Kitobni o'qish: «Огнедева. Дочери Волхова»

* * *

© Дворецкая Е., 2018

Предисловие

Перед вами книга, посвященная жизни славянских племен от Волхова до Днепра в конце IX века. Старая Ладога, ныне поселок Волховского района Ленинградской области, была и остается совершенно особенным местом. В те времена, когда большинства знаменитых летописных городов еще не возникло, она уже существовала, более того – оказывала немалое влияние на международную торговлю и даже политику. Все знают, что именно здесь обосновался князь Рюрик, явившийся на Русь где-то во второй половине IX века. Но как выглядела та Ладога, которую он застал? К тому времени ей исполнилось уже сто, а то и сто пятьдесят лет, и ее существование отнюдь нельзя было назвать безоблачным. С середины VIII века – именно тогда выходцы из Скандинавии основали здесь первое поселение – примерно каждые 30–50 лет Ладога переживала коренной переворот, вернее даже будет сказать, катастрофу. В огне пожаров сгорали дома, население погибало или уходило, уступая место другому. Славяне сменяли варягов, варяги – славян. Приход Рюрика с его дружиной стал пятым переломом в жизни Ладоги. Так какой же она была к тому знаменательному дню, когда будущий основатель Русского государства сошел на зеленый берег под ярко-синим ладожским небом? Что за люди в ней жили?

Прежде всего русскими или русами они себя тогда еще не называли. Совсем наоборот – слово «русь» для них обозначало безжалостных врагов, тех самых воинов из морских дружин шведского побережья, которые нередко являлись сюда, чтобы грабить, увозить в плен и даже пытаться захватить власть над землями волховских словен. Ладожане жили на самом краю Варяжского моря, в постоянной опасности, но именно через Ладогу восточное серебро поступало на Север, и здесь соединялись торговые пути со всех сторон света. У них не было князей с дружинами, и в случае заморского набега дружиной становились они сами – кузнецы, рыбаки, охотники и торговцы.

Ладожский воевода Домагость не зря гордился своими дочерями – умницами, красавицами, от бабки унаследовавшими мудрость древних волхвов. Старшая, Яромила, носит в себе благословение богов, но и ей хочется жить и любить, как всякой обычной девушке. И вот однажды он приходит к ней – Князь Высокого Пламени, так похожий на одного из богов, но подаривший ей настоящую страстную любовь. И кем бы он ни стал для далеких потомков, для нее он – единственный на свете мужчина, которого она готова ждать вопреки всему. Ее сестра Дивляна – бойкая и задорная, может быть, немного легкомысленная, даже не знает поначалу о том, какие чудесные силы в ней дремлют, и упорно отказывается от выпавшей ей высокой чести ради того, чтобы просто быть с тем, кого она любит. Одной из дочерей Домагостя суждена удивительная доля – ей предстоит стать женой князя далекой земли и проложить племенам дорогу в будущее, о котором раньше никто и думать не мог. А у них ведь есть и третья сестра, Велеська, – она еще мала, и как знать, что из нее вырастет?

То, чему летописец потом уделит несколько скупых строк, записывая предания и легенды полуторавековой (для него) давности, на самом деле было целой эпохой – эпохой перелома, навсегда изменившей жизнь целых народов. Судьбы племен и судьбы отдельных людей причудливо переплетаются, и только по прошествии веков станет ясен истинный смысл всего происходящего. А пока люди, знатные и простые, хотят лишь счастья для себя, мира для своей земли, благополучия потомкам. Что двигало героями легенд, что посылало их в судьбоносные походы? Попробуем увидеть в них обычных живых людей – они ведь не знают, что будущее припасло для них местечко в школьных учебниках, а кому-то даже памятник в бронзе… И Рюрик, и Олег, и Аскольд так же далеки от мыслей об этом, как каждый из нас. Стоит обычный весенний день, ослепительно белые облака отражаются в синей воде Волхова, несущего лодьи¹ торговых гостей. Все еще только начинается…

Это эпоха, о которой даже Нестор-летописец со товарищи толком ничего не знал, но с тех пор наука значительно расширила возможности писателя. При работе над романом использовалось множество материалов из разнообразных источников – археологических исследований, малоизвестных скандинавских саг и легенд, народной культуры славян и их многочисленных соседей. Это глубина, лежащая под первыми, самыми ранними страницами русских летописей. Вы увидите страну, которой не знал даже Нестор.

