Kitobni o'qish: «Дневники»

Цветы к размышлению
Литературный дневник

Под чистым небом

1

Слава часто говорил мне:

– С женой я не живу давно. Вернее, только делаю вид, что живу с ней. Просто нам некуда деваться. Мы с ней, можно сказать, разведены. И даже не разговариваем, хотя одна крыша над головой и один сын, Андрей. Спим мы давно отдельно и едим отдельно. И я знаю, мне некуда идти и ей больше некуда идти из этого жалкого дома. Вот так и живём. Ненавижу. Но что делать, приходится всё-таки жить. Иногда она ворчит на меня, что я занят ничтожным делом: сижу в интернете и пишу песни, и вся жизнь моя ничтожна. И я только вздыхаю, вспоминаю своих друзей, которые тоже терпят разбитую семейную жизнь. Будто всей любви хватает на четыре года, пока родится ребёнок и чуть подрастёт, а потом начинается ненависть, спор и позор. Хорошо, что рождаются дети, но и с ними часто начинается нищета. Куда катимся?

У меня часто бессонница. Я смотрю на ночное небо. Но оно не успокаивает меня, а только настораживает. Кажется, в темноте живёт какой-то вор, который крадёт мою жизнь. Почему, почему, почему?..

Я устал от постоянных коллажей роботов. Они насилуют меня, подвергают мозговой атаке, и мне становится душно, я задыхаюсь и опять смотрю в ночное небо. Я думаю, что-то произойдёт сегодня ночью, о чём никто не знает. Это тайна.

2

– Надо помолиться, сходить в монастырь, – сказал мне Слава, – в Донском монастыре я всегда освящаю кулич и пасху. А сейчас сходим туда вместе с тобой. Это ты моя Муза, ради которой я пишу песни. Моя Елена! Я хочу с тобой быть обмоленным.

Яркий «причёсанный» Ленинский проспект Юго-Западного административного округа кончился, и мы зашли в тёмные грязные переулки южного округа. Два округа разделяет лишь мост, а какая поразительная разница. Битые машины, грязные тротуары с поцарапанными стенами домов, заросшие дворики, где мало света и много мусора.

– Это что такое? Меня здесь не знают. Не наш район. Я бы разобрался! – возмущался Слава.

Я знаю, он помощник депутата. Стоит ему позвонить в мэрию, и будут решаться вопросы.

– Это же почти центр города! А вот новый дом, «Пентхаус». Ещё не заселили. Елена, давай купим там квартиру и будем вместе жить, сочинять стихи и песни, и ты будешь моей Музой, – говорит Слава.

– Но это только мечты, – говорю я и вздыхаю.

Мы заходим в заброшенный садик. Здесь раньше была большая клумба, а теперь её уже нет – в кружок растёт дикая трава.

– Вот он, монастырь. Оказывается, недалеко от моего дома.

Мы заходим на подворье. Альпийские горки украшают маленькие садики у монастырских келий. Справа вход в некрополь, и мы скрываемся в его тени.

Старые надгробные плиты покрылись пылью и покосились от тяжести, образуя город мёртвых. В центре него виден высокий крест с Иисусом на надгробии, который рисует художница. Рядом часовня, а за ней сразу могила А.И. Солженицына. Мы останавливаемся возле неё.

– Как мало цветов, – говорю я, – может, принести их в следующий раз Солженицыну?

– Всё, что ты скажешь, – говорит мне Слава. – Пойдём к стене.

В конце некрополя большая стена с высокими белыми горельефами, оставшимися от старого разрушенного храма Христа Спасителя. Фигуры посеревшие, полуразрушенные, но всё-таки грандиозные, подобные римским с изображением библейского сюжета и момента крещения Дмитрия Донского перед Куликовской битвой. Князь со снятым шлемом в руке, а Сергий Радонежский поднял икону над его головой.

Мы подошли к белым скульптурам, и я потрогала громадный меч Дмитрия Донского. И мне почудилось, что он как будто священнодействует. Я вспомнила Стену Плача в Иерусалиме. Но нет, я не там. Я в Донском монастыре. Я здесь.

