Kitobni o'qish: «La convalescence, или Исцеление», sahifa 2

4. 20 ноября

Только сейчас поняла, что в начале писем вообще-то принято здороваться. Однако нужно ли это, если в жизни мы с тобой здороваемся и прощаемся лишь по необходимости, столкнувшись лицом к лицу?

Пожалуй, нет. Иначе ты постепенно превратишься в безликого адресата страстных посланий («доброе утро, любовь моя!»), и я забуду, с кем имею дело. Хотя, в самом деле, с кем? Удивительно так непрерывно думать о, в сущности, незнакомом человеке и угадывать за его внешностью мысли, желания, воспоминания.

За год ты будто бы стал сумрачнее, но из-за чего – новостей или каких-то личных поводов для тревоги? А может, это год назад у тебя, как и у всех нас, была эйфория начала семестра, а сейчас все вернулось в нормальное русло?

У меня в голове давно развивается метафора, которая, возможно, смотрелась бы уместно в каком-нибудь романе девятнадцатого века из-за особенностей тогдашней планировки. Суть ее в том, что люди кажутся мне похожими на дома с анфиладой комнат: где-то мы равнодушно проходим мимо фасада, где-то не продвигаемся дальше крыльца или прихожей и только по звону посуды и запахам с кухни догадываемся, что внутри кипит какая-то незнакомая жизнь. И случаются моменты, когда в гостиной, где лежит пара альбомов и висит несколько картин – в общем, находится все то, чем хозяева готовы занять хороших знакомых, – ты начинаешь приглядываться к двери в хозяйские апартаменты и будто бы слышишь чьи-то голоса… Тебя туда не пустят, но ты стремишься нарисовать в своем воображении интерьер комнат по ту сторону двери – и тем хуже, если дверь, кажется, не заперта и поддастся от первого толчка…

Чувствую себя Мопассаном, который вместо виллы на берегу Ла-Манша вынужден жить в комнате питерской общаги. Какие там апартаменты и салоны! Прекращаю умничать.

И даже сейчас я, скорее всего, представляю себе не вполне реального тебя, а сферического Женю в вакууме, пусть и пишу так, как говорила бы именно с тобой, если бы в университете было чуть больше места и времени для разговора с глазу на глаз. Хотя нет, я делаю одно огромное допущение: ты молчишь даже во время долгих пауз, тогда как в реальности это вряд ли было бы возможно. Вспомнить только, как мы перебиваем друг друга на занятиях!

Не обижайся. Мне в самом деле было бы важно услышать твой голос, но здесь это не вписалось бы в законы жанра.

Я снова ощущаю себя под мелким дождем в дальнем углу университетского двора, куда я забралась подальше от знакомых. Тогда я прибежала туда чуть ли не на сорок минут раньше и долго рассматривала крупные капли на ветвях полностью облетевшего дерева, краем глаза следя за теми, кто идет в сторону «Катакомб». Ты пришел под зонтом, но затем его закрыл – и до чего же совестно мне было узнать, что тем вечером ты едва не заболел! А через два дня, снова встретив тебя в университете, я даже постеснялась спросить, как ты себя чувствуешь.

Тогда я, конечно, скомкала очень многое из того, что разжевываю теперь. Мне хотелось покончить с этим как можно скорее, потому что было холодно, вокруг сновали шумные студентки, которые пытались понять, зачем у скульптуры собаки на заду надета карнавальная маска, а прямо перед твоим приходом откуда ни возьмись появился Гоша и удивился: «О, привет, а что ты тут делаешь?». И все же нужно было не раскиснуть и выдать хотя бы часть того, о чем я столько думала – и поэтому мне пришлось смотреть куда-то вбок, на зеленую стену, видя тебя только боковым зрением и даже толком не понимая, какое у тебя выражение лица. Единственной моей целью было высказаться и услышать твое «нет» – и правда, я очень боялась того, что ты можешь отреагировать положительно.

Спасибо за то, что отнесся бережно и внимательно. Из-за этого мне удалось проработать еще три пары, хотя в какой-то момент самообладание немного изменило. Все-таки это первое мое объяснение во влюбленности в очном режиме – в прошлый раз оно произошло в сообщении, и это, конечно, совсем другое дело.

Кажется, мне всегда везло с предметами воздыханий – это были очень чуткие и хорошие по своей сути люди, пусть в моих глазах они и оставались прекрасными, недоступными и немного эксцентричными. Последнее тоже про тебя: вспомнить хотя бы тот случай в мансарде «Высшей школы», когда ты унес домой легендарное объявление «Потолок не трогать!», предварительно потрогав потолок класса и объявив, что ты анархист.

