Kitobni o'qish: «Ночной сторож», sahifa 3

Из лабиринта мыслей следовало как-то выходить – одним из пятидесяти пяти способов – по числу причин, включая и ту, согласно которой все решается само собой, – в таком случае и предпринимать что-либо не приходилось.

Лев склонился над столом, ища свое заявление, оно лежало в куче бумаг. Доцент Борисов ткнул пальцем в одну и прочел последнюю строчку.

– 

Какая ассоциация возникает у тебя в связи со словом «очки»?

– 

Деньги, – отвечал Лев.

Совершенно белое лицо, подумал доцент Борисов. Оно изменилось поразительным образом. Ко всему прочему, он не знал, следует ли считать психически здоровым того, кто дает столь странный ассоциативный ряд: очки – деньги.

…В дверях кабинета появился ночной сторож и установил что-то тяжелое возле стены. Он не торопился и ждал, пока начальство освободится. Доцент Борисов наконец поднял голову от психологического теста и вопросительно повел ноздрями на запах. Потом он перевел взгляд на Сэра, который разминал скрюченные пальцы.

– Вот насос из дома, в котором никогда не бывало наводнений, – с гордостью произнес Сэр. – Полюбуйтесь. Он никогда еще не откачивал воду. Вы должны мне выписать премию за то, что я достал совсем новый насос.

Доцент Борисов спокойно смотрел перед собой: свежая известь стекала по стене и капала на картину в раме. Но, может, и не стоило и обращать внимания? Вечер, а с ним и пытка рабочего дня заканчивались. Оставалось несколько минут, и он сидел в кресле, слушая, рассказы сторожа.

Ах, премия же! Напрасно бедняга это затеял. Борисов перестал слушать и выглянул в окно. Сильный ветер. От цветочных клумб разливалось благоухание. Розы цветут, а холодно, никакой закономерности. Напрасно старается ночной сторож. Он дал зарок не пить, пока цветут розы.

– Рассчитывать не на что, молодой человек, – сказал он сторожу, который, наконец, замолк.

–У этой больницы денег и в помине нет. Вот я, врач с ученой степенью, даже не могу купить себе приличное пальто. Посмотрите на меня. Нечем прикрыть наготу.

Он закашлялся. Ветер попал ему в легкие. Каково ему внутри, там, где крики.

Время. Его минуты вышли.

– Погода такая, что можно и прогуляться, – сказал доцент Борисов, когда кашель прекратился, и попрощался со сторожем.

Лев выглянул в окно – в тот самый миг, чтобы увидеть, как доцент Борисов выходит во двор, накинув на плечи казенное пальто, – оно согнуло его плечи, словно одежда каторжника, – так; качаясь и нетвердо ступая, выходит он под очи Осеннедевы.

– Вот это отчет, вам надо ознакомиться и расписаться, – сказала лаборантка, обращаясь ко Льву, – вот, я кладу его сюда. И еще финансовый, он у секретаря.

Лев кивнул ей, продолжая смотреть в окно.

– Камень чудесным образом раскололся, слон из свирепого стал кротким, и бесноватые склонялись у его ног, – промолвил он.

– …и его вам тоже следует подписать, – закончила Речедева.

Борисов начал свой обход тревожный, и просто чудо, как он двигался извивами тропинок,

тормозя перед клумбами, – раз он чуть было не повредил Розодеву в преклонении перед ней, но в последнюю минуту отдернул ногу и взмыл в воздух – такой же любитель шальных прыжков, как и ветер. Он задержался в вышине: из груди его вырывалось пламя, а потом потекла и вода. Глава его пролетала в гриве седых волос, и ветер шумел над нею, а внизу метались и плескали травы. Лев был поражен. Между тем никого из сотрудников это не занимало, разговор шел о том, что сад у больницы хороший и оттого шума с улицы почти не слышно…

Что-то случилось. И всему виною его невнимательность. С трудом восстановив зрение, он устремил глаза на человека, который преграждал ему дорогу. И сдался, отступил шаг за шагом назад. Сэр стоял перед ним, потом двинулся вперед, припирая его к стенке.

– Жив-здоров, надеюсь? – спросил он у Льва.

Пока взор его путешествует в небесах, самого его съедят на земле.

– 

Ну и глаза, в каждом по дохлой мухе! – продолжал Сэр. – Уже

заплесневели!

– 

Я здоров, – ответил Лев.

– 

Ах вот как! Может, ты ожидаешь вежливого обращения, и от меня требуется извиниться за то, что я помешал тебе думать? Нет, в

самом деле, я не намерен извиняться.

Лев смотрел перед собой все с тем же выражением лица.

– И это на него я истратил столько времени, – вздохнул Сэр, – столько времени, что не хочется и вспоминать!

Или дело в нас, в неспособности нашей отмечать, что прежде чего? Напряжение воли ведет к тому, что владеть собой мы больше не в силах.

Лев закинул нога на ногу и болтал сандалией на босу ногу. Луч щекотал ему щиколотку.

– Борисов наконец-то ушел, – промолвил Сэр, – бродил здесь, толковал что-то. Предложил ему выпить, но он и так пьян.

То, что он вспомнил, было без связи и смысла.

– Надо бы отдать ту бутылку тебе, верно? Я же для тебя принес.

Розы, что действуют сильнее хмеля. Вот только цвет у них какой-то линялый. Что же ветер не перестает сыпать известкой.