Kitobni o'qish: «Вершители. Часть 1. Посох Велеса»
Серия «KompasFantasy»
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения издательства «КомпасГид».
Автор обложки Данияр Альжапар
© Кретова Е. В., текст, 2021
© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2021
* * *
Пролог
Темная фигура сгорбилась над пепелищем. Черные обугленные остовы печей скорбными скелетами замерли над долиной.
– Да будь ты проклята! Ненавижу! – хрипло, словно старуха, подвывала и рвала на себе волосы, черными змеями разлетавшиеся по ветру, молодая женщина, цепляясь за пропитанную пеплом землю.
Ее тело становилось все прозрачнее, рассыпаясь в прах, и, смешиваясь с поднимавшимся над выгоревшей деревней смогом, развеивалось над долиной. Еще минута, и женщина захлебнулась последним, отчаянным в бессильной злобе криком и растаяла, затерявшись в веках.
Глава 1
Кошка, которой не было
Красноярск. Наши дни
– Что, совсем никого? – пожилой врач со скорой внимательно и неодобрительно посматривал на нее из-под широких бровей. Катя в ответ только шмыгнула носом и покачала головой.
– А лет тебе сколько?
– Пятнадцать скоро будет…
– Скоро, – передразнил врач, – через пару лет, что ли?
Худенькая сероглазая девочка неистово закачала головой, растрепывая свои и без того растрепанные косички:
– Нет, что вы! Через три дня!
Доктор хмыкнул. Он, помнится, в свои пятнадцать уже на заводе подрабатывал, а эта девчушка, видать, за материнской юбкой все прячется, вон какая напуганная. Словно заблудившийся щенок.
Он вздохнул.
– Для госпитализации оснований нет. Укол твоей маме сделали, температура не должна расти. Но, – он торопливо чиркнул на рецепте номер своего телефона и сунул ей в руку клочок бумаги, – если вдруг станет хуже, звони. Я только на дежурство заступил. Приеду. И не вешай нос, красавица! На пятнадцатилетии твоя мамка плясать будет!
Громко хлопнула входная дверь, на лестничной клетке протяжно скрипнули дверцы лифта.
Ушел.
А она осталась. Вместе с подкрадывающейся все ближе ночью, тревожно тикающими ходиками и ужасной мыслью, что утро не наступит никогда.
Мама заболела.
Катя заглянула в спальню, плотно прикрыла за собой дверь. Стараясь как можно тише передвигаться по старому скрипящему паркету в холле, прошла в кухню.
– Ничего, все будет хорошо, – прошептала она отбивающим чечетку часам. – Мама поправится, вот увидите.
Она включила чайник. Тот весело зашумел, и его шипение чуточку разбавило равнодушное тиканье механизма. Стало не так страшно.
Город за окном медленно накрывала морозная сибирская ночь. Если бы не мамина болезнь, они бы сейчас сидели за столом под уютным светом от абажура с золотистой бахромой и Катя слушала бы про далекие страны, где люди ездят на слонах, про джиннов и волхвов, про таинственных существ, населяющих нашу землю: нерасторопных леших, вороватых водяных, жутких кладбищенских мар1 и коварных анчуток.
Наверно, под впечатлением этих рассказов, которых мама знала миллион, Кате Мирошкиной иногда снились удивительные сны: вот она идет по лесу с прозрачной, молодой еще листвой, а ей навстречу – высокий мужчина. Он улыбается, протягивает к ней руки, подбрасывает ее высоко над головой и кружит быстро-быстро.
А еще ей снилась пожилая женщина с добрыми, но немного печальными глазами. Такими же, как сейчас у самой Кати в темном отражении.
Тени, словно живые, ложились на вечерний Красноярск, закутывая его в серо-синие сумерки. Мгла уже забралась в темные проулки, подворотни, из них выползла на улицы, нагоняя опоздавших прохожих. Карабкаясь по стенам домов, любопытно заглядывала в окна.
Бархатными тапками ступала она с крыши на крышу и зажигала маленькие фонарики-огни чужих теплых, счастливых квартир.
И те радостно подмигивали Кате, будто приглашая в гости.
