Kitobni o'qish: «Смех Циклопа», sahifa 8

37

3212 г. до н. э.

Индия, город Хараппа.

Девушка танцевала на цыпочках, под завораживающую мелодию бубна, флейты и арфы.

Люди, преодолев проблемы с пропитанием, безопасностью, архитектурой, общественным устройством, политикой, гигиеной, получили возможность посвящать свободное время не самым обязательным занятиям. К ним относились религия, живопись, музыка, танец, игры, литература.

После представления к танцовщице пришел молодой принц. Он показал ей папирус, на котором его писец изобразил всевозможные сексуальные позиции, и указал на ту, что была обозначена индийской цифрой 83.

Молодая танцовщица повертела рисунок и сообразила, что предлагает ей принц.

Она согласилась, и они поднялись в спальню, где громоздилось огромное ложе, заваленное алыми подушками.

Она встала на четвереньки, он пристроился к ней так, как было указано на рисунке, их ноги переплелись.

Потом руки. Слияние двух ртов, сладострастное колыхание тел. Принц был танцором не хуже ее. Рядом с ними курился ладан.

Наслаждению не было конца.

Кожа девушки пахла цветами магнолии.

Наконец мужчина забился в сладостной судороге, женщина издала долгий стон.

Они хотели разъединиться, но не тут-то было: он застрял у нее внутри.

Сначала им было забавно, но затруднение не проходило, и обоим стало не до смеха. Принц решился вызвать слуг. Те, прибежав на зов, увидели два сплетенных тела и не смогли удержаться от хохота.

Контраст между счастливым мгновением и постыдной развязкой разил наповал.

Так родился анекдот, сопровождаемый картинкой.

Дело было в четвертом тысячелетии до н. э. Тогда и была изобретена первая сексуальная шутка.

Один из слуг – его звали Пребод, – занимавшийся йогой, вдохновился этой шуткой и изобрел смеховую йогу: это когда человек делает все, чтобы смеяться как можно дольше.

Большая история смеха. Источник: GLH.

38

Снаружи Театр Дариуса похож на цирк. Афиши и розовые неоновые объявления заключены в рамки из мигающих лампочек.

Каждая дверь украшена, как гербом, флажком с символом Дариуса. На каждом флажке черная ленточка – напоминание о недавнем уходе основателя театра в мир иной.

Лукреция Немрод встает в длинную очередь зрителей. Дойдя до окошечка кассы, она предъявляет свою карточку прессы, надеясь на скидку, но кассир объясняет, что бесплатные места предоставляются только специально приглашенным журналистам, а скидка предназначена только для инвалидов, студентов, безработных и вдов воинов, погибших в боевых действиях.

– Во Франции это проблема, – считает нужным развить тему кассир, говорящий с сильным славянским акцентом. – Французы – противники неравенства, но сторонники привилегий.

Он очень доволен собой, хотя подсмотрел эту фразу в заголовке театральной афиши.

Лукреция платит и проходит билетный контроль.

Зал вмещает более 400 зрителей. Вокруг центральной сцены расположены удобные кресла. В сущности, это боксерский ринг, окруженный канатами и освещенный мощными прожекторами.

Все рассаживаются и ждут. Под оглушительную музыку из фильма «Рокки» на ринг выходят две команды, синие и красные, по шесть человек в каждой.

Лукреция Немрод узнает членов Лиги импровизации, уже выступавших по телевидению, юных комиков-выпускников новой Школы смеха.

Еще одно детище Дариуса.

Прожекторы освещают участников по одному, каждому достаются аплодисменты. Они по-боксерски поднимают руки и расходятся по углам ринга.

Гремят фанфары, в центр сцены выходит новый персонаж.

Это человек в розовом костюме, светло-розовой рубашке, темно-розовом галстуке. Сегодня роль ведущего исполняет родной брат Дариуса Тадеуш Возняк.

Он приветствует зал, ждет, пока стихнут аплодисменты, и берет микрофон.

