Девчачьи нежности

Я. Слоники

Красота – страшная сила, но это не про меня. А почему? Да потому, что в маму. А бывают мамы и покрасивее, в смысле следят за собой. Я, конечно, все равно ее люблю. Нет, ну а что она одевается, как подросток?

Когда они тащат меня гулять с Котькой и роликами, я упираюсь. Но иду – приходится. Потому что мамы не катаются на роликах – ни одной не видела, кроме своей.

Ни одна мама не катается на велосипеде по школьному стадиону. Мама встречает моих одноклассников в тренажерке. «И своих тоже встречаю», – говорит мама. Но я что-то мам моих одноклассников там не видела. Короче, это не мама, а сплошной позор.

А недавно мы пошли покупать Котьке новый велосипед, из старого она уже выросла. Котька в магазине резко передумала, потому что увидела самокаты – со светящимися колесами.

– Хорошо, – сказала мама, – давайте купим самокат.

– Два самоката, – решила я воспользоваться моментом, потому что увидела нормальный такой самокат на железной раме.

– Чего это? – спросила мама. – Точно! Вместо одного велосипеда можно купить два самоката!

Чего это она так обрадовалась? Подозрительно.

– Значит, так. – сказала мама папе. – Какой тут самокат выдерживает взрослого человека?

– Вот этот, – сказал папа, – выдержит даже меня.

О нет! Коварные люди! Я не собираюсь делить с вами свой самокат! Я хочу, чтобы он был только мой!

– А у тебя в детстве был самокат? – спросил папа маму.

– У меня даже велика-то не было, – сказала мама.

Ну, начинается.

Как раз этим летом рядом с нашей школой уложили новый асфальт – возле двух корпусов. Конечно, мы пошли туда кататься. Где все катаются на скейтах и роликах, но только без мам.

– Вот и дожили мы до хорошего, – сказала мама. – Такая шикарная площадка, и рядом с домом, а раньше приходилось ездить на Речной вокзал.

Если вам интересно мое мнение, то я, в общем, не против снова туда поехать. Чтобы меня тут с вами не видели.

– Как хорошо иметь детей! – обрадовалась мама. – Разве бы мы купили себе самокат в сорок лет?

И мне пришлось кататься с ними по очереди. А потом решила – еще чего, делиться. И стала уезжать от них – не догоните. Котька за мной – гонит, как сумасшедшая. Мама бежит за Котькой – боится, что та упадет. А потом мама и говорит:

– А что это я бегаю? Схожу-ка я за роликами. Буду ездить.

Ну вот. Может, ты на лавочке посидишь? Все твои знакомые мамы давно там уже.

Лучше бы ты, мама, на маникюр сходила. Навела бы себе красоту, как все взрослые тетеньки. Но вечно все у этой мамы через пень-колоду. Однажды она записалась к косметологу – мол, стареет, морщинки, надо что-то делать. Заранее записалась и всем об этом объявила:

– Где я, и где косметологи? Они в одном мире, а я – в другом! И вот мы наконец-то пересечемся!

– Если бы мне предложили выбрать какую-нибудь суперспособность, – продолжила мама, – то я бы взяла а) месяцами обходиться без сна, а заряжаться от розетки, б) есть все и не толстеть. Хотя зачем есть, если заряжаться от розетки? В) уметь телепортироваться – вот бы я попутешествовала, г) всех вас лечить одним взмахом руки, ну просто вы так часто болеете. Еще бы я хотела такую штучку, как у Гермионы Грейнджер, благодаря которой она успевала на все занятия. То есть суперспособность «фокусы со временем» меня бы тоже устроила. Но красоты как-то не очень хочется – отпугивает, знаете ли, объем предстоящих вложений. Красота – это почти как уборка в доме, как уборка снега во время снегопада: ее нельзя сделать раз и навсегда, вот, даже в парикмахерскую приходится ходить раз в месяц. Нет уж, я буду стареть, как Бриджит Бардо – все свое, все натуральное. Лет в 60 даже волосы перестану красить, подстригусь под ежика – главное, равномерно поседеть к этому времени.

Отличненько. Моя мама будет ежиком Бриджит Бардо. А кто это? Окей, гугл – французская старенькая кинозвезда и защитница животных. Старушка с котиками, в общем. Может, я перееду от вас все-таки?

– Но схожу один разок в косметический кабинет, – сказала мама. – Попробую хоть, что ли.

И всех честно предупредила, что в субботу у нее важное мероприятие – она идет становиться если не красивой, то хотя бы чуть более ухоженной.