Девочке стало так тоскливо, так страшно, что приближается ночь, а мама болеет, и она совсем одна, и помочь некому, что Катя вдруг, сама от себя того не ожидая, заплакала. Да так, как не плакала даже в детстве: в голос, навзрыд. Она никак не могла остановиться, хотя понимала, как глупо это, должно быть, выглядит со стороны.
– Ну и ладно, ну и пусть! – причитала она, размазывая по лицу слезы. – Всем все равно! Никому нет дела… Только ма-а-аме… А мама… боле-е-ет. И тут девочка, похолодев, заметила в оконном отражении, а значит у себя за спиной, кошку. Обыкновенную черную кошку, пушистую, с большими глазами и зрачками-щелочками.
Кошку, которой у них с мамой никогда не было. Катя резко обернулась. Никого. Слезы мгновенно высохли. Вспотевшие ладони сжались в кулаки. Между тем кошка в оконном отражении с вызовом посмотрела на Катю, нетерпеливо вильнула хвостом и скрылась за рамой.
Девочка замерла. Негромкое тиканье настенных часов, сопение чайника, шум засыпающего города за стеклом и вдруг… отчетливое «мяу» из соседней комнаты!
Катя опрометью бросилась в спальню, по пути с грохотом уронив пару табуреток и с силой треснувшись бедром об угол обеденного стола. Она рывком открыла дверь, в первую очередь посмотрев на мирно спящую маму – не разбудила ли, и тут же бросила испуганный взгляд в окно – на темнеющее отражение с желтоватым кружком света от настольной лампы. Черная кошка в нем мигнула огромными глазами, собралась в комок и с тихим шипением прыгнула внутрь комнаты, приземлившись мягким живым комочком под Катины ноги.
Та, конечно, могла и закричать, но голос куда-то делся, поэтому из открытого рта вырвалось лишь визгливое хрипение.
Между тем кошка спокойно и даже величественно прошла по периметру комнаты, брезгливо выдергивая когти из ворса ковра, и легко запрыгнула на кровать, прямо на грудь к Катиной маме.
– Вставай! – истошно заорало животное.
Катя от ужаса впала в ступор и ничего не успела сделать. Надо было согнать дурацкую кошку с кровати, выставить за дверь или за окно, но девочка словно окаменела. Не в силах очнуться, она лишь наблюдала, как мама открыла глаза, внимательно, без тени удивления посмотрела на кошку и резко села.
– Сварог мой, уже? – голос ее звучал хрипло и незнакомо, глаза цвета байкальского льда искрились от слез. Черная кошка моргнула и принялась вылизывать шерстку на груди.
– Мама, – Катя бросилась к матери, с усилием опрокидывая ее на подушки, – тебе нельзя вставать. Доктор сказал, что…
– Ш-ш, – мама приложила указательный палец к губам дочери, высвобождаясь, – не о том ты сейчас говоришь.
Катя вздрогнула.
– А о чем? О чем я еще могу сейчас говорить! Мам, я не понимаю ничего. Что происходит-то?
Та встала и привлекла к себе дочь, крепко обняла.
– Бедная моя! Все так не вовремя, – кошка за Катиной спиной хмыкнула. – Родная моя, у нас мало времени. Надо торопиться, раз уж так вышло… Мне пора уходить. – Катя ахнула. – Тише, не спорь. Слушай! Я все продумала, никакой опасности нет. В гардеробной есть полка, где стоят мои шкатулки с драгоценностями. Среди них есть та самая, темного дерева, помнишь ее?
– Которую ты мне трогать запрещала? – Катя на миг отстранилась и тут же заметила, что мама преображается: она на глазах становилась прозрачнее, и тело светилось так, будто внутри нее зажгли лампочку.
Она хотела было спросить, почему так, но мама ее оборвала:
– Время дорого!.. Сейчас та шкатулка тебе понадобится, не расставайся с ней ни на минуту. В ней карта, по ней найдешь ко мне дорогу, – она стала легкой, невесомой, словно оживший призрак. – Я не знаю, когда мы с тобой увидимся, солнышко мое, но я верю, я знаю, что у тебя все получится. Будь смелой и ничего не бойся. Запомни: тебе нужен нос грифона! Она подняла руки высоко, словно в молитве, и медленно опустила их на плечи дочери. Кате показалось (а показалось ли?), что материнские ладони источают тонкий неясный свет, словно в них поместился кусочек летнего солнца.
