Kitobni o'qish: «Русская рапсодия Хейкки Лахелма»

А впрочем: о чем может говорить порядочный человек с наибольшим удовольствием? Ответ: о себе. Ну так и я буду говорить о себе.

Ф.М. Достоевский. Записки из подполья

Перевод с финского Т. Шишкина.

Вст. В. Шишкин

Перевод книги на русский язык выполнен по изданию:

Heikki Lahelma. Venäläinen sirkus. Kirjoittanut Erja Pusa.

Helsingissä. Auditorium kustannusosakeyhtiö, 2015

На обложке представлено фото X. Лахелма рядом с портретом П. Третьякова кисти И. Репина

© Х. Лахелма, Э. Пуса, 2015

© Издательство «Весь Мир», оформление, 2016

Вступительное слово

Хейкки Лахелма относится к тому поколению финнов, детство и юность которых пришлись на годы, когда в Финляндии еще были свежи воспоминания о двух поражениях в войнах против Советского Союза, потерянных Выборге и Восточной Карелии, откуда многие, в том числе и родители автора, были родом. Это же поколение финнов со свойственной им прагматичностью построило прочную основу торгово-экономических отношений между нашими странами, которую на протяжении уже многих десятилетий не могут разрушить ни политические изменения в странах, ни экономические кризисы, ни часто меняющаяся ситуация в мире.

В отличие от многих финских бизнесменов Хейкки Лахелма никогда не торговал ни лесом, ни лифтами «Коне», ни даже кабелем или сотовыми телефонами «Нокиа», не строил поселки на Крайнем Севере и таунхаусы под Петербургом. На протяжении последних более чем тридцати лет он старается показать финнам, насколько богата русская культура, каковы достижения нашей страны в науке, какие исследования проводили советские ученые в космосе, рассказывает им увлекательные истории про найденных в Сибири мамонтов и русских исследователях Новой Гвинеи.

Его книга «Русская рапсодия» – живой, искренний и доброжелательный рассказ о нашей стране, взгляд извне, со стороны, и в то же время изнутри: Хейкки несколько лет в 1990-е жил в Москве, и эти годы произвели на него незабываемое впечатление, о чем он пишет со свойственным ему легким юмором. Образ его импульсивной русской жены только добавляет красок рассказу о московской жизни того времени.

В своей книге автор подробно рассказывает о том, как свободно могут знакомиться, общаться и сотрудничать граждане двух соседних стран в нашем неспокойном мире. Жизнь и деятельность Хейкки Лахелма – хороший тому пример, а его книга – сборник увлекательных рассказов о многочисленных эпизодах из жизни нашего доброго друга.

Конечно, эти рассказы изначально были предназначены для финского читателя. Но и нашим соотечественникам, особенно молодым, будет очень интересно узнать о том, как воспринималась советская жизнь со стороны. Несмотря на то что в нашем Отечестве многое изменилось, но, как мне кажется, эти изменения не так уж и повлияли на восприятие России финнами. Так что честные заметки Хейкки сохраняют актуальность.

Хейкки Лахелма 70 лет, он по-прежнему бодр, энергичен и полон новых идей. Подтверждением тому недавно организованная выставка «Из жизни мамонтов» в Вене и звонок из Хельсинки: «Привет! Как дела? Я приезжаю в Москву в понедельник с директором музея "Атенеум". Днем у нас переговоры в Третьяковке по поводу большой выставки Репина в 2017 году, а вечером я свободен, мы сможем встретиться?» Конечно, сможем, чтобы вспомнить старых друзей, о которых он так тепло пишет в своей книге, чтобы поесть малосольных огурцов, борща или пельменей, которые он, как эксперт, может оценить, и послушать о его новых планах.

Владимир Шишкин

Москва, сентябрь 2015 г.

