Kitobni o'qish: «Тайна палочки дирижёра»

"Мне жить без музыки нельзя ни дня.

Гораздо легче не дышать…"

Владимир Уфлянд.

Песня из к/ф: "Небесные Ласточки"

Солнце медленно опускалось за спины бетонных многоэтажек, осторожно опуская на остывавшую землю свои последние лучи. В последнее время оно старалось греть сильнее, и давать людям как можно больше света и тепла. Солнце осознавало: наступившая осень без света и тепла может вытянуть у людей абсолютно все силы, и тогда зима, уже готовящаяся вступить в свои права, покажется им долгой и бесконечно холодной. Солнце любило людей, и отдавало им весь свой свет. Его лучи отражались в маленьких зеркалах луж, играли среди пожелтевших листьев, освещали паучков, сплетающих последнюю в этом году паутину. Капельки росы, появляющиеся на траве ближе к вечеру, тоже принимали в себя его свет, и начинали искрится сотнями маленьких бриллиантов.

Именно в те дни, когда стояла такая тёплая погода, люди начинали улыбаться. Их извечная угрюмость на лицах смеялась добротой и счастьем. Они улыбались друг другу на улицах, улыбались в очередях, улыбались даже когда ехали в набитом до отказа автобусе. Солнце пробуждало в людях что- то поистине человеческое.

В этот вечер сотни людей со всего города спешили в одно и то же место. Они ехали на машинах и метро, толклись в душных маршрутках и шли пешком с единственной целью – успеть вовремя. Их словно магнитом тянуло к одному и тому же месту – старому театру оперетты, оперы и балета. И немудрено – ведь сегодня на его сцене ставили одну из эталонных мировых оперетт. Ещё месяц назад, только получив анонс о спектакле, люди вдруг вспомнили, что им бы давно пора приобщиться к прекрасному, и поспешили покупать билеты. И вот теперь, за полчаса до начала, они со всех концов города стекались в просторные театральные залы, чтобы воочию увидеть знаменитую на весь мир "Сильву" Имре Кальмана, и по этому случаю в город на гастроли приехал сам маэстро Стравинский.

В зале сегодня было по-настоящему торжественно. Мужчины в пиджаках, фраках и жилетах, их дамы сердца в роскошных платьях… Соблюдая все правила приличия, они сдавали верхнюю одежду в гардероб, и устремлялись в зрительный зал. Капельдинер на входе – тучная женщина лет сорока пяти, со светлыми, собранными в тугой пучок волосами, проверяла билеты, и просила зрителей занять свои места. Зал просто блистал! Повсюду горели огни ламп, выполненных в стиле викторианской эпохи. Сиденья, обитые красным бархатом, уже ждали своих хозяев на этот вечер. Спектакль вот-вот должен был начаться.

К входу в зрительный зал неспешной походкой приближался пожилой мужчина. Его посеребрённые сединой волосы аккуратно обрамляли вытянутое, отмеченное морщинами лицо. Мужчина был одет в длинное, но с виду совсем лёгкое плащ-пальто, под которым угадывались очертания фрака. На голове его возвышался цилиндр, изящно перехваченный широкой тесьмой тёмно-синего цвета. Он опирался на трость из чёрного лакированного дерева, украшенного сверху набалдашником, напоминавшим огромную жемчужину.

Самым интересным в образе мужчины были его глаза. Кто-то возможно сказал бы, что они были зелёными, однако это было не совсем верно. Глаза его были насыщенного малахитового цвета. Свет люстр, подвешенных под потолком, отражался от чёрных зрачков, придавая взгляду какую-то невероятную глубину.

Мужчина подошёл к капельдинеру, и вежливо поздоровался с ней:

–Как поживаете, Анна Сергеевна?

–Я… Что? Откуда вам известно моё имя? – Анна Сергеевна раскрыла рот от удивления. Старик выдержал многозначительную паузу, а затем ответил:

–Прочитал на вашем бэйдже.

–Аа… – Женщина была настолько удивлена, что совершенно забыла о том, что никакого бэйджа у неё и в помине не было. – Вам чего?

–Мне, как и всем другим зрителям, хочется как можно скорее попасть в зрительный зал, чтобы насладиться одним из эталонов мировой оперетты. – Устало сказал он, однако глаза продолжали улыбаться.

–Ах да… – Анна была всё ещё в ступоре. – Где ваш билет?

–Извольте! – Мужчина снял цилиндр и ловким движением руки извлёк из него билет. На удивлённый возглас капельдинера он ответил: -Ношу там самое ценное!

Женщина проверила билет, и, убедившись что все в порядке, пропустила старика в зал. Тот поспешил занять своё место – в центре первого ряда, а она ещё долго глядел ему вслед, решительно ничего не понимая.

Наконец, когда большинство зрителей заняли свои места, прозвенел третий предупреждающий звонок. Свет в зрительном зале начал медленно гаснуть, погружая зрителей в приятный полумрак. Когда он погас окончательно, не оставив ни лучика, включился где-то позади яркий прожектор. Круглый и плоский луч света от него проскользил по зрительному залу, и остановился у оркестровой ямы.

На возвышение в луч яркого белого света поднялся дирижёр – тот самый маэстро Игорь Стравинский. Это был человек во фраке, белой накрахмаленной рубашке, тщательно причёсанный. На шее дирижёра красовалась строгая чёрная "бабочка". Волосы длины "выше среднего" были зачёсаны строго назад, образуя высокую пышную причёску, вызывавшую некоторое, совсем небольшое сходство волос со львиной гривой. В правой руке, осторожно перехватив всеми пальцами и уперев утолщённым концом в середину ладони, мужчина держал палочку.

О, что это была за палочка… Длинная, изящная, лежащая в руке точно так, как этого требовал хозяин. Обычно палочки дирижёров сделаны из дерева или пластика, но эта, как казалось зрителям, состояла из хрусталя. Свет попадал внутрь неё, и заставлял её сиять, не очень ярко, чтоб не отвлекать внимания от происходящего на сцене, но всё же очень красиво. Казалось, что одно неверное движение – и она разобьётся, разлетится на сотню маленьких осколков.

Дирижёр улыбнулся во все тридцать два зуба, поклонился зрительному залу и отвернулся от них спиной. Отныне и до конца вечера всё его внимание будет принадлежать лишь оркестру. Он улыбнулся снова, взмахнул палочкой, и…

В зал стремительным потоком хлынула нежная, медленная музыка. Первыми заиграли скрипки: их тонкие мелодичные голоса выстраивали в окружающем пространстве причудливые арки из мелодий, поднимая звук вверх, до небес, и опуская его вниз. Тотчас к ним присоединились альты, виолончели и тяжёлые контрабасы. Издали донеслось мерное гудение флейт. За ними следовали трубы, наполнившие зал своим металлическим, победоносным звуком. Литавры пока не присоединялись – ждали своей очереди.