Девчачьи нежности

Я. Чемпионат по настольным играм

А недавно моя мама полюбила вдруг настольные игры. Нет, я не против, пусть делает, что хочет, если она не пытается притащить это в мой класс.

Мама вообще человек увлекающийся. Как что увидит интересное в интернете, так сразу начинает пробовать.

– Давай варить мыло, Котька! – в один прекрасный день заявляет она.

Ну, давай.

И мы строгаем это мыло, ищем по всему городу красители и ароматизаторы, а потом не знаем, куда его сбыть. Приходится дарить друзьям и знакомым на все праздники. Моим друзьям.

– Котька, давай купим маленькую печку и будем делать украшения из полимерной глины.

Ищем печку. Нет печки, пронесло, фух.

– Котька, давай делать букеты из конфет – смотри, как прикольно!

Прикольно? Мне доверяют самую «интересную» часть – резать жатую бумагу на полоски.

Еще мы плели из бисера. Шили кукол. Вязали зайцев. Валяли кукольные валенки.

Но мне больше понравилось вышивать гладью – нас к школе на технологии учили.

– Нет, вышивание – это не мое, – заявила мама. – Прошлый век. Хочешь я куплю тебе алмазную мозаику?

Валяй. Но лучше картины по номерам. А еще лучше: можно, я просто «ВКонтактике» посижу?

Однажды маме приспичило купить лыжи.

– Видать, старею, – сказала мама. – Я их раньше терпеть не могла.

Кто ж тебя заставляет, мам?

– Скоро у нашей семьи – юбилей, – как-то объявила она. – В сентябре будет пятнадцать лет, как мы с папой поженились. День рождения нашей семьи. Как будем отмечать?

Мы с папой переглянулись и пожали плечами. Хоть как. Мама что-нибудь нафантазирует сейчас.

– Мы можем покутить в ресторане, но это как-то глупо, – сказала мама.

Ну да, в KFC я бы еще пошла. Однажды я была в ресторане, мы с мамой ходили на свадьбу к ее брату, а папа остался с Котькой, потому что Котька, вот кремень-человек, в свои два года наотрез отказалась наряжаться и выходить из дома, потому что не покакала. Еда в ресторане была вкусная, музыка – шумная. Посидеть за столиком я и дома смогу.

– Мы можем с папой вдвоем куда-нибудь сходить, – продолжила мама, – но тогда получится, что праздник только у нас двоих.

Да, было бы неплохо, если бы мама предложила что-нибудь оригинальное. Например, поход на скалодром. Но я представила, как Котька висит в полуметре от земли на страховке и верещит своим самым противным голосом. Или поход в аквапарк, и Котька стоит на бортике и орет: «Вода холодная, там акулы, я боюсь», потому что Котьку и в ванну-то не засунуть.

– И я придумала сделать всей семье подарок! – объявила наконец-то мама. – Давайте купим всем лыжи и будем зимой каждые выходные ездить в лес.

– Ты уверена? – спросил папа. – Точно лыжи? Не шубу, не кольцо и не что там обычно просят женщины в подарок на хрустальную свадьбу?

– Точно-точно, – сказала мама.

– Ты же лыжи терпеть не можешь еще со школы, – сказал папа. – Ты же коньки любишь.

– Ну, коньки у меня уже есть, и они Котьке-старшей уже по наследству перешли. Да и накаталась я что-то, коленки скрипят. А вот лыжи… Вот представь, скоро мы станем старенькими, выйдем на пенсию, дети разъедутся. Что мы будем делать длинными зимними вечерами?

– Я бы в «Танчики» играл, – сказал папа, – сейчас-то некогда.

– Лыжи, дорогой, – сказала мама, – это наш с тобой будущий фитнес. Мы будем старенькими, но крепенькими.

– Тогда давай еще купим всем по велосипеду, – предложил папа.

И теперь в нашей семье шесть комплектов лыж: старые котькины, мои, из которых я уже выросла, а Котька еще не доросла, и еще четыре пары новеньких – подарок нашей семье на хрустальную свадьбу. Ну, а что еще покупать? Действительно. Хрустальную посуду, сказала мама, раньше дарили на всякие праздники, но теперь хрусталь давно уже не в тренде. Но звенит прикольно – есть у нас пара вазочек.