Выбор жизненного пути

Финская идиллия и славянский недочеловек

Уютный субботний вечер. В своем хельсинкском доме в Оулункюля я включаю телевизор. Только что закончилась трансляция уже успевших набить всем оскомину монотонных гонок «Формулы-1», и начинается очередной смешной фильм из серии о нелепом Ууно Турхапуро. Переключаю канал. Здесь снова гонки. Любители ралли стоят плотной шеренгой вдоль трассы, они в восторге от зверского рычания мощных двигателей и впадают в экстаз при виде разбитых вдребезги машин. Переключаю каналы дальше: щербатые хоккеисты, скинув перчатки и отбросив клюшки, ведут боксерский поединок, и судья бессилен прекратить эту бойню. В промежутках между поединками мелькает реклама традиционной финской запеканки. Ушедший недавно в мир иной отставной премьер-министр Финляндии Харри Холкери как-то сказал: «Родиться в Финляндии – это все равно что выиграть в лотерею». Да, пожалуй, что так.

Всего несколько десятилетий назад в Финляндии любили повторять, что наша страна – это последний форпост на пути восточных варваров. Впрочем, за это мы уже заплатили. Тогда с нацистской подачи о русских с упоением говорили, как о slawische unter-menschen, славянских недочеловеках. А в Университете Хельсинки пытались с помощью «научного» исследования формы черепа доказать, что Восточная Карелия и Кольский полуостров являются частью Финляндии. Этим надеялись обосновать мечту о создании Великой Финляндии до Урала. Во время Второй мировой войны подобные идеи развивались и в литературе, например, в произведении писателя Армаса Й. Пулла «Рюхмю и Ромппайнен». Презрительная фраза о русских: «рюсся воняет и на морозе» – как раз из этой книги.

А я включаю «Времена года» Чайковского в исполнении замечательного пианиста Владимира Ашкенази. Еще раз перечитываю чудесные произведения писателя Антона Чехова о дружбе, просматриваю альбомы с изумительными пейзажами Исаака Левитана и изображениями подмосковного Абрамцево, где собирался весь цвет русских живописцев того времени, чтобы творить и дискутировать о судьбах искусства. Меценатом этого художественного сообщества выступал богатейший русский купец Савва Морозов. Листаю книгу В. Гиляровского «Москва и москвичи», на страницах которой встречаю изображения многих знакомых и дорогих мне уголков города. Мой субботний вечер заканчивается чтением иллюстрированного издания о творчестве русских художников. Перечень имен впечатляет: Илья Репин, Иван Шишкин, Иван Крамской, Исаак Левитан, Наталья Гончарова, Казимир Малевич, Василий Кандинский, Марк Шагал и многие другие всемирно известные мастера. И как же граждан страны, подарившей миру такую выдающуюся культуру, можно было называть slawische untermenschen!

Финны с давних пор пренебрежительно называли русских «рюсся», а русские, в свою очередь, именовали финнов «чухной». Что означает презрительное «рюсся», понимает каждый финн, но «чухна»? История этого слова уходит в те давние времена, когда Финляндия была захолустной провинцией Шведского королевства. В псковских летописях XVII века упоминается страшный шведский король Куста (Густав), который совершал набеги на русские земли. Жители маленькой и бедной страны, где правил Куста, были жестокие и недалекие чухны, презираемые во всех западных странах.

В своей «Истории императора Петра Великого» (1773) архиепископ Феофан Прокопович рассказывает о том, как по прибытии в устье реки Невы русские войска встретились с примитивными и жестокими дикарями, обитавшими в лесах. Их называли «чухной», «чухонцами». Эти аборигены жили одиноко, были неопрятными, носили плохую одежду, но были необычайно шустрыми.

В 1809 году Швеция проиграла войну России, и восточные провинции королевства перешли к победившему противнику. Территория, на которой проживали чухонцы, стала Великим княжеством в составе Российской империи. О сосуществовании этих двух совершенно разных культур написал свое очень интересное исследование «Финляндия в русской литературе» профессор Валентин Кипарский. К сожалению, на русский язык книга этого финского писателя русского происхождения так и не была переведена. Для финнов русский язык был чужим, православная религия казалась странной, а общественное устройство России оставалось непонятным.

Великий русский поэт Александр Пушкин в своей поэме «Медный всадник» (1833) говорит о финнах как о «печальных пасынках природы». Благодаря Пушкину у русских сформировалась двоякое представление о финнах: с одной стороны, это загадочные кудесники, колдуны и заклинатели, а с другой – убогие жители бедной страны.