– Дамы и господа, сегодня особенный день. С нами больше нет Дариуса Великого.

С потолка спускают огромную матерчатую фотографию: Дариус, приподнимающий свою повязку и демонстрирующий глазницу со сверкающим сердечком.

– Дариус не хотел бы, чтобы вы грустили, – продолжает Тадеуш. – Знаю, будь он в этот вечер с нами, он счел бы лучшей памятью о себе сумасшедший хохот.

Одни зрители хлопают, другие заставляют себя смеяться.

– Дариус говорил: «Люди умирают, шутки остаются». И я предлагаю, чтобы в сегодняшней битве импровизаций над рингом парил дух Дариуса.

Зал поддерживает его слова бурей аплодисментов.

– Тем, кто здесь впервые, я напоминаю принцип импровизационного турнира. В качестве арбитра, я вытягиваю из шляпы записку с темой. Команды выставляют тех, кто за нее возьмется.

В зале свист: с правилами все знакомы, не тяните!

– Сражаться можно один на один, двое на двое и так до шести. А можно один против двоих, двое против четырех, даже один против шестерых. Всё решают капитаны команд. После каждого тура вы аплодируете, а наш прибор, измеряющий силу аплодисментов, определяет, кому отданы ваши симпатии. Всего туров двенадцать. Потом вам будут представлены по одному члены команды-победительницы, и вы выберете среди них лучшего.

Новый взрыв одобрения.

– Победителю предоставляется право выступить со скетчем в телепрограмме «Шоу Дариуса».

Лукреция делает записи.

Тадеуш представляет 12 участников. Те снимают плащи и остаются в шортах и футболках соответствующего цвета, с большой цифрой на груди и на спине, совсем как у хоккеистов. Синие против красных.

Лукреция вспоминает, что турниры юмористической импровизации родились в Квебеке и завоевали успех у «кузенов» в Монреале, прежде чем перекочевать во Францию.

Двенадцать юмористов обмениваются рукопожатиями.

После этого Тадеуш Возняк вызывает обоих капитанов, и те бросают жребий, кому начинать.

Капитан красных запускает руку в шляпу Тадеуша, разворачивает бумажку и громко зачитывает:

– «Ваша мать узнаёт, что вы наемный убийца. Придумайте диалог».

Капитаны совещаются с командами. Синие выставляют азиатку с номером 4, красные, для контраста, – угрюмого чернокожего на роль сына.

Команды поддерживают своих выдвиженцев и шепотом дают советы. Капитаны благословляют соперников на бой.

Те встают друг напротив друга и начинают диалог.

После третьей реплики за спиной у Лукреции раздается крик:

– СМЕШИТЕ ИЛИ ВЫМЕТАЙТЕСЬ!

Зал подхватывает это требование, подстегивающее шутников.

Девушка из синей команды, изображающая мамашу, постепенно берет верх, парень из красной все больше пасует, занимая оборонительную позицию, странную для наемного убийцы.

Зал снова орет:

– СМЕШИТЕ ИЛИ ВЫМЕТАЙТЕСЬ!

Хохот все громче, кто-то уже близок к истерике, гримасы двух комиков все смешнее, волнение все более осязаемо. Публика молодая, восприимчивая, перевозбужденная, она свистит, хлопает, возмущается.

Звучит гонг. Соперники, совсем как изнуренные боксеры, возвращаются в свои углы, где их ждут капитаны.

Тадеуш приглашает обоих в центр ринга. Он задирает руку девушке, зал аплодирует, прибор показывает 14 баллов из 20. Когда он задирает руку парня, аплодисменты достигают только 11 баллов.

Тадеуш объявляет, что в первом туре победила девушка.

Он вызывает капитана другой команды, и тот вытягивает следующую тему: «Скандал на совещании совладельцев жилого дома: они не могут договориться, можно ли ездить в лифте с собаками». Обе команды выставляют полные составы.

Лукреция Немрод спохватывается, что поневоле хохочет. Это подтверждает высокое качество представления и талант комиков.