Но на следующий день пришел с работы папа и сказал, что ему бесплатно достались на всю семью билеты в цирк. Со слонами. На субботу – ту самую, мамину, субботу.

– Я один с ними не справлюсь, – сказал папа.

– Ура! – закричали мы с Котькой.

– Как всегда, – сказала мама.

В нашем городе с резко континентальным климатом слоны как-то не приживаются. В нашем маленьком зоопарке их не заводят, чтобы они не замерзли насмерть зимой во время затяжных 40-градусных морозов. Думаю, что они там, в зоопарке, просто не торопятся строить для слона хорошее, теплое убежище, вот лентяи.

Слоны жили в нашем городе на гастролях уже целый месяц. Шапито стоял на выезде из города возле большого торгового центра, и слонов жаркими вечерами циркачи мыли из шлангов на парковке. Корреспонденты всех местных телеканалов уже помыли слонов и рассказали об этом в новостях, а мы даже еще туда и не собирались.

– Ладно, – сказала мама, – слоны. Представление начнется в 12 часов, запись на 16 – я все успею.

Но билеты были у нас не простые, а волшебные пригласительные, поэтому после представления намечались еще фотосессия со слонихами Мартой и Шебой и кормление их яблоками.

– Понятное дело, – сказала мама, – такое мои дети пропустить не должны.

Понятное дело, что на фотосессию и кормление – нельзя, что ли, было совместить? – были большие очереди (сколько они, однако, раздали пригласительных). И все мероприятие очень, очень затянулось.

Слоны ели яблоки, которые им клали прямо в хобот с двумя фыркающими дырками. Когда между слонами и нами оставалось два человека, мама поняла, что к косметологу она не успевает, а номера его телефона у нее нет.

Через пару минут косметолог ей сам позвонил.

– Извините, – очень виновато сказала мама, – я не могу. Мы кормим слонов на другом конце города.

– Что вы делаете? – спросили в трубке. – Так вы придете или нет?

Тут подошла наша очередь класть слону яблочко в хобот, и маме пришлось окончательно сделать выбор между слоном и косметологом.

– Прости, косметолог, – сказала мама уже не в трубку, – но слон таааакой милый.

И погладила его по шершавому, пятнистому хоботу.

– Видимо, я все-таки еще не очень взрослая женщина, раз не могу организовать такое простое дело, как визит к косметологу, – сокрушалась мама, пока мы ехали домой. – Точно знаю, что если какое дело не задалось с самого начала, не стоит его и продолжать. Не ходила раньше по салонам красоты, нечего и начинать. По крайней мере, в зеркало смотреть еще не страшно.

Ну да, так-то ты даже милая. Но не взрослая. Давай, взрослей уже, купи себе норковую шубу, сапоги на шпильках и сделай ногти со стразами. Чтобы мне за тебя краснеть не приходилось перед одноклассницами. Брови сделай. Тебе же все это можно. Это мне ничего нельзя. Ни чёлку покрасить, ни бровь пробить, ни тоннель в ухе…

– Слушай, Котька, – говорит вдруг мама. – А давай сходим, нарисуем себе мехенди – узоры такие индийские на руках?

Да знаю я. Мехенди? Мне?

– А потом пойдем на праздник красок и ими покидаемся, – продолжает мама.

What??? Я перекормила слонов и теперь у меня бред от счастья?

– Хотя нас, наверное, потом в автобус не пустят, – сказала мама. – Пешком далеко идти. Нет, не пойдем.

Эй. Не взрослей так резко. А как же краски? Мехенди? Черт с ними, со шпильками. Ну, пожалуйста. Ну, мам.

Она. Пальто

В детстве я донашивала мамины вещи. Не потому что было нечего надеть, хотя и по этой причине тоже. Мне они казались настоящими, взрослыми, серьезными. И поэтому я любила брать без разрешения и надевать на какие-нибудь важные в моей жизни мероприятия мамин розовый кашемировый свитер, перчатки с вышивкой бисером или серые чешские туфли. Мама каждый раз обнаруживала, что я снова брала ее вещи, и ругалась, но не сильно.

Некоторые вещи переходили ко мне от мамы на вполне законных основаниях.

Классе в шестом или седьмом среди наших девочек началась мода на женские сапоги на высокой платформе. С высоким голенищем на замке. Девчонки тогда обычно ходили либо в войлочных бурках «прощай, молодость», либо в детских сапожках дурацкого фасона. У меня были «тупоносики» ярко-розового цвета, которые что с юбкой, что с брюками выглядели, мягко говоря, не очень. В сочетании с синими гамашами, зеленым пальто и черной кроличьей ушанкой и вообще кошмарно.

