Kitobni o'qish: «Искусство ведьмовства. Обучение», sahifa 4

Так и захотелось нажалиться, но я смекнула – этого мужика лучше лишний раз не серчать. И так больно осерчалый.

– Да ничего, матушка Евдора. Не сговорились, бывает, – обратилась я к бабушке.

– Давайте вместе разбираться, – кивнула Евдора.

И дело пошло. Она сама магистру расписала, что у меня да как. И про батюшку поведала, и про полёты на крышу. И даже про утопленницу рассказала. Маг только всё кивал да на меня поглядывал.

А потом возьми и скажи:

– Хорошо вы всё расписали, матушка Евдора, да только мне не ваш рассказ нужен, а реальное подтверждение ведьминских сил, и желательно с определением их направления. Результаты проверки вы мне так и не предоставили. Посему, я вынужден затребовать повторную экзаменацию.

– Да когда же? Вы аттестацию назначили на вечер поздний, а Весению теперь ночью мурыжить будете, что ли? – вознегодовала Евдора.

– Ночью ведьминские способности как никогда сильны, – гаденько так улыбнулся маг столичный.

А потом на меня глянул и говорит:

– Вы, Весения Радировна, пока успокойтесь, с силами соберитесь, а как аттестация направлений закончится, так я и вами займусь. А сейчас идите.

Матушка Евдора рукой мне махнула, мол, беги, покуда не передумал, а сама с ним осталась. А я учесала, не оглядываясь. Как в комнатку свою вернулась, и сама не упомню. Да только там, в спаленке, никого и не нашла. Покликала, по проходу прошлась, глядь, навстречу бежит девка в платье ведьминском.

– А где все? – крикнула ей.

Она на меня глянула мельком, руками махнула и как заголосит:

– Аттестация у нас, по распределениям. Если какое направление не сдаст, так закроют и исключат всех. Одним боевым хорошо, они всегда на спросе, а как же мы? Мы куда, я спрашиваю?

Я так и убежала в спаленку, покуда тумаков с горячки не отвесили. Да что же это делается-то? Всех бес магический застращал! И управы на него нет!

– Ну я тебе, морда столишная, холёная да вонючая! – погрозила кулаком в сторону двери.

– Так его, неча у нас тут свои порядки наводить, – пропищал кто-то из-под кровати.

– Я и говорю – неча! – прокричала в сердцах.

Опомнилась, поняла, что это со мной домовой переговаривается и ещё пуще осерчала.

– Ах ты, нечисть эдакая! Ты пошто меня под позор подводишь?! – заорала, под кровать заглядывая.

– А нет меня там, – послышалось сверху.

Выглянула и обомлела – сидит маленький такой человечек на краю кровати, ножки-ручки коротки, кафтанчик умело вышитый на нём, бородёнка сивая половину морды скрывает, а сверхукрасная шапка набекрень залихватски нахлобучена. И сапожки такие махонькие на ножках, красные, да серебром расшитые. Чисто игрушка искусная.

– Чего глаза лупишь? Домового никада не видала? – рассмеялся махонький мужичонка.

– Не видала, – как на духу призналась я.

– Да то-то и оно, не всем мы кажимся, – принялся болтать ножонками мужичок.

– А мне с чего такая невидаль? – потянула я руку, чтобы потрогать чудо дивное.

А он возьми и испарись дымкой туманною. А на другом краю кровати тут же и проявился.

– Ты ручонки-то не распускай, вестник. Знамо дело – твоя рука век укорачивает, – прицокнул языком мужичонка.

– Чего? – не поняла я.

– Никак и правда не ведаешь, кто ты и почто пришла? – замотал бородой домовой. Как есть домовой!

– Знамо дело кто, да и пришла по батюшкиному велению, – запечалилась я.

– Тююю, не знаешь, и не ведаешь. А всё туда же, ведьмой кличишься, – протянул мужичонка. – Бяда нам с тобой будет, коли ты не ведаешь, на что появилась. Ой, бяда.

И домовой исчез, вот только тут был, и не стало.

– Эй, куда?! – крикнула я, да толку-то, пропал человечек.