Остальные 400 зрителей не отстают от нее.

Кто-то опять кричит:

– СМЕШИТЕ ИЛИ ВЫМЕТАЙТЕСЬ!

Два часа пролетают для Лукреции, как пятнадцать минут. Победа остается за синими.

Все участники выходят на ринг по одному, молодая азиатка, изображавшая мать убийцы, получает, судя по прибору, максимальное одобрение.

Она и объявляется победительницей матча.

Тадеуш Возняк протягивает ей микрофон.

– Я выиграла, – радостно говорит она, – потому что в меня вселился дух Циклопа. Я все время спрашивала себя, что делал бы на моем месте Дариус.

– Твое имя?

– Ин Ми. Я хочу сказать, что для всех юмористов Дариус останется примером для подражания.

Волнение зала достигает предела, все аплодируют стоя.

Тадеуш ждет, чтобы шум немного утих, и объявляет:

– Мы увидим блестящую Ин Ми в следующем выпуске телепрограммы «Шоу Дариуса».

Из колонок раздается голос Дариуса:

«В один прекрасный день весь мир засмеется, и тогда не останется нищих детей, умирающих от голода бедняков, люди откажутся воевать. Мир не будет уже ни черным, ни серым, ни белым, он станет розовым».

Начинает звучать «Адажио для струнного оркестра» Сэмюэла Барбера, исполнявшегося на похоронах Джона Кеннеди. Контраст с музыкой из «Рокки», которой открылось представление, потрясает.

Музыка смолкает, весь зал встает и аплодирует огромной фотографии Дариуса.

Россказни Себастьяна Долина – клевета. Не мог такой человек красть чужие идеи. Это был творец, созидатель, без него не было бы этого театра. Благодаря ему эти молодые таланты могут демонстрировать свои возможности и набирать высоту. А Себ всего-навсего завистливый артист-неудачник.

На выходе Лукреция Немрод настигает победительницу, Ин Ми.

– Я – журналистка «Геттёр Модерн», – представляется она. – Как вы объясняете свой сегодняшний триумф?

– Я одержала победу, потому что в меня вселился дух Дариуса, – заученно произносит Ин Ми. – Все состязание я спрашивала себя, как действовал бы Дариус.

Лукреция понимает, что у девушки уже выработан стиль общения с прессой: она сообразила, что, чтобы быть понятой, надо твердить одно и то же.

– Вы входили в число его учеников? Каким он был наставником?

– Внимательным и великодушным. Он стремился помогать. Исправлял наши ошибки, неизбежные для начинающих. Всегда подбадривал, никогда не упрекал и не осуждал. Например, нам запрещалось насмехаться над работой коллег. За одно это мы должны быть ему признательны. Такого прекрасного человека не будет еще долго.

– А что вы думаете о юмористах нового поколения?

– У меня впечатление, что они разучились стараться, трудиться. Люди воображают, что получат все в готовом виде. Свою сегодняшнюю победу я выковала неустанными двухлетними усилиями.

Ин Ми считает необходимым завершить беседу шуткой:

– Знаете, даже форма египетских пирамид свидетельствует, что еще в далекой древности рабочие норовили работать как можно меньше.

– Ваша шутка?

– Нет, Дариуса. Так он нам говорил, когда мы слишком ленились.

39

2630 г. до н. э.

Египет. Мемфис.

– Как, говоришь, его зовут?

– Имхотеп, ваше величество. Он хороший писец родом из Гебелейна, деревушки в южном предместье Фив. Не знаю, что на него нашло, – продолжил первый министр. – Не иначе, с ума сошел. Не тревожься, о великий, он получит по заслугам.

Фараон Джосер, основатель III династии, почесал смазанную жиром цилиндрическую бородку. На разложенных перед ним папирусах было изображено нечто очень странное.

До сих пор монарх читал только донесения о битвах, списки сокровищ, карты неведомых краев. Теперь же его вниманию предлагалось невиданное: история выдуманного фараона, названного сочинителем Сисебеком.