Проживший несколько лет в Соединенных Штатах финский писатель Мартти Ларни был необычайно популярен в Советском Союзе и странах Восточного блока. Его памфлет «Четвертый позвонок, или Мошенник поневоле» перевели на русский язык в 1957 году без ведома автора. История, описанная в книге, оказалась прекрасной сатирой на американское общество, в котором нормой являются скоротечные браки, всепроникающая власть денег и коммерции. И все это существует на фоне потрясающего американского невежества во всем, что касается остального мира. Главному герою повествования Джерри Финну удается сколотить приличное состояние, музицируя на инструменте, который он сам смастерил из расчески и туалетной бумаги. Читая эту книгу, русские от души смеялись над двумя простаками – финном и американцем, а сам Ларни благодаря ее успеху стал рублевым миллионером.

Финляндское общество – одно из самых равноправных, и поэтому нам бывает трудно понять российскую социальную систему, логика которой абсолютно иная. Если в финском обществе можно условно выделить десять общественных слоев, то в России их как минимум сто. Наши знания о стране-соседе очень ограничены, мы плохо знаем ее граждан и практически не знакомы с русским бытом. В нас прочно живут предрассудки и стереотипы. В памяти многих финнов еще свежи воспоминания о поездках в Москву и Ленинград, когда финские марки менялись на рубли у фарцовщиков прямо на улице, а в гостинице можно было выгодно продать тетушкам-дежурным на этаже финские колготки. «Водка-туризм», возвышавший финнов в их с собственных глазах, закончился с распадом Советского Союза.

В советские времена ВАО «Интурист» привозил в Финляндию организованные группы советских туристов, которые дисциплинированно маршировали за гидом, двигаясь от одной достопримечательности к другой. Турпоездкой в дружескую соседнюю капиталистическую страну, как правило, награждали за ударный труд на каком-нибудь «Комбинате № 6». Денег на гостинцы и сувениры у туристов тогда было совсем мало. Все изменилось после распада Советского Союза. Вдруг в Финляндии появились русские бизнесмены. Одни делали свой бизнес на продаже водки и сигарет, другие приезжали с пластиковыми пакетами, набитыми долларами, и покупали все, что можно было затем продать в России в несколько раз дороже.

Российская интеллигенция редко выбирает Финляндию для своих заграничных поездок. Более ста лет назад, когда Финляндия еще была частью России, сюда приезжали в основном потому, что цари стремились ограничить поездки интеллигенции за границу, опасаясь распространения опасной социалистической идеологии из Европы в Россию. В качестве «собственной заграницы» предлагалось Великое княжество Финляндское.

Но тем не менее русское дворянство привыкло к «настоящей» Европе и проводило время во Франции, в Германии, Испании и Италии. Из Москвы можно было добраться до Ниццы прямиком на комфортабельном поезде и в зимние месяцы наслаждаться жизнью в роскошных интерьерах красивейших вилл на Французской Ривьере. Антон Чехов тоже бывал в Ницце, поскольку мягкий климат курорта способствовал лечению чахотки. Сейчас железнодорожный маршрут Москва-Ницца открыт вновь, и состоятельные россияне, как и в царские времена, направляются на Запад, минуя Финляндию. Олигархи и нувориши не едут отдыхать в Хельсинки или в другие города Финляндии. Сейчас к нам приезжают в основном представители среднего класса. Они расслабляются в аквапарках и спа-отелях, ходят по магазинам и просто приятно проводят время. Впрочем, к концу 2014 года количество российских туристов заметно сократилось по причине обострившейся политической ситуации в мире.

Финнам трудно представить себе, насколько громадным был Советский Союз и насколько по-прежнему велика Россия. Однажды я разговаривал с сотрудниками Зоологического музея в Санкт-Петербурге. Оказалось, что все они приехали из разных частей бывшего Советского Союза и представляют самые разные национальности. Я услышал, что один из них родился в Армении, а Другой учился в Азербайджане, кто-то долгое время жил на арктическом острове Врангеля, работал на полуострове Ямал и в Якутии. И все эти места разделяют тысячи километров! Вызывает удивление, как можно сохранять единство страны с такой территорией? Что общего может быть у питерской молодежи и жителей Сахалина или Камчатки?