И осталась я одна, со своими думами, да вопросами неотвеченными. А впереди неведомо что, и магистр ко мне строжится. Ох и угодила, да знать бы куда и как выбраться.

Глава пятая: ЛЕТАЛьный исход.

Покручинилась, повздыхала, тряпьё своё перетрясла да в сундук прикроватный спровадила. В окно поглазела, да только там и смотреть-то не на что. Одни дерева и видать, да дорожки меж ними метёные. Никак тоже домовые за порядком глядят. В проход выглянула – никого, и тишина такая стоит, будто вымерли все. А солнышко уже к низу клониться начало.

– Пойду столоваться, – проговорила в пустую комнатку.

Никто мне не ответил, никто не откликнулся, а я уж надеялась, что вернётся домовой-то. Не вернулся, ну и не надо. Вышла, спустилась в зал пустой, прошла до столовой, а и там никого. Посмотрела на стол, с которого еду подают – пусто. Покликала, в ответ тишина. И чего, мне теперь голодом сидеть? К дверке подошла, которая в кухню, как я поняла, постучала. Обождала да и вошла. А коли не заперто, то и можно. Прошлась по кухне добротной, в котелки позаглядывала, набрала себе каши наваристой с мясом, от хлеба румяного, что на столе под тряпицей нашла, ломоть отняла, и пошла в обедню. Села за стол, наелась, посуду отнесла обратно, вымыла и на место поставила. Так-то, чай мы не городские, сами себя прокормим.

А как вышла из кухни, слышу там, за дверкой, заворошился кто-то. Следом дверь и открылась. Тётка дородная глянула на меня, улыбнулась да и говорит:

– Голодная? Сейчас я тебя накормлю, милая.

Я ей «не надо!», да толку-то, она уже убежала. Ну и я пойду…

Не успела, перехватила меня тётка уже у двери.

– Ты, – говорит, – куда не емши-то? И так столько пропадает, с аттестацией их этой. Садись, подкрепись немного. А то сегодня все носятся, как оглашенные, голодом себя морят, чтобы, значит, сила злее была.

А мне злая сила ни к чему, я от неё и так добра мало видала.

– А давайте, – говорю, – пущай будет.

И ещё раз наелась от пуза. А тётка эта сидит рядом, смотрит с умилением и приговаривает:

– Ты кушай, кушай. Я тебе ещё и добавочки наберу.

А мне и так уже тяжко, сарафан узок стал.

– Нет, благодарствуйте, тётенька, я пойду, – замахала руками.

Тётка скисла, но неволить не стала, отпустила. Я её ещё раз поблагодарила сердечно и поплелась в комнатку, едва ноги переставляя. А как мимо лесенки цветастой пошла, слышу – переговариваются там, сверху. Да подняться не решилась. У них аттестация, не до меня им теперь. Вернулась в спаленку, переоделась в домашнее платье и на кровать завалилась. Покрутилась-повертелась, от тяжести в животе вздыхая, да и уснула.

***

Слышу, шепчется кто-то. А глаза растворить охоты нет, сладко так спится. Но одним ухом слушаю.

– Спасительница ты наша, Фатия. Если бы не ты, могли и закрыть целительство, – Перла Фатию нахваливает, значит.

– Да бросьте, никто нас не закроет. Здесь же я учусь, – довольно так пропищала Златания.

Тут я и проснулась совсем. От её голоса княжеского да визгливого только покойник и не пробудится.

– Выдрыхлась, нахлебница? – подскочила ко мне Татина. – Недолго тебе здесь осталось. Я слышала, магистр Евдоре говорил, что как с ментальными закончит, так за тебя возьмётся.

– Не скажи, – сморщилась Златания. – Видела я сегодня, как Дарлат на неё поглядывал. Девка ушлая, не умом, так подолом пробьётся. Только толку-то от того. Маг наиграется и выкинет под забор, туда, где тебе и место.

– Да что тебе место-то моё далось? – всплеснула я руками, волосы со сна пригладивши. – Никак своё жмёт?

– Ты поговори мне ещё, – зашипела княжна аспидом. – Тебе на моё место только снизу и смотреть, приблудная.

