Kitobni o'qish: «Царевич. Обреченный на смерть», sahifa 3
Глава 6
– Что мне делать?!
Вопрос был задан самому себе – во всей извечной русской проблеме. Ситуация вырисовывалась не просто скверная, а чреватая смертью, причем неизбежной. Но вначале его будут пытать, при этом придется ознакомиться с этим ремеслом от «папеньки», который долгое время провел в пыточных подземельях. Собственноручно допытывался Петр Алексеевич (вот какой словесный оборот в прямом и переносном смысле) исключительно правды и ничего, кроме нее. Понятное дело, что с фатальными последствиями для здоровья его жертв, но частенько и для самой их жизни.
«Толстой меня сдаст с потрохами, уж больно взгляд у него стал соответствующий – ненависть там прямо пионерским костром полыхнула. Но скорее попытается убрать – я ведь могу запросто оклеветать его, посыпать царю горсть соли на старые раны. Понимает Петр Андреевич, что такой вариант весьма возможен?!
Несомненно, я перед старым интриганом как щенок перед волкодавом. И что он предпримет?!
А вот здесь возможна, как видится, моя очень скорая смерть, причем даже сегодня. Слабенький телом царевич, судя по крови из желудка, возможна язва. Ведь пить водку и вино при отце для всех обязательное занятие – не захочешь, так силой вольют. Так что удавить можно без проблем, вот только смерть от удушения весьма подозрительна.
Пускать в ход кинжал для подкупленного душегуба опасно тем более – тут всех охранников, слуг, офицеров и самого Толстого на дыбу вздернут и станут допытываться: это кто такой храбрый, что самому царевичу под ребра острую сталь воткнул?!
Тогда остается только яд, меня им траванут, как таракана дихлофосом, только лапки в конвульсиях дрожать будут!
Нет иного варианта!
Смерть должна быть естественной, не вызвать подозрений у дознавателей. Колдун во всем виноват, это он порчу на царевича наслал, вот и занимайтесь его поимкой. Благо приметы у вас есть – плешивый горбатый уродец с родимым пятном на голове, что в ворона превращаться умеет. До посинения таких искать будете. На всю Россию с такими приметами едва десяток человек наберется. А поблизости вряд ли больше одного найдете. Прости меня, неизвестный страдалец, прости. То не я виноват, а наша жизнь с ее волчьими нравами – что здесь, что в будущем времени.
Хреново сидеть и ждать смерти, со страхом ожидая, как в еду подмешают отраву. Так оно и будет, щедро добавят в мясную подливу или соус чеснока и специй, они вкус яда перебьют.
Слугу попытаться за глотку поймать?!
Заставить его есть вперед себя?!
А ведь это выход, правда, временный. Можно “слово и дело государево” выкликнуть, обвинить Толстого, но то временный выход – это не избавит от путешествия в Петербург и скорого знакомства с палаческим искусством.
Нет, такой вариант не нужен!»
Алексей перевернулся на бок, схватил ладонью угол одной из подушек. Ситуация действительно паршивая, и самое худое в ней, что нет времени осмотреться. Пару дней протянуть можно, симулировать болезнь даже не придется – все видят, что царевич слаб и отвезти его в столицу нельзя, потому что в дороге помереть может.
Мысли были прерваны скрипом двери – в комнату вошел слуга и низко поклонился, коснувшись рукою пола.
– Ох, баньку протопили на славу – на этом постоялом дворе она есть, а вот до самой Риги по дороге и не встречались. Все немчины и чухонцы в кадушках моются, аки свиньи в корытах. Там сидят задами, а потом той водой лицо себе моют, а прежде туда грязь смывают и харкают, нечестивцы. Воистину непотребство вершат нелюдское, в грязи телеса свои держат и тем гордыню свою тешат!
Речь слуги лилась легко, он производил впечатление совершенно искреннего и честного человека, который готов угодить своему хозяину. Вот только глаза рыскали из стороны в сторону, стараясь не посмотреть прямо в лицо царевичу. И это Алексея сразу насторожило.
– Бабы и девка, дочь хозяйская, все отскребли как надобно. Венички дубовые, березовые, из лапника – какие для хворости полезны. Будем болезнь из тебя выгонять, царевич. Банного духа нечистая сила боится, бежит от него сразу во все стороны. А мы и осиновую кору запарили, дюже полезна она, любую порчу наведенную враз отведет и злую силу на себя примет. Недаром кол осиновый упырям и вурдалакам в грудину втыкают – кора ведь дерева этого для людей целебна и пользу немалую приносит.