Ненависть и обаяние

Я родился в 1945 году, когда уже отгремела Вторая мировая война. Мой отец был родом из советской Восточной Карелии, и его семья, как и тысячи других, бежала в 20-е годы от коллективизации в Финляндию, в район города Вааса. Там их оскорбительно называли «рюсся». В первые годы беженцы находились в Финляндии по «нансеновским» паспортам, которые Комиссия по делам беженцев Лиги Наций выдавала тем, кто бежал из России. Заявление на предоставление финляндского гражданства отец подал лишь в конце 30-х, и оно было удовлетворено. Он был старшим и единственным ребенком в семье, на образование которого хватило средств. Отец окончил Университет Хельсинки и получил диплом юриста. Родители моей матери были зажиточными буржуа из столицы. У них дома имелось много предметов искусства, которые я, будучи маленьким мальчиком, рассматривал с восторгом и удивлением. Моя мать изучала в университете финский и эстонский языки, но после рождения детей ей пришлось прервать свое образование. Нас у нее было четверо: три сына и дочь. В этой команде я был вторым по старшинству. Все вместе мы представляли собой образцовую буржуазную семью: мы не были религиозны, у нас почти не пили алкогольные напитки и не ссорились. Жизнь шла ровно и гладко.

Профессиональная карьера моего отца прошла в Союзе работодателей Финляндии, где он работал юристом и начальником отдела рынка труда. В 50-70-е годы в Финляндии проходило много забастовок. В мощных профсоюзах работников пищевой промышленности, строительных рабочих и рабочих судостроительных предприятий большинство составляли коммунисты, что в некоторых кругах вызывало страх перед возможностью левого переворота.

Мой отец еще с молодости возненавидел Россию и никогда не скрывал своего негативного отношения к коммунизму. Финские коммунисты в его понимании были предателями, так же, как и все те, кто с симпатией относился к Советскому Союзу. Такова была атмосфера дома, где я вырос. В 1961 году во время так называемого «нотного кризиса» в отношениях России и Финляндии, совпавшего по времени с противостоянием СССР и США в Западном Берлине, мой отец с пылом объяснял всем нам точку зрения Союза работодателей на сложившуюся ситуацию. Сам он был готов хоть с вилами идти воевать против «рюсся». Иногда ненависть ко всему русскому и России переходила все границы моего понимания. Хотя я совсем не религиозен, мне в голову много раз приходила библейская заповедь «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Почему эта фраза неприменима к русским? Неужели они действительно настолько плохи?

Мать моего отца Хелена жила в местечке Орисмала вблизи города Вааса. Бабушка часто приезжала к нам на дачу сначала в Таммисало, а позднее на архипелаг вблизи Порвоо. Бабушка Хелена была родом из старинной деревни Вокнаволок в Беломорской Карелии, находящейся в полусотне километров от Костомукши. Уже тогда я был страстным рыбаком и с замиранием сердца слушал рассказы бабушки о громадных лососях, которых они с дедушкой днями напролет ловили в озере Верхнее Куйто, что в Беломорье. Бабушка Хелена знала наизусть русские сказки и с удовольствием рассказывала их нам.

Я научился читать уже в пять лет. У нас дома была большая библиотека, которой активно пользовались все члены нашей семьи. Уже в ранней молодости меня заинтересовала русская литература, а еще я читал газеты, в которых рассказывалось о Советском Союзе и советском строе. Хотя я и не знал русского, материалов на финском языке о Советском Союзе было предостаточно.

В 50-е годы мы жили в Хельсинки в районе Каллио. Мой дедушка, Калле Мюккянен, грюндер-строитель из Куопио, был подрядчиком на строительстве дома на углу улиц Ваасанринне и Кристинкату, благодаря чему мы получили в аренду хорошую квартиру в новом доме. После войны в Финляндии наступили нелегкие времена. Из своего раннего детства я помню щемящее чувство обиды, которое осталось в глубине души финнов. Жалкое существование многих жителей Каллио скрашивал лишь Его Величество Алкоголь – очереди в государственную монопольку «Алко» часто растягивались на несколько кварталов. От алкоголизма страдали многие, в том числе и сын известного русского художника Ильи Репина Юрий, который часто нетрезвым бродил по Каллио и собирал окурки. Почти круглый год он ходил босиком, а в самые суровые морозы надевал какие-то странные то ли тапки, то ли валенки. Мой отец рассказывал, что Юрий тоже был художником, однако ни его жизнь, ни карьера не сложились. В конце концов, он покончил жизнь самоубийством. Позднее на аукционах я встречал работы Юрия стоимостью несколько сотен марок.