Угадайте, сколько раз мы съездили в лес за эту зиму?

Один! И еще один раз в марте, но это была уже не зима.

И вот мама увлеклась настольными играми. У них в институте стали внедрять игротерапию, и они там теперь сами играют в крутые настолки и других учат. Как-то раз мама принесла их домой, и мы все выходные резались в «злую собаку» и «скоростные колпачки».

Потом наступило лето, и мы втроем – я, мама и Котька – поехали на недельку на озеро. Погода летом у нас бывает непредсказуемая, потому что климат в наших краях резко континентальный: как-то мы выбрались в середине июля на другое озеро и целую неделю просидели на берегу под навесом в куртках и полотенцах – ждали, когда закончится дождь и выглянет солнце.

И мама сказала, что нам нужно продумать альтернативный вариант досуга – на тот случай, если загорать и купаться не получится. Мы поехали в магазин и привезли оттуда целый рюкзак игр. Погода в этот раз была отличная, а в игры мы играли по вечерам и в середине дня, когда было самое пекло, и мама держала нас в тени какого-то большого дерева. Нам с Котькой понравилось, и всем детям в радиусе много метров тоже. Мы валялись на спальнике с «крокодилом», и все дети подходили и спрашивали:

– А что это вы тут делаете? А можно с вами? – и мы всех брали в свою компанию.

И после этого маме как вожжа под хвост попала. Папа сказал, что это уже похоже на игроманию средней степени, так как мама стала спускать все свободные деньги на настолки. И еще дарить их нам (только нам ли?) на все праздники.

На первое сентября – «дженгу». На Новый год – «шлеп-усы». На день святого Валентина – «свинтуса», ага.

Мама радовалась:

– Теперь я знаю, чем занять гостей! Вы теперь совсем не смотрите телевизор!

Но однажды – та-да-да-дам! – она сказала:

– Котька, надо в твоем классе провести игротеку!

Нет. Ни за что. Вы можете представить себе маму, которая приходит к семиклассникам с огромными сумками, полными настольных игр, и говорит: «Давайте сдвинем столы и сядем кружком, хочу показать, как еще можно проводить свободное время – весело и с пользой». А то мы сами не знаем.

Правда, она так и сказала. Я слышала, как она разговаривала с классной по телефону:

– Нет, пусть придут только те, кому это будет интересно. Пусть это всего лишь пять человек. Да хотя бы и три, – сказала мама, когда классная уже положила трубку, – и одной из них будешь ты.

Почему опять я? Все время я! Я не хочу в этом участвовать! Ты опозоришься, а страдать потом мне всю жизнь, пока школу не окончу!

В общем, так удачно совпало, что в тот день меня оставили на дополнительное занятие по физике, и я не видела всего этого кошмара – как моя мама режется с одноклассниками в «барабашку». Я сидела на физике и представляла, как никто ее не слушает, все орут, потом без всяких «до свидания» подскакивают и уходят. Маму было жалко, мне – как-то не по себе.

Но мама вернулась домой довольная.

– Представляешь, пришли двенадцать человек! Ира порвала всех в «скоростные колпачки»! Егор сказал, что в следующий раз будет ведущим на «злой собаке». Жалко, что тебя не было.

Мама написала в нашей группе ВК: «Если хотите сыграть еще раз, пишите в комментариях». Но никто не написал.

– Ладно, не буду навязываться больше, – сказала мама.

И то правда. Давно тебе об этом толкую. Играй дома с Котькой, если тебе так хочется.

Но через месяц мама где-то повстречала нашу классную руководительницу.

– А вы к нам еще придете? – спросила та маму. – Дети очень интересуются.

Мама тут же собрала свои чемоданы с играми и в ближайшую субботу полетела в школу. Пропустить такое второй раз я уже не могла, поэтому пришла после уроков в наш кабинет. Там, конечно, дым стоял коромыслом: Макс орал на «доббле», как сумасшедший, Жека на «собаке» каждый раз подскакивал, ронял стул и хватался за сердце, когда она начинала лаять – рисовался, конечно. Бакин и Фомин с шумом рушили «дженгу». Девочки отсели от мальчиков и играли в «свинтуса». Мальчики кидались карточками. Мама резалась вместе с ними и выглядела жутко довольной.

