Kitobni o'qish: «Когда в Бладвуде зажигаются тыквы», sahifa 4

– Мистер Сильвер? Миссис Сильвер? – наконец Оскар подал голос, но в ответ ничего не последовало. – Хм, неужели показалось?

Он развернулся, собираясь было возвратиться к гостевой и пойти другим путем, но тут же столкнулся с маленькой женщиной, одетой в старенькую форму прислуги. От неожиданности молодой человек чуть ли не отскочил назад. Горничная же так перепугалась, что выронила из рук тряпку и миску с водой, которая тут же расплескалась по ковру.

– Прошу прощения, – затараторил Смит. Видя, что женщина, вся съежившись, точно ее хлещут плетьми, упала на колени и принялась вытирать воду той же тряпкой, наклонился, чтобы помочь. За ним никогда не водилась привычка помогать прислуге и вообще людям, стоящим ниже по статусу, всяким бродяжкам и попрошайкам, но находясь здесь, возможно, под пристальным вниманием дотошных и внимательных стариков, молодой человек решил, что лучше отступиться от своих правил. – Черт подери, так незаметно подкрались , что я не ожидал… не думал… Еще раз извините, моя вина. Значит, не показалось… Это же вы ходили у моей комнаты и сейчас по коридору? Что же сразу не показались, я уж решил, что схожу с ума.

Служанка молча кивнула, но даже не посмотрела на коммивояжера, только грубо оттолкнула его руку, давая понять, чтобы тот не мешал. Оскар пожал плечами и отошел в сторону, следя за маленькой женщиной, похожей на обиженного ребенка, разодетого в черновое платье не совсем по размеру, длинный передник и серый чепчик.

«А разве мистер Сильвер не говорил, что служанки не будет до утра? – нахмурился агент и в задумчивости потер подбородок. – Может, случись что, раз она пришла?»

Пару раз вопрос чуть было не сорвался с языка, но тут же проглатывался, и мысли так и остались мыслями, хотя любопытство никуда не исчезло. Кое-как промокнув ковер, на котором остался красоваться след от впитавшейся лужи, горничная поднялась и все так же молча засеменила по коридору, не обращая внимание на гостя. Однако, почти дойдя до угла, все же повернулась и позвала его жестом идти за ней. Не заставляя себя ждать, Оскар последовал за неприветливой провожатой. Они шли в абсолютном безмолвии, петляя по этажу, и очень скоро вышли к лестнице, которая, уходя вниз, утопала в немощной темноте, разбавляемой светом масляной лампы и нескольких свечей. В игривом освещении пляшущих огненных язычков просматривались тыквы, чьи вырезанные рожи в коварных подвижных тенях выглядели слишком зловещими и живыми. Смит сразу смекнул, что, должно быть, случилась какая-то поломка, из-за которой и пришлось вызвать служанку. Да только что она одна может сделать, и где сами хозяева?

– А что, света нет только внизу? – он поднял голову, желая рассмотреть, что делается на третьем этаже, но кроме сплошного темного потолка не увидел ничего – подъема наверх не было. Лишь сейчас в глаза бросилось, что парадная лестница обрывалась на площадке, и, похоже, не являлась единственной, но другой, ведущей выше, и в помине не имелось. Однако Оскар ясно помнил, что насчитал снаружи три этажа и пару окошек чердака, ни больше ни меньше. – Плохо. Но ладно, хоть здесь все в порядке пока что. Наверное, ливень постарался, несколько часов назад при мне рядом с домом вообще дерево повалило, повезло, что окно не разбило, а то, чего доброго, залило бы нас всех. Ужасная погода, чувствую, что и ночка выдастся та еще. Скажите, где я могу найти мистера и миссис Сильвер? Они должны были пригласить меня на ужин, но я, кажется, все проспал.

Коммивояжёр, чувствуя странную неловкость, попытался разбавить несколько неуютную атмосферу легкой болтовней. Горничная лишь плотно сжала губы и сделала несколько неясных жестов, которые так и остались понятны лишь ей одной. Затем она быстро спустилась в холл, зажгла новую лампу и, вновь подозвав к себе гостя, протянула ее ему. Несколько раз кивнув и указав на все те же двери, ведущие в столовую, женщина вся сжалась и фамильярно подтолкнула туда Смита.