Первой во взрослых сапогах в класс пришла Рита. Они были высокие, почти до колена. Коричневые. С платформой.

– Это мне мама старые отдала, а себе новые купила, – небрежно сказала Рита, которая сразу стала в этих сапогах не только выше, но и взрослее, значительнее.

Потом выяснилось, что еще у некоторых мам обнаружились ненужные, старые зимние сапоги. Все, как на подбор, на платформе. Я ждала почти до конца зимы, когда и моя мама наконец-то сподобилась купить себе новые сапоги.

– Мам, а можно я твои старые себе возьму…

– Не дури, у тебя свои вон какие. Я их из самого Питера везла.

Действительно, розовые «тупоносики» приехали в Сибирь из города на Неве, где мама проводила отпуск по профсоюзной путевке. Уезжала она в отпуск с одним чемоданом, а приехала с двумя. Во втором лежали сапоги для меня и моей сестры. Потому что в нашем городе детских сапог было не сыскать. Со сладостями, видать, тоже было не очень, поэтому в каждом сапоге было спрятано по банке сгущенки, а сверху сапоги были засыпаны конфетами, жвачками и шоколадками. Этот новый клеенчатый питерский чемодан порвали при выдаче багажа в аэропорту, и с тех пор он больше никуда не ездил. Ему заклеили бок, и провел всю жизнь в шкафу, собирая и храня наши обноски.

Уже на исходе февраля мама сдалась и разрешила мне ходить в ее сапогах в школу. Они были тоже высокие, до самого колена. Черные. С платформой из желтой резины. Я не шла, а летела – как же, я теперь тоже буду выглядеть взрослее и значительнее. Сапоги на платформе – это же такая вееещь!

В первый же день я поехала в поликлинику. Там нужно было разуваться и вставать на весы и на ростомер. Весы, качнув стрелкой, показали мой цыплячий вес. На ростомере мне на голову неожиданно положили деревянную колодку, от чего я чуть присела и мой и без того невеликий рост уменьшился еще на пару сантиметров. Я сошла с ростомера, уселась на скамеечку и стала натягивать свои взрослые сапоги на платформе. Я не торопилась. В коридоре сидели еще девочки – пусть видят, какой модной вещью я владею. У одного сапога «молния» пропела, как ей и полагается – тоненько и длинно. Я огляделась еще раз – девочки в коридоре словно нарочно отвернулись. Я стала застегивать второй сапог: «молния» коротко бзыкнула и застряла на середине. Старый замок, давно свое отслуживший, разошелся. Мама носила эти сапоги не год, не два и даже не три. Если бы я хоть денек проходила в этих сапогах, было бы не так обидно. А так пришлось заколоть замок булавкой, но голенище все равно разваливалось и шлепало при ходьбе. Это же позор, так шлепать в разваливающемся сапоге от остановки – через школу – во двор. Хоть бы никого не встретить, хоть бы никого… Привет, тьфу ты, Рита и Наташа…

Еще я донашивала мамин портфель – настоящий женский портфель, а не какой-то детский портфельчик. Он был вишневого цвета, с несколькими отделениями и щелкающим никелированным замочком. Портфель меня не подвел и проходил со мной в школу весь шестой класс.

А в девятом классе мне перешло мамино пальто. Оно было сшито из синего кримплена – был такой синтетический материал, вещи из которого можно было носить веками. Он не мялся, не рвался, не линял, а только изнашивался до дыр и выгорал на солнце, да и то спустя много лет. У пальто был уже давно не модный воротник-шалька из норки, которая тоже выгорела и облезла. И вот в этом мне предстояло ходить на занятия! Многие девчонки в нашем классе носили полушубки из искусственного меха, а некоторые даже шубы из цигейки. Ну, или драповые пальто, сшитые по тогдашней моде – широкие и с хлястиком низко на спине. А кримпленовое пальто с какой-то драной норкой – это же моветон, позор! Фасон тоже был совсем устаревший – приталенный и длинный. Я долго отбрыкивалась от этого маминого подарка. Но она сказала:

– Будут деньги, купим что-нибудь приличное, а пока ходи в этом.

И точка. И не обсуждается. А как я жить в таком пальто буду, никого не волнует.