– Иди к девочкам, – крикнула она, – они еще не начали.

Вот так прошел в нашем классе чемпионат по настольным играм. В следующем году, пообещала мама, она сколотит команду и выставит ее на городской чемпионат – есть, оказывается, и такой. И всех победит. Но только нужно будет еще потренироваться.

И нам совершенно не хватает, сказала она папе, «падающей звезды», «бамболео» и «мышек в сыре».

Папа только вздохнул и пошел в коридор-тамбур понадежнее приладить шесть пар лыж под потолком – зима-то уже совсем закончилась, даже та, которая в марте.

Она. Открытки

В детстве у меня была большая коллекция открыток. Самых разных – с ноябрьскими гвоздиками, восьмимартовскими мимозками, артистами кино, зайчиками, белочками, снеговиками, едущими на грузовиках с новогодними подарками… Штук двести, наверное, было.

В средних классах я стала переписываться с иностранными школьниками. Был в этом элемент престижа и, стало быть, корысти. У моей одноклассницы Риммы было два друга по переписке из ГДР – Магда и Мирко, брат и сестра, которые заваливали ее марками, наклейками, постерами из журналов, открытками и даже мелкими пфеннигами. Всякой ерундой, которую можно запихать в почтовый конверт или небольшую бандероль. А в середине 80-х, сами понимаете, владеть коллекцией фантов от импортной жвачки за неимением самой жвачки – это было круто, как сказали бы нынешние школьники. Но слова «круто» тогдашние школьники не знали, в ходу было «клёво».

А у меня друзьями по переписке были Эрик и Илиана Павлова. Их адреса я выискала в журнале «Пионер» и предложила подружиться. Эрик тоже жил в ГДР, а Или – в Болгарии, в Софии, ее мама работала в магазине грампластинок. Эрик почти в каждом письме упражнялся на одну и ту же тему: мне столько-то лет, я увлекаюсь тем-то, учусь хорошо, читаю книги, занимаюсь спортом. С ним быстро стало скучно, даже несмотря на открытки и наклейки, и переписка увяла. А вот с Или, которая знала русский лучше, мы перекидывались письмами года три. Я до сих пор помню, как она поздравляла меня по-болгарски с Новым Годом. «Честита Нова Година», написала Или. Ее любимый фильм был «Умирать трудно». Его я смогла увидеть только лет через пять или семь, когда в нашем городе наконец-то стали показывать по телевизору всякое иностранное кино. Это оказался по-нашему «Крепкий орешек» с Брюсом Уиллисом, часть первая.

Помню чувство, с каким засовывала руку в железную пасть зеленого почтового ящика. Родители тогда выписывали много газет и журналов, и почту приносили два раза в день. Одной из моих домашних обязанностей было ходить за почтой. Запуская руку за какой-нибудь из «правд», всегда хотела нащупать среди сложенных страниц что-нибудь более интересное – литературный журнал (жалко, что родители не выписывали «Иностранку») или советский подростковый глянец. Или толстый конверт с пламенным приветом из страны соцлагеря. Честное слово, в день, когда письмо приходило, было предчувствие. И рука, открывая дверку почтового ящика, уже знала, что оно, скорее всего, там. Сейчас я уже ни от кого не жду бумажных писем, но по-прежнему рука, ныряющая в ящик, чтобы освободить его от рекламного мусора, все равно надеется найти там конверт с добрым словом внутри. Или открытку.

Письма перестали приходить в 1991 году. Во всеобщей неразберихе и почта стала работать как попало. Письмо от Илианы из Софии раньше шло, по моим подсчетам, недели две. Почтовый ящик, который взламывали все чаще, отгибая дверцу, совсем перестал дарить пальцам волшебное ощущение от прикосновения к толстому конверту. Прощай, Илиана Павлова.

В 1992 году у меня открылся персональный счет потерь. Есть такой у каждого человека. Он открывается, конечно, у всех по-разному. Но его как бы нет, пока потери эти неосознаваемы – в силу малых лет, прежде всего.

Моя тетка пару лет назад переехала в деревню под Кисловодск и увезла с собой моих любимых двоюродных – пятилетнего Мишку и 14-летнюю Янку, самую закадычную мою подругу.