– Что ж, спасибо, – поморщившись, поблагодарил он и на мгновение обернулся, но позади уже никого не было, только где-то в темноте послышалось непонятное шарканье и тихий треск. – Ну и местечко, будь трижды проклят Роджерс со своим сынком. Вот вернусь назад и пошлю этих скупердяев вместе с их никому ненужной конторой. Пойду лучше к Бриклимам, у них работенка почище будет и покупатели всегда при деньгах, да и таскаться не придется где попало, как крыса по помойкам. Они давно уже ищут работника.

Ровный свет масляной лампы дрогнул, будто соглашался с жалобами. Путь до трапезной уже был знаком, но в скудном освещении то и дело казалось, что ноги ведут не туда, а глаза видят совсем не то. Под ноги же все время сами по себе попадались будто нарочно расставленные вещи: ботинки, какие-то глиняные горшки из-под цветов или еще чего-то, пару раз торговец споткнулся обо что-то мягкое, похожее на скрученные дорожки. Чертыхаясь, крепко сжимая лампу и не без труда, он, наконец, прошел в столовую, где его ждал накрытый на одну персону стол, уставленный, как и во время обеда, аппетитным угощением. На полке в компании корзиночек с орехами, плетеных букетиков из засохших цветов и колючих веточек, горели свечи, пахло горячим воском и… землей, точно в старом склепе. Столовая словно изменилось, и метаморфозы эти отличались от шутливой и игривой атмосферы, что царила днем, а темнота, прячущаяся от света, таясь в углах, только еще больше подчеркивала их, заставляя разум путаться, играя дрожащими тенями и уродуя образы.

– Старики, наверное, уже спать пошли, но про меня, смотрю, не забыли. Очень предусмотрительно с их стороны. Интересно, остыло или нет? – Оскар неспешно прошел к столу, однако внезапный хруст под ногой и сильный свежий яблочный аромат, мгновенно разлившийся в воздухе, заставил замереть. Молодой человек опустил глаза и увидел, что случайно наступил и раздавил здоровенное яблоко. – Проклятье! Зачем еще и на полу расставлять надо было? Да уж, видать и правда для них этот день особенный, раз столько всего наготовлено. Ладно, пусть хоть пенькам поклоняются и празднуют день навоза, главное, чтобы меня это не касалось.

Он пнул остатки яблока, брезгливо потряс ногой, вытер ботинок о ковер и наконец-то уселся на отведенное место. Только теперь, почти в полнейшей тишине, оставшись один на один с домом – а именно так казалось, – гость отчетливо слышал, как непреклонно отсчитывают время часы. Но не те, что стояли в холле, а те, что остались незамеченными еще во время обеда и прятались на стене возле окна, выглядывая из-за шторки. Сухое тиканье с каждой отсчитанной секундой, казалось, становится лишь отчетливей, как чеканный монотонный шаг; звучало глубоко и угрожающе, словно удары в набат, предупреждающие о чем-то недобром. В какой-то миг торговец поймал себя на том, что поддался гипнотизирующему однообразному стуку, который коварно проникл и раздавался уже в голове. Отогнав от себя странное наваждение, Оскар оставил в сторону лампу и принялся за пищу. Та все еще была теплой, из чего сам собой напрашивался вывод, что ужин закончился не так давно, даже сдобный тыквенный хлеб все еще оставался нагретым, будто его держали на печи перед подачей. Не церемонясь, молодой человек отломил от него хороший кусок, надкусил и перешел к картофельному супу, от которого пахло чесноком, пряностями и чем-то еле уловимым, слегка терпким и незнакомым. Прежде Смит не пробовал и не нюхал дурманящих трав, но что-то подсказывало, что именно их и добавили в еду, однако вкус от них нисколько не ухудшился, а даже напротив. Он с аппетитом пробовал то одно блюдо, то другое, не сразу заметив, что чем больше ел, тем больше хотелось, как будто голод только возрастал с каждой съеденным кусочком и глотком пьянящего глинтвейна, такого же темно-гранатового, как запекшаяся кровь.