Голос у мамы совсем изменился, стал глухим, шелестящим:
– Я отдаю тебе свою силу и всю силу своего рода. Я передаю тебе силу рода твоего отца, которую хранила все эти годы. Какой бы она ни была и как бы ты ею ни распорядилась. Да будет так!
Она приподняла Катин подбородок и ласково посмотрела в испуганные глаза дочери.
– Катюша. Будь смелой и ничего не бойся. Я не прощаюсь, родная моя, мы скоро встретимся, не сомневаюсь в этом ни секунды. Слушай Могиню, – она кивнула на кошку. – Не ругай ее – не ее вина в том, что все так вышло. Береги себя и помни: тебе нужен нос грифона…
С каждым словом ее голос становился все глуше, улетая в неизвестность, в какой-то момент он стал таким тихим, что, казалось, мама находится на расстоянии тысяч километров, – девочка едва смогла разобрать последнюю фразу.
– Мам, ты куда? – все еще цепляясь за реальность, шептала Катя, но ее, кажется, уже никто не слышал: мама тихо бормотала на непонятном и незнакомом дочери языке, все дальше отстраняясь от ребенка. Девочке на мгновение показалось, что та бредит, что у нее снова поднялась температура.
Она бросилась было к ней, чтобы прижаться, удержать от надвигающегося, пугающего, неизвестного, но между ней и матерью словно возникла невидимая стена.
Она знала это ощущение.
Она так баловалась давно, в детстве: терла одну ладошку о другую, пока не становилось жарко, а потом медленно сводила и разводила их в стороны. Тут же между ладонями возникало невидимое пространство, которое не давало им слишком далеко разойтись и тем не менее не позволяло сомкнуться.
Словно это был воздушный шарик, к которому накрепко приклеены руки.
Вот и теперь у нее возникло почти такое же ощущение, только в этот раз воздушный шарик достиг гигантских размеров, и мама оказалась внутри него. Катя что есть силы принялась биться об эту невидимую стену, стараясь ее пробить и проникнуть внутрь пространства, сковавшего маму, исступленно крича, все меньше веря в реальность происходящего:
– Ма-а-ама!
Лицо и тело мамы стало истончаться, неумолимо превращаясь сначала в искры света, потом в туман, затем в прозрачное облако, пока не растаяло совсем. Сфера, возникшая на миг вокруг нее, схлопнулась, с силой отшвырнув Катю на пол.
– МАМА!
Катя бросилась к кровати, еще теплой от маминого тепла, прижалась щекой к подушке и закричала. Катя кричала так громко, так неистово, что задрожали стекла, а цветной абажур съехал набок и показавшаяся из-под него подслеповатая настольная лампа нелепо и обиженно посматривала на девочку. Внезапно старенький механический будильник икнул и залился испуганным звоном.
Кто-то из соседей снизу торопливо постучал по батарее.
Ничего не понимая, ошалело оглядываясь по сторонам, она упала на колени посреди ставшей в одно мгновение чужой и враждебной комнаты, рядом со звеневшим во все колокольчики будильником, и пыталась понять, что ей делать дальше: рядом с ней больше нет самого дорогого, самого любимого человека.
Единственного человека, которому она, Катя, была дорога.
Который любил ее и заботился. О котором могла заботиться она. Одна.
Жесткий комок подкатил к горлу, перехватив дыхание. Катя гладила холодными руками постель, еще хранившую мамино тепло, и хрипло, беззвучно плакала.
Все это время единственный свидетель произошедшего безумия – кошка из оконного отражения – невозмутимо разглядывала обстановку комнаты, с любопытством тыкая в ковер мягкой лапой.
– Мама исчезла, ты видела? Просто растаяла, и все, – хрипло прошептала ей Катя. – Как такое может быть? Куда она делась?
Кошка повела пушистыми плечами и моргнула:
– Нашла у кого спрашивать… Я вообще тут ни при чем. Слышала же, что тебе мать сказала: «Могиню не ругай», – она нервно дернула острыми ушами. – Ты про шкатулку-то не забудь: карта там, помнишь ли?