Осенью моего первого курса пришла телеграмма-похоронка. Денег было мало, и на похороны смогла поехать только мама. Она привезла оттуда колготки с крадущимися тиграми из люрекса и сказала, что это последний привет от Яны. История ее смерти была страшной: девчонка, опоздав на автобус, который возил детей в школу в соседнюю деревню, села в попутку. Тело нашли в какой-то горной речке дней через десять.

Я не плакала, потому что не могла поверить в рассказ мамы. И решила и дальше в него не верить. Я же не видела ни гроба, ни тела. И с тех пор я стараюсь не ходить на похороны. Так легче представить, что человек не умер, а просто куда-то далеко уехал – туда, где ему так хорошо, что нет даже времени надписать открытку.

Куда могла бы поехать Яна? Красивой девочке самое место в кино. Вспоминаю наше увлечение индийскими фильмами. Мы вместе ходили в кинотеатры, и я даже записывала в записную книжку все названия просмотренных фильмов. Янка бы точно не отказалась съездить в Болливуд. Как оторвешься от песен и плясок, цветов и смуглых героев, обязательно напиши. Только держись подальше от злого раджи.

Рус Попов был тоже красив, и мы с подружками строили хитроумные планы, как бы закадрить его хоть кому-нибудь из нас. Мы познакомились, поехав со студентами-историками на археологические раскопки. Студенты – на практику, а мы – вольнонаемными, так как других вариантов провести каникулы вместе где-нибудь за пределами города у нас не было. Потом, когда на экраны вышел фильм «Девятая рота», обнаружилось, что Рус похож на Джоконду. Только Джоконда погиб в Афгане, а Руслан в 1996 году, за несколько недель до окончания первой чеченской кампании. Куда бы мог поехать Рус? Похороны Руса закончились тем, что все напились и плакали под We are the Champions. В 90-е годы Рус и его приятели были самыми большими фанатами Queen, каких я знала. Особенно Русин друг Леха, который только ради них выучил английский язык и мог с ходу переводить любую песню. Леха жив и здоров. А вот Рус, будем считать, сейчас в Лондоне, на родине кумиров. И будь там осторожен, ради Бога, мало ли что.

Когда пришла идти пора в армию Женьке, моему двоюродному, все боялись, что его отправят в Афганистан. Но он вытянул счастливый билетик и был отправлен служить срочную в ЗГВ – Западную группу войск Вооруженных Сил СССР. Мало кому в то время доводилось просто побывать заграницей, а тут – служить в ГДР почти два года, везунчик! До армии брат работал на заводе и играл в заводском вокально-инструментальном ансамбле на гитаре. А я отдыхала летом в пионерском лагере, в клуб которого этот ВИА приезжал на танцы. Они играли, например, «Не повторяется такое никогда», а я всем говорила, что усатый парень в рубашке защитного цвета – это мой брат, правда-правда. Ему было 17, а мне 11. Из Германии он присылал открытки с котиками, пополняя мою коллекцию.

После армии он вернулся на завод. Но в 90-е и заводы стали работать как попало. И он снова пошел служить – в ОМОН. Там перебоев не было: одна поездка в «горячую точку» за другой. Две жены от него ушли, детей в этих браках не было. Ребенка третьей жены он успел усыновить, перед тем как погиб в январе 2000 года в Грозном.

Каждый, кто рассказывал мне о своей службе в Западной группе войск, не помянул то время ни одним плохим словом. Будем считать, Жень, что ты вернулся в ЗГВ и плетешь бесконечные аксельбанты на свой еще один дембельский китель. Не забывай писать хотя бы матери, она волнуется.

В детстве моим другом был Димка Т-ский. Его родители и мои были большими друзьями. Дядя Леша даже забирал мою маму и меня на такси из роддома, потому что отца не отпустили со смены. Наши родители шутя говорили, что мы поженимся. В восемь лет он утонул в Оби, когда отдыхал на даче. Я была на похоронах, но гроб пронесли так высоко, что я даже его не увидела. Пусть Димка остается в той стране, куда никому нет обратного хода – в детстве, так, что ли, ее называть? А у кого в детстве было время, чтобы по доброй воле подписывать кому-то открытки? Меня, к примеру, силком усаживали к столу, чтобы я подписала с десяток одинаковых карточек, которые нужно было разослать родственникам к какому-либо празднику. Они еще так особенно пахли типографской краской, и надо было разлиновать пустое место – получалось, как правило, вкривь и вкось. Так что не пиши, Димка, тебе сейчас некогда – ты все прыгаешь по бревнам в своей Рассказихе. Они скользкие, но ты-то ловкий парень, ни за что не упадешь в серую обскую воду. А нам-то и вовсе не нужны твои каракули на куске разрисованного картона – не приведи Господи с того света получать какие-либо весточки.