– Вот так еда, язык можно проглотить. Такого даже моя тетка никогда не готовила, а уж она, – торговец обратился к стоящей напротив тарелки тыквенной голове с криво вырезанным ртом и злющими горящими глазами, тряся ножом для масла, – знала толк в стряпне. И с тобой, дружище, она тоже знала бы, что делать. Засунула бы в печь целиком – и дело с концом, и уж точно не стала бы вырезать глупые рожи. Тоже мне! Надо же придумать такое: игры с едой. Совсем одичала деревенщина.

Напиток шел хорошо, о чем свидетельствовали почти осушенная третья кружка и чуть развязавшийся язык, который выдавал все, что успело созреть в голове. И все же Оскар не был настолько пьян, чтобы не понимать, где он и что происходит. Чертыхнувшись вслух еще несколько раз, он откинулся на спинку стула, удовлетворенно вытирая белоснежной салфеткой рот и пальцы и осматривая неплохо початые блюда. На ум невольно пришло сравнение с каким-нибудь съестным побоищем, где победителем вышел тот, кто оказался очень голодным, и с губ коммивояжёра тут же сорвался смешок. Какое-то время гость расслабленно сидел и созерцал погруженную в полутьму столовую, однако внезапно мелькнувший за окном огонек, а затем другой заставили моментально отрешиться от посторонних мыслей и насторожиться. Совершенно не понимая, кто в ливень и на ночь глядя решил выйти на улицу, Смит привстал и вгляделся через тонкий тюль: за окном явно было какое-то шевеление.

– Что там происходит, интересно? Может, опять показалось? – не видя ничего, кроме белесой ажурной ткани, он подошел ближе и, отдернув тюль, прильнул к холодному стеклу, щедро омываемому с другой стороны дождем.

Пристально и не без удивления чуть прищуренные карие глаза жадно пытались рассмотреть хоть что-то сквозь змеевидные потоки воды и темень. Протерев ладонью окно от невидимой грязи, будто бы это хоть как-то улучшило видимость, агент снова уткнулся лбом в стекло, которое тут же начало запотевать от горячего дыхания. В ту же секунду уже в нескольких метрах от дома показался очередной огонек, за которым почти сразу потянулась целая вереница таких же. Оскар метнулся к соседнему окну, будто из него вид открывался другой и более ясный. Рассмотреть же удалось только небольшую процессию, бредущую лишь при скудном свете огней через темень и ливень прямо в лес. Любопытство разгорелось мгновенно: кто, куда и зачем шел в чащу? Очень скоро сборище неизвестных потерялось где-то там, среди деревьев, свернув за дом. Смекнув, что можно подсмотреть за происходящим из своей комнаты, Смит схватил лампу со стола и, насколько представлялось возможным, поспешил к лестнице. Оказавшись на втором этаже, он, на удивление, довольно быстро сумел найти гостевую, дверь которой оказалась слегка приоткрыта. Но мысли о другом совершенно затмили все на свете, притупив внимание. Не выпуская из рук лампу, в которой уже не было надобности, коммивояжёр бросился к единственному окошку.

– Ага! Так я и знал! – победоносно воскликнул Смит, довольно улыбнувшись. – Ну-ка, и что же у нас там такое? Что это? Еще огни? А разве?..