Рядом приоткрытая калитка в сад, чуть заросшая вьюном. В саду растут молодые яблоньки, а у противоположной стены пасека. Впереди виднеется фонтан. Мы хотим пройти туда. Раздаётся мяуканье павлина.

– Это кто? – удивляется Слава. – Павлин, что ли, здесь живёт? Коварная птица! Как она разводит хвостом! Но зачем он в монастыре?

– Не бойся, – говорю я.

– Но я не тревожусь.

И вдруг охранник останавливает нас:

– Посторонним сюда вход запрещён.

– Почему? Нигде не написано.

– А где вы прошли?

– Вон там, – Слава показал в сторону стены.

– Нельзя здесь ходить! – строго прервал охранник и развернулся, провожая нас.

И только сейчас мы заметили, что у стены, за кустами, стоят танки и огнемёты.

– Видишь что? – спросила я Славу.

Но он промолчал.

Охрана, огнемёты, не так всё здесь просто, и ходить, значит, туда нельзя. Да ещё павлин противно мяукает, противно, противно, всё противно, точно не по-русски.

Мы ушли из монастыря. Было необычайно ясное, чистое небо и спокойное улыбающееся солнце. Как у Л. Толстого небо в романе «Война и мир» после Аустерлицкого сражения, в которое смотрел Андрей Болконский. Война и мир, что творятся на планете теперь, казалось, сконцентрировались для меня в компактный микрокосм. И я начала думать о своём. Но вдруг слышу:

– Спасибо тебе, Елена!

13.08.11

У Солженицына

– Ты видела, какая могила у Солженицына? Без цветов, неухоженная, будто о нём забыли.

– Что же ты предлагаешь?

– Пойдём в следующий раз в Донской монастырь и принесём ему цветы. Всё-таки известный писатель.

Через неделю мы снова собрались в монастырь. Зашли в оптовый магазин цветов и купили розы. Я сразу вспомнила статью Славы о салоне цветов В. Маяковского и традицию поэта всегда дарить цветы при любом удобном случае. И Слава, будто угадав мои мысли, как и В. Маяковский, не упустил момента и тут же купил цветы и мне. Это были огромные зелёные астры. Сразу запахло праздником, вальсом, который всегда звучит 1 сентября. Так торжественно! Нам завернули большой свёрток цветов, и мы пошли.

– Будто от организации идём, – сказала я Славе.

– Наша организация – это дуэт: ты и я. Вот мы и несём цветы от нашего дуэта.

В монастыре по-прежнему цвели пышные розы и календула. Стояла охрана, а в стороне убирался парнишка-дворник.

– Откуда такой молоденький? – удивился Слава и продолжал: – Такой древний монастырь. Ты помнишь, где могила Солженицына?

– Конечно, возле часовенки.

– А я уж забыл. Веди меня.

Мы снова прошли высокий крест с Иисусом в старом некрополе и повернули в сторону монастырской стены с фрагментом храма Христа Спасителя.

– Вот она, могила Солженицына.

– Смотри, её украсили. Стоят ёлочки, вокруг цветы в высоких вазах, и горят ему свечи. Вот это похоже на организацию!

– А мы тоже принесли цветы. Положи к кресту.

Десять красных роз, словно огненный закат, легли к изголовью могилы на чёрный камень.

– Вот так! Хорошо. Мы творческие люди, должны уважать творческих людей, тем более знаменитостей.

И Слава тихо запел:

– От мирской суеты я ушёл в тихий сад… Напиши песню. Я придумал уже первые строчки.

– Ты всё время что-то да сочиняешь. Откуда такой неиссякаемый ключ фантазии?

– Это всё любовь. Вот я тебя люблю, представляю тебя часто. Ты моя Муза! Поэтому и пишу песни…

Слава немного помолчал.

– А пойдём дальше вправо, где мы ещё не были.

– Здесь, в некрополе, должна быть могила Сумарокова.

– Посмотрим.

Мы шли через громадные покосившиеся каменные надгробия.

– А вот Нарышкины. Целый род их здесь.

– Знатный род. Царица Наталья Кирилловна, мать Петра I, была Нарышкиной. Здесь Нарышкин – дворянин-декабрист.