Глава 1

Ладога, 890 год

С вершины Дивинца поднимался столб дыма, хорошо видный в ясный весенний день. Это означало, что по Волхову идут от моря варяжские корабли – первые в это лето. Приближался к концу месяц березень, и Домагость, ладожский старейшина и хозяин самого крупного в нынешней Ладоге гостиного двора, так рано их не ждал – думал, как всегда: справим Навью Седмицу, отгуляем Красную Горку, а там и за летние хлопоты примемся. Но приплыли так приплыли.

С мыса над устьем Ладожки было хорошо видно широкий Волхов внизу и лодьи на нем. Первым весенним гостем оказался старый знакомый – Вестмар Лис. Домагость сразу узнал его, увидев на носу передней снеки рослого, довольно худощавого мужчину лет тридцати пяти, со светлыми волосами, заплетенными в косу, светлой бородкой, в широких розовых штанах, крашенных корнем марены, синей верхнице и лисьей безрукавке мехом наружу. Приятели шутили, что Вестмар носит лисью шкурку, чтобы ловчее вести свои торговые дела. На груди у него красовалась железная гривна с двумя подвесками в виде молоточков, которые называются «торсхаммер» и которые так любят уроженцы Земли Свеев. В этот раз с Вестмаром пришло аж три корабля – то ли разбогател за прошедший год, то ли нашел новых товарищей. Наметанным глазом Домагость оценил сложенный груз: тюки, обернутые от морской воды тюленьими шкурами, бочонки – видимо, соль. На тюках, бочонках, просто на днище сидели, плотно прижавшись друг к другу, десятка два женщин – все молодые, одетые в потрепанные рубахи, серые и грязно-черные. Надо думать, пленниц везет на продажу. Значит, собрался не до Ладоги и обратно в Варяжское море, а дальше, на Волжский путь. Вестмар Лис был одним из немногих, кто решался изредка отправляться в те края – до булгарской земли. Потому и людей так много вел с собой – меньшим числом слишком опасно. Обычно варяжские торговые гости являлись в Ладогу, обменивали свои товары на местные и в то же лето отправлялись обратно, чтобы успеть с ладожскими мехами и медами попасть в какие-нибудь вики при Варяжском море, где на этот товар была хорошая цена.

Посмотрев, как первый из кораблей входит в устье Ладожки, Домагость спустился с мыса и пошел к берегу – встречать. Вестмара Лиса он знал хорошо – в прежние годы они немало вечеров провели вместе, распивая то пиво, то брагу, обсуждая дела всех на свете стран и народов, о которых Вестмар, посещающий в год два-три вика, знал довольно много.

Когда Вестмар сошел на берег, Домагость уже ждал на мостках, ведущих от воды до гостиного двора, по привычке засунув пальцы за пояс и широко расставив ноги, как истинный хозяин этой земли. Возле него стояли сыновья, ради такого случая бросившие работу: Доброня и Братоня, оба прямо из кузни, в передниках из бычьей кожи, а еще Велем и даже тринадцатилетний Витошка, младший. За спиной толпились пять или шесть челядинов, готовых помочь, если надо, с переноской груза. И позади всех, поодаль, перед дверью дома, собрались Домагостевы женщины – жена, дочери и челядинки. Прибытие первого гостя в году – всегда событие, всегда радость для людей, полгода не видевших новых лиц. Весь свободный от работы народ, привлеченный дымом над Дивинцом и видом идущих кораблей, бежал отовсюду – посмотреть, кто приехал, что привез.