– Повелеваю: читай!

Робкий министр, преодолев смущение, стал громко читать по папирусным свиткам:

– «У этого фараона была привычка есть перед сном. Но однажды вечером, сев за стол, он обнаружил, что все блюда несъедобны. У мяса был вкус глины, у всех напитков – вкус воды. Он лег спать, и все его тело покрылось потом.

Сисебек позвал своих лекарей. Те сообщили, что он болен той же болезнью, от которой умер его отец. По их словам, средства от нее не было. Фараон Сисебек заподозрил их в желании отомстить ему за введение нескольких законов против лекарей. Он бросил обвинение, лекари оправдывались, фараон угрожал, уверенный, что они могут его вылечить, но зловредно отказываются. Под нажимом лекари сознались, что выход есть: надо позвать колдуна Мерите. Вспыльчивый фараон разгневался и обвинил своих лекарей в том, что они не додумались раньше сообщить ему о существовании колдуна с исключительными способностями».

Министр умолк и опасливо посмотрел на своего фараона.

– Должен ли я приказать схватить глупого писца, сочинившего эту оскорбительную историю?

Фараон Джосер ответил коротко:

– Читай дальше!

Ревностный министр простерся ниц и, упершись лбом в пол, возопил:

– Это конец. Все это неправда. Вспыльчивый фараон, неумелые лекари, колдун, врачующий любую хворь… Никакой логики. А уж картинки…

Фараон Джосер не спускал глаз с текста, но при последних словах своего министра обратил внимание на рисунки и понял, в чем состоит затруднение первого министра. Фараон Сисебек был изображен с львиной головой, лекари – с шакальими головами, слугами были мелкие бабуины, первый министр – крысой. При этом всех можно было опознать по одеяниям и по символам должностей.

– Животные, выряженные в людей, – это оскорбительно и для тебя, владыка, и для нас.

Фараон Джосер немного поразмыслил, как поступить, а потом рассмеялся. Он потребовал, чтобы к нему немедленно привели автора этой сказки, знаменитого писца Имхотепа.

Стражники нашли виновного, схватили и приволокли во дворец.

Там его швырнули к ногам фараона Джосера. Тот, встав с трона, приблизился к молодому человеку, удерживаемому стражниками в позе покорности. Тому было на вид не более двадцати лет.

– Прости, владыка, я не ведал, что творю, у меня и в мыслях не было тебя обидеть! – бормотал он, не поднимая глаз на властелина.

– Казнить его? – осведомился первый министр.

Но фараон вопреки ожиданиям помог молодому писцу встать.

– Хочу задать тебе вопрос, Имхотеп. Ты написал продолжение рассказа про фараона, лекарей и колдуна?

– Я…

– Не бойся. Мне понравилось. Хочу узнать продолжение.

Стражник развернул еще несколько папирусных свитков. Фараон вернулся на трон и повелел продолжить чтение.

Первый министр повиновался.

– «Волшебник Мерите простукал Сисебека и заявил, что знает, как его лечить, вот только со снадобьем не все так просто. Чтобы исцелить фараона, волшебник должен будет принять смерть».

Фараон разразился хохотом.

– Замечательно! Откуда у тебя такие мысли?

– Придумал… Это же все неправда. Для того я и нарисовал их с головами зверей, чтобы это не приняли за правду.

– Читай! – велел Джосер.

– «Принести в жертву волшебника было единственным способом спасти фараона. Тот начал торговаться, суля Мерите щедрые награды за согласие на спасительную смерть.

Волшебник все не соглашался, Сисебек повышал ставки. Он пообещал сыну волшебника привилегии при дворе после смерти отца. Но этого было мало. Тогда фараон объявил, что провожать волшебника в последний путь будет в слезах весь Египет, что будет учрежден его посмертный культ с прославлением во всех храмах, начиная с Геолиполиса, где его имя выгравируют на стенах. Но волшебник все еще колебался. Он говорил, что ему будет жаль умирать теперь, когда он узнал о доброте великого фараона, с которым ему повезло увидеться. Он находил это несправедливым».