– У меня дальние предки тоже были Нарышкины. – Слава широко развернулся и переступил на другую дорожку.

– Хорошо по кладбищу ходить. Говорят, это успокаивает.

– Пойдём дальше.

К нам направлялся худосочный мужчина.

– Вы не знаете, – спросил он нас, – где здесь могила Колчака?

– Это для нас новость. Не видели такую.

– А мне сказали, где-то здесь, в этой стороне.

– Сейчас найдём, – сказал Слава.

В стороне, у стены, стоял высокий крест с каменными плитами, на которые падал яркий свет сквозь высокие старые деревья. Мы присмотрелись и прочли. Там была похоронена семья Деникина, белогвардейского генерала.

– Эй, товарищ, – окрикнул мужчину Слава, – здесь вот могила Деникина. Вы, наверное, её искали.

– А я думал почему-то, Колчака. Мне не так сказали.

– Надо самим ходить на кладбище. Многое узнаёшь!

Мы пошли в церковь поставить свечку. Мужчина, что искал могилу будто бы Колчака, оказался глубоко верующим. Он прошёл вперёд нас и, шепча молитву, поцеловал мощи перед алтарём.

– Кто там лежит? Ты знаешь? – спросила я.

– Посмотри, только осторожно.

Я поднялась к алтарю, перекрестилась и прочитала на крышке склепа: «Патриарх Тихон». Помолилась и поставила свечку.

– Может, ещё свечку поставишь? – спросил Слава, когда я отошла от паникадила.

– В следующий раз.

– Тогда пойдём.

Мы сели в подворье, на скамеечке, у садика, где росла клубника. С противоположной стороны висел флаг.

Слава был похож на Паратова из кинофильма «Жестокий романс» по роману «Бесприданница» А. Островского, такой же парадный и чуть шикующий, в белой морской кепке и белой ветровке. Он фотографировал меня с цветами, и я улыбалась.

Вдруг к нам подошёл, скорее подбежал, мужчина восточной национальности и тревожно сказал:

– Скажите, не знаете, здесь можно поговорить с батюшкой и устроиться на работу?

– А что? Проблемы?

– Я паспорт потерял.

– Иди в мэрию.

– Не могу. Там деньги нужны, – щёлкнул мужчина пальцем.

– А ты ел? Голоден?

– Три дня не ел, да не до того мне, не до еды мне в таком положении. Ещё и товарищ со мной.

– Ты пойди к священнику, спроси работу, чтобы накормили.

Мужчина мигом ушёл. Слава снова взял фотоаппарат. Но теперь он хотел сам попозировать и дал его мне.

– Точно, ты Паратов, и даже усы такие же пышные. И так здорово с тобой: и солнце светит, и тепло, и цветы.

Опять появился тот мужчина и обратился к нам:

– Можно вам сказать? Я и Библию читал, и Ветхий Завет знаю. Посоветуйте, как быть.

– Так ты как паспорт потерял? Выпил? Пьяным был?

– Не-ет! Я не мог.

– Как же тогда?

– Уснул.

– Как это уснул?

– Уснул на улице, устал. И украли документы.

– А в магазине просил накормить?

– Они не дают. Да я и жить не знаю, где теперь.

– Ты узбек? В Москве откуда?

– Я туркмен. Тракторист. В Москву уже двадцать лет езжу работать.

– Сходи к батюшке и спроси, можно ли у него пожить, пока будешь работать.

– Да я его уже спросил, он сказал, обожди пока… Ладно, я пойду.

– Ты голоден. Куда ты пойдёшь? Пойдём в трапезную. Там спросим еду, – предложил Слава.

«Вот тебе и колобок прикатился, на свою ли беду? – подумала я. – Незавидное какое у мужика положение».

В трапезной лежал товар, и еду можно было только купить. Слава купил два пирожка и дал их мужчине.

– Спасибо!

– Так ты куда пошёл? Ешь скорей, а то упадёшь ещё.

– Мне с другом поделиться надо, – сказал туркмен и убежал за ворота.

– Жалко как мужчину. На вид-то он спокойный – и в такой истории.

– БОМЖ теперь.