– Хейль ду, Вестмар Халльвардссон! – Домагость приветственно поднял руку. За полтора века совместного проживания ладожане настолько свыклись и сроднились с варягами, что даже малые дети здесь могли связать несколько слов на северном языке, а уж в семействе Домагостя легко объяснялись даже челядины. – Привет тебе! Порадовал ты нас, мы еще и ждать не начали. Хорошо ли добрался?

– Поздорову ли, Домагаст Витонещич? – в ответ по-словенски выговорил Вестмар. Он довольно хорошо знал словенскую речь, хотя некоторые звуки ему не давались. – Рад видеть тебя живым и довольным. Если я первый, то у тебя есть место? У меня в этот раз много людей, а еще рабыни. Я надолго задерживаться не хочу, но если у вас еще холодно по ночам, то нужно найти им место под крышей. Это все молодые женщины, и мне хотелось бы довезти их живыми и по возможности здоровыми. Они и так ослаблены, их захватили давно и уже больше месяца возят по морю: сначала в Хейдабьюр, потом на Бьёрко.

– А что так – цены́ не давали? – Домагость окинул взглядом головы пленниц. Люди Вестмара тем временем начали понемногу переносить груз с кораблей на берег, челядины Домагостя покатили бочонки по мосткам к клети.

– В Хейдабьюре, говорят, с прошлого лета очень низкие цены на рабов, их из Бретланда привозили очень много. Иггвальд конунг не стал продавать их там и привез на Бьёрко, а там боги послали ему меня. Мы сторговались очень выгодно: полмарки за каждую сейчас и еще полмарки – когда продам и вернусь. Я не мог упустить такой удобный случай. Но теперь мне придется везти их на Олкогу². Хорошо еще, уговорил Фасти Лысого и Хольма Фрисландского поехать со мной. Иначе у меня не хватило бы людей для такой поездки. А что тут у вас? Как ваши соседи? Твой родич с озера Ильмерь³ еще не провозгласил себя конунгом?

– Да кто ж ему даст?

Следом за Вестмаром с корабля спустились два парня, на вид лет шестнадцати-семнадцати, и остановились за спиной варяга – оба в простой некрашеной одежде, один в вязаной шапочке, другой в войлочной. Лица их с едва пробившимся юношеским пушком выражали скрытое недоумение и надменную замкнутость – как у простачков с хутора, впервые оказавшихся среди множества незнакомых людей и боящихся ударить лицом в грязь.

– Да это никак твои сыновья? – с улыбкой заметил Домагость, окинув юнцов любопытным взглядом.

Вестмар оглянулся.

– Нет, это сыновья моей сестры, – слегка скривившись, ответил он. – Младшие. Старший унаследует усадьбу, а этих двоих она хочет пристроить к торговому делу и попросила меня взять их с собой. Их зовут Свейн и Стейн, сыновья Бергфинна. Если не запомнишь, кто какой, не беда.

– Свеньша и Стеньша, стало быть! – Домагость усмехнулся. – Ну, это нам запомнить не мудрено, у меня самого шурь Свеньша, Синибернов сын. Дивляна! – закричал он, обернувшись к дому, и призывно взмахнул рукой.

Возле двери дома стояли две девушки, с любопытством разглядывая гостей. Всякий понял бы, что это родные сестры, погодки или около того, в самой поре, что называется, маков цвет. У обеих были золотисто-рыжие волосы, мягкие, густые и пышные, с задорными и милыми кудряшками на висках и надо лбом. Старшая, Яромила, повыше ростом, могла считаться настоящей красавицей, так что дух захватывало при взгляде на ее белое лицо с правильными чертами, красивый нос с легкой горбинкой, тонкие черные брови с маленьким надломом, оттеняющие голубые глаза. При этом сразу было видно, что она умна, обладает ровным нравом и умеет со всеми ладить. На весенних девичьих праздниках она уже лет пять была единодушно избираема Лелей, а на Ярилиных днях водила девичьи «круги» и запевала песни во славу весенних богов. В нарядно вышитой светлой рубашке из беленого льна, с пышным венком на золотисто-рыжих волосах, она выглядела истинной Солнцедевой. Вестмар однажды обмолвился, что на булгарских торгах смело просил бы за такую красавицу столько серебра, сколько она сама весит, и непременно получил бы. Милорада, мать девушек, скривила губы, подумав, не обидеться ли на такую «похвалу», но Домагость только хмыкнул: привыкнув оценивать людей, особенно женщин, как возможный товар, Вестмар Лис дал Яромиле наивысшую цену.