– Да больно надо, – махнула я на неё рукой.

Огляделась: за окном темень стоит, а в спаленке светло, как днём ясным. Повертела головой – а нет ни свечей смолящих, ни светильников на жиру. Откуда свет идёт – так и не поняла. Чудны дела, да расспрашивать при клушах этих, Златании и Татине, постыдилась. И так поедом едят.

– Ты не волнуйся, Веся, – на свой лад мою растерянность поняла Фатия. – Магистр Дарлат добрый, да и матушка Евдора на твоей стороне.

– Это он-то добрый? – выпучилась я. – Видать, не с той стороны он тебе казался, с которой я его углядела.

– Интерееесно, и с какой же такой стороны ты нашего магистра видела? – подскочила Татина.

– Я же говорю, девка она беспутная! – заголосила княжна. – Ещё и на Дарлата наговаривает! А он такой! Такой… Ммм, вот успокоится отец, простит меня, и замуж за Дарлата пойду!

Я глянула на Златанию, да и отвернулась. Даже насмехаться охоты не было, такой убогой она мне показалась. Только и можно пожалеть. Магистр этот на неё и не глядит, а она, как дура последняя, мечты о нём держит.

– Ты на неё внимания не обращай, – прошептала Фатия, пристроившись с краешку на мою кровать. – Магистр Дарлат правда хороший. А видный какой, сразу понятно – сильный маг.

И глаза в пол опустила, а щёки-то румянятся. И эта туда же! Дался им этот маг!

– Ты бы переоделась, – подошла к нам Перла. – У ментальных набор сильный, они быстро аттестацию пройдут.

– А чего не так-то? – оглядела я себя.

Платье новое, ладное, по подолу и рукавам тесьма красная. А что не чёрное, как у всех послушниц, так магистр сам сказал, что я ещё и не послушница. А мне жёлтое больше нравится, да и своё, родное, слободское, душу греет.

– Весения, у нас не принято незамужней девушке ходить в платьях с таким горлом, – покачала головой Перла. – Девушка должна скрывать грудь и шею.

Я глянула вниз. И где она там грудь углядела-то? Ну торчат кости подшейные, да плечи чуть видны. Но спорить не стала, полезла в сундук.

А тут и дверка отворилась. Вошла к нам ведьма давешняя, Марса, оглядела всех, увидала меня с платьем ведьминским в руках, языком прицокнула, да и говорит:

– Что же ты заранее не приготовилась? Сейчас времени уже нет, магистр тебя ждёт. Пошли так.

А мне и в радость. Уж больно не приглянулись мне их наряды скорбные. Забросила платье не любое в сундук, в тапки плетёные вступилась, косу, поправила и говорю:

– Готова я, веди.

Златания и Татина гоготать принялись, Перла только головой покачала, а Фатия пальцы замком мне показала и удачей напутствовала. Так и пошла я за Марсой, дивясь, что в проходах везде светло, как от солнышка.

Как спустились по лесенке, Марса остановилась, повернулась ко мне, за плечи ухватила и говорит:

– В глаза мне смотри, Весения.

Я глянула в очи её синие, да и потерялась совсем. Туманом заволокло всё, только голос её слышу ласковый: «Ты не боишься магистра Дарлата. В себе уверена, силу свою знаешь. Что просить будет – сделаешь. О чём спросит – ответишь спокойно. Но про дурное, с силой твоей связанное, ни словом не обмолвишься, и не вспомнишь даже, пока он тебя не отпустит. Ты ведьма, в силах своих уверенная, истинная ведьма».

И взгляд отвела. А я будто ото сна очнулась.

– Ну что, боишься? – улыбнулась Марса.

– Нет, – помотала я головой, последний туман разгоняя.

– Вот и хорошо. Матушка Евдора сильно за тебя переживает. Не подведи старушку, ей и так сейчас нелегко, – погладила меня по плечам ведьма.

– Не подведу! – бойко ответила я.

А как легко да спокойно на душе стало, и маг с его расспросами уже не в тягость был. Я же ведьма! Ух, я ему покажу!