– Ему надо ехать домой. Там ему восстановят документы.

– А денег нет. Заработать надо.

– Но чтоб заработать, опять же нужны документы.

– Вот так и совершают преступления. Был человек простой, а как одичает, то за кусок хлеба и человека изобьёт, если ещё не убьёт, или воровать станет – и в тюрьму. Всё лучше, чем БОМЖ. Там и накормят, и жить есть где.

– Это всё страшно. Я думаю, батюшка поможет, если дело совсем безнадёжное.

– Эх, – вздохнул Слава и перевёл разговор: – А голуби что делают в палатке?

У ворот монастыря, в лавке, где продавали сдобу, шумно ворковали голуби.

– Они тоже есть хотят.

22.08.11

У Деникина

Сегодня мы решили снова пойти в Донской монастырь. Решили завести традицию возлагать цветы известным историческим людям, писателям, художникам, поэтам, литераторам, кто похоронен в некрополе Донского монастыря.

«Это идея! Надо знать места захоронений», – думаю я.

– «Прошлое – кладбище иллюзий», говорил Эмиль Золя. А мы спешим за вдохновеньем, – сказал Слава мне при встрече.

– Ты думаешь, в некрополе мы найдём дух прошлого?

– Нет. Но сильно впечатлимся, чтоб не совершать ошибок.

– Ты начинаешь разговаривать с совестью.

– А что поделать, ведь творчество – это разговор с совестью.

Мы опять в цветочном магазине. Слава берёт дорогие цветы. Сегодня они уже подорожали в два раза. И мы решили взять астры: две белые и две жёлтые. Мы идём на могилы Деникиных. И цветы эти не только генералу Белогвардейской армии, но и его молодой жене.

– Ты помнишь песню Раймонда Паулса «Миллион алых роз»?

– Алые розы были в прошлый раз Солженицыну. Мы сегодня его могилу тоже посмотрим. А песню я помню. Художник купил миллион алых роз любимой женщине, хотя любовь его была безответною.

– Да, и никто не понял, что он бедный.

– Конечно, так шутят богатые. Уметь шутить – это тоже дар.

– А я думаю, что художник не бедный, а начал дело на пустом месте, как это бывает со многими деловыми людьми.

– Как знать?

За разговорами мы быстро оказались у монастыря.

– Сегодня тоже хороший день. Не жарко, но и не холодно. И светит солнце. А садик перед церковью похож на райский. Там цветущие розы, можжевельник и донник, и пахнет от него мёдом.

– Мёд так и пахнет цветами.

Мы свернули в некрополь. Сразу, за поворотом, схема кладбища и список фамилий. Мы стали читать. Здесь и родственники А.С. Пушкина, и П.Я. Чаадаев, и баснописец И.И. Дмитриев, В.А. Соллогуб, А.П. Сумароков, поэт М.М. Херасков, писатель И.С. Шмелёв, историк В.О. Ключевский, А.И. Деникин и много знатных людей.

– Похоже, здесь не весь список могил, потому что их много, а список небольшой.

– Пойдём к Деникину.

Мощи Деникиных были перезахоронены, и могилы были новые, ухоженные, на них цвели цветы, и рядом стояли вазы с живыми цветами.

Я положила астры умершему генералу. В могиле догорала свеча среди цветов.

– Странно, – сказал Слава, дочитав надгробную надпись у фотографии Деникина в казацкой шапке-кубанке. – Если бы не было революции, осталось бы столько несправедливости, сколько сейчас?

– Такова жизнь, она часто бывает несправедлива. Но надо желать лучшего и стремиться к нему.

Я положила цветы к могиле жены Деникина.

– Какая молодая, красивая женщина!

– Разве у генерала могла быть плохая жена?

Мы немного помолчали. Слава пофотографировал, и мы пошли бродить по кладбищу. Было много неизвестных надгробий без надписей и со сломанными крестами. Время всё стёрло. Но мы старались найти хоть какую-нибудь известную фамилию, что была в списке на стенде. Наконец, нашли могилу дальней родственницы Пушкина и могилу А.П. Сумарокова.

– Ему тоже надо будет возложить цветы, – предложил Слава.

