Kitobni o'qish: «О, милая!..»

Дорогой читатель!

Имя и поэзию Габдельджаббара Кандалый я открыла для себя сравнительно недавно и вдохновилась его возвышенным и одновременно земным словом. Над переводом лирических произведений поэта я работала, вникая в первоисточники, консультируясь со знатоками татарской культуры. Немалое влияние на творчество Г. Кандалый оказала персидская культура. И мне хотелось наиболее достоверно передать поэтику и художественную мысль автора, сделать её интересной широкому кругу читателей. Я искренне признательна знатокам татарской культуры, ставшими мне истинными соратниками на этом нелёгком пути.

Зрелость взглядов и суждений, красота и самобытность поэта актуальны и сегодня, и будут востребованы и завтра, обогащая мировую культуру и являясь ориентиром для других художников слова. И я надеюсь, дорогой читатель, что и вам, несмотря на разность эпох, будет близка и созвучна по взглядам на жизнь, по миропониманию, по образному строю высокая поэзия татарского классика XIX века Габдельджаббара Кандалый.

Лилия Агадулина

Мои молитвы все тебе…

Вот и вышла книга «О, милая!», в которой собраны лирические стихотворения татарского поэта Габдельджаббара Кандалый (1797–1860) в переводе московской поэтессы Лилии Агадулиной. Как переводчик, она уже известна – её переводы тувинской поэзии были высоко оценены на международном фестивале литературы и культуры «Славянские традиции» и вошли в сокровищницу тувинской литературы.

Взяться за перевод такого поэта, как Кандалый, довольно смелое и зрелое решение. Для того, чтобы наиболее точно донести до русского читателя не только общую поэтическую мысль каждого стихотворения, но и мысль, заложенную в каждом слове, понадобилось кропотливое изучение основ татарской речи и национальных религиозных традиций. И эта задача была успешно решена: найдены и выбраны наиболее достоверные варианты перевода; язык перевода стал таким же образным, символичным и чувственным, как и язык оригинала; и при этом не были нарушены нормы русского языка.

Следует также отметить, что переводчик проявила тонкое поэтическое и эстетическое чутьё.

Она сумела филигранно соединить в книге всё то, что отличало поэзию Кандалый от творчества других восточных мастеров пера: коранический текст, многообразную суфийскую символику, религиозный и народно-поэтический фольклор, и живое народное слово.

Габдельджаббар Кандалый стал влиятельной фигурой в период демократизации татарской литературы и преобразования национального литературного языка, его значительный вклад в этот насыщенный событиями процесс часто сравнивают с «державинским переломом» эстетических критериев в лирической поэзии. Поэт в совершенстве владел тюрки-фарси-арабскими языками, сочинял на них свои первые произведения, усиленно познавая мусульманскую поэзию. Начальное образование поэт получил дома у своего отца, потомственного служителя культа, который, видя склонность к филологическим дисциплинам, в особенности к арабистике, дал ему возможность продолжить обучение в других крупных медресе Казанской губернии. В годы учёбы Кандалый рано приобщился к литературному наследию народов мусульманского Востока.

Долгое время обучения, в течение 17 лет, сформировало в нём глубочайшее уважение к учёности, стремлению к знаниям. Невежество поэт считал самым скверным из человеческих пороков:

 
Коль ты невежду в объятия примешь,
Судного дня оковы не снимешь.
Коль не уйдёт он – беги, сломя голову,
Камень на плечи не взваливай смолоду.
 

По возвращении домой он становится имамом при мечети и продолжает преподавательскую деятельность. Духовная должность в те времена была единственной возможностью заниматься творческой деятельностью.

В то время суфийско-кораническое мировоззрение получило широкое распространение среди татар, преданность Всевышнему гармонично сочеталась с идеями свободы личности в выборе занятий, участия в общественной жизни. Особенно сильным было влияние на поэта средневековой ираноязычной суфийской поэзии – с одной стороны, и устного творчества народа – с другой.

Вероятно, сама суфийская литература была близка всем слоям народа, исполнена великой художественной силой и философской глубиной. И оказала немалое влияние на творчество поэта, в котором преобладали традиции исламской культуры и фольклора, и изобилие коранических образов:

 
…Ты создана цветком в саду цветущем,
Я создан соловьём заливисто поющим.
 
 
Пожалуй, пение твоё для встреч,
Мой щебет, чтоб тебя развлечь.
 
 
Твоя рука – периной, локон – одеялом пусть,
Моя душа твоею жертвой будет пусть.
 

Эти образные строки направляют нас к главе Священного Корана (55 сура «Ар – Рахман»).

Поэт многократно обращался к мотиву терпения, красной строкой через многие его произведения проходит мольба: «Аллах мой, дай терпения!»

 
Аллах мой, птицу певчую
На райском дереве оставь.
Аллах мой, дерзновенного
На путь терпения направь!
 

Зрелый этап творчества Кандалый, по общему мнению литературоведов, был ознаменован отказом от суфийского миропонимания. Данное явление наиболее точно охарактеризовал академик М. А. Усманов: «…У молодого Кандалый идеи суфизма были недостаточно сильны. Поэтому позже… суфийские идеи ломаются у самого основания».