Фараон Джосер засмеялся еще громче.

Первый министр продолжил чтение, а к Имхотепу вернулась надежда.

– «Наконец волшебник уступил, но продиктовал свои условия: властелин клялся богом Птахом держать взаперти его жену, чтобы не позволить ей встречаться с другими мужчинами. Еще он потребовал, чтобы вместе с ним приняли смерть все лекари, презиравшие его и скрывавшие его существование.

Фараон на все согласился.

В назначенный день волшебник Мерите умер. Его путешествие в страну мертвых было долгим. Наконец он повстречал богиню Хатор и спросил ее, что происходит на земле. Богиня рассказала, что после его смерти фараон взял себе его жену и назначил ее царицей. Тогда Мерите решил вернуться назад и все поправить».

Первый министр дочитал папирус до конца. Фараон Джосер вдоволь нахохотался.

– Хочу продолжения. Я требую! Я полюбил твои истории, Имхотеп, они такие забавные!

– Дальше я еще не придумал.

– Назначаю тебя моим официальным писцом-юмористом. Твоя обязанность – смешить меня рассказами о приключениях волшебника-призрака, этого Мерите. Хочу, чтобы он отомстил, понятно?

Изучив рисунки, фараон Джосер добавил:

– Очень мне по сердцу твоя идея изобразить героев с головами зверей!

В этот миг Имхотеп стал изобретателем мультипликации, комиксов и принципа сказки про животных. Некоторые картуши с текстами Имхотепа рисовали на вазах и изображали в виде барельефов на стенах домов.

Люди чаще всего не понимали эту историю, но им забавно было смотреть на львов, выряженных в фараонов, на лис в пастушьих плащах, ведущих к озеру стаи уток, на обезьян, играющих на арфах мышам в женских одеяниях, принимающим подарки от солдат с шакальими головами.

Большая история смеха. Источник: GLH.

40

Выражение замкнутости и осуждения на лице.

– Не верю ни единой секунды!

Молодая научная журналистка отшатывается, словно с целью избежать ядовитых стрел, выпущенных в нее начальством.

– Я на верном пути.

– Какой еще «путь»? Вы смеетесь надо мной, мадемуазель Немрод? Целых три дня возитесь с этой темой – и какие-то жалкие обрывки!

Молодая женщина не может шелохнуться. Кристиана Тенардье зажигает свою толстую сигару и продолжает ее словесно уничтожать.

– Предположим почти невероятное – убийство. Как вы это себе представляете практически?

Лукреция Немрод не позволяет сбить ее с толку.

– Тут что-то хитроумное, какое-то доселе неведомое оружие. Умудренный, изощренный убийца. Тайный мотив.

– Вы понимаете, что все это – фальшивая журналистика, поверить в это могут разве что читатели из провинции?

Твердо стоять на своем. Ни шагу назад.

– Я приготовила для вас улики.

Завредакцией брезгливо толкает ногтем предметы, разложенные по ее мраморному столу. Здесь синяя шкатулка с буквами BQT и предупреждением «Не смейте читать», почерневшая фотобумага, нечеткий снимок грустного красноносого клоуна, физиономии Стефана Крауза, Себастьяна Долина, Феликса Четтэма.

– Ну и что? Дариус находился один в запертой гримерке. Ранений не обнаружено, следов взлома тоже. Никто на свете, кроме вас, не считает его смерть насильственной.

– «То, что ошибающихся много, не значит, что они правы», – цедит сквозь зубы Лукреция.

Никогда еще этот лозунг Исидора не звучал так умест но.

– Я слышала, не сомневайтесь. То, что вы одна несете чушь, не значит, что вы правы, – не лезет за словом в карман завредакцией.

Две женщины распинают друг друга взглядами. Кристиана Тенардье окутывается густым облаком дыма.