На зов отца подошла ее младшая сестра. Однако и при виде нее Вестмар невольно приосанился и даже провел пальцами по усам.

– О, Диви… лин! – Вестмар попытался правильно выговорить ее имя, но получилось не очень, и он продолжил на родном языке: – С каждой весной она становится все красивее. Удивительно, что еще никто ее от вас не увез, – но я очень рад этому.

Девушка поклонилась, пряча улыбку. К этой весне Дивляне исполнилось шестнадцать лет, и, по мнению ладожан и заезжих гостей, она мало чем уступала старшей сестре. Со светло-рыжими волосами и белым лицом, на котором, однако, по весне появлялось немного веснушек, с яркими серыми глазами, черными бровями и ресницами, небольшим прямым носом, подвижная, веселая, она всегда будто искрилась радостью и жизнелюбием, и мать в детстве называла ее «искорка моя». Даже то, что Дивляна была невелика ростом, делало ее облик еще более драгоценным, словно золотой перстень, который хоть и мал, но дорого стоит. Сообразительная и бойкая, она не робела многочисленных торговых гостей, среди которых прошла вся ее жизнь, но умела оберегать свое достоинство. И то сказать: среди ладожских дев никого не нашлось бы выше родом, чем дочери Домагостя. Прадедом их, ни много ни мало, был ильмерский князь Гостивит, а дед Витонег стал первым ладожским старейшиной после изгнания руси⁴, и он же вел словенские дружины, сбросившие в Нево-озеро Люта Кровавого и его людей.

– Возьми этих двоих, отведи в дом, – велел Домагость, показывая ей на племянников Вестмара. – Это сестричи его.

– И пусть они не устраиваются на лавках с таким видом, будто уже умирают, а готовят места для всех моих людей, – напутствовал их Вестмар. – Да уж, случись мне их продавать, я бы много не выручил… – пробурчал он себе под нос.

Дивляна засмеялась, бросив лукавый взгляд на двух юных гостей, имевших растерянный и довольно глупый вид. Они много слышали об этом вике – Альдейгье, который на морях называли Воротами Серебра. Однако вид его их разочаровал – ничто здесь не говорило о легендарных богатствах, уже более ста лет протекающих этим путем с Севера на Восток и обратно. Вик Альдейгья был обычным поселком, причем маленьким. От подножия мыса, где они находились, в поле зрения попадало не более десятка строений, из них большим был только гостиный двор, а остальные – обычные срубные жилища, беспорядочно разбросанные на возвышенной части берега среди проток и обрывистых склонов, которые сами по себе служили поселению неплохой защитой. Здесь же впадала в Волхов небольшая темная речка, заросшая болотной травой и кустами. Углубленные в землю избы казались еще меньше, чем были на самом деле. Между ними, на заросших пустырях, кое-где виднелись черные полоски свежевскопанных огородов, паслись козы, веревками привязанные к колышкам. Лежали у воды рыбачьи челны, сушились сети, на кустах у малой речки сохли выстиранные рубахи и порты.

– Этот вик такой маленький? – с разочарованием спросил у девушки парень в вязаной шапочке. – А мы слышали, что это один из крупнейших виков на Восточном пути.

– Это еще не все, – ответила девушка. – Здесь только мы да Братомеровичи, да Синиберновичи и Вологор с семейством, все наше сродье, а там дальше тоже люди живут. – Она показала вдоль берега Волхова. – На несколько верст еще… ну, на целый «роздых», по-вашему. Здесь много людей. Правда, не так много, как при свеях, когда тут сидел ярл Лют Кровавый и дань собирал. Зато теперь мы сами себе хозяева и дани никому не платим.