Завтра первая встреча с того момента, как я начала сочинять свои ночные эссе. Интересно, как теперь повернется общение?

5. 21 ноября

У меня была одноклассница, которая учила стихотворение Ахматовой «Двадцать первое. Ночь. Понедельник» и читала его с таким пафосом, что теперь я вспоминаю об этом каждый раз, когда календарь выкидывает такую штуку. Вот и сегодня оно очень актуально.

Я давно не испытывала такой эйфории. Сначала я радовалась тому, что успела сделать все дела перед занятиями, и с замиранием сердца ждала, подействует ли моя текстовая терапия. Подействовала! Вместо постоянного беспокойства и желания свернуться в клубок, чтобы меня не видели и не спрашивали – какое-то волшебное опьянение и предвкушение, что дальше все будет еще лучше. Для нынешнего этапа это очень здорово, но на будущее надо все же учиться быть спокойнее!

Тема обсуждения просто не могла лучше подойти к моему душевному состоянию. Слышать твой голос и так уже особое удовольствие, в особенности первый раз за день, когда ты, по обыкновению опаздывая, заходишь в класс, но кто дал тебе вытянуть тему про любовь? И что за чушь была на второй карточке, если ты выбрал именно эту? Я настолько улетела в другую реальность, что рискнула искренне ответить на вопрос преподавателя, что, по моему мнению, составляет основу счастья. В самом деле, не всегда мной двигала любовь к живому и в самом деле присутствующему в моей жизни человеку, но именно на ней я строила свое творчество начиная лет с четырнадцати. Ну а без того, чтобы писать, мне живется ощутимо хуже.

(Ну конечно, исписала своими откровениями уже страниц двадцать…)

В твоем ответе на тот же вопрос я почему-то не сомневалась.

Мне хотелось бы заверить тебя в том, что я готова к таким отношениям, которые никак не связывали бы тебя и не ущемляли самое дорогое – твою свободу. Но все в моей жизни меняется так стремительно, что я не знаю, как буду относиться к этому формату через некоторое время. Все же думаю, что я отпустила бы тебя сразу, как только ощутила бы, что что-то идет тебе в тягость.

Ты явно не стал бы это скрывать.

Невероятно, но сегодня мне казалось, будто ты каким-то образом прочитал мои записки сумасшедшего. За две пары ты снял очки не меньше трех раз. Да, у меня фетиш. Оправдываясь тем, что ты не сможешь меня уличить, я впиваюсь глазами в твою переносицу, скулы, губы, спадающую на лоб прядь, а потом, когда ты снова надеваешь очки, делаю умное лицо и отвожу взгляд в сторону.

Еще в седьмом классе мы с друзьями решили, что у нашего одноклассника есть суперспособность: когда он ходил с нами в боулинг и поправлял очки во время чьего-то удара, шар мгновенно менял траекторию. Кажется, с тобой похожая история.

У меня даже появилась глупая мысль снова заказать очки и себе, пусть я лет с семнадцати и хожу в линзах (особенно после того, как моя запасная оправа решила умереть в Париже), но я посчитала, что это совсем уж очевидно для всех причислит меня к твоему фан-клубу. Хотя, повторюсь, эта оправа не очень тебе идет. Даже на первом занятии в этом году я, увидев тебя во дворе, невольно подумала: уф, хвала небесам, он себя изуродовал, так спокойнее.

Видимо, недостаточно.

Часто представляю, как ты, прочитав этот сборник статей конференции «Проблемы существования умственно развитых и физически привлекательных существ мужского пола возрастной группы до 30 лет, имеющих жизненные приоритеты, не связанные с процессом размножения», немного иначе смотришь на себя в зеркало. Надеюсь, что раз ты уже состоишь в отношениях, в мире есть человек, который тобой любуется и не стесняется это признать. Ты в самом деле очень красив.

…Но весь этот день сделала одна секунда, когда я уже стояла на остановке. Что это был за жест? Прощание? Знак «тише, нас услышат»? Воздушный поцелуй? Из жалости или искренней симпатии? Я обомлела и чуть не завопила, что ты придурок, если лезешь на дорогу без перехода… но ладно, анархистам можно.

Весь оставшийся вечер я сравнивала себя с блондинкой из анекдота, которой только сказали «привет», а она уже обдумала все детали свадьбы и имена детей. В целом, нет ничего удивительного в том, чтобы попрощаться – просто у нас с тобой это происходит достаточно редко. Кажется, это один из тех моментов, что запоминаются на всю жизнь, даже если до и после них происходят и более важные события – ночь, ледяной ветер, огни на Английской набережной и отсветы фонарей на удаляющейся красной куртке.