– Кем вы себя возомнили, мадемуазель Немрод? Решили, что вам все можно, раз у вас грудь торчком и попа как орех? Вздумали квохтать, как перепелка из холодильника в супермаркете?

Но этим Лукрецию не проймешь.

– Дайте мне еще немного времени. Это непростое дело.

– Сколько?

– Неделю.

Кристиана Тенардье чиркает спичкой о свою подошву и раскуривает грозившую потухнуть сигару.

– У вас пять дней, не больше и не меньше.

Шикарно! Хватит и трех.

– И не забудьте, что ваше место у нас в редакции висит на волоске. Безработных журналистов пруд пруди, как и желающих занять ваше место. Все это усердные, серьезные люди, способные добывать неопровержимые доказательства.

Лукреция готова сгрести все ее сигары и запихнуть ей в глотку.

Она уверенно кивает.

– Конечно, я понимаю.

– Я жду эксклюзива! Сказано вам, я хочу удивиться. Уравнение проще простого: либо успех, либо на выход. Третьего не дано. Улавливаете?

Лукреция Немрод сжимает кулаки, представляя разные способы сократить земные дни начальницы, один другого экзотичнее.

– Кстати, мне просто любопытно: кажется, вы побывали в Театре Дариуса. Кто выиграл в турнире Лиги импровизации, китаянка?

Не надо ее недооценивать. Она все слышит, много знает, она в курсе всего происходящего. Неумение писать еще не неумение наблюдать.

– Она самая, китаянка.

– Красивая?

– Почему вы спрашиваете?

– У меня своя теория: функция создает орган. Отсутствие функции приводит к атрофии органа. Остроумными бывают только дурнушки. Потому что иначе им нельзя.

Глядя, как начальница сгибается пополам от смеха, Лукреция Немрод убеждается, что смех может быть ужасно неуместным.

– Представьте, эта китаяночка и красива, и остроумна, – отвечает она. – Она очаровательна!

41

1268 г. до н. э.

Северный Китай. Царство Шан, ныне провинция Хэнань.

21-й правитель династии Шан в нетерпении ждал прибытия своей армии.

Генерал, командовавший войсками в войне с враждебным царством Туфан, вошел, опустился на одно колено и доложил:

– Победа осталась за нами, о повелитель.

Правитель облегченно перевел дух.

– Браво, генерал.

Военачальник снял шлем и тряхнул длинными волнистыми волосами. Это была принцесса Фу Хао, фаворитка правителя У Дина из его гарема.

Он вспоминал, как сам громил племена И, Ба и Куан, возглавив 5-тысячную армию. Но принцесса Фу Хао настояла, что сама поведет армию на войну с правителем Туфана. У Дин не сомневался, что она потерпит неудачу, но был так впечатлен волей и решимостью молодой женщины, что подчинил армию ей.

Никогда еще на женщину не возлагалось такой ответственности.

Принцесса-воительница сняла с плеча суму и возложила к ногам своего властелина шар, оказавшийся головой правителя Туфана.

– Вся вражеская армия уничтожена, все их города захвачены, о повелитель, – доложила она.

– Не думал, что ты добьешься успеха, – признался он.

Правитель У Дин знал, с кем имеет дело. Фу Хао была жестокой, властной, тираничной. Он наблюдал, как она командовала войсками, издавая крики нетерпения, как казнила командиров, которых сочла неумелыми.

– Хочу просить тебя о милости, о великий.

– Говори.

– Хочу, чтобы никто не забывал, что победу в величайшей войне Шана одержала женщина.

Он встал и поправил меч на поясе.

– Не тревожься, я велю это провозгласить.

– Нет, о повелитель, я хочу не только провозглашения этого подвига. Пусть он будет записан во всех подробностях с моих слов.

– Это лишнее, все и так узнают.

– Все в этом поколении, но следующее забудет. Никто уже не сможет поверить, что женщина привела армию из одних мужчин к победе.

Правитель усадил ее.