– Зато теперь нет дороги по Восточному пути, – пробурчал парень в войлочной шапочке. – Раньше, при свеях, серебро текло рекой, а теперь… Дядя говорил, что люди, которые живут вдоль Восточного пути, враждуют между собой и все норовят собрать как можно больше с проезжающих торговцев, а то еще и ограбить! Только наш дядя Вестмар может ездить здесь, потому что у него хватает ума договориться со всеми и достаточно сил, чтобы защитить свой товар.

– У нас не ограбят! – заверила Дивляна. – До порогов целыми доедете, а там уж мы не в ответе, там с Вышеслава словенского спрашивайте, если что… Вы что же, думали, серебро легко добывается?

Гостиный двор стоял довольно близко от берега, в окружении клетей для товаров, кузницы, бани и прочего в этом роде. Пройдя через пристройку-сени, племянники Вестмара Лиса оказались в доме, напомнившем родной Свеаланд – здесь были ряды столбов, подпиравших кровлю, но стены из бревен. Земляной пол покрывали широкие деревянные плахи, а вместо открытого очага, привычного для северян, в середине располагалась печь из камней и глины, окруженная небольшими деревянными переборками.

– А это зачем? – то ли Стейн, то ли Свейн кивнул на печь и переборки.

– Онучи сушить, – мягко и почти с состраданием – жаль ведь человека, если он такой дурак! – ответила девушка, глядя на гостя, как на неразумное дитя. – И чулки. А товары складывать – сюда. – Она показала в сени и на гульбища, идущие вокруг всего здания, что делало его более вместительным.

Но долго разговаривать с гостями Дивляне было некогда – мать позвала ее, и она убежала, – только пышная рыжая коса мелькнула. У Домагостевой жены Милорады теперь хватало заботы – надо было сразу накормить почти сотню человек, включая пленниц. Спешно послав двух челядинов на Волхов – купить у рыбаков побольше рыбы, – обеих старших дочерей она увела в клеть осматривать припасы. Хлеба весной не было почти совсем, а остатки Милорада берегла для поминаний Навьей Седмицы, зато еще имелась подвядшая репа и сколько угодно кислой капусты.

– Не знаю, скажут свинью резать – будет мясо, – рассуждала она. – Витошка! Беги к отцу, спроси, свинью резать? А ты, Велем, возьми вот репу да неси на берег – Вестмар просил женщин накормить побыстрее, а то, боится, не дотянут. Скажи, если есть совсем слабые, молока ведро дам.

Велем, или Велемысл, если полностью, третий сын Домагостя, тут же взвалил на плечи мешок репы и пошел на берег, куда свеи уже вывели пленниц. В двадцать один год Велем был рослым, сильным, и отец полагался на его помощь и разумение во всех своих делах: и когда зимой ездил по чудинским поселкам, скупая меха, мед и воск для перепродажи варяжским гостям, и когда летом принимал этих гостей в Ладоге. В свободное время Велем помогал старшим братьям в кузнице и вообще не чурался никакой работы. При этом он был очень общительным, разговорчивым, дружелюбным и бойким, порой даже излишне шумным, и уже лет пять избирался вожаком всех ладожских парней – баяльником, как это называлось. Зимой он возглавлял ватагу, которая, по старому обычаю, до весны отправлялась в лес добывать меха, и сам не раз ходил на медведя. Из этих схваток Велем вынес несколько шрамов на плечах и даже на лбу, отчего у него правая бровь была попорчена, но он не смущался и не боялся, что девки любить не будут. Любили его за удаль и веселость, да и лицом он был не так чтобы красавец, но довольно хорош: с правильными чертами, по-мужски грубоватыми. Русые волосы, с таким же рыжеватым отливом, как у сестер, только темнее, расчесанные на прямой пробор, красиво лежали над высоким широким лбом, который указывал на присутствие в его жилах части варяжской крови, на лбу и щеках темнело несколько оспинок, оставшихся от перенесенной в детстве болезни. Короче, третий сын у Домагостя получился хоть куда, и все в Ладоге были уверены, что со временем он займет одно из первых мест среди ладожской старейшины.