– Идём, негоже заставлять магистра Дарлата ждать, – потянула меня за руку Марса.

Я шаг ступила и растерялась. Чего стояли-то? Помню – по лесенке сошли, помню – за плечи она меня ухватила, а дальше – и не помню. Бесовщина какая-то!

– А это чего сейчас было-то? – вопросила у ведьмы.

– Ты о чём? – удивилась она. – Быстрее давай, ждут там тебя.

Так и пошли к цветастой лесенке, поднялись, и к уже знакомой комнате пошли, где давеча маг меня доводил. Подошли, Марса стукнула два раза и отошла. А перед тем, как дверка распахнулась, успела только шепнуть «Да пребудет с тобой сила, ведьма».

А тут меня матушка Евдора и встретила, и зазвала, и на стул посередь комнаты усадила, аккурат напротив магистра. Он чего-то в бумажках поковырял, достал листок чистый, перо в руку взял, глянул на меня да и говорит:

– Представьтесь.

– Шо, опять? – растерялась я. – Недалече же вот обзнакомились.

– Матушка Евдора, – тяжко так вздохнул маг.

– Веся, ты отвечай, как полагается. Порядок такой, – похлопала меня по плечу матушка, и отошла к стеночке.

Ну надо, так надо. Припомнила, как он у меня выспрашивал и сразу, как надобно представилась:

– Весения Радировна Залучная, из Уточной слободы, при городе Приточном. Семнадцать го… лет.

– Так, – задумчиво пробубнил магистр. – Проявления силы… первый выплеск…, это опустим, пожалуй. Вот, Весения Радировна, что вы можете сказать о происхождении своей силы по роду? От кого дар переняли?

– От прабабки, – выпалила, и сама не поняла как.

Ещё и подумать не успела, а уже ответ держу. Чудно.

– И какой ведьмой была ваша прабабка? – продолжил испрашать маг.

– То мне неведомо. Знаю только, что она в родах умерла, и больно её в слободе не любили, – опять речи сами полились.

– А за что не любили?

– Так ведьма же!

Да что же это со мной такое творится-то? Язык сам отвечает! На матушку глянула, а она так светло улыбнулась. Неужто она ведьминского чего навела на меня?

– Ясно, – кивнул маг. – Как мы уже выяснили, управлять своей силой вы пока не можете. Верно?

– Ой, не могу. Не обучена же, – выдала я.

– А при каких обстоятельствах ваша сила обычно проявляется? – сощурился маг.

А я сижу, и слово молвить не могу. Хотела признать, что по горю само собой кажится, да не смогла. А потом и вовсе запамятовала.

– А не знаю, – пожала плечами.

Да так пожала, что платье с плеча и поползло. Я его обратно, а оно с другого плеча. Ухватилась за плечи, оправила, села ровнёхонько, да как гаркну:

– Вы меня не мурыжьте, магистр Дарлат. А то как напужаюсь и сотворю чего!

Маг глаза выпучил, моргнул, а потом на стул откинулся, лицо рукой прикрыл и давай трястись, как припадочная скотина.

– Вам это, поплохело небось? – забеспокоилась я.

Маг руку от лица отнял, посмеиваться перестал, на матушку Евдору глянул, головой покачал, да и говорит:

– Неужели вы думали, что я не замечу стороннего влияния? Я, может, и не вижу энергию ведьминских сил, да тоже не дурак. Выйдите.

– Да что вы, магистр Дарлат, – всплеснула руками матушка. – Не было такого! Ошиблись вы.

– Евдора, вы действительно считаете, что меня сюда в качестве ярмарочного болванчика прислали? – сложил руки на груди магистр. – Я прибыл с единственной целью, расследовать смерть магистра Матфия. И уж вы-то должны понимать, что по такому поручению магистрат абы кого не отправил бы. Покиньте мой кабинет.

Матушка Евдора глянула на меня виновато, голову опустила, да и вышла. Ох, что делается-то!

– Вот теперь мы с вами побеседуем откровенно, Весения, – улыбнулся маг.