Я всегда говорю, что нас победят роботы. Но я знаю, за что этих роботов можно простить. Они скопируют и сохранят нас. Мы или кто-то там после всегда можем заглянуть во что-то такое электронное, чтобы найти там нас – вполне себе молодых, красивых, задорных товарищей. А главное, почти живых. Мы уже можем сохранить свое «сейчас» и заглянуть во «вчера», а в «тогда» – нет. Не было тогда ничего такого электронного. Только копии плохого качества на фотобумаге. Только открытки, только старые письма – что-то вполне осязаемое, но, разумеется, не равноценное.

Я. Заметка на полях

Ходить в библиотеку и читать книги – это, по мнению моей мамы, должен делать каждый уважающий себя человек примерно моего возраста. Хм. Ну, я и хожу. Но не всегда читаю. И поэтому когда мама спрашивает, о чем книга, понравилась ли мне она, я впадаю в легкое замешательство – сказать-то мне нечего. Нет, я, конечно, могла бы что-нибудь вдохновенное соврать. Но мы же понимаем, как легко тут засыпаться на мелочах. Потому что – черт ее побери!!! – мама тоже читает все эти книги. Ну, интересно, видите ли, ей!

– А что, – говорит мама, – взрослые книги – это же сколько нужно времени, чтобы прочитать! Дом, работа, Котька – совсем времени не остается. А детскую, даже вполне такую толстую, – за пару вечеров осилю!

Да, пара вечеров, а то и вовсе один. Я не знаю, как у нее это получается, потому что даже не очень толстую книгу я читаю неделю, а то и больше. А иногда просто сижу, раскрыв ее и положив телефон между страниц, и смотрю, кто чего запостил «ВКонтактике».

Впрочем, по поводу содержания книг мама меня с пристрастием не пытает. Она знает, что я не слишком-то разговорчивый (с ней, по крайней мере) человек, свое мнение люблю держать при себе. Но мое молчание мама истолковывает по-своему:

– Ну, надо же, какая короткая у человека память, – поражается мама, – ты правда ничего не помнишь?

Правда. Но не совсем. Да, я ничего не помню, потому что читала не книгу, а Леркину «стену». А с памятью у меня все в порядке.

А неделю назад я хотела почитать, что пишут в группе нашей параллели. И взяла с полки книжку «Вафельное сердце» Марии Парр. Кто такая, вообще не знаю. Что за сердце, понятия не имею. Эту книгу из библиотеки мама притащила. Да, иногда она ездит туда вместо меня. Чему я очень, очень, преочень рада – не трачу время, не тащусь, не волочу сумку с книгами.

Но выбранное мамой – это выбранное мамой, и поэтому я со спокойной совестью могу эти книги не читать: сами взяли, сами и читайте. Вот когда я выбираю, я читаю – фентези, фанфики, магия. А мама берет обычно какую-нибудь муть «про отношения».

Я достала телефон и открыла Марию Парр наугад. Книжка развалилась напополам, на какой-то там странице. Я уже открыла «ВКонтактик» и почти пристроила телефон в середине книжки, как увидела меленьким таким почерком карандашиком записочку на полях.

«Эй, люди! – написала какая-то девочка, – сижу сейчас и плачу. Моя мать орет на меня, я ей совсем не нужна, я как в пустоте живу. Орет непонятно за что. Как жить-то вообще…»

Я аж оторопела. Такого даже у нас «ВКонтактике» не пишут, ну то есть, все те, кого я там знаю, не пишут. Хотя вот там как раз и понятно, что делать. Там можно поставить лайк, написать коммент, отправить какой-нибудь грустный стикер – мол, как же я тебе понимаю. Но тут… Даже если я напишу ей ответ на полях книжки, она его не увидит – книжку-то уже прочитала и вернула в библиотеку, и вряд ли еще раз ее возьмет.