 
– Ты пчела ли, моя пчелынька,
Ты пчела ли моя белая,
По чисту полю полетывала,
Ко сырой земле прикладывалась,
 

– пел Велем по дороге, и тяжесть мешка ничуть ему не мешала. Ясный весенний день, радость и воодушевление от приезда гостей, нарушившего скуку каждодневного существования, собственная молодая удаль – этого было довольно, чтобы петь.

На берегу уже дымил костер. Двое или трое варягов, оставленные Вестмаром для присмотра за пленницами, развели огонь и повесили над ним большой черный котел с водой. Велем опустил рядом мешок, и один из варягов зна́ком предложил ближайшим пленницам приняться за чистку, для чего вручил им два тупых ножа с короткими лезвиями и деревянными черенками. Пленницы покорно принялись за работу. Велем окинул их любопытным взглядом. Все рабыни были молоды – само собой, старух не повезли бы через три моря, поскольку плата за них не оправдает прокорм в пути, – и одеты в почти одинаковые рубахи тускло-черного и серого цвета. Изможденные лица выражали покорность и смирение. Никто не плакал, не рвался, никого не нужно было связывать. Впрочем, с привезенными издалека пленниками почти всегда так. Они уже смирились со своей участью, а бежать им здесь некуда.

Почти у всех оказались короткие волосы – не длиннее чем до плеч. У некоторых на головах были грязные повязки и покрывала, но по тому, как плотно они прилегали к головам, делалось ясно, что косы под ними не скрываются. «Это что же – вдовы?» – подумал Велем. Вдовы обрезают волосы после смерти мужа и выходят снова замуж не раньше, чем отрастут косы. Но где варяги набрали сразу столько молодых вдов? «Да нет, – сам себя поправил сообразительный Велем, – тут дело в другом». Эти женщины стали вдовами после того, как разбойные морские дружины пришли на их землю, поубивали всех мужчин, а их жен, оставшихся без защиты, полонили.

– Как у вас дела? – весело расспрашивал его один из торговых гостей, невысокий и лысый, – видимо, это и был Фасти. – Еще не выбрали себе конунга?

– Да зачем нам конунг? – Велем улыбнулся. – Мы и сами как-нибудь. Сестру мою позапрошлой осенью замуж выдали в Дубовик – теперь там у нас родня, от нас поклонитесь, вас и приютят.

– А у тебя много сестер осталось?

– В девках три.

– Значит, хватит еще на три города, – посчитал Фасти. – А когда кончатся сестры, как же мы поедем дальше?

– Вот с этим. – Велем показал на меч у пояса варяга. – Говорят, этим ключом все двери отпираются.

Он хотел спросить, откуда привезли этих странных женщин, но мать позвала его, и пришлось спешить на зов.

 
– Ко сырой земле, к зелену лужку,
Да ко цветику ко лазореву!
 

– доносилось до костра.

Забот Домагостевым домочадцам хватало: приехавших надо было разместить, перенести товар, устроить под крышей то, что боится дождя, приготовить на всех еду. На костре возле двора челядины Грач и Ворон опаливали свиную тушу – несло горелой щетиной. Пробежала Дивляна с лукошком яиц; увидев Яромилу с ведерком молока, Велем взял у сестры ношу и глазами спросил, куда нести.

Тем временем старшие из гостей спешили заручиться покровительством местных богов, как того требовал обычай всех торговых людей. Шагах в ста от устья Ладожки, там, где она сливалась с речкой под названием Ула-йоки – Заключка по-словенски, – над глубоким омутом располагалась довольно широкая площадка святилища. Здесь, перед большим белым камнем, выступающим из земли, был сложен из камней жертвенник, а по трем сторонам его возвышались деревянные идолы трех богинь: Марены с серпом, Макоши с веретеном и Лады с кольцом. Сюда, богиням-покровительницам Ладоги, все торговые гости приносили жертвы, после того как еще по дороге почтили Велеса в его святилище, что ниже по реке. Зная о прибытии гостей, к белому камню собрались жрицы богинь: три старухи, три женщины и три девушки. Каждая тройка встала перед идолом своей покровительницы: женщины – в середине, старухи и девушки – по бокам. Тут Вестмар, Хольм и Фасти снова увидели знакомые лица: средней в ряду женщин стояла Милорада, а в ряду девушек – Яромила, ее старшая дочь. Еще в прошлом году старух возглавляла бабка Радогнева, мать Милорады, и таким образом женщины из Домагостева рода были представлены среди служительниц всех трех богинь: бабка, мать и внучка.