Но вполне возможно, это изменение идейных и творческих позиций Кандалый, эта кажущаяся противоречивость, всего лишь результат его пластичной и неординарной творческой натуры, стремящейся к свободе самовыражения и к образному мировосприятию. Можно высказать и парадоксальное предположение, что отход от суфизма – лишь внешняя игра творца, этакий литературно-художественный приём, призванный освежить внимание читателя и эмоционально украсить произведение, но это всего лишь предположение… Во всяком случае – прежние мусульмано-суфийские мотивы не исчезли бесследно в творчестве зрелого поэта.

Именно в этот период, новаторски и талантливо соединяя лучшие литературные традиции с фольклорными национальными истоками, поэт сумел создать самобытный и доступный общелитературный язык. Вначале архаичный и сложный, с множеством заимствований из арабской, персидской, огузской и чагатайской лексики, его язык становится простым и лёгким в восприятии. Он свободно вводит в творческий оборот фрагменты разговорной речи, элементы обрядового татарского фольклора, пословицы и поговорки:

 
Слова такие в книгах я увидел:
«Стыдливого нуждой Бог не обидел;
Дела, что в руках не горят,
Огня не дадут!» – говорят.
 

Вопреки мусульманским обычаям и заповедям Корана, Кандалый впервые в татарской поэзии открыто воспел Женщину – её земной, «телесный» образ. Габдельджаббар Кандалый проявил себя поэтом ярким, самобытным, испытывающим неутомимую жажду познания и самоутверждения. Он страстно отстаивает право человека на земную любовь, земное счастье, неприкосновенность внутреннего мира:

 
Коль влюблены, найдёмся мы,
Соединясь устами мы,
Обнявшись, ввысь взлетаем мы,
Оставшись, только мы вдвоём.
 
 
О, мой Аллах, с красивой столь
Мне ложе разделить позволь,
Вкус поцелуя снять позволь,
В плену объятий быть её!
 

Завершающие годы творчества Г. Кандалый характерны философией размышлений о глубинной сути, ценности и смысле человеческой жизни. Его насыщенные земной страстью и радостью жизни стихи наполняются светлой, созерцательной грустью, а затем и глубокой печалью:

 
Чтоб ни задумал я писать,
Ещё мне есть о чём сказать.
Лишь силы стали покидать
И руки стал я опускать.
 
 
Чтоб мунаджаты написать,
Рассеяв разум, стал я жить.
Быть может, для скорбей рождён,
Я создан, чтоб в печали жить.
 

Но и эти философские произведения были наполнены светом жизни и верой в лучшее, желанием говорить о самом глубинном, самом сокровенном в человеке…

Нина Попова,

кандидат филологических наук,

член Союза писателей России

«Узревшие твой лик напрасно…»

 
Узревшие твой лик напрасно,
Увяли от тоски грустя!
Тебя узрев и плача часто,
Глаза свои сгубили зря!
 
 
К цепочке сплошь из всех других
Добавила ты также нас.
И погубила так, как их,
Кляня безжалостно и нас.
 

«Коль вглубь души своей тебя…»

 
Коль вглубь души своей тебя
Я положу, поместишься?
Заставить так страдать меня,
Быть может, ты осмелишься?!
 
 
Скажи-ка, что ж упряма так?
Из камня сердце у тебя?
Клянусь, что знает всё Аллах!
Почто не выйдешь за меня?!
 

«Когда приснится образ твой…»

 
Когда приснится образ твой,
Глаза узреют сон такой,
Начнут плясать передо мной
Кичливые груди твои.
 
 
Пугает тот мираж извне,
Терзающий меня во сне,
С душой бы не расстаться мне,
Когда я в грёзы погружён.
 
 
Вмиг горы, степи обойдя,
Я прилетел бы до тебя,
Прилёг бы я, обняв тебя,
Навек тобой уже пленён.
 
 
Коль влюблены, найдёмся мы,
Соединясь устами мы,
Обнявшись, ввысь взлетаем мы,
Оставшись, только мы вдвоём.
 
 
О, мой Аллах, с красивой столь
Мне ложе разделить позволь,
Вкус поцелуя снять позволь,
В плену объятий быть её!
 

«Лишь я возьму перо опять…»

 
Лишь я возьму перо опять,
Привет замыслив написать,
Я слов не знаю, где мне взять
И с кем привет мой передать?
 
 
Алеют розы на щеках,
И алый яхонт на губах,
Коснёшься ли в случайных снах,
И с кем привет мой передать?
 
 
Известно, кто отец-то твой,
Красноречива ты собой,
Как уродилась ты такой? —
И с кем привет мой передать?
 
 
Ох, душенька, любимая,
Смышлёная, учёная,
Моя ты прозорливая, —
И с кем привет мой передать?
Не слушай вздорных слов пустых,
Не утони в слезах моих,
Себя позором заклеймив, —
И с кем привет мой передать?
 
 
Коль в жёны не смогу я взять,
За талию тебя обнять,
Всю жизнь придётся воздыхать, —
И с кем привет мой передать?