– Попить бы, – попросил Алексей, усаживаясь на кровати. Обрезки из валяной шерсти принесли, в них он и сунул голые ступни.
– Это сейчас, царевич.
Слуга тут же вышел, оставив дверь приоткрытой. Судя по падающей тени, возле стены стоял охранник. Через минуту послышались шаги – то предатель уже возвращался обратно. И тут Алексей услышал шепот военного, что стоял на карауле:
– А ну-ка, испей на моих глазах, Ванька! То приказ капитана Румянцева! И мне дай отведать!
– На вот, видишь, не подлито зелье, с бочонка набирал, что в кордегардии стоит! Мы приказ Петра Андреевича блюдем!
– Блюди, раз приказано, но у меня свой капитан! И будешь при мне есть и пить все, что царевичу несешь, и я али драгун за тобой проверять будем! Мало ли что – а если колдун через еду сильную порчу на царевича наведет?! Прошлый раз непонятно чем его опоили!
«Круто они за охрану моей персоны взялись, теперь риск отравления стал минимальным. Ванька теперь не станет отраву в питье подсыпать – сам помрет от оной добавки. И блюда с едой проверять станут – так что можно есть и не бояться, что яд в них подмешают!»
– А вот и квасок хлебный, вон как запахом шибает!
Алексей взял резной ковш, отпил пару глотков – холодный и вкусный квас, шипучий, намного лучше, чем продавали в бочках летом. Видимо, с течением времени о старинных рецептах просто забыли. Впрочем, в советское время многообразия не наблюдалось, но всяко-разно было лучше, чем то непотребство, которое сотворили со страной за три года.
Недопитый квас слуга опрокинул в несколько глотков, довольно осклабился, снова заговорил приветливо:
– Пойдем, кормилец, помогу дойти до баньки. А там всласть тебя попарю – болезнь и покинет твои телеса.
От нательной рубахи так неприятно шибало застарелым потом, что Алексей поморщился. Ему сильно захотелось в баню – лечь на полку и дышать березовым духом. У сестренки банька на даче хоть и маленькая, но дышать там было в удовольствие, и глаз чужих нет. В общественные бани лучше было не ходить – зачем людям удовольствие портить лицезрением обгорелого, в рубцах тела?
Пошатываясь, Алексей вышел из большого дома во двор, его сильной рукой поддерживал под локоть слуга. Напротив стоял постоялый двор в два этажа, строения шли полукругом – амбары, конюшни, какие-то непонятные пристройки. А вот людей не наблюдалось, кроме десятка солдат в зеленых и синих мундирах. В руках фузеи, у каждого короткая шпага, на головах треуголки. Все уважительно кланялись царевичу, но Алексей видел, что сопровождают его настороженными взглядами.
– Сейчас всласть попаримся, государь царевич.
Слуга вел его к большому дому, в котором сразу угадывалась баня, – и труба дымила, и гора поленьев. А в открытую настежь дверь вываливались клубы горячего воздуха. В них виднелся здоровый, с обнаженным торсом мужик, поигрывающий зажатым в мощной ладони банным веником…
Глава 7
Турки встретили беглецов нарочито гостеприимно – шведскому королю отвели приличный дом в Бендерах, разместили и три сотни шведов, выделив достаточные деньги на их содержание. Даже гетмана Мазепу с его казаками приютили, хотя, по слухам, это обошлось старому пройдохе в приличный бакшиш – пару бочонков золота.
И потянулись тягостные дни – Карл не хотел возвращаться в Швецию в роли короля-изгнанника, хотя министры и младшая сестра, принцесса Ульрика-Элеонора, заклинали его вернуться как можно скорее. На что он тогда надеялся? Только на войну между султаном и московским царем, потому что хорошо понимал, что резко усилившаяся Москва стала очень опасным противником для крымского хана, а значит, и для Оттоманской Порты.
В это же время царь действовал крайне решительно – захватил и уничтожил Запорожскую Сечь, начисто истребив оказавшихся в гнезде казаков. Сбежавшие на юг запорожцы получили покровительство крымского хана, который разрешил им основать в низовьях Днепра новую Сечь.
Владыка огромной Московии двинул свои полки на север, и в течение 1710 года были полностью захвачены все ливонские земли Швеции с главными городами – Ригой и Ревелем. А затем наступила очередь Выборга и Кексгольма – русские полки вторглись в Финляндию.