И как глянет на меня, а в глазах опять огонь полыхает. Пригляделась – то не огонь, а свет поблёскивает, чисто от солнышка. И теплом обдаёт, да таким, что меня в жар бросило. А потом как загорится всё внутри, голову будто в печь сунули. Крикнуть не успела, как жар ушёл, а на меня такой страх навалился, двинуться нет мочи.

– Ментальное влияние я убрал. Теперь можете говорить свободно, – отодвигая бумажки, изрёк маг.

А чего говорить-то? Тут зуб на зуб не попадает, сижу ни жива–ни мертва. Куда себя девать – не ведаю.

– На чём мы остановились? Ах да, при каких обстоятельствах ваша сила проявляется чаще всего, Весения? – испросил магистр, и смотрит на меня так, с жалостью что ли?

А я молчу, Евдора же строго-настрого наказала про смертные думы не говорить.

– Ну что же вы? Как я понял, матушке Евдоре вы всё, как есть, выложили. А мне почему рассказывать боитесь? – посетовал маг и встал.

Я вся сжалась, руки-ноги ходуном, в глазах слёзы. И уразумею, что ничего паршивого не сотворила, а боязно так, будто кого угробила и теперь ответ держать за это буду. А магистр этот стол обошёл, ко мне подступил, присел на коленца и в глаза заглядывает. А потом и того пуще, за руки ухватил, сжал ладошки мокрые, и тихо так:

– Весения, ты можешь мне полностью доверять. Обещаю, что ни слова из того, что ты сейчас расскажешь, из этого кабинета не выйдет.

Я на него глянула и пуще прежнего забоялась. Это он чего, прямо здесь со мной и порешит? А матушка сказывала, что неугодных сперва из школы забирают.

– Так не пойдёт, – недовольно так проговорил маг. – А ну посмотри мне в глаза, ведьмочка.

Я вообще глаза затворила до боли, и руки тяну – не даёт. Ещё и приказывать принялся.

– В глаза смотри, ведьма! – гаркнул так, что я очи растворила и выпучилась на него.

– Так-то лучше. А теперь рассказывай, всё, как есть, без утайки, – улыбнулся он, а сам ладошки мне пальцами гладит.

Вкруговую, вкруговую, у меня думы и закружились. Сама не заметила, как всё выболтала, и про смерти больные душе, и про батюшкины думы, поперечные моему хотению. И даже на баб слободских глупых нажалилась, что они горланить по утопленнице принялись, да до батюшки те пересуды дошли.

А как маг руки мои пустил, да отошёл в сторонку, так меня и прошибло потом – всё же выведал, окаянный! Что теперь будет-то? Евдора же сказывала – сила моя больно плохая, непонятная, от того и опасная. А у нас как принято, что опаску даёт, то на убор идёт. Вот и меня сейчас приберут, и следа не останется.

Магистр за стол свой уселся, пальцами по нему бьёт, как конь осерчалый копытом, да на меня с думой поглядывает. А потом глянул так, с прищуром, да и говорит:

– И что с тобой делать прикажешь? По всем признакам у тебя прослеживаются задатки некромантии, магии нехорошей, но допустимой. Да только магии в тебе нет ни капли. Следовательно, это не некромантия. А ведьминские силы, со смертью связанные, это уже совершенно другой уровень. Если я сейчас о тебе в магистрат доложу, там разбираться не будут, осушат и спишут. У нас по отношению к неопределённым ведьмам правила строгие.

Я и заревела. Хоть и не всё поняла, да додумалась, что конец мне маг пророчит.

– Отставить слёзы! – грозно так глянул он на меня. – Не будем рубить с плеча. Сначала попробуем установить вид силы, а там видно будет. Запишу тебя послушницей. Раз Евдора так за тебя радеет, то к ней и припишу. Но разбираться вместе будем. Мне бесконтрольная ведьма на вверенной территории ни к чему. Завтра же устроим проверку сил по методике Матфия.

Я на него через пелену слёз поглядела, головой покивала и пуще заревела. Чего он всё стращает, да стращает? Мне и самой страшно, а он глядит вороном. Ещё и словами заумными сыплет, как из лукошка. Вроде и учила матушка, да всё из ума вышло.

