подноготная на него, чтобы предъявить обвинения, но они хотят слышать признание или что-то еще, что необходимо для соблюдения всех протоколов.
– Случалось ли вам думать, что водителя, размазавшего вашу супругу, Лорелин Роуз Поуп, по асфальту, беспокоила покраска капота и стоимость страховки?
– Нет! Конечно, нет! Он… его осудили, он был под психотропными веществами и нарушил с дюжину законов штата, прежде чем…
Почему, черт побери, так жарко в кабинете? Неужели у них какие-то проблемы с отоплением и никак нельзя сбавить градус?
– Прежде чем наехать на беззащитную женщину, превратить ее тело в костяной фарш и протащить за собой, пока стена его не остановила?
Сприн внимательно наблюдала за ним, скосив голову набок. Сигарета продолжала тлеть в ее тонких бледных пальцах, которые с большей вероятностью могли принадлежать музыканту, а не дознавателю.
– Получив останки Лорелин, хотели ли вы, чтобы в этой банке лежал его прах?
– Мы же здесь не за этим? Ваши сотрудники оторвали меня от дел не из-за несчастного случая шестилетней давности. Я испытывал утрату, мне не хватало Лорелин рядом, но я не оплакивал и не горевал о ней. Я не нарушал закон! И если вы собираетесь судить меня, то определенно причина не в этом. В чем тогда? Почему не скажете прямо, что я сделал?
Он не повышал голоса, но был достаточно тверд в своем требовании. У него были права. Мужчина хотел услышать, наконец, в чем его обвиняют.
Мелоди склонила голову, изобразив губами некое подобие улыбки. Красота, лишенная и толики участия в происходящем, холодная и пустая, как камень изваяний древности. Потушив недокуренную и до половины сигарету, она выпрямилась в кресле и, сцепив пальцы в замок, произнесла:
– Эдвард Поуп, вы обвиняетесь в нарушении пунктов 5, 6, и 7 статьи 76 Реформационного Кодекса, а именно в проявлении чувств категории Б в присутствии посторонних лиц, находясь на заведомо противоправном мероприятии. Также вам вменяется участие в митинге и пособничество в использовании и просмотре запрещенных кинолент.
Кажется, в этот момент в комнате для допросов стало невыносимо тихо. Поуп мог слышать, как работает вентилятор над головой, гоняя теплый воздух по кругу. Или как шумит кровь в висках. Его сердце сокращалось слишком быстро для пульса «человека рационального».
После работы, задержавшись в офисе чуть дольше, чем прочие, Поуп планировал отправиться в бар на Мейн-стрит и пропустить пару пива. На город мягким покрывалом опускались сумерки. Подсвеченный фонарями, неоновыми вывесками и мириадами рекламных баннеров, тот и не сомневался сдаваться темноте, но все же, поднимая голову вверх, можно было заметить, как меняются краски неба. Усиливающийся ветер ворошил содержимое мусорных контейнеров на углу здания, расшвыривая его и неизменно роняя вниз, туда, где находились средний и нижние уровни. Часть мусора непременно осядет и завершит внезапное путешествие, часть, куда меньшая, доберется до самых низов, составляя компанию прочим отбросам.
Подняв ворот пальто и вжав голову в плечи, Поуп вызвал машину с автостоянки. Пока он ждал, кто-то – обычный ничем не примечательный прохожий – сунул в его руку листовку. Мужчина машинально взял ее. Он ничего не имел против чужого труда и всегда принимал листовки рекламщиков, даже если в них не было ничего полезного, даже если те спустя миг отправлялись к прочему мусору в контейнерах. Подняв листок бумаги перед глазами, Поуп прочел: «Небывалый кинотеатр под звездами! Покажет все, что скрыто, и вскроет все, что спрятано за семью замками. Соверши увлекательное путешествие в мир бесподобной фантастики. Посети наш киносеанс!». Далее следовали адрес, дата и время. Киносеанс небывалой фантастики, как гласила листовка, должен был состояться сегодня в десять вечера на крыше названного дома.
Мужчина, не задумываясь, смял ее и сунул в карман пальто, затем сел в салон подъехавшего автомобиля и замер, протянув ладонь к приборной панели. Незримый червь, некий внутренний дискомфорт, вновь шевельнулся где-то под ребром. Некоторые коллеги и его приятели сейчас заслуженно расслабляются в том же баре. Он встретит их там и будет вынужден поддерживать разговор, чего ему совершенно не хотелось. Пить пиво в компании с Квинк дома, впрочем, тоже. И Поуп задал окружной маршрут до адреса, указанного на клочке бумаги. До начала сеанса оставалось не меньше полутора часов. Дом находился на другом конце города, с учетом вечерних пробок и промежуточных пунктов, вроде пивнушки, мужчина предполагал добраться в аккурат к этому времени. Плюс-минус десять минут.
Так и вышло. Старый лифт с набирающим мощь гулом доставил его по единственной в доме-свечке шахте на самый верхний этаж и, звонко тренькнув, распахнул металлические створки. Дальше мужчина должен был подняться сам. Лестница, обычная конструкция из сваренных пластов железа и прутьев нашлась сразу за первым поворотом. Весь этаж казался пустым, совершенно заброшенным, что само по себе вызывало вопросы вкупе с недоумением. Ведь это элитное жилье, предел мечтаний жителей нижних уровней. Он поискал глазами табличку «сдается в аренду» или «продам», но ничего подобного не обнаружил. Наверное, это аварийное здание и оно дожидается своей очереди на капитальный ремонт, решил мужчина, поднимаясь по лестнице.