Катя послушно кивнула.
– Я ничего не понимаю. Это что, все на самом деле? Это все со мной? Да? – Кошка мурлыкнула в знак то ли подтверждения, то ли недоумения. Не поймешь этих кошек. – Что мне делать-то?
– Ты карту идешь искать или нет? Уже времени-то вообще, считай, не осталось, – кошка, кажется, теряла терпение.
Катя послушно поплелась в гардеробную. У самой двери оглянулась:
– Не уходи.
Желтые глаза с сомнением моргнули.
– Не уходи, – попросила Катя, закрывая за собой дверь. Кошка едва заметно вздохнула и растаяла в воздухе.
Глава 2
Старая шкатулка
Катя зашла в маленькую, без окон, комнатку, служившую гардеробной.
Когда-то их смешно называли «темнушками» или «тещиными комнатами». Теперь мода изменилась, и те же неуютные квадратные метры превратились в оазис для модниц всех возрастов и сортов: аккуратные полки, шкафчики и комоды в блестящем обрамлении зеркал и уютных светильников.
Ровными рядами в гардеробной висели мамины блузки, платья, костюмы.
Девочка нежно провела по ним рукой. Под пальцами струился тонкий шелк и мягкий кашемир. Колючий шерстяной свитер, мамин любимый, неопределенного теперь цвета, лежал на своем привычном месте – на третьей полке сверху – и, казалось, еще хранил ее тепло и терпкий аромат духов.
Тоска ершистым комком вспыхнула в груди. Катя тяжело задышала.
– Не сейчас, не сейчас, – просила она саму себя. Она запрокинула к потолку голову, не давая слезам скатываться по щекам. – Не сейчас.
Кате пришлось встать на табуретку, чтобы добраться до антресолей, – шкатулка много лет назад была убрана из вида.
Когда-то давно, лет пять назад, она почти нарушила мамин запрет и достала шкатулку с полки. Она взяла ее в руки, волнуясь и едва дыша. Однако шкатулка в тот момент показалась ей обыкновенной и весьма невзрачной вещицей, совершенно не заслуживающей такого количества внимания и запретов. Ей тогда даже непонятно было, за что ее в итоге наказали и на месяц оставили без шоколадок.
Сейчас – другое дело. То ли исчезновение матери, то ли мистическая кошка заставляли фантазию буйно рисовать одну картину за другой – от выскакивающего из темного нутра шкатулки джинна до сказочной жар-птицы, которая отнесет ее туда, где сейчас находится мама.
Катя зачем-то аккуратно постучала по темной, испещренной мелким не то узором, не то текстом крышке, легонько потрясла. Внутри увесисто перекатывалось что-то тяжелое. И, кажется, кряхтело…
– Ну это уже у меня глюки, конечно, – сама себе резонно ответила Катя. – После скачущих из окна кошек еще не такое послышится.
Девочка вышла из гардеробной и направилась в кухню: там света больше, может, надписи на крышке удастся прочитать.
Входя в кухню под размеренное приветствие настенных часов, она невольно бросила короткий взгляд в окно, но увидела в нем только свое отражение – встревоженного, раздираемого любопытством и сомнениями подростка в потертых домашних джинсах и вытянутом свитере.
– Естественно, – обиженно прошептала она исчезнувшей кошке, – наделала тут дел и сбежала. Впрочем, сегодня все меня оставляют одну…
Катя вздохнула и села за стол, для начала внимательно разглядев шкатулку снаружи.
Небольшая, чуть больше ее девчачьей ладони, невысокая, неглубокая, примерно десять на шестнадцать сантиметров в основании. Замочек медный, симпатичный, вылит в форме медвежьей лапы. Некоторые узоры на крышке были глубокими и более крупными, другие – совсем маленькими, еле заметными, скорее даже царапины, а не узоры.
Выпрыгивающее из груди сердце и отчаянно дрожавшие руки подсказывали Кате, что рисунок на шкатулке не простой и эти трещинки-царапинки сейчас самая важная вещь на всем белом свете, что именно они скрывают таинственный смысл этой странной вещицы и знают способ, как вернуть маму.