– Смотри, – окликнула я его, – бабочка какая-то редкая, чёрно-белая, в полосочку, как зебра. Одним словом, редкая, я таких даже не знаю. Но ко мне недавно в комнату такая же залетела ночью, когда я ложилась спать, только побольше. Я была очень удивлена этой незнакомке. Мама сказала, что на мне будто знаки какие-то, вот и редкие насекомые появляются. У Набокова ведь тоже были знаки, что он редких бабочек находил. Это тоже дар.

– Вот видишь, здесь, на кладбище, и для бабочек кладбище. Они потеряли свои полосатые крылышки, – сказал Слава, – пойдём скорей.

Мы снова отправились к Солженицыну. Там, на его могиле, в вазах было опять много новых цветов. И среди них и положенные нами алые розы. Они уже чуть подвяли, казалось, теряли свою силу, как догорающая свечка рядом. Но всё же ещё «горели» ярким огонёчком.

– Пойдём на солнышко! – сказал Слава.

– А в церковь? Свечку поставить.

– Обязательно. Наши свечи будут стоять рядом…

Выйдя из храма, мы сели у площадки на скамейку. Рядом стояла лиственница, и на ней висел узенький с деревянным резным крестом скворечник.

«Даже и скворечник божий», – подумала я.

Голуби паслись возле трапезной. «Очень здесь спокойно, очень хорошо», – наслаждалась я тишиной.

– Сюда ходят, чтобы душу успокоить, – будто угадав мои мысли, сказал Слава. – Вон, видишь, одна девушка в чёрном. На её лице печаль. Видно, что-то случилось трагичное у неё, вот и пришла сюда успокоиться. Хорошо, если слово доброе ей скажут и она услышит его, а иначе может и душа пропасть, тогда и жить не захочется. «Она упала с высоты» – у меня есть очень грустная песня, посвящённая одной несчастной женщине. Она действительно упала с высоты, выпрыгнула из окна, потому что не хотела жить.

– Это очень грустно. Но давай не будем об этом. Смотри, на башне часы стоят. Почему ж их не ремонтируют?

– Не умеют. Нет старых мастеров, которые знали секрет.

– А хотелось, чтоб и эти часы ходили.

Я взглянула вверх на башню и опять увидела веселящихся бабочек.

– Но пора домой. Пойдём, посидим на детской площадке, съедим мороженое.

…На площадке с резным деревянным мишкой, где качели, сидеть и слушать музыку с телефона у нас со Славой стало традицией. Деревянный мишка стоял к нам боком и напоминал старенькую бабушку, которая смотрит телевизор. Я вспомнила, как однажды Слава мне сказал: «Сам я из Домодедово». Когда он говорил это, то казался сказочным Иваном Царевичем из волшебного царства Домодедово, который может выручить в трудной ситуации. А иной раз просто оказаться добряком, как Дед Мороз, живущий в деревянной избушке, который режет для детей деревянные игрушки и раздаёт их. Слава тоже любит что-нибудь дарить: то конфеты, то сувенир. А это ведь внимание. Малость, а приятная, так отношения складываются. Вот и этот забавный деревянный мишка на детской площадке напоминает добрую сказку.

«Интересно, наверное, быть резчиком, – думаю я, – они, видно, умеют хорошо чистить картошку. Привычка такая от резки по дереву». Откуда-то появилась побочная мысль.

25.08.11

* * *

Прошла уже неделя. А цветы, подаренные Славой, зелёные астры, всё стоят как нетронутые. Они живые, как и сама жизнь. С того времени, как мы стали ходить на кладбище, моя комната наполнилась каким-то духом, духом прошлого, скорей всего, его иллюзиями. Снова вспоминаю слова Э. Золя: «Прошлое – кладбище иллюзий», – и теперь я будто в новом мире. В мире тихого, размеренного творчества, где ангел, спорхнувший с каменной могилы, мне шепчет: «Всё хорошо, ты молодец. Ты ещё не знаешь, какая ты молодец!»

26.08.11

Бог напитал, никто не видал

– Плитку кладут. – Стояла я удивлённая у метро, когда мы встретились со Славой, чтобы отправиться в монастырь.