– О, великие богини – Дева, Мать и… Мать Матерей! – Подойдя во главе своих товарищей, Вестмар почтительно поклонился.

Краем глаза окинув жриц, он отметил, что некоторые из них с прошлого его приезда сменились: не было старухи Радогневы, и две девушки по обе стороны от Яромилы тоже оказались новые. Одна из старух и одна из девушек – чудинки родом, судя по лицам и уборам, изобилующим костяными подвесками. Все понятно: старые жрицы Марены умирают, юные жрицы Лели выходят замуж и передают свои обязанности другим. Только Яромила все еще здесь: Домагость так ценит свою старшую дочь, на которой, как тут верят, лежит особое благословение, что никак не подберет достойного ее жениха.

– Я, Вестмар сын Халльварда, по прозвищу Лис, родом из Свеаланда, снова приехал на вашу землю и привез товары: двадцать шесть молодых пленниц, десять мечей из Рейнланда, сорок бочонков соли, тридцать бочонков вина, – и теперь хочу увезти пленниц на реку Олкогу, а вино, мечи и соль продать здесь, если найду хорошего покупателя. Я прошу вас о покровительстве, чтобы никто не навредил мне на вашей земле и чтобы я смог вести торговлю как можно выгоднее. А вам в благодарность я подношу дары!

Вестмар сделал знак, его люди поднесли ларь. Открыв его, он каждую из девяти жриц оделил подарками: одним досталось по отрезу хорошего сукна, другим – по красивому кувшину из Страны Фризов с узорами из белого олова, остальным – по бусине: кому хрустальная, кому стеклянная, кому сердоликовая, круглая или затейливо ограненная. Бусины эти стоили так дорого, что даже у состоятельной женщины они все были наперечет, и появление новой обсуждалось товарками, как весьма значительное событие. И еще потому ладожские старухи, женщины и девушки лучших исконных родов стремились получить право служить богине, что, кроме почета, это приносило немалую выгоду от таких вот подношений торговых гостей.

В благодарность за дары старшие жрицы поднесли варягам пива в чаше, передавая тем самым благословение своей богини, в омут вылили по кувшину молока, и теперь гости могли со спокойной душой приниматься за дела. А жрицы вернулись к повседневным хлопотам, в том числе Милорада и Яромила, от которых благополучие гостей зависело в самом прямом смысле.

 
– Вы цветочки ли, мои цветики,
Цветы алые, лазоревые,
Вы голубые, бело-розовые!
 

– пел Велем, проходя мимо берега. От костра уже несло запахом вареной рыбы. Яромила только что хвасталась ему варяжским подарком: тремя бусинами из медово-желтого сердолика, округлыми, с множеством мелких треугольных граней, такими красивыми, теплыми даже на вид! Дивляна, изнывая от зависти, просила подарить ей хоть одну, упирая на то, что у Яромилы от тяжести ожерелий скоро переломится шея.

 
– Да вы души ли красны девушки,
Да вы ступайте во зеленый лес гулять,
Да вы поймайте белу рыбу да на воде,
 

– распевал он, смеясь и вспоминая спор сестер.

– Эй! Бьела риба! – весело окликнул его кто-то.

Велем обернулся. Его звал один из варягов, который вместе с Фасти присматривал за пленницами. В руке он держал старую деревянную ложку – потемневшую, обгрызенную, да еще и треснувшую по всей длине – и при этом смотрел на ложку, висевшую на поясе у Велема, – новенькую, из липового дерева, промасленную льняным маслом, приятного золотистого цвета. Тот сам ее вырезал на днях – руки у него с детства росли как надо – и украсил черенок узором-плетенкой. Варяг улыбнулся и жестом показал, что хотел бы эту ложку получить. Видимо, он был здесь в первый раз и сомневался, что его поймут.