«Я помню ночь на склоне ноября.

Туман и дождь. При свете фонаря

Ваш нежный лик – сомнительный и странный,

По-диккенсовски – тусклый и туманный,

Знобящий грудь, как зимние моря…

– Ваш нежный лик при свете фонаря». ²

Прости, сегодня весь день тянет на подходящие стихи. Цитировать полностью не буду – ты переводчик от бога и сразу проверяешь все реалии в тексте.

Уже почти смирилась с твоим доброжелательным равнодушием, как вдруг ты выкидываешь такое. Ну и кто из нас после этого романтик?

6. 22 ноября

Эйфория прекратилась, но и депрессия не вернулась, и на том спасибо. Жаль, что сегодня не было ни минуты наедине – даже попрощаться не удалось.

Очень хочется спросить, что ты все-таки имел в виду вчера на остановке, но писать страшно – все время кажется, что ты будешь не в духе, когда увидишь мое сообщение. Да и как спрашивать о таком?

Я настолько привязалась к этой односторонней переписке, что за сегодня бралась за нее дважды. Еще с утра хотелось рассказать об очень ярком, но не особенно содержательном сне, в котором мы созванивались по видеосвязи (хорошая метафора для дистанции между нами): я пыталась показать тебе свой город, намного более зеленый и живописный, чем в реальности, но тебя это не заинтересовало. И сейчас я не смогла дождаться ночи, чтобы разобраться в себе, но так и не в силах сформулировать то, что меня беспокоит. Неужели у меня кончились мысли, которыми хотелось поделиться?

Кажется, все-таки нет. Видимо, теперь мне больше нужно увидеть или услышать твою реакцию на уже написанное и продуманное. Повторять уже сказанное не хочется, а для некоторых самых мучительных, переворачивающих душу мыслей, приходящих в голову в моменты, когда я слышу твое дыхание или вижу, как ты потягиваешься, я так и не могу преодолеть табу, даже если решу для себя, что ты этот текст не увидишь.

Впрочем, вряд ли тебя там что-то удивит.

Если изначально я хотела отдать тебе этот файл в конце учебного года, то теперь не могу дотерпеть до конца семестра – а ведь можно предположить, что после его чтения тебе будет неудобно находиться со мной в одной аудитории. С другой стороны… как было бы глупо упустить то недолгое время учебы, которое у нас осталось, если ты в самом деле понемногу меняешься.

Видимо, именно эта неопределенность и вызвала временный сбой!

* * *

Хорошо, что неопределенность снялась. Ничего не скажешь: когда принимаешь желаемое за действительное, случаются настоящие чудеса.

Стыдно и горько: теперь ты вряд ли будешь рисковать, чтобы просто улыбнуться при встрече и прощании. Впрочем, так мне и надо. Теперь точно надо выждать достаточно долгое время, прежде чем давать тебе это читать, а самой после этого отойти на безопасное расстояние.

В чем дело? Почему я, как прустовский Сванн, убиваюсь от влюбленности (заметь, не любви) в человека, который, в сущности, не в моем вкусе? Кажется, даже в моменты самого глубокого опьянения я понимаю, что ты не мужчина всей моей жизни и что при длительном близком общении мы бы измучили друг друга. Я не чувствую и эмоциональной близости с твоей стороны, которая так важна для меня в отношениях, а наши общие интересы скорее разъединяют и противопоставляют нас, чем сближают. Откуда же тогда это влечение, ставящее под вопрос все, о чем я думала в последние несколько лет, заставляющее глупеть, вызывающее нервные срывы и даже галлюцинации?

Нет, я не испытываю физического голода по сексу. Неужели дело только в воображении и тщеславии? Меня всегда привлекали только те люди, которых я считала выдающимися, и ты, пожалуй, имеешь на это название больше всего прав. Как те ребята из английской морской школы, которые пинали юного принца Уэльского, чтобы после хвастаться, что били короля, я готова была завести с тобой роман, который, полагаю, скоро кончился бы сам собой, но оставил бы память о том, что меня хоть немного любил великий человек.

Ведь ты и в самом деле такой, даже если что-то вдруг помешает тебе реализоваться в полную силу. Ты, не осознавая того, ставишь мне недостижимую планку, бросаешь вызов и изредка даришь вдохновение и надежду на успех. У меня никогда не было таких конкурентов, таких соперников и идеалов в одном лице, и потому, наверное, можно понять, чем именно ты так вскружил мне голову.