– И чего ты слёзы льёшь, ведьмочка? – покачал головой магистр. – Я же сказал, пока можешь не волноваться.

– А потом? – вскинулась я.

– А это от тебя зависеть будет, – усмехнулся он. – Даже смертная сила в умелых руках может пригодиться. Тем более, в такие времена.

– Чего? – шмыгнула я носом.

Магистр встал, опять ко мне подступил, тряпицу вонючую из кармана сюртука вынул и протягивает. Взяла, чтоб лишний раз не серчать его.

– Вытри слёзы и иди спать. Утром будем думать, что с тобой дальше делать, – велел магистр Дарлат. – И теперь ты послушница школы Ведьмовства, так что, будь добра, соответствуй.

И взглядом меня недовольным окинул, особо на плечах его обозначив.

Я платье потянула, плечи заслоняя, краской залилась и убежала, покуда ещё чего не сказанул маг столичный.

Так неслась, что чуть Евдору с лесенки не сковырнула. Она меня как раз у ступенек дожидалась.

– Стой, девочка, – поймала она меня за рукав. – Что сказал магистр?

– Велел соответствовать, и проверками на завтра стращал, – выпалила сходу.

– Оставил? – взмахнула руками матушка. – Принял?

– Принял, но наговорил невесть чего. Ой, чую, погибель меня тут поджидает, – засопливилась я опять.

Принялась тряпицей утирать слёзы горючие, надышалась вонью столичной и чих напал. Матушка Евдора головой покачала, языком прищёлкнула, да и велела спать идти.

– Утром, – говорит, – пришлю за тобой Марсу. Да будь готова, отстаивать тебя будем.

– Ага, – хлипнула я, нос утирая.

– Беги, Весюшка, ночь уже в разгаре. И я спать пойду, – погладила меня по спине матушка.

Вместе мы и спустились в залу, да только она пошла в другую сторону, а я к своей лесенке. Из зала вышла в проход, поёжилась от холоду, повеявшего откуда ни возьмись, ступила пару раз, да и замерла. Почуяла неладное, а понять не могу – что и откуда. Но тянет меня сила неведомая куда-то в сторону. Прошла мимо лесенки своей, в другой проход завернула и как сами ноги понесли – бегу, сама души не чаю. А сердечко колотится птицей в силках, руки холодеют, в глазах пелена студёная, да только чую – туда мне надобно, там моё место. Так и пробежала неведомо сколько, остановилась у дверки резной, рука к ней тянется, а внутри всё стужей чёрной застит. Распахнула дверку, тут и закричала зверем раненым.

Стою, ору, себя не чуявши, а глаз отвести не могу. Прямо посередь саду цветочного кружится-бурлит чернота кромешная, а в этой черноте болтается девка в платье ведьминском. И не видно толком, да знаю откуда-то – неживая она уже. Подавилась криком, закашлялась, слёзы из глаз, трясёт меня всю, а отвернуться мочи нет. На коленки упала, задыхаться начала, но гляжу. А чернота кромешная бултыхается, ведьму мёртвую воротит по всякому, и чую – на меня глядит будто кто из темени той. Вот оно, зло чёрное, неведомое, да рукой не ощутимое, видит меня, насмехается. Тут я и заголосила опять, да только голосу больше не нашлось. Одни хрипы изо рта рвутся, да слёзы из глаз ручьями. Чернота схлынула, а ведьма наземь рухнула побрякушкой изломанной. Где чего и не понять, руки-ноги не на месте, кровь повсюду плещется, глаза, пеленой мёртвой затянутые, смотрят, будто прямо на меня. Сзади кто-то за плечи ухватил, да только я, не здесь будто, потянулась душой к девке молодой загубленной, руки простёрла и взвыла, будто со мной горе смертное приключилось, не с ней. А она и растворилась туманом серым, ничегошеньки от поломанной её не осталось. Тут я и изнемогла, только и успела подметить, как магистр Дарлат на руки меня принял, а рядом матушка Евдора пуще моего воет, послушницу загубленную оплакивает.