Кивнув, Велем спросил по-варяжски:

– Что дашь?

Он думал, что ему предложат какую-нибудь ерунду: пуговицу или гребешок подешевле, да и то только потому, что обед уже готов, а хлебать нечем. Ладожским девушкам он резал ложечки за поцелуй – а что еще она стоит, ложка-то? Но с варягом он целоваться не станет, как ни проси! Подумав об этом, Велем ухмыльнулся. Варяг похлопал себя по поясу и бокам, отыскивая, что бы предложить в обмен, а Фасти вдруг потянул его за рукав и показал куда-то вправо от костра:

– Вот, если хочешь, ее возьми. Насовсем возьми. Вы́ходишь – будет твоя.

В стороне от костра прямо на земле лежала одна из молодых пленниц. Еще две сидели рядом, сжав пальцы, и шептали что-то, не поднимая глаз, а третья, молоденькая, держала ее за руку, свободной ладошкой утирая слезы. Лежащая была неподвижна и вообще не слишком походила на живую. Велем подошел поближе, пригляделся. Вроде бы еще молодая… во всяком случае, тощая, все кости торчат, а лицо под слоем грязи толком и не разглядеть… Он наклонился пониже и уловил тяжелый запах запекшейся крови.

– Она что, ранена? – Велем повернулся к варягам. Никаких ран или повязок на лежащей видно не было.

– Да нет. – Фасти пожал плечами. – Десять дней назад, когда Вестмар их покупал, она выглядела вполне здоровой. У нее, видно, что-то женское. Это не заразно, не бойся. Но мы ее не довезем, она скоро умрет. Забирай: если сумеешь вылечить, то получишь молодую красивую рабыню за стоимость деревянной ложки. Это очень выгодная сделка, можешь мне поверить! – Варяг заулыбался. – В Бьёрко такая обычно стоит марку серебром, а в Серкланде – марок двадцать пять-тридцать! Клянусь Ньёрдом!

Велем еще раз посмотрел на девушку. Исхудалая, грязная, на вид все равно что мертвая, она и правда стоила едва ли больше этой ложки, да, пожалуй, и того меньше, потому что ложкой еще два года можно пользоваться, а пленница, скорее всего, до вечера не доживет. Но если доживет…

Ладога – не Шелковые страны, молодая рабыня здесь стоит два сорока куниц или две коровы. Но Велем не отличался жадностью, ему просто стало жалко девушку. Ведь помрет и никто о ней не пожалеет. Вручив варягу свою ложку, он поднял пленницу на руки. Она, казалось, совсем ничего не весила, и, едва он стронул ее с места, в нос ударил тяжелый запах крови. Ладоням сразу стало мокро и липко. Почти весь подол ее рубахи оказался в крови, но на грязно-черном сукне ее почти не было видно.

Одна из товарок, сидевших рядом, пошевелилась, сказала что-то, сделала движение, будто хотела задержать, и не сразу выпустила безвольную руку подруги. Слезы из ее глаз полились сильнее, она закрыла лицо ладонями. Две другие только проводили Велема горестными взглядами.

Когда Дивляна и Яромила, продолжавшие делить бусины, увидели, как к дому подходит братец Велем, неся на руках одну из варяжских пленниц, они от изумления открыли рты. Потом Дивляна метнулась за матерью. Милорада, которую дочери спешно позвали, узнав, в чем дело, совсем не обрадовалась.

– Или у нас забот мало, чтобы умирающих еще подбирать? Ну, зачем ты хворую бабу притащил, когда у нас Никаня? – Она с укором посмотрела на своего единственного сына, не говоря вслух, чтобы не привлечь беды, но подразумевая: очень глупо нести чужую больную женщину в дом, где сидит невестка, которой вот-вот предстоит родить.

– Что парню знать про эти дела? – вступилась за него челядинка Молчана.