Вот тут моментально воспрянули духом побежденные Карлом монархи – датский Фредерик и саксонский курфюрст Август, снова ставший польским королем. Власть шведов на Балтийском побережье ослабела, и этим моментом воспользовался курфюрст Бранденбурга Фридрих III, что выхлопотал признание себя прусским королем от императора, направив к тому на помощь в войне с французами войска и щедро субсидировав деньгами. И теперь этот властолюбец рассчитывал за счет шведской Померании компенсировать свои затраты и потери.
Число противников резко увеличилось, Швеция потеряла уже все прибалтийские земли, Ингрию, и речь шла об утрате завоеваний короля Густава-Адольфа. Надо было торопиться с возвращением, но тут пришла долгожданная новость, что вызвала приступ оптимизма: султан приказал заточить в семибашенный замок русского посла Петра Толстого, что означало объявление Московскому царству войны.
Огромная османская армия, в которой насчитывалось сто двадцать тысяч человек (к ней позднее прибыла конница из Крыма), двинулась в Молдавию. Навстречу царь Петр вывел свои полки, начав Прутский поход. Однако война для московитов не заладилась с самого начала.
Русские войска численностью в сорок пять тысяч солдат и офицеров попали в окружение на Пруте, неделю отбивали яростные атаки янычар, и у них закончились порох и продовольствие. В лагере начался голод – судьба царя, как казалось, была предрешена. Шпионы доносили, что Петр ходил между палатками в полном отчаянии.
Карл в эти дни от радости потирал руки, зная условия, на которых Порта соглашалась заключить мир. А там были пункты, касающиеся Швеции, ей предполагалось вернуть все завоеванное, кроме Ингрии со строившимся там Петербургом. Однако взамен царь должен был отдать Псков с округой и признать польским королем Станислава Лещинского.
Каково же было безмерное удивление Карла, когда он узнал, что великий визирь Мехмед-паша заключил с русскими перемирие, по которому Москва возвращала Оттоманской Порте все свои завоевания Азовских походов. А вот интересы союзной Швеции не учитывались вовсе – от царя Петра лишь потребовали предоставить свободный проезд Карлу через занятые территории Польши до шведских владений.
В ярости король прискакал в ставку визиря и потребовал продолжения войны и разрыва перемирия, на что Мехмед-паша ему заявил, что делать этого не будет, и с дерзкой усмешкой произнес: «Ты уже их испытал, и мы их знаем. Коли хочешь, так нападай на них со своими людьми, а мы заключенного мира не нарушим!»
Мехмед-паша не скрывал издевки, прекрасно зная о том, что с королем только триста солдат и верных драбантов. Зато позднее стало известно, что визирь получил от русских взятку в 150 тысяч полновесных талеров. Однако деньги ему впрок не пошли – взяточника удавили по приказу султана, но, к огорчению Карла, итоги мира турки стали соблюдать.
Там был пункт, по которому султан обязывался отослать шведского короля, – русские отказались передавать османам Азов, пока данное условие не будет выполнено. Султан отправил подарки с дюжиной великолепных арабских коней, и Карлу посулили дать еще восемь сотен кошельков с пятью сотнями золотых монет в каждом.
Такая взятка взбесила Карла, король категорически отказался покинуть Бендеры, не испугавшись, что против трех сотен шведов турки двинули двенадцать тысяч янычар с пушками. Начался знаменитый Калабалык – «шум», как назвали османы эту стычку. Шведы яростно сопротивлялись, убили две сотни янычар, потеряв в семь раз меньше.
Но сила, как известно, солому ломит!
Дом османы подожгли, король повел верных ему воинов на вылазку. В схватке ему отсекли кончик носа, но схватили, завернув в ковер. Повязали арканами и шведских солдат – жертвы среди противоборствующих сторон оказались минимальными. Карл целый год не вылезал из постели, симулируя болезнь, но потом понял всю бесплодность ожиданий – воевать с русскими султан не собирался.
И тогда он за две недели в сопровождении всего одного адъютанта доехал до Штральзунда, который держали в осаде союзники. Но силы гарнизона уже были исчерпаны, и темной ночью король отплыл на лодке в Балтийское море, где его подобрала шнява и доставила в Карлскрону.
Так он ступил через пятнадцать лет на родную землю. Без армии, без денег, с потерей многих территорий! Фортуна жестоко поиграла им, поманив призраком победы!
Теперь война подходит к логическому концу – страна разорена долгой войной, в армии всего двадцать тысяч солдат. Да, есть еще флот, но он гораздо меньше объединенных датско-русских эскадр. Нужно мириться с царем Петром, чтобы не потерять то, что еще сохранилось, и вернуть хотя бы часть потерянных территорий.