На крыше к его приходу уже собралось приличное количество людей – около тридцати совершенно незнакомых лиц. Они сновали меж перегородок, набирая в маленькие пластиковые стаканы кипяток из подготовленных организатором термосов, бросали настороженные взгляды вокруг себя и стремились поскорее, ни с кем не заговаривая, занять место перед растянутым белым полотном. Пластиковые стулья разных форм и цвета были расставлены рядами напротив него. Еще дальше находился некий агрегат, освещавший собой полотно. Проектор. На подобной технике в прошлом крутили кинофильмы, и Поуп нашел это интересным решением, впрочем, как и выбор места для уличного кинотеатра.
Отсюда, с крыши, открывался такой вид, что мужчина поневоле ощутил себя муравьем, забравшимся на самую верхнюю ветку и увидавшим мир таким, каким никогда прежде не видел. Со всех сторон, насколько хватало глаз, его окружал сверкающий мегаполис. Игры тени и света, опутавшего весь город подобно гигантской корневой системе, столь яркой, что невольно слепила. Бесконечный урбанизированный лес из бетона, железа и стекла, в котором ежедневно толклись миллионы человеческих существ, так же как и он. Никогда не поднимавших взгляд к самому небу. Никогда не помышлявших забраться так высоко, что этот лес покажется равниной, ершистой и игольчатой, испещренной резкими склонами и впадинами, пустотами меж сросшихся телами зданий и безднами, ведущими вниз.
От осознания подобной картины захватывало дух. Поуп пытался вспомнить, есть ли подобное чувство среди запрещенных, но никак не мог подобрать синоним. Не страх, иначе древнейший инстинкт, так успешно подавляемый тимораксом, приказал бы держаться подальше от края. Совершенно некстати в голове возник образ ремонтника, единственный, каким он его запомнил – лежащим на капоте со свернутой шеей. Страх высоты, возможно, заставил бы его проверить крепления, прежде чем лезть на леса, или купить новую страховку взамен износившейся старой. Сколь мизерная оплошность стоила жизни человеку, которого ждали дома?
Поуп шумно выдохнул, пытаясь отмахнуться от назойливых мыслей. Большая часть стульев уже была занята зрителями, а по лестнице на крышу прибывали все новые. Мужчина отвлекся, разглядывая их, отчего-то прятавших лица, когда перед глазами возник худощавый человек и взял его за плечи
– Спасибо, что пришли. Мы делаем важное дело, – произнес он, широко улыбаясь.
– Интересное место, – пробормотал Поуп, испытывая дискомфорт от его излишне радушного приема.
Человек, должно быть, организатор уличного кинотеатра, носил черный кардиган с длинными полами поверх такой же водолазки, и свободные брюки-шаровары. Его водянистые глаза, аккуратная бородка и распущенные длинные волосы отчего-то показались мужчине знакомыми. Правда, он так и не смог вспомнить, знал ли его прежде или же кого-то похожего.
– Мы рады каждому новому члену. Прошу занимайте свое место, сеанс скоро начнется. Горячий чай каждый наливает сам. Теплые пледы, на случай если вы замерзнете, вон там, – сообщил он все так же приветливо и тут же переключился на другого гостя.
Поупа должны были насторожить его слова. Нет, радость не входила в перечень запрещенных эмоций, а ее проявления допускались в определенных пределах и все же слышать «мы рады» было непривычно. Он занял пустующее место в седьмом ряду, ближе к краю, оставив еще три стула пустующими, но и их вскоре тоже заняли. А затем безо всяких приветственных речей и анонсов начался киносеанс, продлившийся без малого три часа.
Три часа, перевернувшие жизнь Эдварда Поупа, законопослушного гражданина, и приведшие его в комнату для допросов с последующим судом и вынесением приговора. Три часа, проведенные за просмотром киноленты, где герои влюблялись, ссорились, опасались за здоровье близких, оплакивали умерших и отдавали собственные жизни на фоне невероятных приключений, чтобы спасти тех, кто им дорог. Три часа о простых вещах, ставших запрещенной фантастикой после принятия и проведения Реформации населения.
В какой-то из сюжетных поворотов Поуп поймал себя на мысли, что в его глазах скопилась влага. Так много влаги, что она, не имея иного выхода, стекала тонкими лентами по щекам. Мужчина оттер их и просушил ладонь рукавом пальто, попутно понимая, что продрог. Пару бутылок пива, купленных по дороге сюда, он прикончил на первой половине фильма, но встать и налить себе горячего чая или взять плед ему даже не пришло в голову. Происходящее на экране полностью захватило сознание.
Прежде, чем фильм закончился, а экран погас, Поуп еще дважды тер лицо, даже не понимая, что это слезы.
– Вы участвовали в организации нелегального кинотеатра? – голос Сприн грубо и бесцеремонно возвращал его к реальности. – Знали кого-то из тех, кто там был?
– Нет, я же сказал. Совершенно незнакомые лица, никто не называл имен и не говорил со мной, – пожал плечами мужчина.
– А тот человек, что приветствовал вас? Как он выглядел? Сможете описать? – капитан навалилась на стол, одной рукой упираясь в подбородок.