– Да. Это предложение Собянина. Порядок во всём городе наводят.

– И правильно.

Я невольно вспомнила одного парня, как он рассказывал, что кладёт плитку в монастыре. Это святое дело – работать в монастыре. Оно всегда поддерживает, особенно когда в доме несогласные.

У Дениса часто дома ругались.

– Вот снова его корми, скотина ты такая ненасытная. Когда это закончится? Весь в отца пошёл!

– Что ты, мам, недовольная? Ты же с отчимом живёшь. Отца нет.

– Да я на тебя смотрю, и сердце кровью обливается! Ну куда с тобой? Эх! Горе одно только.

– Ты что на меня кричишь?! Вот, видала?

Денис вынул нож из стола и взмахнул им, угрожая матери.

– Вот ты как, только ругаешь меня в ответ. Да ладно, я помолчу.

– Вот и молчи. Я отчиму ничего не говорю. Хотя вы с ним перешёптываетесь обо мне. А я вам ничего плохого не сделал.

– Хоть бы ты сгинул!

– Вот ты опять из кильки суп сварила. А я её ненавижу.

– Да тебя не прокормишь. Шёл бы ты на все четыре стороны.

Денис повесил голову. Есть ему больше не хотелось. Мать испортила настроение и аппетит.

«Ну за что она меня ругает? За что я такой нескладный? Может, помолиться надо?» – думал Денис.

Он собрал длинные волосы в хвост, посмотрел на крестик и тихо ушёл.

«Почему, – думал Денис, – когда я стал взрослым и начал работать, я почувствовал свою вину? Будто чем больше живёшь на свете, тем греховнее. Может, я заблудился в своей жизни? Вот и сейчас: нашёл работу в церкви и домой хлеб приношу каждый день, да матушка всё равно ругает. Непутёвый я какой-то. А в церкви мне хорошо. Особенно после работы, когда обедаем. А батюшка! Как он говорит, как говорит! Любой грех забудешь».

Денис шёл на подворье монастыря в Коломенское, где с небольшой бригадой вольнонаёмных рабочих меняли мостовую, отбивали старый камень.

«Сколько лет пролежал камень, – думал Денис, – не одно поколение проходило. Подумаешь и испугаешься, какая это работа – класть мостовую. Другим и уму непостижимо, а с батюшкой-то просто. Вот и сейчас иду, будто кто смеётся надо мной. Неужели столько бесов вокруг, а начну работать и успокоюсь».

Работники уже ждали у подсобного помещения, когда его откроют и выдадут инструменты. Батюшка закончил утреннюю службу и спешил к ребятам. Это был высокий, дородный мужчина, крепкий и широкоплечий.

– С божьим словом легко делается, – говорил он как-то умиротворяющее, что придавало силу.

– Сегодня Иванов день. В деревне все траву дёргают, в поле выходят, это большой праздник. А у нас тоже своя работа. Хоть и не трава.

Ребята начали отбивать камень. И работа пошла.

– Бог всё видит, какие вы, и зачтёт вашу помощь, – сказал батюшка.

– Отец Сергий, – спросил Денис, – а почему мне кажется, что я сильно грешен?

– Это искупить надо свой грех, покаяться. И со временем пройдёт. То, что вы делаете в помощь церкви, – это святое дело. А мы церковь будем строить. Вы можете заказать кирпич со своими именами, и его заложат при строительстве.

– Так мне заказать кирпич со своим именем? – спросил Денис.

– Воля ваша, а помощь Божья.

Денис перекрестился. Работники продолжали долбить мостовую. Денис поторопился за ними. Почувствовал большой прилив сил.

Был тёплый июльский день. На небе ни облачка. И ничто не мешало работать: ни дождь, ни жара. Казалось, за стенами монастыря Денис попал под защитное крыло доверия и надежды. Он не думал ни о деньгах, о которых часто жаловалась мать и которых ему вечно не хватало, ни о еде, которой всегда казалось мало. Буханка хлеба после обеда была единственным его подкреплением. На душе у Дениса было всё же легко и беззаботно. И он думал, что святое дело всегда и обогреет, и накормит, даже малым.

27.08.11