Момент удобный – между союзниками начались раздоры, нельзя упускать такой случай…
– Ваше величество! Французский офицер Дарю привез вам письмо царевича Алексея. Он боится отца и просит у вас убежища и помощи, так как цезарь отказал ему в этом!
– Немедленно отправь самых доверенных офицеров, они должны найти царевича и доставить его сюда. – Карл говорил резко, привычно. В эту минуту король понял, что фортуна снова повернулась к нему, и принялся приказывать барону Герцу так, как делал всегда в решительную минуту: – Подбери поляков и русских, царевича нужно перехватить в дороге, если он выехал от цезаря. Пусть обещают от моего имени защиту и убежище, я дам войско, чтобы отвоевать ему престол. И денег дай им в дорогу нормальных, не «своих» далеров!
Карл поморщился. Казна была пуста, а Герц – тот еще прохвост – предложил чеканить медные эре и заменять ими серебряные монеты. Проще говоря, занялся порчей монеты от лица государства. Спустя три месяца началось обесценивание монет, цены на товары возросли до небес, иностранцы не желали принимать в уплату медь.
Если бы король знал русскую историю! Ведь пятьдесят пять лет тому назад отец царя Петра тоже попытался проделать подобную штуку, заменив серебряные деньги медными. И доигрался со своим экспериментом – ответом ему стал знаменитый Медный бунт!
Но Швеция не Московия, народ тут терпеливый; чтобы он пошел на восстание, его надо хорошо расшевелить…
Глава 8
«Так, эти два охламона меня парить в бане будут в четыре руки, какими подкову согнуть могут?!
Что-то мне расхотелось туда идти!
Чуть придавят – мяукнуть не успею и ножками засучу. Закроют мое личико чем-нибудь плотным – и дышать через пару минут перестану. А скажут – угорел, мол, царевич, зело слабый! Так, свидетели очень нужны, чтобы на мое мытье смотрели и, чуть что не так, среагировали.
Служивых, что ли, позвать?!
Тот солдат в синем мундире как-то странно на слугу смотрел – это ведь он квас проверял. И сейчас на солдат рычит, голос узнаваемый. Или несколько иначе сделать – вытурить их из бани под любым предлогом, тогда полностью возможность покушения изведу.
Думай быстрее, времени мало, уже подходим. А ведь глаза у банщика очень нехорошие, с прищуром. Так смотрят на жертву, которую прикончить собираются. И зачем сухим веником так крутить! А ведь он на публику играет, не местный он!»
Алексей остановился как вкопанный, не доходя пары шагов, и уставился на банщика. Гляделок тот не выдержал, взгляд вильнул, хотя голос был до приторности приветливый.
– Ох, царевич, и попарим тебя, рука у меня легкая, всю хворь разом выгоним телесную! Здоровый выйдешь!
«Щас, через три буквы сплюнь! Этого упыря гнать надобно и Ваньку – тот вообще Каин. Ни на минуту с ними оставаться нельзя – убьют, а всем скажут, что сам помер, болезный. Способов умертвить множество, знавал я одного умельца – не служил бы государству, у братков бы заказы брал миллионные, настоящий киллер!»
– Легкая, говоришь? Да ты ими лом согнешь без натуги. А потому тебя к себе близко не подпущу, и тебя, Ванька. Делать вам в бане нечего! Тут рука нежная нужна и ласковая. Дочку хозяйскую позовите, а вы – вон на улицу. Ее слов слушаться будете, если что мне там потребно будет.
– Так она рябая и страшная как ведьма, царевич…
– А мне с нее не парсуну писать углем, – отрезал Алексей и так уставился на слугу, что тот замолчал, воровато отведя глаза. И банщик был смущен, открыл было рот, но, наткнувшись на взгляд Алексея, поперхнулся словами. И что характерно, веником играть перестал.
– Служивый! Тебя как зовут?
Выгнув бровь, Алексей посмотрел на солдата – показалось, тот немного растерялся, но тут же собрался, что-то сообразив. И доложил громким голосом, привыкшим отдавать команды:
– Лейб-регимента светлейшего князя Меншикова капитан-поручик Огнев Никитка, ваше высочество!
– Прикажи девку позвать, пусть все нужное принесет, что ей потребно будет. А этих вон от бани – морды откормленные, надавят на косточки, я и помру в одночасье, ибо хворый. И епанчу с плеч моих снимите – тяжела она для меня. Пшел вон!