Даже если в те минуты, когда ты выдаешь какую-нибудь очередную – чуть не сказала «умность», – когда группу позади тебя тихо потряхивает со смеху («господи, ладно три иностранных языка на уровне C1, ладно рассуждения о философах XX века, но откуда к чертовой матери в его голове взялась еще и статистика?!»), тебя хочется стукнуть по голове каким-нибудь словарем Ларусса (карманным и не очень сильно), то тогда, когда ты пишешь что-то в вечной тетрадке с английской фразой на обложке, низко склонившись над бумагой и устало щурясь без очков, меня непреодолимо тянет оторвать тебя от стола и, толкнув к стене, целовать твои глаза и губы, кисти рук, маленькую родинку на шее, запускать руку в мягкие волосы, трогать мочки ушей, прижиматься к тебе, ощущать тепло и трепет твоего тела…

Для тебя, открыто заявляющего, что ты любишь доминировать во всем, это, наверное, было бы чуть ли не изнасилованием. Нехорошо.

Как ни странно, все, что мне представляется, выставляет в активной роли именно меня. Наверное, это из-за того, что мне важно не удовлетворение, а именно твоя эмоциональная реакция, яркость которой я угадываю по быстрым сменам твоего настроения и оглушительному хохоту.

Но боже мой, как представить, что после такого нам не о чем даже поговорить…

7. 23 ноября

Снилось, что ты всю ночь был на гулянке, а потом в порыве щедрости – а наверняка и иронии – прислал мне фотоотчет с этого вечера: «Ты же хотела мои фото, получай!». Масса фотографий смазаны и перекошены, но хорошо видно тебя – счастливо хохочущего в окружении незнакомых мне людей, отчаянно жестикулирующего и, несомненно, пьяного.

После этого ты появился все в том же состоянии, деловито сел на пол (вспоминаю, как небрежно ты порой садишься на занятиях) и сам начал расспрашивать, что за ерунду я вообразила себе вчера: «Уже и улыбнуться нельзя!». Мы стали говорить о чем-то постороннем; у меня перехватило дыхание, но я собралась с духом и заявила, что тебе нужно отдохнуть и проспаться – еще немного, и ты рискуешь неосознанно сделать что-то, о чем наверняка пожалеешь на трезвую голову, потому что я немедленно наброшусь на тебя с поцелуями.

Вот тебе и «европейская вежливость». Просто прикоснулся к лицу в неудачный момент (ага, у Аполлона Бельведерского зачесался нос), а я уже воспринимаю это как знак, что ты тронут и хочешь пойти на сближение.

Судя по всему, все наоборот.

Ну что же, ça sera une bataille de longue haleine³. Как сейчас помню, каким голосом ты произнес эту фразу из задания…

Написала и вспомнила, как давным-давно прочитала свою первую французскую книгу в оригинале – «Опасные связи». Посоветовавший ее человек спросил, как я отношусь к восприятию любви как поединка? То, что происходит сейчас в моей голове, больше всего похоже именно на это – счастье, что до открытых атак все же не доходит. Да и насколько смешно выглядела бы моя попытка соблазнения, когда мы видимся трижды в неделю на глазах у других!

Хотя вряд ли что-то поменялось бы, даже если бы мы были на бакалавриате с шестидневной неделей – я себя знаю.

То и страшно, что мне нечем тебя привлечь. Ты со всем справляешься лучше, и если вдруг ты смотришь на любимого человека так же, как и я, то мне остается только спасовать. Наверное, я могла бы поддерживать тебя эмоционально – эту функцию может выполнить даже кот (если он, в отличие от кота моей соседки по общаге, не считает тебя исключительно средством открывания дверей), но для этого нужно, чтобы ты воспринял меня всерьез и подпустил ближе. В этом случае я, пожалуй, согласилась бы даже на серьезную дружбу вместо романтических отношений.

К слову, мама шутит, что должна подружиться с твоими родителями, чтобы ты в самом деле был сыном маминой подруги. Кажется, она не принимает мое увлечение близко к сердцу, и это хорошо.

Обсудили с Леной, почему ты отказался встречаться с группой на Новый год. Она процитировала, что ты когда-то называл себя социофобом и не любителем общих мероприятий. Странно, но у меня сложилось другое впечатление – казалось, что у тебя должно быть довольно много знакомых и если не очень частое, то регулярное общение с ними в тех самых барах на Некрасова, о которых ты рассказывал. Отсюда, наверное, и та тусовка во сне.

Пишу это, и становится смешно: сама я всегда считала, что нуждаюсь в общении и людях вокруг, однако уже три месяца почти никуда не выхожу и встречаюсь лично только с нашей маленькой и не очень сплоченной компанией. Жизнь вносит свои коррективы.

Так и живем, что мое самое регулярное общение за последнюю неделю – это письма определенному адресату в неопределенное будущее.