Вдалеке, в зарослях, наползающих на холмы, там, где терялась узкая едва заметная тропинка, по которой шествовала толпа, горело еще с десяток огоньков, неясных, дрожащих, скрывающихся под паутиной древесных веток. Они, точно маленькие маячки, мерцали, указывая путь. Однако сейчас это зрелище выглядело не слишком уж приветливым и нисколько не грело, и идти на желтый свет, подернутый мраком и неизвестностью, окруженный угрюмыми лесами, не слишком-то хотелось. И все же ощущение, что там творилось некое таинство, которое, возможно, не должен видеть ни один посторонний, приятно щекотало. Ведь подобные причуды не каждый день увидишь. Оскара тут же посетила мысль, что, вероятно, его звали как раз на это собрание, дабы позволить поучаствовать в столь странном ритуале и увидеть все своими глазами. Но зачем, если он чужак и не жалует праздники, особенно те, что давно уже покрылись налетом пыли и времени? Во всяком случае, в том виде, в каком они приняты здесь, в Бладвуде. Почему его так настойчиво приглашали? Вопросы сыпались один за другим, и после очередного «зачем?» молодой человек становился еще мрачнее и настороженнее. В голове что-то словно щелкнуло и он отпрянул от окна, машинально прикрыв лампу рукой, свет которой смешивался с робким светом настольного ночника. Хорошенько поразмыслив, Оскар решил, что самым лучшим будет оставаться в гостевой до утра, а не бродить по дому, и вообще – быть тише воды, ниже травы. И только сейчас осенило: не так уж и плохо, что он проспал, иначе старики заставили бы его если и не тащиться в глушь, то точно полночи – а то и дольше – ковыряться в овощах и фруктах и слушать ненужные истории. А если еще и в компании незнакомых людей из деревни, от одного вида которых возникала брезгливость и желание никогда больше не пересекаться с ними, то эта ночь точно стала бы наихудшей в жизни. Да, подсовывать и продавать незнакомцам тот хлам, что держат у себя Роджерсы, Смит любил; ему нравилось видеть, как наивные люди слушают его, внимают каждому слову и выкладывают денежки за товар. Но проводить время среди тех, до кого не было дела, распинаться перед ними, улыбаться без повода – это ему было не по душе. Слишком угнетающе и бессмысленно.

– Пусть старики думают, что я все еще сплю. Черт, а как же еда? Они же поймут, что я спускался в столовую. Еще и служанка видела меня… Плевать. А если все-таки по-тихому убраться отсюда? Ну да, конечно, и куда я пойду на ночь? И вообще, чего волноваться, ничего же такого не происходит. Подумаешь, развлекаются и шастают по лесам, – уговаривал себя коммивояжер.

Однако на сердце все же было неспокойно, не покидало холодное колючее чувство, что этот на первый взгляд уютный дом, ставший временным убежищем, совсем не такой, и больше походит на мышеловку, в которой он вынужден коротать время. Что-то было здесь не то, как и с владельцами особняка, но что именно, никак не получалось уловить. Вроде люди как люди, дом как дом, только старость дряхлой серой тенью давно нависла над ними, но не она казалось чем-то странным.

Неожиданно на месте предполагаемого сбора, которое вызывало не меньшее любопытство, вспыхнуло бледное пламя, но сразу потухло, не успев толком осветить пространство. И в то же мгновение ливень хлынул с еще большей силой, разгоняемый и разрываемый обезумевшим ветрищем, даже решетка несколько раз дрогнула под его натиском. С трудом представлялось, как в такую бурю еще мог гореть огонь, если то был он. Влекомый неугасающим интересом, молодой человек вновь приблизился к окну, однако те пару коротких шагов тяжело дались: ноги словно превратились в два бревна, набитых ватой. Они в мгновение ока будто стали чужими и перестали слушаться. Но самым ужасным был возникший внезапный туман в голове и мутная, плывущая поволока перед глазами, которую Оскар попытался прогнать, несколько раз зажмурившись, но это помогло не сразу. Он слегка наклонился, упираясь свободной рукой в стену, старательно ловя и прогоняя отвратительные ощущения немощи и неестественной скованности, точно внутри захлопнулся капкан, сдавив все внутренности. Но очень скоро на смену сдавленности пришла опустошенность, как если бы телесная оболочка превратилась в ничто, поглощенная бездонной черной дырой изнутри. Оскар не помнил, чтобы когда-то страдал непонятными недугами и мучился подобными недомоганиями, как то, что на него напало сейчас. Впрочем, внезапно навалившееся бессилие постепенно начало отступать, как и онемение в ногах, а вместе с этим – и тревога. Но что это было? Торговец распрямился и сделал глубокий вдох, чувствуя, что окончательно пришел в себя, и покосился на черноту, осевшую за окном: вдалеке уже не было никаких огней, никакого иного света. Только непроглядная мгла, непогода да дождевая вода на стекле.

– Что, разбежались? Вот-вот, в такою бурю лишь безумец будет грязь месить, – усмехнулся Смит, но усмешка тут же оборвалась.

Он вздрогнул, да так сильно, что чуть было не выронил лампу: дверь, которую гость не потрудился как следует закрыть, громко хлопнула, а замок сухо и отчетливо щелкнул. Полоску света в проеме у пола на пару секунд потревожила тень, и послышались твердые шаги не одного человека.