Катя пригляделась.
Рисунок на крышке вдруг поплыл перед глазами, раздвигая пространство, словно 3D-картинка. Некоторые детали стали делаться объемными, другие – совсем потерялись в темноте.
– Ой-ё-ёй, – вырвалось у нее, когда она поймала себя на мысли, что узнаёт выдавленные символы. Больше того: она их не просто видела где-то, она знала их, умела распознавать их, читать… Но сейчас словно забыла.
Вытаращив глаза так, чтоб не спугнуть наваждение, она еще внимательнее уставилась внутрь открывшейся в воздухе картинки. Но та стала снова меняться, открывая новое пространство внутри начертанного рукой неизвестного мастера рисунка. Чем внимательнее Катя приглядывалась, тем более подробной становилась карта. Небольшие точки-города, горные цепи, извилистые русла рек. Над каждым объектом – текст: изящные петли, закорючки, крохотные тире. Знаки, смутно знакомые, но напрочь забытые.
Она не понимала ни слова, но была точно уверена, что эти знаки и символы уже где-то встречала, что и язык, и письменность эта ей знакомы.
Но она ее забыла.
– Если это и есть карта, – прошептала она, – то дела мои плохи.
Под любопытное тиканье часов девочка отодвинула в сторону замочек и открыла шкатулку.
Внутри Катю ждало новое разочарование: по испещренному трещинами дну перекатывался тряпичный сверток и небольшой, диаметром в три или четыре сантиметра, моток красных шерстяных ниток для вязания с воткнутой в него почерневшей от времени старой бронзовой иглой. Катя пригляделась: игла была с надломленным ушком.
– Да уж, сокровища, – вырвалось у нее. Она потянула за край тряпицы.
Ей на ладонь выскользнул гладкий, идеально отполированный полупрозрачный камень сочного василькового цвета, круглый, со скошенными в четырех местах краями. Вероятно, он должен был к чему-то крепиться.
– Да уж! – повторила она. – Ладно, камень можно приладить куда-то для красоты. Нитками что-то заштопать. Но старая испорченная игла со сломанным ушком – это просто финиш. И это «богатство» от меня так тщательно берегли?! И где обещанная карта? С носом грифона…
Она с силой вдавила испорченную иглу в моток ниток, утопив ее в нем по самое сломленное ушко. Катя чувствовала себя обманутой. Мама сказала:
«В шкатулке найдешь карту», – а вместо нее хлам какой-то!
Она разложила перед собой все три предмета, ожидая, что всему этому найдется хоть какое-то разумное объяснение.
Она их перекладывала, соединяя по-разному, но объяснение никак не находилось.
Катя еще раз взяла в руки шкатулку. Темное дерево, никакой подкладки, никаких потайных отделений или карманов, где можно было бы спрятать хоть клочок бумаги. Ничего. Старое, потрескавшееся от времени дерево, царапины, трещины, плохо отшлифованные неровности. Даже странно, что мастер, сделавший уникальную крышку, допустил такую халтуру внутри.
Стоп!
Трещинки-царапинки…
Опять трещинки и царапинки… Только другие, совсем не похожие на те, что она уже видела на крышке: длинная череда неровностей примерно по центру, слева и справа от нее глубокие, с ответвлениями, извилистые трещины, впадающие в глубокие ямки с кривыми краями, большие и маленькие. И вдоль трещин и углублений, словно ожерелье на шее царевны, петляла цепочка выпуклых солнц.
Катя пригляделась.
Рисунок на крышке и дне шкатулки почти совпадал. Только солнца распределялись иначе. И… сердце у Кати громко бухнулось в пятки – она узнала эти знаки на дне шкатулки!
Цепочки – это реки. Вот Волга, вот Обь, Лена, Енисей… С притоками, как и положено.
Углубления – моря и озера.
А солнца – города. Взгляд Кати уперся в круглый пупырышек в том месте, где она сейчас находилась, – Красноярск.
Катя собралась еще раз внимательно пересмотреть найденные в шкатулке вещицы, как в дверь позвонили. Да так настойчиво! Прям звон-перезвон.