Я стала представлять, как можно найти этого человека и что ей сказать. Да и вообще попыталась представить, каково человеку, на которого орут непонятно за что, и который не нужен своей родной матери.

Нет, моя мама, конечно, тот еще перец, и орать может еще как! Но все ее крики, они… ну, не смертельные, скажем так. Что-что, а кричит она всегда по делу. Да и даже не кричит, а так, громко разговаривает. Блин, как вспомню эти разговоры про влияние хороших оценок на жизнь человека… Неприятно, но куда деваться. Ну, и потом, мама обязательно скажет: «Ну, прости, если я что-то не так сказала. Ты же на меня не обиделась?» И еще, скорее всего, обнимет и поцелует. Как тут на нее обидишься?

Нужна ли я ей? Я как-то даже об этом не задумывалась. Надо будет спросить при случае. Пока я решила, что нужна – не рожают же детей просто так, в этом должен быть какой-то определенный смысл.

Я тут же быстренько нафантазировала, для чего моей маме могут быть нужны дети:

а) помогать по хозяйству. Пока эта скучная тема касается только меня, но уверена, что Котьку ждет та же самая участь;

б) играть с ними, пока маленькие. Вот это как раз от меня уже отвалилось, пусть Котька отдувается. Может, родители так свое детство продлевают, не знаю. Не зря же говорят все время: вот у меня коньков раньше не было, вот мультиков столько раньше не было, того не было, сего не было… И поэтому рассекают теперь на роликах, как молодые.

в) воспитывать, вот где они отрываются по полной. Я бы не возражала, если бы мне построили маленький домик на необитаемом острове, провели бы интернет и отправляли туда через службу доставки еду и крем от ультрафиолета. И приезжали бы ко мне раз в год. Хорошо, два раза.

г) быть «царем горы», то есть главным в отдельной взятой семье и отдельно взятой квартире. Другими взрослыми родителям, как я поняла, помыкать не всегда удается, а вот своими детьми – еще как.

Короче, я закрыла эту Марию Парр. Я не знаю, что мне делать с чужими переживаниями. Крепись, чувак, сказала бы я этому человеку. Что тут еще скажешь. Если бы это была, скажем, Лерка, я бы ее, не знаю, выслушала, пожалела бы, купила бы ей чупик.

И я уже почти забыла про этот крик души на полях. Но «Вафельное сердце» взяла почитать мама.

– Ты видела? Ты видела? – подскочила она ко мне с книжкой, открытой на той самой странице. Сильно была взволнована.

Ну, сказала я ей взглядом, видела.

– Как ты думаешь, можно ли найти эту девочку? – спросила мама.

Зачем, подумала я. Пожала плечами. Та девочка, наверное, поплакала да и забыла. Лерка бы поплакала и забыла. У Лерки, в общем-то, тоже с мамой все сложно: Лерка тройку боится получить. А я так и двойку не опасаюсь: а что, тоже ведь оценка. Разговоры «за жизнь и за оценки» я вполне могу пережить, тем более что ведутся они примерно так:

– Вот пекарь, прекрасная профессия, – машет руками мама. – Но ее любить надо! Ночные смены, высокие температуры, тяжелые емкости с тестом… Чтобы печь людям вкусный хлеб, это дело любить надо! Или медсестра. Отличная профессия! Но там уколы в чужие попы, клизмы… Это ж как людей любить надо, чтобы быть медсестрой! Вот кем ты будешь, когда вырастешь?

Да рано мне еще об этом думать. Когда вырасту, тогда и подумаю. Классе в десятом хотя бы.

– Да тебе все равно, что ли? – не унимается мама. – Кем ты станешь лет в двадцать?

Я стану мангакой и видеоблогером, но вам пока знать об этом не обязательно.

– Ну, раз тебе все равно, – голос у мамы становится наигранно-зловещим, – то мы с папой приколемся…

Што? Приколятся они…

– …и отдадим тебя в колледж учиться на механизатора!!! У кого-то дочь станет финансистом или там визажистом, а у нас – трактористом!!!!

Охренеть.