– Эй! Кто там! Откройте! Что за шутки? – коммивояжëр, не сразу поняв, что происходит, застыл, как вкопанный, пока, наконец, не рванул к двери и попытался ее открыть. – Мистер Сильвер? Миссис Сильвер? Это не смешно, я не собираюсь играть ни в какие игры. Слышите меня?! Не знаю, что вы задумали, но участвовать в этом не стану. Я же говорил!.. Полоумные старики… чтоб вас, – зло процедил сквозь зубы Оскар, последний раз ударив кулаком по испещренному царапинами и сколами дереву.

Они бросались в глаза, стоило лишь обратить свое внимание на них, и были столь же реальны, сколь и сама дверь, которую словно терзали и пытались процарапать насквозь. Разжав кулак, Смит провел ладонью по изъянам, которые появились тут явно не от времени и изношенности. Они выглядели так, как если бы кто-то запертый здесь насильно отчаянно хотел вырваться наружу. Взгляд и ладонь опускались все ниже и ниже, и Оскар с ужасом обнаружил, что царапинам нет конца, а у самого порога их оказалось еще больше. Но на том жуткие находки не закончились: на дощатом полу из под коврика выглядывали мелкие вмятины. Дорожка была мгновенно отпихнута в сторону и в ту же секунду стало ясно, что она прятала под собой: сколы, как будто дерево безжалостно били, такие же царапины, что и на двери, и омерзительные темные старые разводы, как от пролитого сиропа, который впитался и уже нельзя было оттереть. Нервно кусая губы и глотая то и дело подступающий к горлу ком, торговец ползал по полу, точно жалкий червь, и освещал лампой изуродованные доски, пытаясь понять, что ему открылось. Какой скелет он вытащил из шкафа пожилой пары?

– Что это? – он медленно наклонился еще ниже и осторожно взял двумя пальцами торчащую из кривой неглубокой бороздки странно выглядящую щепку. Поднеся лампу ближе, Оскар тотчас изменился в лице: рот в отвращении скривился, а глаза испуганно округлились. Издав сдавленный вскрик, он отбросил находку подальше от себя и брезгливо вытер руку о брюки. – Пресвятая матерь!

В угол полетел кусочек ногтя и тут же потерялся в одной из трещин. Смятение охватило отползающего на коленках к кровати Смита, перепугано озиравшегося по сторонам, как затравленный зверь. Повсюду были чертовы царапины и сколы, они ощущались под ладонями, и тянулись, тянулись, тянулись… А мысль о том, чем могли быть безобразные разводы, один из которых как раз оказался под ногой, вогнали в еще больший страх. С трудом поборов оцепенение, коммивояжёр рванул к окну и, вцепившись в защелку, принялся ее терзать, но она не поддавалась. В коридоре вновь послышались шаги, но на этот раз не тихие и совсем не осторожные, а торопливые, и вместо шепота и бормотания звучали отчетливые голоса. Много голосов. Не оборачиваясь, но жадно вслушиваясь в нарастающий шум, Смит продолжал бороться с заевшей защелкой, которая, в конце концов, все же поддалась. Дернув створки на себя, он сразу же ухватился за прутья, которые выглядели хлипкими, надеясь выбить их, а там – будь что будет. В этом доме оставаться было нельзя, и тут уже плевать, какой этаж и что там, в темноте. Нужно выбраться и бежать прочь, чего бы это ни стоило. Но как же ошибался Оскар: узорчатая решетка на деле оказалась очень крепкой. Но торговец не сдавался, несмотря на всю тщетность его жалких попыток и на ливень, который беспощадно хлестал по лицу, вместе с ветром врываясь в комнату, и всеми силами старался помешать. В какой-то момент пальцы предательски соскользнули с холодного мокрого железа и колючие завитки оставили на коже неглубокие порезы. Мерзкая боль отозвалась в пальцах и ослабевающей волной прокатилась по телу. Смит отшатнулся от окна, безумными глазами глядя на решетку, точно вместо нее были оголенные провода, и прижал трясущиеся руки к груди. На ранках выступила ярко-алая кровь, размываемая водой, и сразу же перепачкала одежду торговца – тот судорожно стал вытирать ладони, все больше размазывая кровь по жилету и рубахе.