В отражении снова появилась острая кошачья мордочка. Настороженно прислушалась.
Еще раздумывая над загадкой непонятного содержимого шкатулки и пытаясь осознать свою догадку, девочка подошла к двери и открыла замок.
Не успела она взяться за ручку, как дверь с силой распахнулась, больно ударив девочку по лбу, да так, что та упала и пролетела метра три вглубь коридора. В этот же момент, не дав ей опомниться, в квартиру ворвались трое: один очень высокий, здоровый детина, второй – тощий и субтильный, и третий – худощавый брюнет с длинной челкой, который держался немного в стороне и явно нервничал – вертел в руках брелок с ключами от автомобиля, то убирал его в карман, то снова доставал и начинал крутить на указательном пальце.
Тот, здоровый, подошел к лежащей на полу Кате вплотную, больно пнул ее носком грубого ботинка и, схватив за шиворот, как провинившегося котенка, поставил на ноги. И тут же двинул в ухо.
У Кати от страха, неожиданности и жуткой боли слезы градом потекли из глаз, а крик застрял в горле.
– Будешь орать – прибью! – подсунув под нос дурно пахнущий кулак и грозно нависнув над ней, прохрипел детина. – Где она?
– Кто? – пропищала девочка. Ей все еще было больно.
Но гораздо больше, чем больно, было страшно. Мама столько раз говорила – не открывать дверь, не удостоверившись, что за ней стоит хорошо знакомый человек, а когда она одна дома – вообще никому не открывать. И вот надо же, именно сейчас она так сплоховала.
– Мать твоя ненормальная! – проорал детина.
– Нет ее, – ошалело прошептала девочка. Да как он смеет! Ворвался сюда, бьется-дерется, да еще так о маме говорит! Девочка уже хотела что-то ответить, но тут вмешался второй, субтильный.
– Не лги нам, девочка, – промурлыкал он. – Вон пальтишко здесь, а маменьки, типа, нет?
Они что, следили за ними? Откуда они знают, в чем ходит мама?
Долговязый кивнул в сторону третьего, того, что с челкой и ключами, и тот скользнул в комнату, прошел дальше по коридору в зал, потом ногой открыл дверь ванной (Катя услышала, как с полочек с грохотом посыпались шампуни и кремы), прошел на кухню, выглянул на балкон и через мгновение снова появился в коридоре. Посмотрел на долговязого и отрицательно покачал головой.
Детина хмыкнул.
– Ну что ж, это сильно упрощает дело. Нам все покажет ее дочка. – И он снова наклонился над Катей. – Верно, девочка?
Катя шумно сглотнула. Чего им надо? Денег? Так у них отродясь их не было. Драгоценности? Ну есть у мамы парочка колечек да колье, не за ними же они вломились. Колечки и колье не так много стоят. Катя решительно не понимала, чего от нее хотят. А между тем троица внимательно за ней следила.
Долговязый (видимо, он был здесь за главного) лениво потянулся, зевнул.
– И что ты молчишь? – вкрадчиво промурлыкал он. – Помогать нам будешь? Или тебя заставить?
Афросий, – он кивнул в сторону детины, – большой умелец развязывать языки. – Тот с удовольствием хмыкнул и сильно, до хруста в суставах, сжал кулаки.
– Но у нас ничего нет… Я не знаю, что вам надо, – пролепетала девочка, все еще прикрывая горевшее огнем ухо.
– Посох где?! – проорал прямо на ухо тот, которого назвали Афросий.
Вот тут Катя вообще потеряла нить происходящего.
– К-какой посох? – она посмотрела на Афросия как на умалишенного. Догадка, что ее с кем-то перепутали и что сейчас все выяснится и эти громилы наконец уйдут и оставят ее в покое, несколько приободрила девочку и добавила ей храбрости. – Здесь нет никакого посоха…
На что Афросий зарычал и прям бросился на девочку с кулаками. Катя рухнула на пол и постаралась закрыть голову руками, но ударов не последовало – руку Афросия перехватил брюнет.
– Хорош, Илюх, – ага, подумала Катя, у детины есть нормальное имя, – прибьешь еще деваху, – примирительно проговорил парень с челкой.