Очень скоро пальто попало в переплет. Гардероб от школьного коридора на первом этаже отгораживала стена, сделанная до середины из ДСП, а сверху из узорчатой решетки. Бедное уродское пальто однокласснички вымазали мелом и заплели его выцветшие кримпленовые рукава в узор гардеробной решетки. Я не могла его достать, сколько ни прыгала, поэтому просто стояла и плакала. И позвать на помощь было некого. И уйти домой без пальто тоже нельзя – мороз на дворе, и дома-то попадет.

– Да достаньте этой дуре пальто! – сказал кто-то из девчонок. Но все мальчишки, кто мог залезть на эту решетку, посмеялись и разошлись.

Я бы и сама достала, раз плюнуть. Но в школьном платье по решеткам не полазаешь – и без того противное: коричневое, шерстяное, кусачее, да еще юбка в складку будет под потолком развеваться. Как вообще любить платья после того, как проходил почти всю жизнь в этом?! Джинсы навека.

И тут к раздевалке пришел Джон. Он учился двумя классами старше, и все наши первые красавицы страшно по нему сохли. Вообще-то, его звали Женя, у него были черные волосы, гладкие и почти такие же длинные, как у американского индейца в исполнении актера Гойко Митича, и он был всем хулиганам в нашем микрорайоне главный хулиган.

Он тоже засмеялся, но ничего не сказал и полез доставать злополучное пальто. На следующее утро весь класс уже знал, кто вызволил мой несчастный кримплен.

Я бы точно растерзала то злополучное пальто, вот так бы и порезала ножницами на мелкие кусочки. Но вскоре зима закончилась, а потом мне купили новое. Не помню что – то ли шубу, то ли пальто, то ли еще что. Самая обычная вещь – без истории, без переживаний, без особых достоинств. Не то, что норка-шалька.

Я. Шортики

Хуже нет для меня того дня, когда мама объявляет, что нам с ней пора на шоппинг. Просто черный день.

– Ну, мы же девочки! – сообщает мама, как будто это должно меня как-то особенно порадовать. – Пойдем, купим что-нибудь красивенькое!

Ага. Красивенькое. Как же. Полезненькое и нужненькое мама еще может купить, а вот будет ли оно красивенькое или модненькое – это еще ба-а-альшой вопрос.

Как, объясните, как можно быть красивым человеком, если тебе: а) четырнадцать лет, б) своих денег не хватает на правильные и четкие луки, в) в торговые центры ты ходишь только с мамой?

Мама говорит, что она бы очень обрадовалась, если бы кто-нибудь повел ее в магазин и купил бы ей кучу новой одежды. Ха. Ха. Ха. Кучу новой одежды мне покупают только в двух случаях: если это одежда для школы сразу на год, или это новый пуховик – одна куртка, и сразу куча.

Поэтому я сразу становлюсь очень, очень хмурой. А тут я и вовсе насторожилась: зачем это меня волокут по магазинам в январе? Еще один пуховик? Нет, на такие излишества мама никогда не решится. И вообще, я еще от августовского похода не оклемалась, когда меня в седьмой класс собирали. Мама тогда посадила папу с Котькой на весь день, и весь день мы, как очумелые, видите ли, шопились.

– Ура! – сказала вдруг мама, едва ступила за порог подъезда. – Как здорово выйти из дома без Котьки!

Оу, эта причина восторга мне понятна. С нашей Котькой далеко не уйдешь. У Котьки – свои цели и маршруты, и ты либо следуешь за ней, либо берешь ее подмышку и несешь туда, куда нужно тебе. Котьку еще можно пристегнуть к детскому велосипеду, но его не затащищь в автобус. Котька начинает бегать по торговому центру, если только ее не оставить в детской игровой комнате. Но там Котька залазит куда повыше и начинает орать от того, что ей страшно и слезть не может. Маме обычно в таких случаях звонят и предлагают немедленно прийти и достать Котьку из игрового лабиринта. И обратно Котьку в игровую комнату без мамы уже не принимают.

Во время шоппинга я всегда хочу есть – вот такая особенность у моего растущего организма. Но мама считает, что это я так киэфсишечку добиваюсь. Нет, я просто хочу есть. И пить. И от мороженого не откажусь. И чипсиков дайте. И вообще меня этот шоппинг выматывает так, что я засыпаю в трамваях.

– Эх ты, слабачок! – говорит мама, расталкивая меня на нашей остановке. – Ты же спортом занимаешься, а никакой выносливости в таких обычных делах! Нет, далеко тебе до настоящих ветеранов распродаж, – тут мама, конечно, себя в виду имеет. Она-то по магазинам может ходить целыми днями. И за весь день может ничего не купить. Вообще странно. Гуляет?