– Ну, тебе же все равно… – говорит мама. – Куда мы тебя затолкаем.

Нет. Нетнетнетнет. Фотограф. Лучше фотограф. Там и до видеоблогера недалеко.

Шутка мамина, конечно, дурацкая. Но я и не такое переживу. Главное, что меня не называют тупой и безмозглой, и за двойки на меня не орут, а только говорят, что «в их возрасте получать двойки было западло». Что за слова, а еще в институтах работают.

Через несколько дней мама понеслась в библиотеку и вернулась немного расстроенная.

– Я спросила у библиотекаря, можно ли найти эту девочку. Но мне сказали, что нет – в этой книге нет листка книговыдачи. Если бы там был записан номер читательского билета, ее можно было бы найти.

– Знаешь, – продолжила мама, – когда я была в твоем возрасте, я очень часто брала книги в библиотеке…

Тут я тихонько вздохнула и только из вежливости не закатила глаза. Опять начинается история из серии «Вот я в твоем детстве…» Про их детство я уже тут рассказывала – те еще фрукты были, эти родители: один подрывник и прыгун с холодильника, а другая – певица-в-ванной, борщ-с-прихватками и человек-ватник.

– Когда я брала книги в библиотеке, я первым делом пролистывала их на предмет привета от друга, – не унималась мама. – Ну, это я так называла. Кто-нибудь забывал в книжке фантик, который использовал в качестве закладки, или листок с самостоятельной, или писал «Привет» на форзаце. Или гербарий засушенный попадался. И мне казалось, что кто-то передал мне привет, оставил это в книге специально для меня. Мне приятно было думать, что в нашем городе есть человек, который читает такие же книги, что и я, ходит в одну и ту же библиотеку, и, может быть, мы даже с ним там встречались и вполне можем познакомиться, стать подружками или друзьями. Это был такой намек на дружбу, всегда хотела иметь много друзей.

Как все сложно было-то у них, подумала я. Мне иногда кажется, что людей вокруг слишком много, и большинство из них в друзья вряд ли годятся. Чем и хороши наши социальные сети, так это тем, что можно быть человеком-невидимкой: смотреть, как все там тусуются, наблюдать, как за насекомыми. Они сами всю свою жизнь напоказ вываливают, тут даже усилий не требуется. Я не хочу: мое – это мое. Захочу – покажу. Когда-нибудь. Если будет что. Даже фотика нормального нет, телефон не айфон. Инет в телефон не разрешают, только из дома по вайфаю.

– Как такое может быть, – продолжала мама, – что она совсем не нужна своей матери?

Я уже почти решила задать маме свой вопрос, зачем вообще нужны дети и я ей зачем, в частности. Но подумала и решила помолчать, потому что мама была в своем любимом состоянии «как хочется поговорить с любимой старшей дочуркой» и вот-вот сама на него ответит.

– Запомни, Котька, – сказала мама, – дети всегда – ВСЕГДА! – нужны своим мамам. Дети никогда не рождаются просто так. В их появлении всегда есть смысл. И этот смысл, ого-го какой смысл – он не виден глазом и поэтому не понимаем головой.

Вот интересно-то. Постою, послушаю.

– Этот смысл, Котька, ощущается на клеточном уровне. Ну, то есть, так должно быть, это правильное направление, этот смысл – он больше, чем сам человек.

То есть это не помощь по хозяйству? Не воспитание? Не «царь горы»: мы, старшие, в доме главные, а вы, дети, внемлите и подчиняйтесь, и выпрашивайте ваши жалкие карманные денежки, которые еще заслужить надо?

– В общем, смысл в том, что есть человек с продолжением и человек без продолжения. Тебе какой вариант больше нравится?

– Эммм…, с продолжением звучит как-то обнадеживающе, – неуверенно промычала я. Если говорить про кино или там про книгу, или про игру, то с продолжением определенно лучше.

– Вот! – воскликнула мама. – И это продолжение есть другой человек – новый, хороший, дельный, замечательный человек.

– А если не дельный? – спросила я.

– Любой человек изначально дельный, – сказала мама, – а дальше уж он сам решает, каким ему быть. Как говорит одна моя знакомая: «Не надо лезть в заводские настройки человека, просто нужно кормить, поить и не мешать».