Он достал из кармана и снова убрал ключи, подошел к девочке и протянул ей руку, чтобы та могла опереться и подняться. Потом ногой пододвинул пуф, на котором они обычно с мамой застегивали обувь, и легонько подтолкнул на него Катю. Та неловко плюхнулась. Теперь ей было гораздо удобнее рассмотреть молодчиков.
Итак, их трое. По всей видимости, тощий и субтильный – главарь, его все слушаются, и ведет он себя уж больно вальяжно. Этакий гусь-переросток. Верзила Афросий-Илья был что-то вроде плохого полицейского из банального американского боевика: все время орет, угрожает и дерется. Сила есть, ума не надо, как говорится.
Третий, самый молодой из них, почти Катин ровесник, для девочки оставался загадкой: до роли хорошего полицейского из того же боевика он явно недотягивал, но и держался все время в тени своих друзей. Вот только что за Катю заступился. Ну что ж, и на том спасибо.
Но если предположить, что они не перепутали ее квартиру и действительно ищут здесь что-то (допустим, какой-то посох), то Катя же должна понимать хоть что-то. Но девочка ничего не понимала. Ничего такого, чтобы это можно было назвать посохом, в ее памяти не всплывало. Тем более в этой квартире. Машинально она подумала о маминой работе, но и там ничего подходящего припомнить не могла. Между тем брюнет с молчаливого позволения главаря достал из кармана помятую бумажку, по всей видимости, вырванный из блокнота лист. Он его развернул и подсунул Кате под самый нос. Девочка увидела, что на листке что-то нарисовано, но она не могла разобрать, что это было. Поняв ее прищуренный взгляд правильно, главарь щелкнул выключателем.
При ярком освещении девочка увидела перед собой рисунок длинной палки, кривоватой, обвитой вырезанным искусным резчиком вьюном от самого основания до верха с пухлым набалдашником. В просветах между буйной растительностью на поверхности палки и набалдашника был виден какой-то сложный орнамент. Вещица, конечно, довольно вычурная и примечательная. Катя ничего подобного в своей жизни не встречала.
Она пожала плечами.
– Это вообще что? – она с недоумением подняла глаза на парня, подсовывавшего ей листок из блокнота.
– Это то, о чем мы тебя спрашиваем, посох Велеса, – прорычал Афросий и угрожающе придвинулся к девочке. У той глаза вообще полезли на лоб от удивления. Главарь остановил его и приблизился к девочке.
– Ты что, никогда не видела ничего подобного? – он казался озадаченным.
Катя покачала отрицательно головой.
– Слышь, Шкода, – обратился к главарю брюнет, снова раскачивая на пальце брелок, словно маятник, – рисуночек подкачал или прорицательница твоя накосячила? А? – видимо, эта же мысль пришла в ненормальную голову Афросия, потому что он тоже согласно промычал что-то невразумительное и уставился на того, кого назвали Шкодой.
Тот призадумался.
Засунув руки глубоко в карманы брюк, он отвернулся от приятелей и уставился в зеркало огромного трюмо. Он молчал. И при этом внимательно, без тени какой-то мысли рассматривал в отражении лицо девочки. Та казалась абсолютно спокойной. Нет, ее что-то беспокоило. Но это явно не рисунок посоха. А может, старая карга и вправду его обдурила? И нет здесь никакого посоха? Но наводка на мать девчонки была железобетонной. Та однозначно имела отношение к древностям и могла быть связана с искомой вещью. В ее рабочем кабинете в музее они уже перерыли все. Оставалась только квартира.
«Неужели все начинать сначала?» – с тоской подумал Шкода. Приятели не спускали с него глаз. У него еще оставалась надежда, что мать все же его припрятала дома. Дочь, в конце концов, могла быть не посвящена.
Не отворачиваясь от зеркала, Шкода повел бровью, и его подельники бросились врассыпную.
Катя только успела жалобно пискнуть, протестуя против такого беспредела, но где уж! Афросий ее оттолкнул подальше, да еще огромным кулаком перед носом опять покрутил. Девочка села назад на свой пуфик.
Ее глаза встретились с серыми и темными, как омут, глазами главаря. Шкода за ней наблюдал.