Меня так весь этот шоппинг с мамой угнетает! Это часы потерянного времени, и всего лишь одна футболка! Нормально? Дайте мне денег и отпустите одну! Но мой выбор мама никогда не одобряет. Стоит мне только протянуть руку к какой-нибудь вещи, как начинается:

– Ты посмотри, как криво сшито! А цвет какой отвратительный! Нитки торчат! Кнопки уже отвалились!

Какое может быть удовольствие от такого шоппинга? Вот скажите, есть ли в природе такие мамы, которые дают своим дочерям денег на покупки, а сами уходят, к примеру, на маникюр? Что-то я сомневаюсь.

Ну, и еще я не хочу столкнуться в ТЦ с кем-нибудь из наших. Они тусят там в разных кафешках и фоткаются в примерочных, а моя мама считает, что это недостойный досуг, пустая трата времени. Поэтому я молю бога о том, чтобы мама повезла меня в какой-нибудь центр подальше от дома – насколько я знаю, наши дальше, чем за три остановки трамвая, еще не забираются.

– Мам, почему мы не покупаем вещи через интернет? Ну, все уже давно так делают…

– Мы все, Котька, нестандартные – что ты, что я, что папа! К тому же, вещи надо трогать и примерять, вдруг они противные наощупь, вдруг они сидеть на тебе будут, как пальто из фанеры…

Ой, кто бы говорил! Ходила в ватнике и не жужжала.

И все-таки. Зачем мы прёмся в январе по магазинам?

– Рождественская распродажа потому что! – удивилась моей непонятливости мама.

– Да мне вроде не нужно ничего, может, я дома посижу? – предприняла я еще одну попытку отвертеться.

– Пойдем-пойдем, – продолжала мама, – лето скоро.

Скоро? Пять месяцев до лета, это скоро? Интересные у нее отношения со временем. Это еще целых две четверти! Это просто ужас-ужас, как много.

Разумеется, в магазине мама снова завела известную песню: ой, смотри, какое платьице! Девочке нужно носить платья! А вот сарафанчик, а вот юбочка…

Буээ, прекрати сейчас же, меня стошнит. У меня есть одна, как ты говоришь, юбочка – черная, школьная, одевается в день, когда проходит конкурс патриотической песни. И на 1 сентября. Все. Юбочки – это зло, мама. Юбочки – это колготки, которые всегда рвутся. В юбочке не закинешь ногу на ногу. Юбочка развевается, когда не надо. Одна юбочка, и то я тебе уступила, потому что школа. С меня хватит.

И я снова утыкаюсь в телефон. Да, даже во время шопинга я всегда умудряюсь пялиться в телефон. Во время этого скучного, бессмысленного и беспощадного занятия. Что еще делать-то? Это мама выбирает, а я тут рядом постоять пришла.

– Эй, – сказала мама, – давай-ка повеселее, я же не к зубному тебя привела! Не хочешь юбочку, вот смотри – джинсовые шортики!

Шортики – это тема. Это мы берем.

– Бери-ка еще эти три футболки и дуй в примерочную, – раскомандовалась мама.

Определенно, на маму что-то снизошло. Потому как и футболки были что надо – со всякими мимишками и диснейками. Боже, подумала я, спасибо, что вразумил эту женщину! Хочу еще вон ту толстовку, рубашку в клетку и леггинсы.

Но едва я вышла из примерочной, то поняла: рано радоваться, сейчас мама отмочит номер! В руках у нее были точно такие же джинсовые шорты, как у меня.

Мама, нет! Одумайся! Не надо! Остановись, пока не поздно. Тебе сорок лет, какие шорты? Вот смотри, какие висят милые брючки! А вот юбочка, ты их так любишь. Только, прошу тебя, не шорты. Или хотя бы не ЭТИ шорты. Ты, мать двоих детей, куда ты в них пойдешь? Зачем мы будем ходить в них, как инкубаторские? Повесь, кому говорят, обратно!

Но я, к сожалению, не умею управлять волей других людей. В этих шортах мама гуляла все лето. Вместе с Котькой по всем окрестным песочницам. И еще приговаривала:

– Лето в песочнице – это почти как лето на курорте: наряды примерно одни и те же.

И я тоже гуляла в таких шортах. И думала: не, ну а чо, пусть гуляет, она ведь у меня не толстая.

А однажды она приехала ко мне в этих шортах в лагерь и говорит:

– Ой, твои-то грязные какие. Давай махнемся, – и мои надела, и домой в них уехала. Все-таки, иногда очень даже не плохо, когда твоей маме нравятся те же вещи, что и тебе.