Последнюю фразу Алексей адресовал банщику, но тот буквально застыл в проеме с удивленным выражением лица и нехорошим блеском в глазах. Офицер тут же к нему подвинулся, и суровый голос драгуна не внушал ничего доброго.
– Ты что, ослушник, царевича не слышал?!
Может быть, банщик был силен для Алексея, но Огнев свалил его с ног ударом кулака, затянутого кожей краги – перчатки с раструбом. Этого хватило – банщик встал на колени в грязь и принялся кланяться. Слуга под яростным взглядом драгуна скукожился и живо снял епанчу с плеч царевича, боязливо смотря на кулак.
– Фома, за девкой иди спешно! А вам, гвардейцы-преображенцы, баню охранять и никого к ней не подпускать. Квас в бане есть? Еда или питье какое, сладости там?
– Токмо квас один, господин поручик, – продолжал кланяться банщик. – Я сам на поварне взял…
– Уже выдохся, – бросил офицер. – Силантий, живо за квасом, пусть при тебе все отопьют. С Фомой и девкой вместе возвращайтесь!
– Слушаюсь, господин поручик!
Драгун в синем мундире заспешил к постоялому двору. Алексей зашел внутрь, в лицо приятно пахнуло жарой и непередаваемым ароматом трав – весьма приятным.
– Куды лезешь?!
– Дак за квасом…
– Сам вынесу.
Преображенец зашел в баню, подцепил за край небольшую кадушку с квасом, вышел в открытую дверь, а затем взял и вылил квас на голову незадачливого банщика – тот присел в грязь от неожиданности. Но это было только начало экзекуции. Далее от гвардейца последовал пинок тяжелой туфлей в живот. Здоровяк застонал и скрючился, держась руками за брюхо.
Преображенец негромко произнес:
– Квас крышкой закрывать надобно, бестолочь лукавая и ленивая. И зубы спрячь – выбью!
Гвардеец сунул под нос кулак, покачал им из стороны в сторону и с угрозой произнес:
– Пошел со двора. Увижу тебя тут – прикладом фузеи изувечу, кости переломаю. Теперь ты! Раз слуга царевича, то епанчу прибери и жди, когда его высочество из бани выйдет. Епанчу вычисти, на печь ее положи. И как скажут, то бежать сюда, не мешкая, и теплая одежда чтоб была!
В проем двери было хорошо видно, как слуга буквально скукожился, а гвардеец поправил блестящую бляху на груди и продолжил воспитательную беседу:
– Ослушники зловредные, вам было велено Алексея Петровича беречь, скоты, а вы порчу проглядели. Еще раз такое будет, багинет в брюхо всажу. Давай беги, немочь бледная, и постель смени, все теплое настели – руки бы тебе с корнями вырвать!
«Сурово они тут с народными массами, прямо каратели. Вначале избивают, потом говорят, что делать. Почему нельзя иначе? Объяснить ведь можно по-человечески, неужели не поймут?!»
Дверь закрылась, и в предбаннике стало сумрачно – свет лился через маленькое окошко, прикрытое грязным стеклом, скорее пластинками слюды. Алексей огляделся, когда глаза чуть привыкли. Два на три метра широкая лавка, застланная в несколько слоев чистыми половичками, поверх которых наброшена простыня. Стопка какого-то белья, полотенца и вышитые рушники. На полу кадушка стоит, в углу поленья березовые кучкой свалены, рядом с печной дверцей, в щели которой видно бушующее алое пламя. Прислушался – так и есть, звонко гудит огонь, тяга в печи хорошая. Да и натоплено жарко, даже тут пробирает.
Алексей скинул с себя грязное белье, нюхнул рубашку – от нее пованивало изрядно. Скривил губы – вот она, истинная забота нерадивых слуг. За четыре дня, что он лежал в беспамятстве, никто не удосужился тело его обмыть и новое нижнее белье надеть.
– Ух ты…
Открыв дверь в парилку, Алексей присел на корточки – жар был немилосердный. Вернулся обратно, взял несколько простынь, на ощупь грубых, домотканых. И снова зашел в парилку, пригибаясь. Воздух звенел от жара, а потому дверь оставил открытой – потихоньку станет чуть легче, разойдется жар под потолком.
На полог не полез – там и здоровый человек сейчас не высидит. А вот широкая лавка привлекла внимание. Обогнув кадушки и стараясь не коснуться стенок печи, он набросил ткань на лавку и прилег. Тут было тепло, но жар не припекал. Алексей быстро согрелся, ему стало хорошо, и он не заметил, как тут же задремал…