– Что?! – огрызнулась девочка.
Ей уже надоел этот спектакль. Ей нужно искать маму, а для этого надо разобраться со шкатулкой. При мысли о шкатулке у нее все перевернулось внутри.
«А что, если эти ненормальные ее разобьют или приберут к рукам?» – мелькнуло в голове. И она кинулась было в кухню, куда только что прошел третий. Это движение не ускользнуло от внимания Шкоды.
– Ключник, – крикнул он брюнету. Тот выглянул из спальни, спрятал брелок в карман. – Смотри, как она кинулась!.. А ну-ка посмотри внимательнее в кухне.
Тот подозрительно прищурился снова и прошел мимо нее по коридору. Катя осталась стоять около своего пуфа. Ей был виден край стола, на котором лежала шкатулка.
Тот, кого называли Ключник, вошел внутрь, на миг загородив своей тощей спиной обзор, несколько раз прошел мимо стола, даже не взглянув на шкатулку и лежавшие рядом с ней вещи. К нему на помощь уже притопал Афросий, но и он словно ничего не видел. Они открыли все шкафчики небольшого кухонного гарнитура, заглянули в самые дальние уголки, даже мусор в ведре проверили. Но того, что искали, видимо, не нашли. Посох Велеса… Откуда ему тут быть!..
Ключник устало облокотился о край стола, на котором лежала шкатулка и все ее содержимое. Его пальцы задумчиво били по столешнице, едва не касаясь шкатулки. Он не проявил к ней ни малейшего интереса – не взял в руки, чтобы рассмотреть, не прикоснулся, не подвинул. Будто и не видел ее вовсе. А что, если…
У Кати мелькнула сумасшедшая мысль: а что, если они действительно не видят шкатулку? Что, если та и вправду не так проста, как кажется на первый взгляд?
В этот момент Катя почувствовала: что-то изменилось. Пространство вокруг стало твердым и тягучим. Казалось, что мысли этих людей, так бесцеремонно ворвавшихся в дом, материализовались, окружая ее и пресекая пути к бегству.
Ей стало жутко.
Сзади, за ее спиной, оказался Афросий. Его жесткий кулак уперся в Катину спину, прямо между лопатками. Он подтолкнул ее к центру кухни. Она оказалась в нескольких сантиметрах от стола.
Ключник поднял на Афросия тяжелый взгляд:
– Ребят, да вы что…
В его голосе послышался упрек и недоумение. Оба посмотрели на Шкоду.
От этих переглядываний Катя поняла, что ничего хорошего ей не светит. Свидетель им не нужен. Словно в подтверждение страшной догадки, Афросий повернул вентиль газа на конфорке, на которой стоял чайник. Послышался тонкий свист. Потом он медленно взял чайник, не глядя на девочку, так равнодушно, словно делает обычную работу, вылил из него остатки воды и поставил на прежнее место.
Сомнений не осталось.
Как и времени.
Страх тяжелым шевелящимся чудовищем скрутил все внутренности. Мысли на мгновение потеряли четкость и очертания. «Сейчас меня не станет», – молотком застучало в голове.
Звуки, запахи, ощущения пропали.
Все стало происходить как в замедленном кино. Вот Афросий достал из кармана веревку. Ключник опустил глаза и отвернулся. Катя взглянула на приближающегося к ней Афросия. «Боже мой, какие у него синие глаза! Как сумеречные тени на снегу!» – мелькнуло у нее в голове, и от этого холодного синего взгляда у нее мурашки побежали по спине.
И в этот миг мысль, яркая и отчетливая, пронеслась в голове – бежать.
Взгляд скользнул по темной глади оконного стекла. В отражении черная кошка устроилась на столе, ловко откинула крышку шкатулки и, моргнув Кате желтым глазом, нырнула внутрь, словно в бассейн. Катя не успела сформулировать словами, понять, осознать то, что мелькнуло в ее голове. Одним молниеносным движением она сгребла содержимое шкатулки в кулак, а второй рукой в ту же секунду открыла шкатулку и бросилась в нее, как в омут с головой. Молясь о том, чтобы и у нее получилось. Как у черной кошки.