Фото семьи Лахелма на Рождество 1954 г. Хейкки стоит во втором ряду, из-за плеча отца выглядывает брат Ээро. На переднем плане сидят брат Тимо, мать Хелви и отец Алекси с младшей дочкой Оути на руках

Мой отец был управляющим нашего дома, и в первый день месяца жильцы обычно приносили ему плату за квартиру наличными. Впрочем, не все плательщики были пунктуальными и нередко задерживали платеж, как это делал, например, проживавший в нашем доме актер из известной театральной семьи Юркки. Застолья и гулянки были в обычае у актера, и подвыпившие гости, будучи уже не в силах идти домой, частенько ночевали в подъезде.

Из ярких воспоминаний своего детства я помню, например, появление в начале 50-х годов бананов. На первом этаже нашего дома находился магазин колониальных товаров Салстеда, в котором можно было купить эти удивительные фрукты, но давали не более одного килограмма на человека. Мама по очереди отправляла нас, детей, в магазин, чтобы этих деликатесов хватило для всех членов семьи. Позднее я вспоминал те времена, когда привозил в качестве гостинцев бананы в Советский Союз, где еще в конце 80-х они оставались дефицитным товаром.

Напротив нашего дома находилось Свободное училище Каллио, где каждый мог найти себе занятие по интересам. Известная жительница Каллио, будущий президент Финляндии Тарья Халонен, активно посещала кружки в этом училище. Я же ходил в кружок ДВА (Делай Всегда, как Лучше), вместе со мной занимались ставшие известными актерами Кари Франк и Матти Руохола. Кружком руководил молодой человек по имени Вальдемар Бюлер, впоследствии выбранный депутатом парламента от Национальной коалиционной партии.

Когда пришло время идти в школу, нас, мальчиков, отправили учиться в народную школу имени Алексиса Киви, а по ее окончании мы все стремились поступить во Второй лицей Хельсинки или, как все говорили, в «Тоссу»¹, который тоже находился в Каллио. Туда оказалось нелегко поступить, поскольку наша возрастная группа была многочисленной и желающих там учиться набралось много. Мои родители, конечно, очень за меня переживали, но я поступил с первой попытки. Заводилой и лидером в «Тоссу» стал Пертти Салолайнен, он был на несколько лет старше меня, но уже успел провести год в США как стипендиат. Мы, ученики младших классов, собирались вокруг него в школьном дворе и, разинув рты, слушали его рассказы об Америке, которая казалась нам настоящим раем.

В середине 50-х мы переехали из Каллио в район Похьёйс-Хаага, в доходный дом, принадлежавший городу, где отец благодаря своим связям получил большую по размеру и более дешевую квартиру. К тому времени в семье появился четвертый ребенок, моя сестра Оути, и прежняя квартира стала тесноватой. Похьёйс-Хаага был одним из новых больших микрорайонов Хельсинки. Находившаяся поблизости железнодорожная станция Хаага оказалась занимательным местом для маленького мальчика, поскольку там несколько раз в неделю останавливались военные составы, следовавшие с грузами для советской военно-морской базы в Порккала-Удд. От советских военных мы получали в подарок необыкновенно красивые значки с портретами Сталина и Ленина.

В 1963 году я окончил общий лицей «Алппила», куда мы с двумя моими братьями перешли из «Тоссу». Этот лицей был своего рода экспериментальной государственной школой с углубленным изучением музыки. По окончании школы я сразу пошел служить в армию, поскольку посчитал, что чем моложе пойдешь в армию, тем легче будет служить. Служба в армии у меня шла без проблем, и одновременно я окончил школу офицеров-резервистов. После армии выбор будущей профессии казался делом нелегким.

Мои преподаватели рекомендовали мне попробовать поступить в Художественную школу, но мне казалось, что я слишком ординарный человек для столь богемной профессии. В конце концов, я нашел себя в стенах Высшей коммерческой школы Хельсинки, где за три года получил диплом бакалавра экономических наук. Иногда я раскаивался в своем выборе, но, наконец, я нашел свою нишу, правда, на это ушло целых пятнадцать лет.