– Я не шучу, о повелитель. Хочу, чтобы ты вызвал писца. Я продиктую ему подробности нашей великой победы.

Правитель У Дин трижды хлопнул в ладоши. Прибежавший писец поприветствовал своего повелителя, как должно.

– Писец! Записывай приключения…

– Подвиги, – поправила она.

– Извини, подвиги принцессы.

– Правительницы.

– …правительницы Фу Хао против армии…

Он вгляделся в застывшую гримасу на лице мертвого вражеского правителя.

– …против армии Туфана.

– Их было восемь тысяч. Отметь численное превосходство неприятеля, – потребовала правительница.

Писец поклонился, вооружился заточенным обрезком камышового стебля, обмакнул его в чернила осьминога и стал записывать рассказ правительницы.

Потом по приказу Фу Хао всех пленных построили во дворе дворца, и жрецы, вооруженные мечами, принялись приносить их одного за другим в жертву великому божеству Сан Ди, что значит «Высочайший». Их кровь собирали в сосуды, которые выстраивали здесь же.

Собравшаяся толпа приветствовала каждую казнь аплодисментами.

– Ты хочешь убить всех пленных? – спросил правитель У Дин правительницу Фу Хао. – Можно было бы использовать их как слуг.

– Я женщина. Солдаты не должны считать меня слишком мягкосердечной. Для сплочения нашей армии важно показать, что я не уступаю суровостью мужчинам.

Вздох У Дина не был вздохом облегчения. Вопли обреченных сопровождались криками толпы.

Правительница повернулась к писцу:

– Все началось на рассвете. Наши войска построились на холме над долиной. Накануне я сама провела разведку. Земля была жирной.

Писец стремительно строчил.

– Всадников я приказала поставить позади…

Правитель поманил своего главного придворного и спросил его на ухо:

– Что ты обо всем этом думаешь, Ли?

– Правительница Фу Хао – великая военачальница и великая жрица, а теперь и великая писательница. О сражении узнает весь мир, победа царства Шан над царством Туфан навечно останется в памяти.

– Довольно, я спрашиваю тебя не об официальной версии, мне интересно твое собственное мнение.

– Правительница Фу Хао – само совершенство. Тебе очень повезло, о повелитель.

– Говори правду, Ли.

– Сказать вам правду – значит рискнуть жизнью.

– Значит, ты думаешь, что…

– Нет, о повелитель, я никогда не осмелюсь…

– А ты осмелься! Это приказ.

Снаружи снова донеслись вопли обреченных и крики толпы. Правительница продолжала диктовать писцу.

– Что ж, я думаю…

– Правду, Ли! Можешь сказать мне что хочешь, но я требую правды.

На лбу придворного выступили крупные капли пота.

– Я думаю… думаю, в паре женщина – вы, а мужчиной стала она.

Правитель удивленно уставился на собеседника, тот низко поклонился, не скрывая страха.

Правитель расхохотался.

– Она мужчина, а я женщина!

Хохот правителя У Дина стал так громок, что правительница Фу Хао прервала диктовку.

– Что тебя так рассмешило, о повелитель?

В последующие дни главного придворного подвергли страшной казни. Из южных провинций вызвали особого палача и повелели ему содрать с преступника всю кожу мелкими лоскутами.

Так, своеобразным образом, придворный по имени Ли Кван Юизобрел принцип придворного шутовства.

При дворе царства Шан эта первая попытка не получила продолжения. Прошло много времени, прежде чем кто-то в Китае снова рискнул шутить на такие темы.

Что до династии Шан, то, невзирая на первые победы, впоследствии она стала терпеть поражение за поражением. Царство неуклонно сжималось, пока не было уничтожено династией Чжоу. Но история с «шуткой придворного Ли» сохранилась в памяти, в отличие от самой династии Шан, ее правителей и правительниц. Это доказывает, что удачные шутки порой оказываются долговечнее памяти о властелинах.

Большая книга смеха. Источник: GLH.